Глава 3
«Я думал, тут живут богаче», - пришла второстепенная мысль в голову бывшего учителя географии, и он толкнул от себя дверь в медпункт МГРУ. За дверью оказалась просторная регистратура и полное гуманитарное запустение. Сергей Борисович подошёл к окошку регистратора и сунул туда голову. По ту сторону перегородки тоже никого не оказалось.
- Гм! – сказал Фомин, затем стал стучать ногтём среднего пальца по «прилавку». Минуты две стучал, а потом не выдержал и крикнул: - Товарищи медицинские работники!
Его чугунное обращение аукнулось в недрах заведения, а затем в глубине его завозилось, заскрипело и к окошку со своей стороны подканала сухая тётя в белом халате. Лицо тётя имела лошадиное, взгляд недружелюбный.
- Ну что вам ещё, товарищ?
В слово «товарищ» тётя вложила столько ядовитого сарказма, что Сергей Борисович прояснил в медработнике МГРУ или непримиримую демократку под стать Галине Старовойтовой, или, ещё хуже, функционершу от самых правых.
- Я, мадам, э, милостивая сударыня, - моментально соскочил с красных рельс на позицию педерастического оппортунизма бывший учитель географии, - оказался в ваших богоугодных пенатах в связи с некотором животрепещущим интересом сугубо частного порядка. И если вы уделите мне ваше драгоценное время, я буду рад компенсировать ваше внимание материально.
На мадам медицинская тётя презрительно сморщилась, милостивую сударыню проигнорировала, и только материальная компенсация слегка смягчила её суровые черты лица.
- Какой там у вас интерес? – буркнула она.
- Интерес первый: вы работали здесь в 1980 году? – приступил Сергей Борисович.
- Работала.
- Прекрасно. Тогда интерес второй: если ваш студент сломал ногу в 1980 году и лечился по месту жительства – ваш медпункт регистрировал данный случай?
- Обязательно.
- Очень хорошо! Теперь интерес главный: фамилия, имя, отчество и домашний адрес этого студента.
- Гм, - строго сказала тётя. Сергей Борисович предупредительно схватился за бумажник, торчащий из нагрудного кармана рубашки.
- Гм, - повторила тётя в более лояльной тональности и ушуршала в недра своего подведомственного офиса.
Узнав о гибели Степанова, Фомин сначала растерялся. Но затем решил попробовать вариант с его другом Василием. Дело в том, что Степанов, уходя в самостоятельную экспедицию, взял с собой несколько снимков с «пояснительными» листами из папки с начальным регистром «М-1288», позже заинтересовавшей бывшего учителя географии. Данные снимки с листами содержали описание и вид интересующей студента территории. Но, забыв блокнот или тетрадь (как уже выше предположил Фомин), студент делал пометки маршрута и описание азимутных ориентиров прямо на полях снимков с «пояснительными» листами, которые Степанов взял с собой в свою индивидуальную экспедицию. Однако пометки имели настолько краткий характер, что Сергей Борисович кинулся искать дополнительных сведений. Они должны были обнаружиться в тетради студента, куда он мог аккуратно переписать в расшифрованном виде свои временные пометки, или во втором письме, написанном другу Василию. Беседа с Коробко не прояснила ни существования тетради, ни вопроса со вторым письмом.
«Доцент сказал, что Степанов вернулся за неделю до окончания практики, - прикидывал Сергей Борисович, дожидаясь вестей от медицинской тёти, - в принципе, встреча с другом не за горами, но, зная общительный и романтический нрав студента, можно предположить, что письмо он таки написал. И об этом вряд ли мог знать Коробко. Да и о существовании тетради с описанием маршрута также. То есть…»
Додумав до этого места, Фомин услышал шаги возвращающейся медицинской тёти, затем увидел её улыбающееся лицо и понял, что удача ему тоже улыбается. Пока.
Пассажирский поезд «Лабытнанги – Москва» неторопливо подкатывал к одному из перронов на Ярославском вокзале. Затем, когда вагоновожатые распахнули свои подведомственные двери, на платформу помимо прочих граждан и гражданок разного возраста сошёл некий мужчина лет пятидесяти. И, пока Сергей Борисович, отоваренный реквизитами и адресом друга Андрея Степанова, выбирался из недр МГРУ, данный мужчина с некоторой поспешностью покинул территорию вокзала. Одет он был прилично: в синий плащ, под которым угадывался хороший серый шерстяной костюм. Его голову украшала модная кепка-лужковка, а ноги были обуты в новые полуботинки. Лицо мужчины не отличалось приметностью, однако человек наблюдательный – и вокзальный милиционер в том числе – обратил бы своё внимание на характерную особенность лица прибывшего, выдающую с головой любого, кто только что прибыл из мест не только отдалённых, но и строго режимных. Смотрел, в общем, бывший пассажир поезда с экзотическим названием маршрута, по-волчьи. Впрочем, и вся остальная повадка мужчины в приличном синем плаще и с небольшим чемоданчиком в руке казалась волчьей. Он, очевидно, знал, как выглядит, поэтому, чтобы не нарваться на особенно бдительного милиционера, спешил покинуть вокзальную площадь. Хотя серьёзных поводов для опасений мужчина не имел. Ну, да, совсем недавно он вышел из места последнего заключения. Но справка об освобождении имелась. А пятью годами раньше он также выходил из места своего первого заключения. Но не повезло: взял в общаке деньги, гульнул не в строку с законом о нарушении общественного порядка и… В общем, всего получилось двадцать.
«Нет уж, - прикидывал бывший зек, усаживаясь в такси, - теперь я бакланить точно не стану, потому что так можно снова присесть, а общак всю жизнь долги терпеть не будет. Первый раз я взял штуку зеленью. За пять лет счётчик намотал ещё штуку. Могло бы получиться больше, но бухгалтер поставил на льготные проценты. Нынче я взял ещё штуку. Прикид с дорогой съели сто пятьдесят. Итого осталось… Короче: надо трясти Арсена. Он мне по нормальным понятиям штук тридцать зелёных должен, не меньше. А то! Я ж его три раза с ножа снимал, когда мы вместе по первому моему сроку парились. Живёт он в Москве, адресок у меня имеется. Но прежде надо к другому фрайеру заехать…»
Сергей Борисович, добравшись до одного из спальных районов Москвы на маршрутке, углубился в район хрущоб. Там он отыскал дом номер 12 и, сверяясь по табличкам над подъездами, вошёл в тот, где была квартира 63. Квартира находилась на первом этаже.
«Это хорошо, - подумал Сергей Борисович и нажал кнопку звонка, - подниматься не надо…»
Дверь бывшему учителю географии открыла немолодая женщина с заплаканными глазами.
- Здравствуйте, - вежливо сказал Фомин, мимолётно отмечая расстроенный вид женщины, - вы, если я не ошибаюсь, мама Василия Алексеевича Протасова?
- Мама, - еле слышно ответила женщина, а Сергей Борисович почувствовал себя не совсем комфортно.
- Я учился в одной группе с его другом, Андреем Степановым, - принялся врать по заранее придуманному сюжету Фомин, - но на третьем курсе взял академ. Когда вернулся, Андрея уже не было. Он погиб при не до конца выясненных обстоятельствах. Вы в курсе? Так вот. Потом я бросил институт, уезжал в Прибалтику, долгое время жил за границей…
- Уходите, - жалобно попросила женщина, - Вася умер двадцать лет назад.
- Э, - разинул рот Сергей Борисович. Он был прерван на самом интересном месте своего сочинения. А именно: там, где плавно и гениально (по его мнению) собирался перейти от своего возвращения на родину к некоторым подробностям гибели Степанова, каковые подробности он хотел бы обсудить с его близким другом.
- Уходите, - повторила женщина и, сдерживая рыдание, закрыла рукой рот.
«Эк её, спустя двадцать-то лет», - не понял «юмора» бывший учитель географии и зачем-то спросил: - А как умер Василий?
- Уходите или я вызову милицию! – крикнула женщина и захлопнула дверь перед носом Фомина.
Её крик «аукнулся» собачьим лаем за дверями квартиры 64. А дверь квартиры 62 отъехала внутрь, и из прихожей высунулось сморщенное старушенческое лицо.
«Мне ещё милиции не хватало», - трусливо прикинул бывший учитель географии и дал тягу. Он знал об озлобленных нравах новой московской милиции, особенно не жалующей худых праздношатающихся неплатежеспособных интеллигентов. Эти его знания подвигли на скорое передвижение в сторону ближайшей остановки маршрутного такси и, лишь отбежав от дома номер 12 метров сто, Фомин зачем-то оглянулся назад. И правильно сделал: за ним, задыхаясь, хватаясь за бок левой рукой, семенил какой-то характерный гусь в шмотье не от Кардена и с мордой со следами, скорее, интеллектуальной жизни, нежели актёрского грима. Гусь протягивал в сторону Фомина хилую лапку и прерывающимся голосом взывал:
- Эй, длинный! Стой, тебе говорят! Дело есть…
Сергей Борисович остановился и стал с интересом ожидать сближения. А гусь двигался так, словно боялся расплескать самого себя.
- Чего тебе? – недружелюбно спросил Фомин.
- Деньги имеются? – вопросом на вопрос ответил гусь.
- Ну, смотря на что…
- Я, понимаешь, сосед Фроськи Протасовой.
- Ну и что?
- А то, - поднял палец характерный, но, очевидно, утомлённый этим действием, взялся за сердце и трагически простонал: - Иди прямо. Там за углом есть забегаловка. Я догоню…
Выпив заказанный Фоминым стограммешник, гусь велел халдею повторить, а также принести прицеп в виде пива и закусь в виде бутерброда. Съев вторую дозу и понюхав декоративную закусь, гусь сунул сизый нос в пивную пену, минуту посопел и, когда его отпустило, приступил к делу. Но сначала повторился.
- Сосед я Фроськи Протасовой.
- Это я уже слышал, - огрызнулся Фомин.
- Тогда слушай дальше, долговязый. Какая у нас с Фроськой в нашей хрущобе взаимная через общую стену слышимость, догадываешься?
- Догадываюсь. Нельзя ли короче?
- А это как получится… Так вот. Я как раз посуду на своей кухне считал, когда к Фроське ещё один гость приходил. Поэтому…
В это время гусь снова попытался просемафорить халдею, но Фомин схватил гуся за руку и приказал:
- Дальше.
- Поэтому я и говорю, что слышал, о чём Фроська с тем гостём трепались.
- О чём?
- О том, что гость тот недавно откинувшись. Что в прежние времена работал с Андрюхой Степановым в одной экспедиции. И будто за гибель Андрюхи он присел на пятнадцать совершенно напрасно. Ещё баял, что ему нужны какие-то факты какой-то реабилитации. Что, дескать, не писал ли чего из экспедиции Андрюха Ваське Протасову такого, какого могло бы пригодиться в качестве этих фактов?
- Когда приходил этот гость?
- Да прям перед тобой! Когда он уходил, я след за ним вышел, хотел тару сдать, да Машки в ларьке не оказалось. А потом ты явился…
- Какой он из себя, запомнил?
- Ну, со спины я его описывать не берусь, но чувствуется – мужчина платежеспособный.
- Тьфу! А как он в квартиру попал? Меня ведь дальше порога не пустили.
- А кто ж его знает? Я так думаю, что Фроська тогда была ещё в нормальных не расстроенных чувствах, вот и впустила.
- Ну, так о чём они ещё трепались?
- Водки давай! – заартачился гусь.
- Пей пиво, халява! – осадил его Сергей Борисович. – А если что ещё интересное расскажешь, получишь сотню и трескай себя до упада.
- Про сотню, поди, врёшь? – не поверил гусь.
- Чтоб мне Кобзона всю оставшуюся жизнь слушать! – поклялся Сергей Борисович.
- Ладно. В общем, гость бает про свои дела да про требуемые факты, а Фроська в слёзы. Нету, говорит, Васеньки, и помер он аккурат в ту же осень после лета, когда пропал Андрюха Степанов…
- Притормози, - перебил рассказчика Фомин. – От чего помер Василий Протасов, знаешь?
- А кто ж этого не знает? Зарезали Ваську. Поехали они как-то в одни выходные все, Фроська с дочерью и Васькой на дачу. А Васька возьми по дороге и вспомни, что забыл учебник. Ну, вернулся он в квартиру, а там гости. Средь бела дня. Ваську они, в общем, зарезали, квартиру вверх дном перевернули и ушли. И, что характерно, тех двоих много кто видел, но их так и не нашли. Это при советской-то милиции, которая всех ловила. А?
«Интересное получается кино, - подумал Сергей Борисович, отдал характерному сотню и покинул забегаловку, - Выходит дело, что золотом Степанова интересуются уже с тех пор, как пропал сам Степанов. Иначе на фига резать Протасова и переворачивать вверх дном его квартиру, как не с целью найти хоть какие сведения о месторождении студента? Или о местонахождении пресловутого Золотого Идола? Но кто интересуется? Это или член экспедиции, или кто-то посторонний, потому что наверняка во время пьянки-гулянки студент с работягами не жестами объяснялись...»
Соображая так, Сергей Борисович дошёл до остановки маршрутного такси. И вспомнил рассказ доцента. А вспомнив, понял, что число охотников за золотом могло увеличиться за счёт первого рабочего, чьё тело так и не нашли. Впрочем, как и тело студента. Да ещё этот, второй рабочий, видно, решивший компенсировать свои мытарства за несовершённое преступление золотом Степанова.
«Чёрт бы его побрал, - мысленно кипятился бывший учитель географии, - мне ещё с зеками не хватало бодаться. Или с убийцами. И далось мне это золото? Да… В общем, надо смотаться в МИГАФ и прояснить состав тогдашней экспедиции…»
На свой девятый этаж Сергей Борисович поднимался с хорошим настроением проголодавшегося человека, которого ожидает простой сытный обед. Время обеда давно миновало, и бабуля, наверняка, совершает променад, однако Фомин давно вышел из возраста, когда тебя усаживают за стол, повязывают слюнявчик и пичкают кашкой.
Бывший учитель географии бодро выскочил из кабинки лифта, мельком глянул на мужика в синей спецовке, ковыряющегося в приборном щитке, и воткнул ключ в скважину. Фомин открыл дверь, вошёл в прихожую и уже хотел захлопнуть за собой дверь, как получил по голове чем-то убедительно тяжёлым и вырубился. Затем, подхваченный подмышки форменным мужиком, поехал вглубь квартиры. Но не доехал.
Дело в том, что, когда Сергей Борисович вставил ключ в замочную скважину, с восьмого этажа на девятый поднимался Валик Удманцев. Он любил ходить пешком, причём делал это совершенно бесшумно. То есть, поднялся на площадку девятого этажа никем не услышанный. И увидел, что какой-то хрен в синей спецовке затаскивает в известную Вадику квартиру другого хрена, чьи длинные ноги в знакомых кроссовках изобличали во втором учёного приятеля Вадика, Сергея Борисовича Фомина. А так как бывший десантный прапор не любил долго думать, то он достал из внутреннего кармана куртки гранёную бутылку фирменной водки, стремительно пересёк лестничную площадку и ахнул бутылкой по голове синего. Надо сказать, бывший десантный прапор вообще не любил думать. Но руками и ногами он работал отменно. Поэтому, даже ни на долю секунды не задумавшись, Вадик так качественно огрел незнакомца бутылкой по голове, что все осколки улетели в квартиру его учёного приятеля. А удар оказался настолько качественным, что синий без лишних звуков и телодвижений отключился.
Вырубив синего, Вадик своевременно схватил фальшивого монтёра электрических щитков за комбинезон и сильным пинком ноги вогнал его в прихожую Фомина так, что первый даже перелетел через второго.
- Вот так, - буркнул слегка пьяный и неизлечимо контуженный Вадик, вошёл в квартиру и захлопнул за собой дверь. А перед тем оглянулся на площадку и машинально отметил, что свидетели их с Фоминым и синим хреном междусобойчика отсутствуют.
Фомин очнулся минуты через четыре после вырубона. Несмотря на свою худобу, голову и остальной организм бывший учитель географии имел крепкие. Сергей Борисович потрогал ушибленное место, с удовлетворением констатировал отсутствие крови, увидел Вадика и спросил:
- А ты чего здесь делаешь?
- В гости пришёл, - пожал плечами Вадик и потыркал носком ботинка синего. – Взял бутылку водки, по пути немного из неё выпил, но граммов сто пятьдесят нёс для тебя. Поднимаюсь на твой этаж, а этот…
Удманцев снова потыркал синего ботинком, на этот раз сильнее.
- …Тебя в квартиру тащит. Ну, я его бутылкой по голове. А бутылка – того. В общем, плакали твои сто пятьдесят граммов.
- А с ним что?
Сергей Борисович показал пальцем на бездыханного синего и, Вадик ещё не ответил, Фомина взяла нехорошая оторопь дурного предчувствия.
- Да ничего, - будничным тоном возразил Удманцев, - помер.
- Как – помер? – страшным голосом переспросил Фомин.
- Молча, - горделиво выпятился бывший десантный прапор, - даже ахнуть не успел. Кстати, кто это такой?
- Впервые вижу.
- Да, а где твои домашние?
- Мать в командировке, бабка гуляет.
- Когда бабка вернётся?
- Чёрт! – схватился за голову бедный бывший учитель географии.
- Что – чёрт?
- Да минут через пятьдесят…
- Интересная получается фигня, - глубокомысленно заметил Вадик и полез в холодильник. – На тебя наехали именно в тот момент, когда никого дома не было. Значит, вычислили заранее. То есть, на тебя реально наехала мафия.
- Какая мафия?! – возмутился Фомин, начисто забывший и Золотого Идола, и убийство Василия Протасова двадцатилетней давности, и сегодняшнего зека, вынюхивавшего у матери Василия про какие-то сомнительные факты. – У меня с мафией всего делов-то было: пнул под шумок одного козла, которого били всем обществом за шашлык из собачатины.
- Ну и хрен на неё, на мафию, - не стал спорить Вадик, дожевал сардельку, изъятую из холодильника, вытер руки о штаны и велел: - Потащили его в ванную.
- Зачем? – перепугался Сергей Борисович.
- Что, хочешь бабку с покойником познакомить? – удивился Вадик.
- Н-нет.
К этому времени Сергей Борисович наконец-то вспомнил и Золотого Идола, и убитых почти в одно время друзей-студентов.
- Тогда какого хрена? Кстати, у тебя есть большие клетчатые сумки, в которых спекулянты барахло возят?
- Есть.
- Тащи две. Сейчас я твоего покойника распилю на две части, мы их в сумки сложим и…
Сергей Борисович застонал и невероятным усилием воли заставил себя не упасть в обморок.
«Хорошо, что я не успел пообедать», - подумал он и спросил: - Слушай, может без меня?
- Ну, один я его в ванную не потащу, - решительно возразил Вадик.
- Да нет, до ванной я помогу, - искательно молвил Фомин, - но потом…
- А, это. Да ладно, один справлюсь. Большой кухонный нож с топором имеются?
- Топорик, туристический, - промямлил Сергей Борисович.
- Годится, - стал снимать куртку бывший десантный прапор. – В каждом человек есть такое место, где его можно даже без топора на две части разделить. Но с топором…
- Слушай, заткнись, а?
- А чё ты на меня гавкаешь? – стал заводиться Вадик. – Мне это нужно? Я его, можно, сказать, неизвестно от какой беды спас, а он, мало, какую-то резиновую сардельку подсунул, да еще и гавкается?
- Вадик, я тебя умоляю!
- Ладно. Прибери пока тут, да приготовь всякую бумагу. Газеты там, журналы. Духи есть?
- Есть. А зачем тебе всё это?
- Газетами с журналами допакуем сумки, чтобы части покойника из них не выпирали. А духами побрызгаем в квартире, в ванной и на сумки. Ну, чтобы твоя жилплощадь не воняла мертвечиной, и сумки не пахли тем же самым.
- Ты о чём? Он же свежий!
- А вдруг к твоей бабке придёт какая-нибудь её подруга с собакой? Или на улице мы на собаку напоремся?
Фомин только развёл руками: сказанное Вадиком вполне могло сойти за бред контуженого десантника, однако могло и соответствовать истинному возможному развитию ситуации. Ведь и приятельницы-собачницы у бабки имелись, и на московских улицах собак, как депутатов нерезаных…
к следующей главе
1 Горячая сторонница гандона Ельцина, основательница партии «Демократическая Россия», погибла от пулевого ранения в 98-м при невыясненных обстоятельствах. Сраные демократы утверждают, что пострадала, якобы, за правду, однако какая на хрен правда в среде российских демократов? В общем, как утверждает непредвзятая молва, Старовойтову сгубила обычная поросячья жадность: пользуясь служебным положением, кинулась бабка делать бабки, где-то с кем-то не захотела делиться и…
2 Редактируя роман, автор не устаёт удивляться тому, как у нас в стране реально и в разы подешевел даже доллар. Недаром мистер Кудрин считается выдающимся финансистом даже в Житомире, где доллар таки ещё держится
3 В описываемые времена ещё не все московские хрущобы имели сейфовые двери с домофонами в своих подъездах: очевидно, народ ждал, когда же Лужков улучшит их жилищные условия, поэтому и не хотел тратиться на дорогие двери
4 Академический отпуск не то по состоянию здоровья, не то по какой другой уважительной причине