От того, что редко удается сесть за творчество, каждый раз приходится наверстывать те скромные продвижения, навыки, что были обретены прежде. Поэтому для разминки берусь за небольшие зарисовки. Но уже по привычке даже в такие наброски невольно вкладываю смысла, как на три романа... В общем, это брак, но пусть будет.
Кенион – таким именем назвало его небо, и нашептал при пробуждении ветер. Было ли оно настоящим – трудно сказать. Данного родителями имени он не помнил. Как не помнил он и того, как оказался в этом странном месте. Поежившись от предрассветного холода, он попытался сильнее вжаться в теплое одеяло прелой травы, но неожиданный хруст дерева заставил его насторожиться и открыть глаза. Что это за место? Перед взором простиралась небольшая лесная поляна. С восточного края, совсем немного деревьев обступали её. Настолько мало, что сквозь них без труда можно было увидеть, как брезжил у горизонта рассвет. По мере того, как он разгорался, таял туман. Утренняя роса, окропившая траву поляны, всё ярче отливала радужным отсветом. Несколько птиц уже вовсю затянули свою утреннюю трель.
Приподнявшись с земли, Кенион почувствовал, насколько затекло его тело, - та половина, на которой он лежал, онемела, и по ноге прокатилась волна неприятного покалывания. Плечо гудело от боли. Потянуться и размять мышцы после такой ночи оказалось настоящим удовольствием! Может пробежаться?
Но стоп! Так всё же, где он? Кенион напряг память, но перед глазами мерцали лишь обрывочные кадры. Последнее, что вспоминалось: узкий проспект, множество машин, идущих со скоростью пешехода по правую и левую сторону, мерцающие вывески витрин... Первая зацепка потянула за собой целый ряд воспоминания: Эта дорога ему была не просто знакома, - она стала частью жизни, ведь по ней изо дня в день, вот уже 15 коротких лет, ходил он до офиса. Почему-то других видов толком не удавалось вспомнить, сколько бы Кенион ни силился. Остальные пейзажи невольно сводились к чередованию каких-то отдельных фрагментов этого проспекта, в той, или иной последовательности. А может всё действительно выглядело примерно так же?
Однако куда ярче вспоминались не картинки, а ощущения, мысли. Сперва они были лишь отголосками прошлого, чуть слышными на фоне природного оркестра, разыгрывавшую свою токкату, но затем набирали силу, охватывая весь разум целиком. Какие-то споры; душные каморки-пабы; малосодержательные беседы; ещё менее содержательные поступки; приятные дружеские посиделки, оставляющие в душе послевкусие положительных эмоций; опасения, причин которых было не вспомнить, но которые даже сейчас обдавали его своим ледяным дыханием; любимая музыка, способная создать из любого ощущения, совершенно новое, и тем самым изменить настроение на противоположенное; ожидание под дождем, и последующее за ним разочарование; тоска и душевная боль, заставляющая его пойти на крайние меры и начать жизнь с чистого листа; снова страх... Вспомнилось бездумное валяние в кровати, - узор потолка, казалось, гипнотизировал, помогая избавиться от каких-то неприятных мыслей. Наконец-то отдых и можно ни о чем не думать. Почти ни о чем. А вот он подходит к окну, открывает его, и живительный, почти свежий воздух врывается в помещение. Хочется стоять так до самого заката, но внутри звенит всё настойчивее чужим голосом, странное «надо»! И тут воспоминания забили тревогу, зазвенели громче птиц: волнение охватило Кениона, - ведь ему сегодня срочно нужно закончить один документ! К черту всё остальное, - потом вспомнит, как оказался здесь, а сейчас важнее всего, добраться домой! – он попытался подняться, но слабость подкосила, и пришлось опереться рукой о ствол дерева...
Это длилось буквально мгновение, но мгновение, вместившее в себя жизнь. Спроси его хоть в следующую минуту, что же он почувствовал, - Кенион не смог бы ответить. Одно чувство цеплялось за другое, одна мысль прорастала из другой, со скоростью высшей, чем та, с которой рождается озарение. Но описать он не смог бы, не из-за того, что ощущение это было сложным, а напротив, - оно было настолько простым и понятным, что слов таких люди даже не вводили в свой обиход.
Под ладонью его лежал колкий рельеф старой березовой коры, и он чувствовал, как пульсировала кровь в пальцах, как осыпалась мелкая труха с дерева, как волна за волной пробегали мурашки по его спине, и тогда ощутил он такое спокойствие, какого не было даже в самом безмятежном сне. Только теперь понял о том, как же давно мечтал об этом. Неужели он настолько успел устать? Устать от чего? Быть может, поэтому он здесь и оказался? Неважно... Легкий ветер сорвался откуда-то сверху, со стороны поляны, и Кенион подставил ему лицо. Так в детстве он высовывал голову из окна электрички, или в юности на мотоцикле снимал шлем.
Но тут от мыслей снова отвлек какой-то треск. Птицы на время затихли. Может там кто-то ходит? Встревоженная душа взывала к разуму, и тот уже привычно рисовал на холсте воображения самые абсурдные образы и картины. Ноги же сами повели его на звук.
Казалось, чувства стали острее, и подмечали самые незначительные детали, будь то пар от деревьев, горьковатый запах полыни, принесенный с восточного края леса ветром, или шорох каких-то насекомых в прошлогодней, прелой листве. Лес только начинал просыпаться, и длинные тени петляли меж деревьев, переплетаясь в едином большом узоре. Метрах в ста впереди застучал дятел. Вдруг округу наполнил аромат мяты, - видно росла на пути, и попала под очередной шаг.
Снова треск, в этот раз ещё громче, ещё протяжнее. Откуда-то сверху. Кенион поднял взгляд, и увидел изогнувшуюся в дугу березу. Тяжелые ветви тянули её вниз, но ствол продолжал стоять ровно, силясь подняться к небу. Однако одна малая слабина, что была дана когда-то в прошлом, продолжала тянуть его вниз, и от этого жизнь давала трещину. Было ясно, что остальное – дело времени. Только Кенион повернулся, чтобы направиться к своей поляне, как треск за спиной перерос в хруст, и половина дерева рухнула не землю. Кругом раздалось хлопанье крыльев, - птицы вспорхнули с соседних деревьев. Ветви всё ещё беспокойно покачивались, видимо не догадываясь ещё о своей скорой гибели. Кенион обошел по кругу: «И почему мне так кажется, что это очень похоже на мою жизнь?»... Но ответ ему уже был известен. Его он узнал ещё тогда, когда стоял, прислонившись рукой к дереву. Тогда он многое понял впервые.
- Зря я не разрешал себе понять этого раньше, - вслух произнес он, и, устремив взгляд к небу, потянулся, - Похоже на побег. Только не поздно ли, если трещина уже была? А впрочем, ничто ведь не мешает продолжать тянуться к небу! – ему казалось, будто и всё кругом отвечает улыбкой на его улыбку.
Загадку своего прошлого он ещё не разгадал, но теперь ему и не хотелось её разгадывать. Более того, сейчас всё больше интереса вызывало у него это место, в которое его и привело прошлое. Это было уже не просто любопытство. Что-то просыпалось вместе с ним. Что-то, чего не хватало прежде.
Кенион пересек поляну, вышел на опушку, и оказалось, что лес тот рос на высоком холме, а внизу, у самого подножья искрилась река. Раскинуть руки! От высоты, и открывшегося вида, аж дух захватывало!.. Помчаться вниз, до самой реки, пусть даже кубарем! Но тут, перед глазами возник другой мир: внизу пролегала большая трасса, кругом её обступали высотки, и он стоял на крыше одной из них, расставив руки, и смотрел вниз. Смотрел, и представлял, как прежде на этом месте были сопки, реки, озера, леса, луга, небольшой поселок. И противоречивое чувство терзало его: трудно было понять, рад ли он этим переменам, или нет, ведь многое, что дает жизнь здесь – ему нравится. Не хотелось бы разменивать всё это.
Только теперь, стоя на холме и наблюдая, как над бескрайней долиной плавно поднимается солнце, Кенион мог с уверенностью сказать: этот вид ему нравится больше. Раньше он думал, сравнивал, выбирал, не зная столь очевидного ответа: оказывается всё, что держало его там, есть и здесь. Ничего разменивать бы и не пришлось, ведь приложив немного ума, оно прекрасно сочетается. И только одного не хватает сейчас. Где же его друзья, подруги, где Тина? Почему он здесь один? Почему только он слышит жужжание пчёл, видит эти бирюзовые колокольчики, усеявшие склон холма, чувствует их сладкий аромат? Однако в эту минуту, его внимание привлек чуть приметный силуэт, - там, внизу, на берегу речки. Кто-то сидел под большой раскидистой ивой. Может он расскажет, что это за место?
С каждым его шагом, вверх взвивались сотни насекомых. Высоко в небе сопровождал Кениона жаворонок. На соседнем дереве стрекотала встревоженная белка.
А он всё продолжал искать аналогии, пытаясь понять волнение, приятно вибрирующее в груди. Словно мечта, о которой он не знал, которая затаилась где-то под грудой пустых, но тяжелых житейских целей, обрела свободу и привела его сюда. Но почему он раньше сюда не направился?.. Дыхание перехватило, и воспоминание стрелой пронзило его: не шёл сюда он раньше, потому что некуда было идти. Люди создали свой мир, а мир этот разрастался до тех пор, пока не занял собой всё свободное пространство. И будучи частью общества, он приложил к этому руку... Но если всё действительно так, то как ему удалось найти этот уголок другой жизни? И где это?
Тем временем Кенион сам не заметил, как вышел к реке. И тут ему предстояло столкнуться с очередной загадкой: на другом берегу, под той самой ивой никого не было. Более того, никаких следов присутствия там людей, не было! Видимо, просто привиделось... Он встряхнул головой, склонился к водной глади, зачерпнул пригоршню, и умылся, - прохлада реки должна помочь проснуться.
Но тут его внимание привлек плеск воды. Когда он обратил взгляд в ту сторону, откуда донесся звук, то увидел, что выше по течению, олень пересекал реку. Кенион невольно пригнулся, и стал неотрывно следить за животным. Дыхание его участилось, но стало тише, зрение подмечало каждую мелочь в поведении зверя, словно охотничьи навыки предков просыпались в нем. Тем временем олень перебрался на другой берег, отряхнулся, и побежал вдоль чуть заметной звериной тропы.
- А мне здесь всё больше нравится, - с улыбкой проговорил он, - И даже рад, что об этом месте никто не знает. Хотя так просто, оказывается, совместить то, что кажется антагонистичным. Наверное, это сочетание и называется жизнью…
Кенион окинул взором округу, но тут к своему удивлению, обнаружил позади, на холме, откуда он недавно пришёл, небольшой поселок. Малые глиняные домики обступали плетеный забор, увитый полевым вьюнком. Чуть в стороне от поселка виднелся цветущий вишневый сад. За ним навес из виноградной лозы, огородные гряды, колодец. И с десяток человек, занятые своими повседневными делами, видимо не замечали его.
- Чудеса... – уже не пытаясь самостоятельно понять, что же происходит, Кенион пошел той же дорогой, что спускался полчаса назад, даже ступая по своим же следам, где примятая прежде трава, к тому времени уже успела выпрямиться. Снова следом за ним взметали вверх сотни насекомых, снова в небе провожал его жаворонок, и снова стрекотала на соседнем дереве встревоженная белка. Он попытался разглядеть её, но в тот момент, когда вроде бы, наконец-то заметил край её рыжего хвоста, вдруг споткнулся о небольшой земляной вал, нарытый кротом. И этот случай даровал ему очередное открытие: там внизу, в травяных зарослях, оказывается, есть целый город!.. Сперва он заметил лишь несколько нор, судя по всему мышиных, меж которыми невооруженным глазом можно было разглядеть тропы, но вскоре понял, что их тут великое множество. Пожухлая трава была плотно утрамбована, словно по ней днями бегали целые толпы грызунов. Сами норы также представляли собой сеть, где из одного входа можно без труда было попасть в другой. Не все дорожки вели к подземным хаткам: некоторые обрывались у пучка пырея, у подножия которого лежало немало шелухи; некоторые вели к лужице; некоторые скрывались в высокой траве небольшого оврага.
Не более двух минут Кенион изучал новый для него мирок, но когда после этого он поднял взгляд, то к своему очередному удивлению, не увидел в поселке никого. Проходя вдоль ветхих построек, ему оставалось лишь теряться в догадках, куда могли все подеваться за столь короткий промежуток времени.
- Эй, есть ли здесь люди? – крикнул он, - Доброго вам дня! Я немного заблудился, не подскажете, куда привела меня эта тропа? Потерялся я, – но затем, в пол голоса, добавил: - Хотя быть может правильней сказать, нашелся...
Однако в ответ ему лишь птицы насвистывали, да жужжали пчелы и шмели, кружившие над цветущими кустами смородины, клубники, крыжовника. Странно всё это. Кенион пожал плечами, и двинулся вдоль сада. Вишни, яблони, абрикосы, сливы... Огромный сад! Его запах был приятен и напоминал о далеком детстве, когда он ездил на дачу с родителями... Да, много воды с тех пор утекло, и городских кварталов было построено. Давно уже нет ни сада, ни дачи, ни клочка свободной земли. И как он это допустил? Ведь не было нужды в тех переменах. Но разве тогда задумывался об этом? Увы, нет.
Так и шёл он, погруженный в свои мысли, чувствуя, что всё ближе к разгадке, хоть от того и не было легче. Однако открывшийся в тот миг вид, заставил его замереть и потерять дар речи: впереди, буквально в двадцати метрах, на небольшой возвышенности росли три массивных раскидистых тополя!
- Вспомнил!.. – только и хватило его на выдохе прошептать. Эти три тополя, были один в один как те, что росли во дворе его дома! Последние три дерева во всем городе, во всем мегаполисе, а может даже и всей стране. Сколько всего с ними было связано!.. Сколько раз, Кенион приходил после тяжелого рабочего дня к ним, садился меж деревьями, прислонялся к одному из стволов спиной, и сидел так до самой ночи. Порой даже засыпал, а просыпался лишь с первыми лучами солнца... Просыпался. – Странные сомнения в эту минуту овладели им.
Но тут поднялся ветер, небо затянули тучи. Пение птиц сменилось каким-то странным шумом. Поселок позади, пропал. На его месте уже стояла большая заправка. Кругом, как из-под земли взрастали высотки, линии электропередач, магазины, машины, детские площадки, мусорные баки... Кенион отчаянно попытался ухватиться за траву, но она в его руках рассыпалась золой, и вскоре после того, как ветер развеял её, на ладони лежал лишь пластиковый цветок.
Шум становился всё отчетливее и превращался в рев, подобный звуку бензопилы. Темнота обволокла всё кругом, и тут...
Денис проснулся в своей родной комнате. Теперь он помнит всё, но вместо ожидаемого покоя, он получил сильнейшую из тревог. Рев за окном не утихал. Даже напротив – нарастал. Вдруг ему в унисон раздался треск. Последующий грохот заставил выглянуть наружу.
Страх превратился в ярость, ярость сменилось растерянность, растерянность переросла в отчаяние, отчаяние обернулось болью. На его глазах падал последний из трёх тополей. Денису казалось, что он падает следом за ним. Удар о землю, и словно судороги – колыхнулись несколько раз ветви, прежде чем замереть. Сцепив крепко зубы, человек, получивший недавно второе имя, тихо произнес:
- Не видел я, как накренилось дерево ещё задолго до того, как снесли наши дачи. Оно трещало, но продолжало расти. Оно кричало о том, что скоро рухнет, но никто не слушал. Оно просто тянулось к небу. Так же и моя жизнь.
Солнечные лучи приятным изумрудным отсветом расплывались по листве деревьев. Ветер неспешным шагом прогуливался по их ветвям. Где-то неподалеку куковала кукушка. Стрекотали кузнечики.
А между небольшой молодой липой и кустом рябины стоял обломанный ствол березы. Но обломанный не до конца, - часть дерева, несколькими волокнами тянулись к опавшей верхней части, что прислонившись макушкой к соседнему дереву, лежала рядом. Сережки на её ветвях уже приобрели характерный коричневый оттенок, и стоило ветру слега коснуться их, как они тут же рассыпались и разлетались по всему лесу, начиная новую жизнь.
- Никогда не поздно тянуть к небу. Ни после наклона, ни после трещины, ни после падения, - подумал Кенион и, закрыв глаза, провалился в сон, в котором люди спилили последнее дерево…
Жизнь пробуждается лишь тогда, когда ты привносишь в неё утренний свет.