ЗАЧЕМ ОН МНЕ СЕЙЧАС?
Заметила одно интересное явление, допустим, купили вы новую машину, и повсюду стали попадаться на глаза автомобили именно этой марки. Но ведь они и раньше ездили по этим же дорогам, а вы их не замечали... Так и у меня сейчас, как только я стала задумываться о том, до чего же много одиноких людей, эти люди появляются в моей жизни всё чаще и чаще.
Суббота. На утренний рынок опоздала. Клубники не купила, а скоро отойдёт эта ягода. Поспрашивала у знакомых, дали мне телефон одной женщины. Позвонила. Договорились, что приду к ней за ягодами. Решила пешочком пройтись, хоть и далековато...
Она ждала меня у открытых ворот. Может, и не меня ждала, а просто стояла. Мы знали друг друга. Станица не очень большая, чуть больше двадцати тысяч населения, а за долгие годы хоть раз, но встретишься с каждым человеком. Под веткой вишни на лавочке стояли два лукошка с клубникой. Когда она успела набрать? Ягоды крупные и сладкие. Мне бы взять их, расплатиться и уйти. Но...
- Вы не торопитесь? - спросила женщина.
Теперь уже нет...
Добротно строили дома, ничего не скажешь. Хозяйка, Таисия Афанасьевна, пригласила меня в дом, на чашечку чая. Это было сделано с такой добротой, что невозможно было отказаться. Двор чистенький. Поразило меня обилие цветов. От самой калитки – цветы! В горшочках, на клумбах, в старых тазиках...
А у хозяйки - проблемы со зрением, видит только один глаз, из-за неудачно сделанной операции. Соглашается со мной Таисия Афанасьевна, что нельзя ей работать внаклонку, да только живёт она одна, не за кем ей сидеть. Дети? Есть дети, два сына. Далеко оба. Муж где? Жив ли? Жив... Недавно уехал от неё. Шесть месяцев его выхаживала, выходила. Он, может, и не поехал бы к себе, тоже один живёт, да начал руки «распускать»: то обниматься ему надо, то в щёчку поцеловать... К чему эти нежности?!
Я не совсем понимала, муж же, не чужой человек. И куда уехал? К себе?
Она слегка смутилась. И решила рассказать мне их историю с самого начала.
И вот мы пьём чай. А я слушаю её рассказ.
- Мы приезжие, с Урала. Пермская область, Краснокамск. Оба с мужем из тех мест родом. И родители наши там жили. И их родители. До революции оба моих деда батраками были. Девичья фамилия матери была Шабалина, а замуж вышла за Брагина. Тогда рано замуж девушек выдавали... Во сколько лет бабку замуж отдали, не знаю, но тоже рано, а мать в семнадцать лет выдали.
А леса там какие были! - нога человека не ступала... Чудо, а не леса!
Перед самой революцией вырубка этих лесов началась, княгиня из Питера имела свои земли на Урале и начала их продавать. Вырубали и вывозили лес помногу. Вот там, на вырубках, и построил дед свою первую избу. Жили они недолго в отдалении от людей, на отшибе. Потом перебрались в деревню.
Бабушка рассказывала, что между пеньками землю рыхлили мотыгами да засевали зерном.
Земельные участки были и на гористой, и на ровной местности. У речки наделили участками тех, кто на жительство в эти места раньше приехал. А у наших дедов земля была на гористой местности. У каждой семьи своя гора была. Наша так и называлась - Шабалинский купол. Сверху гора была ровная, а на спуске крутая. Называлась наша деревня Сухая Межовка.
От реки Межовки и пошло название деревни. Семьи были большие, детей помногу рожали.
Мама рассказывала про своё замужество. Надоело ей тогда девятерых братьев обстирывать – старшей она была, сразу и согласилась, как сваты пришли. Кто первым посватался, за того и пошла. Повезло ей с замужеством. Хороший парень попался, на все руки мастер был: и сапожник, и портной, и гармошку любую отремонтирует. Ходил он по деревням на заработки, а хорошие мастера были на вес золота. В одной татарской деревне ему и подарили швейную машинку.
Когда на фронт уходил, то матери наказывал: «Всё продай, а машинку сохрани, это твой хлеб будет». Так и вышло.
Помню это воскресенье... 22 июня 1941 года. Массовое гулянье. Из репродуктора лилась красивая музыка, песни... И вдруг всё стихло, и громкий голос Левитана сообщил, что началась война!
Посмотри! Меня и сейчас, как будто ледяной водой окатили... дрожь гусиной кожей бежит по телу... Война! - она заплакала, достала из кармашка шерстяной кофточки носовой платочек, вытерла им насухо глаза... И продолжила рассказ:
- Война! Как услышали, что тут началось!
Через речку был проложен воздушный мост. Мы, ребятишки, столпились на этом мосту и смотрели, как внизу купают мужчин, их сразу же собрали прямо там, под мостом. Крики и рыдания женщин слились в один долгий, душераздирающий крик... А мы, дети, стояли и смотрели! Мы ведь тогда не понимали, что происходит... Все плачут, и мы плачем...
Отец не вернулся с войны. Последнее его участие в битве - возил он тогда из Перми продукты в Сталинград... Немцы бомбили ... Волга была красной от крови... Похоронка до сих пор где-то лежит. Храню. Для кого? Раньше я её часто доставала... проведу по ней рукой... папочка... Теперь уже не достаю...
А как потом жили без отца... Дед перевёз нас из города в деревню, чтоб не пропали от голода. Младший брат родился в июне сорок первого. Стало нас, детей, пятеро. Кроме меня, ещё три сестры. Мать пошла работать на конный двор, там и её лучшая подруга работала. Корову держали, а траву на сено косить не разрешали. Увидят - отберут в пользу колхоза, да и с работы выгонят сразу. Ну, разве не вредительство это? Участок земли - двадцать пять соток. Мать его клевером весь засевала. Скашивали два раза, но сена всё равно не хватало, а зима на севере - долгая. На Урале ночи - белые, вот подруженьки и выручали друг дружку. Одна работает, а вторая траву косит. А косили в таких местах, куда не подойти, не подъехать. Как вывозить траву? Верёвку - каждому на плечо, мать - впереди, а мы - за ней, пять хвостиков... Досушивали траву, как могли, кто под навесами, кто где. Сено прятали под клевер - в стогах. А что делать было? Вроде как ворованное... А питались как? Сушили лебеду, головки клевера да разную траву... Картофель выручал. А в сорок шестом году картошка не уродилась, голодно было... Дед наш тогда лапти плёл из лыка липы, а то, что оставалось, рубил на кусочки, сушили их да перемалывали в муку.
Двенадцать годков мне исполнилось, и работать пошла. Зимой почту носила, а летом колхозный скот пасла. Старшую сестру учиться послали в другой район и паспорт ей выдали... Иначе из колхоза не отпускали, только на учебу. А без паспорта - куда? Сестра выучилась и не вернулась в колхоз, в город уехала. Устроилась там на работу, на стройку. Обжилась и меня к себе жить пригласила. А как добиралась?! Я же из своей деревни никуда не выезжала. Какой он, этот поезд? Куда в него садиться? Помогли люди. Добралась до места.
Устроили меня нянькой в одну семью. Двое детей у той пары было. С младшеньким я водилась. А старший, он года на два от меня моложе был. Обижал меня этот хозяйский мальчишка. Насмехался, что деревенская... А я и ответить не могла, приучены были мы к строгости. Когда сестра моя узнала про это, забрала меня от них и устроила нянькой в другую семью. Там мне хорошо было, потом и отпускать не хотели... Бесплатно работала, за паспорт.
Дом барачный был, они четыре комнаты занимали. Жила в тепле и сытости... Одели меня. Приехала я в брезентовых туфлях да в старой одежонке, из которой уже выросла, а хозяйка свою одежду мне дала, чтобы могла с их дочкой на прогулку выходить. Жила у них, пока паспорт не получила. А как получила, устроилась в ясли, тоже нянечкой.
Три ясельных группы было: две - из нормальных детей, а одна - из детей с потемнением лёгких, «тубиками» их называли. Жила прямо там, где и работала, то на кухне прикорну, то у сторожа на стульях. Не одна я такая была. Подобрались мы, четыре девочки, и пошли на квартиру. Кровать у хозяйки была одна. Спали по очереди - две девочки работают, две - спят... Матрас на кровати был набит соломой, да и одеяло - совсем старенькое, в пододеяльнике, сшитом из разноцветных кусочков ситца.
С первой зарплаты купила я себе ватное бордовое одеяло. Оно и сейчас лежит на моей кровати поверх матраса, посмотри! А ещё, с первой зарплаты я купила вот эту сахарницу, да, эту, что стоит на столе. Говорят, что надо выбрасывать старые вещи, а как? А если рука не поднимается выбросить?!
Хозяйка хорошая была. Муж и сын у неё погибли в первые дни воны. Одна осталась. Наталья Ивановна, телефонисткой она работала. Бывало, накричат на неё мужики на работе, а у неё давление поднимается, плохо ей становится, так мы все около неё крутимся. По дому ей всё делать помогали.
Две девочки вскоре замуж вышли. А Маша и я, мы поступили учиться в техникум на заочное отделение по специальности «Технолог бумажного производства». Шесть лет отучились, и я замуж вышла. За Гену своего и вышла.
А познакомились мы с Геной на улице: шли компанией после сдачи сессии, шутили, а тут парнишки молоденькие за нами привязались... Старше я его, на целых два года... Встречались, а через полгода поженились. Всё хорошо было у нас, если бы обижал, не жила бы с ним. Квартиру получили. Два сыночка у нас народились. Младшенький болел сильно - кашель его замучил... Посоветовали врачи на юг ребёнка свозить. В 1970 году на Кавказ поехали. Болезнь, как рукой сняло. Муж и говорит: здесь и будем жить. Своё жильё там оставили. Здесь никакого жилья тоже не было. Сами без денег. Заняли у родственников пятьсот рублей и купили хатёночку-развалюху. Сразу и стройку затеяли.
Пять лет строились, всё сами делали, своими руками. Уже и сына старшего женили, и младший в военное училище поступил... Всё бы хорошо, а муж таиться начал. Уйдёт-придёт... Где был по полдня? Заболела я от этих переживаний, всё хуже и хуже мне становилось... Что делать? И пошла к нему на работу... А там женщина... Открыла она мне глаза, сказала, что любит она моего мужа, и он её любит давно. Жениться они собираются да и уехать вместе. Что со мной было... Как я до дома дошла, ничего не помнила. Упала на нашу с ним кровать, наревелась вволю и стала вспоминать, а когда мы вместе-то с мужем последний раз были? И ведь видела я её, у него в больнице, когда на операцию его положили. Ещё какой-то мужик по палате сказал, что к моему уже приходила жена... А я подумала, что он шутит.
Ну что ж, думаю, раз так решил, - держать не буду. Насильно мил не будешь. Собрали мы с ребятами Гену... В ноябре и проводили. Сразу на развод подала. Мало ли что, помру, и выгонит детей из дома новая хозяйка.
Муж после развода заходил в дом, внучку на руки взял и говорит, мол, от неё другой запах, не наш, а я ему и говорю: это ты уже не наш, а она - наша. Нагнул он голову и вон - из дома.
Да что говорить, ведь даже на присягу к Мише одна ездила, а он в это время свою молодую жену возил знакомить со своими родителями, а к сыну даже не заехал. А ведь у той женщины тоже семья была: муж и двое детей. Муж её руки на себя наложил. Как она с этим грехом живёт? И простили ли её дети?
Ещё раз Гена приезжал. Не пустила я его в дом. На улице встретила.
Как сын сказал, что отец приедет, так я заранее кусок шланга припасла: отлуплю! Приехал, кинулась я на него, а соседка увидела, испугалась, что бить он меня будет. Нет. Никогда пальцем не тронул. Да и за что? Ударила я его несколько раз, потом бросила шланг и ушла в дом. Он не пошел за мной следом. А через неделю после его приезда соседка моя, Валя Савина, мне и сказала, что мать той женщины, с которой он живет, искала меня, мол, тоскует он, не будет, наверно, с её дочерью жить. А оказалось, не только меня она в нашем краю искала. Ещё одного человека искала. Десять лет я в Госстрахе проработала, вроде всех в округе знала, а что неподалёку «бабка» есть - не знала. К ней и ходила мать Александры.
Когда мы с Геной разошлись, только тогда все узнали о нашем несчастье, до того никому я ничего не рассказывала. А как узнали люди, так и пришла ко мне та колдовка... Что, говорит, ты мне раньше ничего не рассказала? Приходили они ко мне, «полечила» я его... Ну, прости. Никуда больше не ходи, а иначе пропадёт мужик, с ума сойти может.
Не послушалась я её. Поехала в горы к старушке одной, та подтвердила: есть приворот, но не взялась за это дело... Говорит, через полгода приезжай, слабая я сейчас, не смогу снять то, что ему сделано. Приехала я... а она умерла... Больше никого не искала. Пусть будет так, как судьба распорядилась...
Пятнадцать лет прошло. Дети навещали отца. Не запрещала им видеться, отец же родной им... Он давно уже один жил. Разошлись они с Александрой.
Прошло ещё двенадцать лет. Как же они тянулись... Не умерла я - живу!
А перед Новым годом сын позвонил: «Мама, отца домой умирать везу...»
Ноги подкосились. Хоть и помню всё - и позор, что пережили, и предательство его помню, а сердечко и другое помнит. Приняла. Выходила, да и отправила восвояси...
А дети меня винят, что не простила я его. Они хотят нас вместе видеть.
Мне уже семьдесят семь, зачем он мне сейчас?