Конкурс Копирайта -К2
Внеконкурсная работа
***
Что ж, портрет так портрет. Слово генерала – для рядового всё равно, что Божья воля. И как меня угораздило попасть ему на глаза… Только-только сняли бинты с лица. Как узнал-то? Скорее всего, фамилию в списках увидел. Просто так признать старого знакомца, ещё перед войной разжалованного за скандальную дуэль с самим графом N – он вряд ли сумел бы: обритый наголо, в солдатской шинели, лицо изуродовано – ростбиф с глазами, а не лицо.
- Вы, я помню, увлекались живописью, голубчик? – с суровой отеческой лаской в голосе почти сразу же предъявил он свой план. – В госпитале вам скучно, вижу. Не желаете ли занять себя? Давно хочу дочкин портрет – и скажу не тая, хочу портрет именно вашей кисти. А тут – такая удача!
Ну как откажешь!..
А дочка-то, похоже, наслышана обо мне. Совсем дитя ещё – не сумела скрыть. С самой первой секунды смотрела она на меня как-то очень уж строго и пристально. Правда, и сокрушенно. «Это вся моя жизнь, - подумал я, едва осмыслил природу этого взгляда, - уложившись в её голове в романтический бред, в зловещую сказку – смотрит теперь на меня.
Мы устроились в парке, в беседке – погода располагала. Она всё смотрела, я молча возился с красками: рука вспоминала движения, глаз настраивался, душа раскрывалась навстречу зримому образу.
Меня немного смущал её прямой и серьезный взгляд – я молчал, сознавая, насколько отталкивающе выглядит моё лицо и насколько нелепа была бы сейчас между нами светская беседа, и уж тем более – флирт. Но она смотрела так, будто ждала чего-то, будто моё молчание ей непонятно и даже обидно.
- Я слышала, в Петербурге вы имели успех... в высшем обществе... А вы вдруг такой молчун...
Она сказала это без улыбки, без обычного для подобных реплик кокетства в голосе и взгляде. В глазах ее читалось близкое разочарование. Эти глаза просто требовали: «Ну, давай! Расставляй свои сети!» – такой был в них вызов.
Всё это было ужасно глупо, конечно же, в той ситуации: выглядел я чудовищно и служить соблазном для юных дев ну никак не мог!
«Ну что зыркаешь... – думал я с раздражением, – какие могут быть сети, когда лицо пополам – наискосок, мокрым багровым рубцом, да еще синяки разлились от прорубленной переносицы… На бровях, под глазами, на левой скуле – фиолетовые отёки… Голос кошмарно гнусавый, дышать могу только ртом – какие уж тут разговоры!..»
- В Петербурге я не появлялся перед дамами в столь удручающем виде. – Буркнул я в ответ, насилу подобрав слова.
- Что же удручающего? – удивилась она; не вскидывая бровей и не делая круглых глаз – только будто бы посмотрев в меня еще чуть глубже. – Мужчину шрамы украшают. Так говорит мой отец. Да и что мне за дело до вашего вида?
Она словно не видела меня – словно смотрела насквозь, и перед ней был кто-то совсем другой.
- Шрамы украшают, это да. – Согласился я, раздражаясь всё больше. – Только у меня ведь покамест не столько шрамы, сколько синяки. Все лицо – сплошной синяк...
- Ну и что же теперь? – Спросила она, всё так же глядя мне прямо в глаза. – Мне придется скучать?
Мне трудно было представить ее скучающей, да и не хотелось. «Схулиганить, что ли? – Мелькнуло у меня. – Подрисовать ей усы! Тоненькие, золотистые усики. Забавно вышло бы. И фуражку вместо этой нелепой шляпки с бантом. То есть шляпка-то как шляпка – нелепой она выглядит именно на ней: уж очень открытое лицо, очень уж энергичен и смел ее взгляд... И ни тени кокетства – скорее, ожидание того, что кокетничать будут с ней. Желание столкновения, желание проявить характер. И печаль – оттого что ей отказали в игре. Такие лица, как у неё, будут в моде лет через сто, через двести – и шляпок с бантами тогда уже не будет, это я точно знаю. Знаю – именно глядя в это лицо.
- Не скучайте. – Прогнусавил я кое-как. – Но и не ждите, что я буду вас развлекать. Вы же видите, мне сейчас не до этого.
После этих слов моих лицо ее остановилось в задумчивом выражении. Взгляд в никуда. Хотя и не без оттенка жалости – философского сожаления, без каких-либо чувственных излишеств.
Она, кажется, почувствовала себя неловко – уразумев, наконец, отчего я так молчалив и, возможно, стыдясь немного того, что мне пришлось объяснять ей причину чуть не на пальцах, как маленькой. А ведь она уже давно не ребенок!
И она разделила со мной безмолвие, уйдя в свои мысли, оставив кисти моей только отблески тайных мечтаний в глазах своих.
Я выписывал её оттопыренное ушко, каштановые локоны, непростой вопрошающий взгляд; её дерзкий дух, пока ещё почти не омраченный сомнениями, её полудетскую недоженственность, её задумчивое сожаление. Я ловил моменты, когда глядела она с беспокойством – в остром противоречии чувств. И ловил сами чувства эти – пытался понять и запечатлеть на холсте…
Я писал этот портрет и думал: «Настоящий художник – он как священник: ему исповедуются – только молча. Его глазами на человека смотрит сама вечность.
Что увидит она в тебе – исповедующемся?
Есть ли искра её в тебе – исповедник?..»
Вот закончу и, как обычно, спрошу в сердце своём: «Где же ты, Бог отца моего! Не покинул ли Ты меня?» А он возьмёт и ответит: «Я здесь…»
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2013
Свидетельство о публикации №213052000061
рецензии
http://www.proza.ru/comments.html?2013/05/20/61