Промзона пилорамы была расположена недалеко от лагеря в распадке между двумя некрутыми склонами гор, когда-то густо поросших лесом, а сейчас совершенно лысых, покрытых молодой порослью, пнями и густо разбросанными хлыстами невывезенного леса, теперь уже никому не нужного. В распадке журчал ручей, превращавшийся в грязный поток после каждого большого дождя. Ручей бежал прямо вниз по почти прямому распадку, а дорога на просеку уходила вправо и петляла по склону, как бы выискивая некрутые подъёмы.
Промзона была окружена высоким забором с традиционными мотками колючей проволоки поверху. По углам, на пригорках торчали вышки, с которых вся территория пилорамы проглядывалась, как на ладони.
Митька работал на пилораме уже третий год. Два длинных – предлинных года, которые тянулись, кажется, целую вечность, вспоминались ему как сплошные серые дни, наполненные работой да еще какими-то мелочными бытовыми заботами. Причем заботами, недостойными никакого внимания там, на воле, и которые, в конечном итоге, сводились к заботам о бренном теле, типа пожрать, поспать и отогреться. За эти два года с трудом вспоминались два-три каких-то события. Прошли два года жизни, а вспомнить было нечего….
Работа на подкатке была опасная и тяжелая, как говорили зеки – «плечевая». Задача подкатчиков заключалась в том, чтобы «распустить» воз с бревнами, подкатить бревна в зону действия лебедки, по одному зацепить тросом и по склизу подтащить до тележки пилорамы. Укладкой на тележку занимались уже зеки-укладчики, а распиловку делали тоже зеки под руководством двух вольнонаемных пилорамщиков.
В начале рабочего дня, пока не было свежего подвоза, подкатчики подтягивали последние привозы вчерашнего дня. Если их не было, то «распускали гору». «Гора» образовывалась в период активного подвоза древесины, когда пилорама не справлялась с распиловкой «с воза». В такие периоды работы стропали перехватывали воз тросами поперечной лебедки, освобождали чалки воза, и воз лебедкой подтягивался на гору бревен. Таким образом, делался запас. «Гору» распускали всегда неохотно, с большой опаской, только в крайнем случае и, обычно, по команде бригадира.
Митька освоил работу, работал быстро, с шуточками, от работы никогда не отлынивал и помощник бригадира, десятник Володя – «Матрос», когда отлучался, оставлял его за себя.
Зек по кличке «Матрос» был сорокалетний плотный мужик, таких в народе называют «бугаями». Это был тугодумистый увалень недюжинной природной силы. А кличку он свою получил потому, что родом был из-под Томска, из прибрежного поселка на Томи - Моряковки. Когда это стало известно товарищам по несчастью, то с легкой руки какого-то остряка, с известной долей зековского юмора, он получил кликуху «Матрос». Сидел он за убийство на бытовой почве собственной тещи, которую ненароком « по пьяни» в сердцах сильно толкнул, да так неудачно, что старушенция угодила головой об угол русской печи и «дала дуба». Во всяком случае, примерно так «Матрос» излагал причину своей судимости.
В этот день после обеда Володю вызвал бригадир и, уходя, «Матрос» крикнул:
- Смерд, остаешься за старшего, смотри в оба и чтоб без простоев, я к бригадиру.
- Есть, товарищ старшина, - Митька шутливо вытянулся и зычным басом прокричал:
- Подкадчики, слушай мою команду: Перекур! – зеки весело рассмеялись.
«Матрос» обернулся, погрозил огромным кулачищем и прокомментировал свой жест:
- Я вам дам, «перекур», будете вкалывать у меня две смены подряд вместе со Смердом, тогда поржёте.
Жилистый пожилой зек по кличке «Леший» выкрикнул:
- Смерд! Может, ты заодно и табачком снабдишь, раз власть поимел?
Зеки опять засмеялись.
- За табачком прошу зайти в мой кабинет, а сейчас хватай бревно и подпевай! - И Митька затянул басом:
- Эй, ухнем! Эй, ухнем! Подёрнем, подёрнем да ухнем!
После такой небольшой разрядки на душе у Митьки стало немного веселее.
Вскоре вернулся «Матрос» и распорядился:
- Бригадир велел распускать «гору». Водила последней машины сказал, что там, на просеке у них что-то случилось и подвоза сегодня больше не будет.
- Ну, бля, нечаянный интерес под конец смены – вырвалось у острого на язык «Лешего».
- Так, не п…еть! Распускаем гору. Машинист уже на лебедке.
Стропали! Двое наверх. Цепляй штук по пять – шесть. Да смотри аккуратно, цепляй верхние бревна, чтобы не было раската. Остальные за работу! Очищаем площадку от последнего воза.
Стропали полезли наверх на гору, остальные подкатчики вернулись к уже распущенному возу.
Заработала лебедка. Пачка брёвен медленно поползла вниз. Все зеки, что были на площадке, подняли головы и смотрели на спускающуюся пачку.
- Ну, чо уставились? Вкалывай, освобождай площадку, - закричал «Матрос». Зеки вернулись к работе.
К «Матросу», поглядывая наверх, подбежал «Леший»:
- Смотри, Матрос , строполя хреново зацепили одно бревно, останавливай лебедку, надо подправить.
Пачка медленно двигалась вниз горы по брёвнам, одно бревно из пачки шло с перекосом и все больше высвобождалось из захвата второй петли, съезжая одним концом вниз. «Матрос» с «Лешим» стояли и смотрели наверх, к ним подошел Митька и предложил:
- Останови, Матрос, я мухой сгоняю, поправлю.
- Не дергайся, все будет нормально.
- Надо остановить, - опять предложил «Леший». Видя что «Матрос» не реагирует на его слова, он тихо матюгнулся, махнул рукой и повернулся, чтобы идти.
В это время конец злополучного бревна совсем выскользнул из петли, бревно на мгновение зависло на второй петле, и вдруг, освободившись и от неё, с огромной скоростью заскользило вниз, подпрыгивая от ударов о лежащие на горе брёвна, поворачиваясь в воздухе и описывая совершенно непредсказуемую траекторию. От ударов летящего бревна пришли в движение другие брёвна. Раздался грохот.
Митька рванулся в сторону. «Леший» оглянулся, и, видя летящее на него бревно, суетливо дернулся на месте из стороны, в сторону, решая, куда лучше бежать. «Матрос» остолбенел, ошалело глядя на происходящее.
Бревно, перелетев инстинктивно присевшего «Матроса», с огромной силой приземлилось прямо на «Лешего», одно из бревен сильным ударом отбросило Митьку в сторону, и он потерял сознание, а «Матроса» придавило одно из раскатившихся бревен.
Лебедка остановилась, брёвна заняли каждое свое новое место и лежали неподвижно. Работавшие на площадке зеки замерли на своих местах, как заколдованные. Услышав грохот брёвен, выскочил из-под навеса пилорамы бригадир и остальные пилорамщики.
Бригадир, оценив ситуацию, побежал докладывать начальству.
Митька очнулся от острого запаха нашатырного спирта, открыл глаза, над ним склонился фельдшер в белом халате поверх бушлата, щупая на шее пульс. Страшно болела голова, брюшина вообще была сплошным куском боли.
- Одыбался! – удовлетворенно хмыкнул фельдшер и распорядился:
- Этого на носилки и в машину! Лежи пока, не шевелись, – добавил он, глянув на Митьку, и суетливо побежал дальше.
Зеки по команде лагерного фельдшера уже освобождали «Матроса» из-под привалившего его бревна. Бригадир так и не решился без фельдшера дать на это команду.
«Лешего» начальник лагеря распорядился не трогать до прибытия людей из районной прокуратуры. «Леший» со сплющенной грудной клеткой лежал придавленный бревном так, что с одной стороны бревна виднелась его окровавленная голова, а с другой безжизненно, как у тряпичной куклы, торчали ноги.
Ждали вертолета со следователем прокуратуры и районными хирургами. В больничке леспромхоза готовили на всякий случай операционную… .
Прошло несколько дней. Митька так толком и не понял, что у него было, кроме сотрясения мозга: то ли разрыв, то ли отрыв селезенки. Его прооперировали в леспромхозовской больничке и уже через несколько дней перевезли в лагерный стационар.
«Матроса» увезли на вертолете в районный центр и там отняли обе ноги.
Приезжала комиссия из управления, разбираться по смертельному случаю. Начлагу объявили выговор и лишили премии за месяц. Прокуратура дело закрыла за отсутствием состава преступления, а «Лешего» похоронили.
Поскольку Смердов на пилораме числился сварщиком, а комиссия нашла, что должности сварщика на пилораме иметь не полагается, то по выздоровлению Смердова отправили по этапу в Тайшет на строительство железнодорожного узла дороги Абакан-Тайшет.