Надо сказать, что полет Пауэрса здорово всколыхнул нашу страну. Правда, у нас к этому времени уже были самолеты, способные сбить нарушителя на такой высоте. На одном из аэродромов два летчика-перегонщика новой авиационной техники получили команду взлететь и таранить врага, на что они откликнулись, проявив при этом высокие морально-боевые качества. Таранить, потому что самолеты у перегонщиков были без ракетного оружия.
После событий, связанных с поимкой Пауэрса, Н.С.Хрущев дал конструкторам приказ — сделать самолет, подобный по аэродинамическим качествам американскому У-2, и тренировать наших летчиков, и все войска ПВО страны сбивать такие самолеты.
Тут вспомнили, что такой самолет был сконструирован у нас еще в 50-е годы авиаконструктором Яковлевым. Документация на него покоилась в архивах. В итоге, на самолет под названием Як РВ были установлены современные двигатели, провели его испытания. Главкому войск ПВО страны приказали взять его и обучать летчиков, только без дополнительных ассигнований. Тогда было модным что-то сокращать, и на эти средства что-то сделать.
Среди наших пилотских рядов был брошен клич: желающие на Як РВ, пожалуйста!
Я учился на 4-м курсе Академии, оставалось немного. На наземную служебную должность идти не хотелось. Оставалось одно, чтобы еще полетать, необходимо переучивание. Но здесь у меня сложились обстоятельства в мою пользу (может быть, впервые в жизни) — не было бы счастья, так несчастье помогло.
Как-то приехал к нам в гости Жилин Юрий, брат Веры. Он гостил у нас с неделю, и мы с ним ежедневно прикладывались к спиртному. В понедельник командир части объявил, кто чувствует себя уверенно, можете идти на летную медкомиссию. К слову, она проводилась один раз в год. Врачи для такой комиссии отбирались командующим армии самые опытные и бескомпромиссные. Среди пилотов бытовала теория, что чем больше доктора «завалят» нашего брата, тем более они приобретают почет и уважение, быстрее растут в воинских званиях.
Я никогда не боялся докторов, считал себя годным для летной работы. Поэтому согласился идти в понедельник на столь грозную медицинскую комиссию. Быстро прошел всех врачей, и вдруг терапевт мне сказал «стоп»: «У вас шумы на сердце». Мигом я был отстранен от полетов и направлен в Свердловский военный госпиталь.
Время регенерирует здоровье человека, так уж позаботилась о человеке матушка Природа, то есть организм и без лекарств приводится в нормальное состояние. Так случилось и со мной. Пока я доехал до Свердловска, пока оформлялся, шумы в сердце прекратились.
Две недели меня изучал госпитальный терапевт — никаких отклонений не нашел. А чтобы поддержать авторитет своего коллеги, врача медкомиссии, признал меня годным к летной работе без ограничения, прилепив мне мимоходом медицинское НО. Диагноз в переводе на русский язык означал, что у меня прыгает в пределах допустимого артериальное кровяное давление. Все это с бюрократической точностью было записано в мою медицинскую книжку, и я уехал продолжать летную деятельность.
С таким диагнозом зимой 1963 года меня отправили в центр по переучиванию осваивать высотный разведчик под названием Як РВ. Нас усадили за парты, и мы начали с полной серьезностью изучать новый самолет.
Полет на разведку объектов должен был проходить на высоте около 20 000 м. Летчик должен был летать только в высотном костюме примерно 4 часа (к слову, Юрий Гагарин летал всего 82 минуты). Необходимо было иметь крепкое здоровье, так как в высотном костюме нарушался теплообмен организма. Из-за наличия резины у некоторых летчиков уже до полета повышалась температура тела.
Летчики центра начали шуметь, возмущаться и требовать особых льгот материального порядка за столь сложные условия полета. К тому же самолет был не боевым, не приспособленным для ночных полетов, что приводило к тому, что пилоты, летающие на нем, теряли свою классность. Один из пилотов вообще демонстративно отказался обучаться летать на Як РВ.
Начальство обещало материальные поблажки (но их так и не дали), а бунтовщика приказали списать с летной работы в медицинском отношении. Но тут принципиальная медицина сказала свое «я», что, мол, у нас такого диагноза нет, и летчика не списали. Но коль пошла такая шумиха, то маршал приказал обследовать летчиков на предмет диагнозов. И если что подтвердится, то от дальнейшего обучения отстранить и вернуть назад в свои части. А тут я со своим диагнозом…
В центре мне измеряли параметры моей сердечной деятельности три дня. Все было в норме. Артериальное давление было 110/70. Свердловский диагноз не подтверждался. Но все равно меня отстранили от учебы и вернули домой.
Это сыграло положительную роль в моей дальнейшей судьбе. Потому что при переучивании я не смог бы обучаться на 4-м курсе Академии и тем более закончить ее.
Вскоре я вернулся в часть, которую расформировали, и нас, оставшихся не у дела пилотов и штурманов, придали вторыми комплектами (летчики без самолетов) в транспортную авиаэскадрилью армейского подчинения, куда я прибыл в мае 1963 года.
Немного слов о дальнейшей судьбе высотного разведчика. Пролетал он недолго. Его сложный пилотаж, малый запас прочности больших крыльев сделали свое дело. Пилоты не набирали требуемого потолка, их гоняли по всем аэродромам Союза, по ним тренировались боевые летчики и ракетчики, но было много НО.
На нем трагически погиб мой одноклассник по Уманскому училищу. Самолет на взлете подпрыгнул и рассыпался. Были и другие казусы. В итоге, квалифицированная конструкторская комиссия признала самолеты негодными для дальнейшей эксплуатации. Так закончил свое существование этот тип самолета.
Надо добавить к этому, что он совершал полет на минимальной приборной скорости (истинная скорость около 600 км/час), боевые же перехватчики в основном были предназначены для перехвата скоростных (сверхзвуковых) высотных целей. А Як РВ для них представлял большие трудности, так как он «висел» в буквальном смысле слова в воздухе и не давал боевым летчикам возможности обучаться в перехватах настоящей боевой авиации вероятного противника.
*****8.Служба в отдельной транспортной авиационной эскадрилье
Задачей транспортной АЭ была перевозку грузов и людей. Летчики этой организации летали много, находились в постоянных командировках, порой утомительных, изнуряющих. Человек в таком случае был оторван от семьи, нарушался зачастую распорядок и режим его труда и отдыха.
Я сдал все необходимые зачеты, но так как считался во втором комплекте (дублером), то летал мало, что позволило мне плодотворно завершать обучение в академии (4-й курс).
Попал я вторым (правым) пилотом (хотя моя должность была командир звена) к командиру части, и наш экипаж в основном совершал ответственные полеты. Как раз к нам прибыл новый командующий, и мы его посредством транспортного самолета доставляли в части, где он знакомился с командирами и новой боевой задачей.
На сей раз командующий был очень вежливым и тактичным. Он ни разу не устраивал разносов, а задачи ставил довольно четко, общался со всеми по-уставному и только на «Вы». Это был генерал-лейтенант авиации Гришков.
В высших кругах я редко встречал таких, ибо, как правило, верховые командиры были ставленниками своих родичей или знакомых, занимающих высокие посты, и были грубиянами. Любили чистить нашего брата вкривь и вкось, что оставляло на душе неприятный осадок. И вдруг мы возили такого вежливого командующего!
Но сложность оказалась в другом. Мы были постоянно привязаны к самолету, так как не знали, когда и куда нам придется везти его дальше. Командующий сам был положительным, но нам не нравилось то обстоятельство, что его постоянно встречала на аэродроме очень полная жена. У нас всех были жены и дети, по которым мы скучали, но они же не приезжали на аэродром нас встречать.
Что было бы, если все наши жены с детишками встречали нас? Это было бы не похожим на воинскую часть. Но жена командующего постоянно приезжала к прилету мужа и привозила с собой дочерей. Очевидно, она и транспортом распоряжалась. И получалось, что она этим только подрывала авторитет командующего.
В училище я летал на Ли-2, поэтому пилотаж для меня сложности не представлял. Самолет утюжил воздух, как тихоходная корова (так мы, иловцы, называли авиацию, в которой мы оказались по воле очередных хрущевский реформ). Набирал высоту он медленно.
Один раз попали мы в сильную болтанку, рядом были грозы, и я практически убедился в беспомощности для такой погоды самолета Ли-2. Нас начало кидать, как щепку. Указатель скорости показывал наоборот: бросало вверх — возрастала скорость, бросало вниз — скорость падала. Кое-как мы обошли грозы и сели на вынужденную посадку на одном из аэродромов под Челябинском.
В Арамиле я жил без семьи, Вера и Люда остались в Перми. Поэтому времени свободного было много, и я быстро справился со своими академическими заданиями и получил вызов в Академию.
Перед академией мы поехали в отпуск на Украину к отцу. Период был летний. Летом в Боромле было хорошо. Судьба до сих пор не очень баловала меня, пилота, и отпуск летом был большой роскошью. Мы с Верой попадали все больше на посевную, а тут попали на урожай. Мы трудились и отдыхали. Ездили в с.Климентьево близ Ахтырки купаться в р.Ворскле. Это перед гос.экзаменами было кстати.
К первому сентября я прибыл в Академию. Предстоял довольно сложный в учебном отношении полугодовой период учебы и сдача гос.экзаменов.