Когда мы подъезжали к деревне, только кондиционер нас и спасал. Вышли как в баню. Высокая трава была похожа на салатовый огонь, если бы хоть немного качалась от ветра. Низкая же трава была сухая как гербарий. Сколько лишнего тепла на земле, посетовал мой проводник, вытирая лоб зачем-то захваченной черной шапкой. Только посевы гибнут да леса горят. Трудно не согласиться.
Однако у самых домов на нас повеяло холодом. Я даже сбавил шаг, борясь с нелегальными мурашками. Вроде и солнце продолжало палить, а ветер словно не видел его. Словно склеп где проветривали. Что-то даже настроение подпортилось.
Мне приходилось видеть русское село, разное: большое и малое, благополучное и больное, бодрое и сдавшееся на милось трухли и смерти. Эта деревня имела довольно жалкий вид. Покосившиеся заборы, протекающие крыши, обрушенные в бурьян печные трубы. Но все-таки не худшая деревня в стране. По крайней мере, электричество было. И народ жил, работал. И все-таки словно чьи-то невидимые холодные руки не отпускали мою шею. Казалось, какой-то зябкий ветер дует вдоль единственной улицы, стекающей в туманный лесистый пустырь. Наверно, торфяники горят, и с воздухом что-то не так, подумал я. Мой проводник был иного мнения. С ним не заблудишься, но все-таки я решил сам узнать дорогу у местных.
— Ммм, — замычала одна старуха и перекрестилась. Ее соседка и вовсе молча попятилась в дом. Когда я вгляделся в их лица, мне стало трудно дышать. Эти керны вечной мерзлоты в глазах, казалось, могли заморозить целую Саудовскую Аравию. Это был даже не страх, нет, страх — слишком детское слово, слишком несерьезное.
— Вот дорога, вот! — нервно прохрипел мужик, указывая концом электропилы туда, откуда мы пришли. — Сюда идите, сюда, не туда!
— А что там? — спросил я.
— Камень там. Черный. Нет, нет, не туда пошли, обратно идите! Сзябнетесь! Сгинете!
Мы ускорили шаг, дабы скорее вырваться из этих глаз, словно из кошмарного сна. Вот она, откуда дрожь. Все хуже, чем я думал. Как же мне хотелось и вправду повернуть обратно, как велели, как молили, как заклинали! Мы перешли на марафонский шаг. Так проще убивать дурные мысли. Дорога сузилась до тропинки, а потом исчезла, словно перед невидимой стеной. Но мой проводик знал, куда шел. Никто не рубил здесь дров, не засеивал поля, но и леса нормального не было. Высохшие стволы, редеющая трава, низкорослые деревца, то ли больные, то ли присланные из тундры... и пальцы вдруг начали откровенно мерзнуть.
— Нам точно сюда? — спросил я, не узнавая свой голос. Словно заразился от деревенских.
— Ага, — отозвался мой проводник, заставив меня вздрогнуть. Из его некурящего рта вырвалось отчетливое облачко пара.
Валежник пронзительно трещал под ногами, и хоть бы птица, хоть бы один кузнечик разбавил эту ломку тишины. Но нет, смерть не умела даже шептать. Только ветерок что-то фыхнул на ушко, и я невольно вздрогнул, ежась уже от настоящего холода. Мой проводник напялил черную шапку. Мне же оставалось только прижать полы панамы к ушам. Мы вышли на поляну, я поднял глаза, и словно кусок замерзшего битума застрял в моем горле.
Монолит возвышался посреди голой поляны, в облаке белесого тумана и в вихре настоящих... снежинок. Он походил на дверь... нет, хуже, на дверной проем в ноябрьскую полночь. Сказать, что он был черным — ничего не сказать. Он был чернее сажи. Солнце палило, снег ослеплял, словно в горах, но хоть бы блик, хоть бы единственная игра света и тени на камне — ничего, чернота. Камень нарушал все здавые и больные смыслы, и если даже у меня возникло желание бежать отсюда без оглядки, то селянам оставалось только пожать руки. Мужественный у нас народ. Мой проводник тоже выглядел молодцом. Если точнее, он беззастенчиво улыбался.
— Как говорится, к хорошему привыкают быстро, — сказал он, пританцовывая, чтоб не замерзнуть. — Эти люди уже два года не платят за электричество, и даже не замечают этого. Даже печи не топят. Батарея полностью покрывает их нужды. А могла бы еще три деревни покрыть. Кхм... да, понимаю, вас, наверно, смущает фраза, что за электричество не платят, да?
— А... нет, нет. Слава богу, уже давно нет. Просто... бррр... почему она такая черная?
— А, вот потому-то! Потому что весь свет, что на нее падает, поглощается целиком, без остатка, ни один лучик не отражается даром! Да если бы у нас в стране все работало так же, как эта солнечная батарея...
— ...Ага, мы бы замерзли все.
— Так нет, в том-то и дело, что тепла, его как света — полно и даром. Вот она тепло и поглощает, и еще кучу излучений, хоть в реакторе ставь. И все в электричество! Мы даже хотели назвать ее "омнивор" — по-латыни всеядный. Здорово, правда? Единственное, если высасывать вообще все тепло, то это получатся космические температуры, сразу воздух налипает и так далее. Приходится держать ее, так сказать, подогретой. Черт, опять иней налип, придется размораживать. Но вы не смотрите, это у нас климат такой, арабам вы ее в пустыню продадите на ура. Они же на кондиционеры половину бюджета тратят. Ну как?
— Ых... — вздохнул я. — Ладно. Будут вам инвестиции. На ближайшем форуме подпишем контракт. Только, ради бога, отсюда ее уберите, не хватало еще слухов, что я свой народ теперь еще и застудить хочу. И название бы это... поприличнее. А то как-то неудобно отчитываться, что деньги за нанотехнологии потрачены на омниВОРа.
— Да, да, Анатолий Борисович, все будет сделано! — воскликнул мой проводник. — Дай бог вам здоровья. Звоню начальству!