книга высоким слогом русского романса

               

                КОГДА Б ВЫ НЕ СПЕЛИ ТОТ СТАРЫЙ РОМАНС...



Не сольются никогда зимы долгие и лета:
у них разные привычки и совсем несхожий вид.
Не случайны на земле две дороги - та и эта,
та натруживает ноги, эта душу бередит.

Эта женщина в окне в платье розового цвета
утверждает, что в разлуке невозможно жить без слез,       
потому что перед ней две дороги - та и эта,
та прекрасна, но напрасна, эта, видимо, всерьез.

Хоть разбейся, хоть умри - не найти верней ответа,
и куда бы наши страсти нас с тобой ни завели,
неизменно впереди две дороги - та и эта,
без которых невозможно, как без неба и земли.

Булат Окуджава и Наталья Горленко

               

Когда открывались двери ее дома, то одновременно начинали звенеть колокольчики, сразу веяло запахом трав, от потока ветра  начинали шевелиться листья диковинных растений и подвешенные всюду на веревочках старинные амулеты. Это дом Натальи Горленко, актрисы, певицы, композитора, поэта…

В Наташу Булат влюбился сразу. Она в него тоже. Он был старше на тридцать один год, плюс один месяц, плюс один день! Кто-то не воспринимал их союз, считал, что оба с ума сошли. Кто-то понял и принял -- Михаил Козаков, Юрий Левитанский… Не многие. Но, как говорится,  на весь мир пирога не испечешь.

Они познакомились 3 апреля 1981 года. Наташа работала тогда в Институте советского законодательства на Кутузовском проспекте, и Булата пригласили  там выступить. Когда Наташа вошла в комнату, то увидела, что на её рабочем месте в окружении  ее сотрудниц сидит гость. Это  был Окуджава. После концерта, как водится, распивали чаи, балагурили. Наташа тоже спела пару своих песен.

Но, как и всё когда-то кончается, эта встреча тоже закончилась. Певец стал собираться, и от встречи остались бы лишь воспоминания, но  Наташа  догнала его на улице. А он точно ждал этого момента. «Телефон возьмите. Куда вам ехать?». Ей бы обо всём забыть и сказать куда, а она как отрезала: «Меня ждут». Потом Булат припомнит эти два слова. Но это будет позднее.

А пока у Наташи чередом шла своя замужняя жизнь. Она очень хотела ребёнка, и он должен был появиться на свет. Но...  Умер сразу после рождения. Ровно пять месяцев прошло с того чёрного для нее дня, и вот однажды, перелистывая записную книжку, Наташа наткнулась на телефон Булата. Позвонила. Он ее вспомнил. Встретились. И Булат сразу сказал: «Да, однако… Должно же быть какое-то соответствие возрасту, облику…». Женщина смутилась.

Однако,они уже были обречены на всё, что последовало дальше. А дальше… Булату  нравились женщины с польским шармом. Скуластые, большеглазые. Бабушка у Наташи была полька… И завертелось, закружилось колесо… Их жизнь была просто сумасшедшей. Почти два года скрытого подпольного существования, от людских глаз, от соглядатаев, от близких и ему, и ей людей.

Они постоянно куда-то неслись: в Питер, Сибирь, Харьков, Таллинн, Баку, Крым… Булат особенно раскрывался, когда они уезжали из Москвы. С концертами исколесили всю страну. Самолеты, поезда, машины… И все время в дороге, в вагонах, в бесконечном мелькании телеграфных столбов.

С Наташей Булат очень любил петь, причем не только свои вещи. Из своих – особенно «Виноградную косточку» и «После дождичка», русскую народную – «Летят утки». Пели на два голоса. Как правило, у него было отделение – у неё отделение, и потом –  вдвоем. Он очень любил, когда она пела по-испански. Особенно нравился её цикл на стихи Лорки и многие другие вещи.


Наташа понимала, конечно, кто Булат, и относилась к нему с большим почтением. А он с удивительным трепетом и гордостью всегда её представлял. Но  Наташу просил его не идеализировать. Отсюда наверное строки:
Все влюбленные склонны к побегу
по ковровой дорожке, по снегу,
по камням, по волнам, по шоссе,
на такси, на одном колесе,
босиком, в кандалах, в башмаках,
с красной розою в слабых руках.

Как только они приближались к Москве, Булат становился мрачным. Грустила Наташа. Причина была в том, что Булат был несвободен. Бесконечные разговоры: «Давай расстанемся»… Легко сказать. Чувство со временем меняется, но когда только становится глубже — это уже не шутки. И хочешь излечиться от этой болезни, да не можешь. Булат часто философствовал по этому поводу: «Нет ничего более мучительного, чем пара, которая распадается, но  все плывет по воле волн, тогда как лодка уже дала течь  и  вот-вот  пойдет  ко дну... В таких случаях, конечно, лучше разом покончить со всем. Но знаешь, то, что разбивает пару, в итоге еще больше ее  сплачивает. Трудности, сначала разделившие двоих, в  конце  концов  их  объединяют;  в противном случае они и не были парой.  Два  несчастных  человека,  которые ошиблись, переводя стрелки, и оказались на одних путях...».

У Булата с Наташей была  именно такая ситуация, взаимная. У Наташи муж порядочный, любящий, преданный. Латиноамериканист, занимается внешней политикой. О своей любви мужу она сказала перед разводом. Они объяснились. Было нелегко. Бросать человека — это очень трудно.Наташа не хотела травм, не хотела, чтобы Булат от жены ушел. А он уходил, возвращался, опять уходил… Все было очень трагично и непросто. Драма…

Однажды, уже спустя годы, Наташа сказала Булату, что привыкла к нему и ощущает себя его половиной. Он разразился потом большим письмом. Его письма божественны… Много в них и о любви. И всё написано не просто от нечего делать, а серьёзно. Он называл ее «Птичкиным» – из-за фамилии, наверное. А она откликалась... В дальнем ящичке у неё, в потайном ее ларце хранятся его письма. Вот некоторые из них:

«Милостивая государыня! В Петербурге дождь, мерзость. Почти не верится, что есть Москва и Вы. Надеюсь, что мне удастся вернуться. И обнять Вас. Ваши письма восхитительны и милостивы. Я так не умею. По причине возраста или каких-то других обстоятельств. И всё-таки лучше обходиться без писем. Да здравствует непосредственное общение! Обнимаю Вас, господин Птичкин.»

«… Я с Вами никогда не притворялся. Я перед Вами всегда нараспашку, пренебрегая предостережениями Александра Сергеевича в том смысле, что чем меньше — тем больше… Зато во сне я вижу Вас, а не собственные уловки и приёмы, годные для банального флирта.»

«… Печально… без тебя. Пытаюсь работать, а в голове — ты. Работа к кажется пустой и напрасной. Нет, я, видимо, сильно сдал. Я был сильным человеком. Что-то меня надломило.!

«Какая-то потребность исповедоваться перед тобой, хотя это напрасно: и тебя вгоняю в меланхолию, ты человечек нестойкий. Вот сейчас встану, встряхнусь, вызову на поверхность грузинские бодрые силы и пойду звонить тебе и опускать письмо.»

«С любовью, как выясняется, шутить нельзя. Да я и не шучу и, может быть, слишком не шучу.»

А вот письмо, написанное им во время создания песен к фильму «Капитан Фракасс». Оно написано от лица некоего герцога Сасандульского:

«Сударыня!
Как донесла молва, Вы давно находитесь в известных отношениях с капитаном Фракассом, человеком пожилым, чтобы не сказать старым, обремененным семьей и многими житейскими грехами. Не говоря уже о том, что Вам, такой молодой и очаровательной, не пристало интересоваться этим списанным со счетов человеком, но, кроме того, сдается мне, Вы просто не разбираетесь в ситуации. Дело в том, что этот отставной капитан, время от времени бряцая поржавевшей шпагой, на самом деле пробавляется игрой на гитаре, услаждая слух непритязательных горожан на всякого рода праздниках. Хромой конь, на котором он гарцует перед Вами, – старая кляча, взятая им напрокат, экипаж тоже. (…) Надеюсь, Вы хоть не позволяете этому чудовищу себя обнимать? А то ведь, чего доброго, он и это себе позволит, привычный обнимать свою гитару».

В одном из писем Булат подарил Наташе романс:
«Дорогой Птичкин! В больничной суете выкроил времечко и сочинил стих, который начался с воспоминания, как ты пела романс по моей просьбе, а я в тебя уставился. Вот, оказывается, как бывает, как случайная ситуация отражается в памяти, и там начинается какой-то таинственный процесс, и в результате являются стихи. Мне кажется, что они удались, и я надеюсь, что они явятся началом маленького подъёма.

                Старый романс

Когда б вы не спели тот старый романс,
Я верил бы, что проживу и без вас,
И вы бы по мне не печалились
и не страдали.
Когда б вы не спели тот старый романс,
Откуда б нам знать,
кто счастливей из нас?
И наша фортуна завиднее стала б
едва ли?..

Когда б вы не спели тот старый романс,
О чём бы я вспомнил в последний свой час,
Ни сердца, ни голоса вашего
не представляя?
Когда б вы не спели тот старый романс,
Я умер бы, так и не зная о вас,
Лишь чёрные даты в тетради души
проставляя.

Была в нём сентиментальность… Поэт… Он  любил говорить: я азиат. Да, он был чудесным азиатом! А еще был гениален во всех своих проявлениях. Как человек, как мужчина. Он  князь. Нет, не по крови. Булат был абсолютно земной, но при этом очень деликатный, внимательный. Умел от себя отодвинуть ненужное или неинтересное ему, как в песне: «Так природа захотела, отчего — не наше дело».
Насчёт славы не обольщался. Он знал цену и великому, и смешному. Эти два понятия рядом, порой их почти не отличишь. Говорил: вот умру, и всё будет продолжаться так, как было. Говорил с иронией о посмертных тостах… Он не был склонен размышлять о загробных мирах, он считал, что важна только эта жизнь, а она очень короткая, и надо успеть выкрикнуть, успеть выразить себя.

Вообще он любил говорить красивые слова, но без приторности, слащавости. Всё-таки он был человеком серьёзным, с серьёзным отношением к своей профессии, к жизни. Наташе нравилось, что Булат ничем не обольщается. И на ее счёт тоже. «Я умел не обольщаться даже в лучшие года…», — писал он. «Вы такая юная, — говорил он ей в первые дни знакомства, — вам же нужны балы, как Наташе Ростовой...».

Наташа часто повторяла: «Глядя на него, я стала лучше понимать, что можно жить в гармонии со всей этой радостной мукой – рождением стихов и музыки. Если раньше я ощущала себя как бы не от мира сего и было очень трудно, то он приручил меня к самой себе. Наблюдая за ним, я понимала, что можно делать свое дело. Он любил повторять: «Просто делай свое дело!»

Когда Булата спрашивали: «Что вам больше всего нравится из ваших песен?» Он отвечал всегда одинаково: «Это мои дети. Я всех люблю». Цветы очень любил.
 
А как умел их дарить, как мог сделать комплимент. Взгляды, улыбки… Все было настолько потрясающе, индивидуальн. Основной его тост, когда бывали вдвоём  — «Выпьем за это мгновенье. Будут другие, но этого уже не будет».

Когда Наташа уезжала в Швейцарию с человеком, из-за которого они расстались с Булатом, и известила его об отъезде, он протянул: «О, в Швейцарию!.. Ну ладно… Буду звонить…». Но не стал звонить. Тонкий человек, он не хотел ей портить жизнь.
И они расстались на семь лет.. А через семь лет встретились и — будто не было разлуки.

И опять завертелось, закружилось… Самое большое счастье — общение с любимым человеком, растворение в нем, дарение ему себя, взаимопроникновение. А если просто страсть ниже пояса, то это, кроме опустошения и горечи, ничего не приносит. А если и то, и это, и все выше, и теснее — то это величайшее счастье! Они очень чувствовали друг друга даже на расстоянии. Наверное им снились одни и те же сны…

Самое главное было для них — это тяга запредельная друг к другу, чтобы просто быть рядом, слушать друг друга. Все это было с какой-то жадностью. В их  отношениях царили музыка, поэзия и любовь.

Я клянусь, что это любовь была.
Посмотри, ведь это
её дела...
Но знаешь, хоть Бога
к себе призови,
Разве можно понять что-нибудь в любви?

Они все время дарили друг другу подарки. Какие-то камушки, шкатулки, книги. А однажды подарком оказалась золотая роза из магазина странных вещей в Париже.  Накануне его смерти Наташе приснилось: на огромном подносе два одинаковых ярких пучка петрушки и её голос — дайте мне один. Заглянула в сонник — это означало болезнь, смерть.

У Булата есть одно стихотворение, которое он написал в Иркутске, в одну из  совместных гастролей с Наташей:
Ни к чему мне этот номер, холодильник и уют.
Видно, надо, чтоб я помер, все проблемы отпадут.
Но когда порог покоя преступлю я налегке,
крикни что-нибудь такое на испанском языке.
Крикни громче, сделай милость, чтобы смог поверить я,
будто это лишь приснилось. Смерть моя и жизнь моя.

Вот что значит поэт-провидец: когда он умирал (а это было около 11 вечера), она вышла на балкон и ей прямо в барабанные перепонки ударила агрессивная музыка. Она закричала: «Остановите музыку!». И музыка тут же остановилась. А утром у своей двери она увидела большой букет из увядших листьев дуба и на нём чёрную ленту. И в этот миг, как будто она открыла музыкальную шкатулку, а оттуда:               
                Когда б вы не спели тот старый романс,
  Я умер бы, так и не зная о вас,
  Лишь чёрные даты в тетради души
  проставляя.