Сон.
***
Начиналось всё в помещении, которое я условно назову «охотничий домик», поскольку располагался он в обустроенном лесном массиве, окружённый, по большей части, высоченными соснами, но не на игольчатой подушке, как обычно в жизни бывает в сосновом лесу, а на газонной подстилке, а-ля «мавританский газон», то бишь травка, густая, невысокая, вперемежку с весёленькими цветочками, типа того радостного ситчика, каковой нынче днём с огнём не сыскать.
Итак, домик. Почему охотничий. Лично я никогда не бывала в подобных заведениях, но, видать, в моём воображении, он как-то так должен быть обустроен. Помещений в нём было великое множество, то есть площадь позволяла. За всё время сна, вокруг я его не обошла ни разу, но каждый раз возвращалась как бы с другого входа, и не всегда с той стороны, в которую уходила. Все помещения, кстати, чтобы ни происходило со мной во сне, что бывает крайне редко, вид имели в самом домике идентичный, поэтому постараюсь обрисовать картинку, может, это важно.
Отделка. Тут я не специалист, могу ошибиться с материалами, описывать буду только то, что виделось. Снаружи: стены – деревянные брёвна интенсивного песочного цвета, обструганные настолько, что выглядят, как доски. Но я по каким-то неведомым мне сейчас моментам, во сне их именно брёвнами воспринимала, причём, настолько толстыми, что и внутри и снаружи брёвна были одними и теми же. Отличие заключалось в том, что снаружи они освещались естественными светом и воспринимались в зависимости от его интенсивности – светлее, теплее, темнее и т.п., а внутри их освещал огонь – иногда, каминный, если в комнате он имелся, то бишь, с отблесками на стены, иногда ровный внутренним свечением. Никаких иных осветительных вещиц, ни снаружи – фонарей, лампочек, факелом и т.п., ни внутри – свечи, лампы и т.д., не было, но свет, повторюсь, был ровный и достаточно интенсивный для того, чтобы замечались мелочи, и были различимы все предметы. Окна, скажем так, были только те, которые были снаружи – запертые и закрытые для обзора внутренних помещений тем, что на улице обычно было светлее, чем в доме. Внутри окон я толком не помню, кроме одного, которое я опишу по сюжету. Выход или скорее входы, поскольку они были разными, что наводит на мысль о том, что сам дом мог иметь форму не простого прямоугольника, а более сложной замкнутой (?) ломаной линии. Оформлен вход был обычным крыльцом, почти в землю, максимум одна-две ступеньки, из того же материала, что и весь домик, внутри… сразу начинались комнаты, причём, каждый раз та, в которой развивались события. Наличие других помещений ощущалось, но никаких коридоров, арок или дополнительных дверей, и даже окон не было. Никаких украшений дом не имел, как то, завитушки, канделябры, картины, рисунки, наличники и прочее, что делало восприятие добротности и даже шикарности его сущности более глубоким и тонко-правдивым. К слову, в жизни такое случается крайне редко, обычно при общей выдержанности стиля, даже отшлифованная временем, вещь не передаёт всей полноты, отвлекаясь на новизну добавлений или утрату почти невидимого штриха, который выводит любую вещь, подчёркиваю, именно, вещь, осязаемую, из разряда бытового в категорию реликта.
Дом по моему восприятию был не просто живым реликтом, но неким эталоном того, КАК нужно делать дом, чтобы он при сохранении функциональности передавал ощущение не просто времени, прошедшего над ним, но накопленного опыта, каковой можно черпать любому, но не навязывается никому. Гармония старины и современности, неразрывность поколений… и бесценная (не продажная! Не продаваемая) доступная всем и каждому архаичностью.
Убранство, как и всё остальное, выдержано было в том же стиле не навязываемой дороговизны, обусловленной временем и опытом, удобства до незаметности, без украшательства, вычурности, излишеств. На стенах из украшений были только чучела зверей, каковые можно было бы отнести к охотничьим трофеям, если бы они гармонично не вписывались в общую обстановку. Я даже не помню толком, чьи это были головы: никаких раззявленных пастей с клыками, языками и выпученными глазами, но и живыми их назвать было то же нельзя, поскольку висели они ровно, не пугали, не соблазняли поглазеть подольше, рассмотреть детали и прочее, подделками из подручных материалов они также не были. Именно, чучела зверей, когда-то давно бегавших по лесам, окружавшим дом. Ни позитива, ни негатива они не излучали – просто были, и каждый на своём месте, не ломавшие цветовую гамму, не нарушавшие геометрию пространств, не требующие особого внимания и пристрастия.
Описанные мною декорации для основных действий сна, на самом деле, не главное в нём, они только фон, но такой, чтобы не просто запомнился, вынудил записать для памяти, а скорее, настраивал на важность того, что должен был передать сон, и даже не для меня лично, ибо ничего нового он мне не открыл, даже желанного мной разрешения некой моральной проблемы не дал, но для людей, окружающим меня в жизни, чьи судьбы важны мне не только текущим моментом, но более глубинным импульсом на передачу некой неоспоримой реалии, часто называемой совестью, но для меня лично, менее жёсткой в конкретном воплощении, но более значимой по силе воздействия на людей.
Поэтому… тех, конкретных людей, которые были участниками сна, я нареку не именами, а предметными фамилиями, в той или иной степени, отражающими их роль в происходящем, кроме тех сил, которые и без меня названы человечеством, как воплощение Добра и Зла, для них я буду употреблять те названия, которые придут на ум, но уже являются штампами, шаблонами, принятыми именами и т. д.
Главный герой, о нём, как принято, подробнее. Шеф – по сути, он главным выступал во многих воплощениях: по социальной принадлежности – шеф, по семейному статусу – глава семейства, по природной сущности – лидер, а вот по моему восприятию – подшефный, причём, эмоциональным восприятием, а не по какому-либо иному уровню, как то: интеллектуальный, социальный, профессиональный, ролевой. Он не ждёт моих советов, но может воспринять их в любой области, не просит помощи в решении никаких вопросов, поскольку мы мало, чем с ним связаны – общее дело требует от меня изредка только словесной корректировки, общих родственных связей нет вовсе, но есть связи дружественные с некоторыми членами его и/или моей семьи, редко значимые настолько, чтобы мне вмешиваться действием и т. д. Но при этом я несу некую моральную ответственность за благополучие людей, его окружающих, отмечу, что именно, его, а не меня, то есть, моей личной заинтересованности (близкие) нет практически никакой. Связь воспринимается не глубже аромата пространства, но воздействовать на неё можно, и … нужно и/или не следует – главный вопрос, который я долго и почти безрезультатно (мораль требовала и/или не позволяла вмешиваться!) решала.
Собственно, сон…
Действие происходило в одном из помещений охотничьего домика. Я стояла возле открытого окна и лицезрела ту самую мавританскую полянку, купающуюся в тёплом свете позднего утра, когда тени от предметов (кроме сосен предметов не было никаких!) остаются незамеченными. Вдоль окна проходит Шеф и интересуется, дежурно, причиной моего безделья, сообщив, что намечается некое мероприятие в доме, на котором я могу присутствовать, но и проигнорировать могу его безболезненно. Этакое нейтральное сообщение, неспешное в проведении.
Я выхожу из дома, чтобы просто его поприветствовать, с ним же заходим в комнату, где уже началось обещанное мероприятие.
Помещение разделено как бы на две ролевых площадки: в глубине (1/3 всей площади, если брать по длине, и во всю ширину самого помещения) несколько затемнено дальностью происходящего, но пятном матового света освещена центральная часть сцены. Над полом ничего не возвышается, сцена обозначена условно, не столько освещённостью, сколь тем, что на ней опять же фоном исполняется песня, чью слова не важны, не воспринимаются, создают настроение – благостное, без надрыва и привлечения внимания, музыка радует слух, но не закрепляется вниманием.
Зато исполнители… громадный Негр, колоритный, улыбчивый, с тем жизнеутверждающим азартом, который притягивает до желания прикоснуться, но отгороженный моральным запретом, почти до брезгливости. Животное и человеческое, не борются, а резонируют до шокирующего холодка в груди! Второй исполнитель – мелкий, шустрый, весь в чем-то рафинированно-абсурдном настолько, что наталкивает на мысль о его принадлежности к неким меньшинствам рода людского, что противно самой природе: и людской, и зверской.
Поют они слаженно и приятно!
Слушатели: это чисто мужская компания, собравшаяся отдохнуть от трудов праведных, каковые для них являются общими, не по статусу подчинения, а по желанию получить общий результат. Назову их Партнёрами. Все они сидят за накрытым столом.
Стол. Достаточно длинный для того, чтобы за ним, по обе его стороны, вольготно разместились 10-12 человек. Сам стол находится с правой от входа стороны (вход – по длинной стене во второй трети комнаты, почти по середине, если бы освещённость была ровной, воспринимается теневым притяжением к сцене с музыкантами тем, что через открытую дверь не видна уличная обстановка, и свет от входа не нарушает общей освещённости всего внутреннего пространство – он обозначен дверным проёмом, который уже сыграл свою краткую роль начала действа). Торцы стола, неплотно замкнуты выступающими нишами стены (то же дорогущее выдержкой дерево является материалом и ниш, и самого стола, и стульев, почти кресел по форме, без дополнительных оформлений, типа скатертей, занавесок, покрывал – с тряпками там, вообще, напряжёнка, они служат для единственной цели: прикрыть то, что не может быть неприкрытым, чтобы не шокировать публику!), оставляют свободными проходы, но не утесняют посадочными местами пространства.
И в тот момент, когда я огляделась в комнате настолько, чтобы понять, что гости мы если и не совсем нежданные, но и точно не главные, моё внимание привлекает действие певцов на сцене. Что толком привлекло, сказать не могу, но музыка стала ярче, движения более соблазнительными для того, кто ценит пластику тела, слова не воспринимаются. Нагнетание энергетики заставляет меня волноваться, поскольку доходит до грани приличия, заставляя предполагать, что в дальнейшем будет восприниматься шокирующим. И при этом, не агрессией или скандалом, а выходящей из под контроля разума природой.
Поскольку мы с моим подшефным Шефом так и не определились с местами восседания за столом, а от самой компании начинают, вставая, отделяться некоторые участники, завороженные, соблазнённые действиями актёров, я делаю попытку обратиться к нему с предостережениями, ещё не сформированными в слова, но уже тревожно зовущими говорить хоть что-то.
В этот момент меня окликает один из тех мужчин, сидящих за столом: «Постой!» Оговорюсь сразу, что остальных наш разговор не занимает настолько, что можно предположить, что они нас просто не замечают, не слышат – чистый диалог.
Мужчина. Я сразу понимаю, что это не просто Дьявол, а самое его изысканное воплощение – дикая, необузданная природа инстинктов, сдерживаемая только ощущением собственной полноты и принадлежности к таковой. Весь он выдержан в тёмных тонах – тонах поглощения света и не более – никакой радуги, но нет и чёрный отгороженности, ограниченности, чёткости. Моё восприятие его – красота, гармония… и непринадлежности, ибо я свободна от его влияния, что и позволяет мне оценить его величие и всепроникающую данность. Мы в некотором роде равны – Он знает, что меня невозможно подчинить, не сломав моей природы, я знаю, что ломать СВОЁ он не будет никогда, ибо оно неуничтожимо по сути – оно есть. Но если он – это вся природа, ни с чем иным не смешенная, то его природа во мне – лишь половина моего существа, которую я никогда не стану объединять со второй, разумной, статусной, обретённой опытом, воспитанием и прочим, опять же невозможностью по сути.
И при этом (целостности восприятия, полноты ощущений, гармонии, принадлежности и отрешённости), одна деталь, которая звенящим до обморока восторгом заставляет восхищаться целым – плащ вросшим в плечи эффектом струящейся лёгкости привлекает к себе не столько взор, сколь понимание того, что он не просто природное явление невозможной редкости, но один из его капризов, в ответ на моё личное восприятие, из серии, каждому по желанию, самому глубинному, невысказанному, скрытому волей, неоспариваемому, не осуждаемому, но сугубо индивидуальному – посмотреть, потрогать, погладить, приласкать до боязни нарушить мгновенным ощущением – ЕСТЬ. Я понимаю, сразу и вскользь, пережив мимолётное наслаждения от причастности, что сделан он из того же материала, что и крылья бабочки, но при этом, громаден настолько, что может укрыть малой толикой себя, всю вселенную, при этом оставаясь для неё незаметным, неощутимым, несуществующим собственно тонкостью материи – это, не миллиметры, не микроны, не толщина, соразмерная с атомным ядром и всплеском света, это поглощающее всё, поглощаемое всеми, Ничто…
- Почему?!
- Ты же знаешь, что сейчас, здесь ты не должна препятствовать ИХ природе. Они сами должны и будут реагировать на действия моих… Слуг…
О! Конечно! Его слуги! Он сам! Я знала это! Знаю и то, что бесполезно корректировать чьи-либо действия. Но и реагировать нельзя, поскольку… СЛУГИ – это воздействие, материальное вторжение в духовную суть, нарушающее гармонию и баланс сил…
- ….
- Выправится! Всегда выправлялось, выправится и сейчас. Ты этому всему сейчас не принадлежишь. Присядь…
Понимаю, что, да, что это я, в самом деле! Мальчишки! И замечаю, что по противоположной стороне похожий стол сервирован для девочек. Стол и сам короче, и девчонок всего трое.
Вспоминаю, что парни ели шашлык, и радуюсь тому, что я, отвлекшись на музыкантов, не лишила их лакомства, которое не утолило бы моего голода – мяса мне в тот момент не хотелось.
У девчонок яства почти нетронуты, выбираю какой-то салат с фигуристыми листочками, и понимаю, что и его мне есть не хочется.
Мужская компания при этом, действительно стабилизировалась, разделившись на тех, кто остался за столом, и тех, кто… потерялся в полутьме пространства, где были музыканты-слуги. Самих слуг я больше не видела, но точно знала, что своим вмешательством дала им некую возможность скинуть излишки энергии на конкретных людей (исполнение желаний и прочие страсти!) или события (счастливые случаи и катастрофические неожиданности).
И началось! Шефу сообщили, что затеялась какая-то локальная аномалия природы, с непредсказуемыми последствиями, и на всякий случай, затеваем эвакуацию.
Прощальная улыбка Демона провожает нас до выхода. Суета с распределением пассажиров по транспортным средствам для меня воплощается в автомобиль на пять сидячих мест, скажем так, с претензией на звание внедорожника.
В роли пассажиров выступают люди из окружения Шефа неопределённой причастности – Трое на заднем сиденье. Я занимаю штурманское кресло. А водителем у нас – Слабое звено, до абсурда оправдывающее своё звание.
Я сразу понимаю, что авария – в данном случае, самое малое, что может приключиться, пытаюсь сказать о том Шефу, на что получаю ответ: больше никого нет!
Ладушки! Поехали! Будем решать проблемы по мере наезда на них!
Ехали мы совсем недолго, только на склон, который одной стороной спускался крутогором в долину, чем-то заасфальтированную и застроенную, а противоположной протяжённостью обозначал поворот дороги, по которому нам должно было ехать.
Правильно, ни вы, ни я не ошиблись, зачем же нам туда, куда должно, писать бы было не о чем, мы, конечно же, кувырком со склона, причём, наш «водитель» покинул машину первым, волшебным образом, сокрушаясь с высоты нашим падением, извиняясь, без ощущение вины, за нашу нерасторопность и т. д.
Пока мы вместе с ломающейся техникой ковырялись прелестях беспорядочного следования сверху вниз, я успела осознать, что мне нужно (и можно!) мягко приземлить каждого из Троих пассажиров с заднего сиденья. На них у меня сил хватит точно, а вот на себя… Решать тут было нечего, да и некогда. Спасать железо я не намеревалась – само долетит – лишь проследила, чтобы оно не зацепило ничего живого по пути.
Разобравшись с приземлившимися, я восприняла себя парящей, а не падающей:
- Опаньки! Стало быть, не хватило силёнок! Не рассчитала! Но! Радоваться тут нечему, мне ж нужно ещё и предупредить Шефа о том, что наше Слабое звено таки слабым и является, укрепившись более прежнего, моим вмешательством. Если бы не это… наслаждалась бы свободой бескрылого передвижения над миром…
Из под крыла бабочки… только узнаваемым речением:
- Э! Какое «предупредить»?! Я и так, тебя «наказал» за воздействие, мало ли, что ты можешь, хочешь и должна, есть же ещё и природа, которая… В общем, принимай то, что она тебя перевоплотила из существа в непричастность к дальнейшему.
Это слова…. Но я начинаю ощущать нарастающую силу тяжести, которая сокращает расстояние между мной и земной поверхностью.
- Лукавишь!
- Лукавлю… Можешь, состоялось… Плата?!
- Разберёмся!
- Ой ли?! А знаешь?! Знаешь, что твоё сообщении обо всём случившемся, ничего не изменит, но озвучивание причины состоявшегося, потребует не просто платы, но и вовлечёт в непредсказуемые последствия. Последствия – будет твоим наказанием и наградой, ответственностью за грядущее и невозможностью что-либо изменить, изменить то, что сейчас не определено. Ты встаёшь на путь ОПРЕДЕЛЕНИЯ, ты своей природой будешь отвечать за всё, что будет вытекать из твоего решения…
- Знаю…
Да, я знала, что… могу промолчать и ничего не решать, не нарушать равновесия, наблюдать, как раньше… Знала, что предел молчания я исчерпала, он тупик развития, непозволительный тупик, поскольку, всё «течёт, всё изменяется», остановится просто невозможно.
Я вернулась к охотничьему домику. Там уже были проложены (или просто его другая сторона?!) рельсы, как для поезда, но стоял на них автобус, демонстративно-пышными колёсами, воплощавший невозможную стабильность абсурда: «Ну, вот так!»
Водителем был Шеф, пассажирами, на три четверти заполнившими салон – партнёры и девчата (из первой серии!). Вхожу в автобус и понимаю, что не время и не место для моих повествований на тему автокатастрофы, тем паче, что с первого сиденья на меня таращится слепая уверенность святой наивности Слабого звена.
Вдогонку, по каналу связи в кабине водителя слышно сообщение о том, что на моё имя пришёл ответ на мои деяния – Небесная канцелярия, как принята, с задержкой оглашает своё отношение к произошедшему.
Оттянуть! Не до него! Сделанного, не воротишь… (Или возвращают?!) В игнор! В чёрный список! Потом! И без того, смеяться замучаешься!
Шеф интуитивно начинает тянуть время, под известный мотив «Сами мы неместные…»,
- Что?! Кто?! Какая?! Имя? Да…Фамилия? Что-что?! А, да,…конечно… Отчество?! Что вы, конечно, и отчество тоже у нас бывает… как не знаем?! Всё мы знаем! Какое, вы сказали, отчество? Было такое отчество… Зачем у неё?! У подружки… Да, что вы говорите! Правда! И у неё, как у подружки! Как вы тонко подметили! Как сестрички! Что?! Вы уверены?! Сестры и есть! Нет, не наши это отчества! У нас с этим строго! Никаких кровных связей! Кто приказал?! Я приказал! Что вы говорите! Названные! О! О названный я ничего не указывал! Названных, конечно, можно! Да, конечно! Да, всё верно: укрепляет связи, расслабляет, ущемляет! Да-да! Вернёмся, безусловно к вашему вопросу! Нашему вопросу! Ещё разок напомните, пожалуйста, что у нас там было до отчества…. Ольга…. Не утруждайтесь! Уже передают…
Усаживаюсь на свободное место в хвосте салона по левому ряду, если смотреть на водителя; по правому – на кресло дальше меня уселись две барышни из запоздавших к началу общего бардака. Через головы пассажиров по конвейеру рук до меня доходит толстый белый конверт.
Раскрываю, вижу шкурку – кусочек мехом вверх, густым скорее коротким, чем длинным – от хищника – приятный на ощупь, прежде чем достать (от нетерпения!) отгибаю уголок, чтобы увидеть выделана или нет кожа. Выделана, обстрочена – Значит, всё правильно сделала. Ну, в этом я не сомневалась, в смысле, что правильно, сомневалась в том, что так оценят, могли и осудить, потому, как просто, чтобы не высовывалась, такое бывает. Шкурку на соседнее сиденье – потом.
Опять в конверт. Там палочки, серебряные цветом, но лёгкие, вроде слоновой кости, но не крашенные, а светящиеся серым – нейтралка… Так, это то, за что не хвалят, не ругают, то, что сама и должна делать. Но…. Могут до кучи, если провинюсь, скинуть в ту, или иную оценку для перевеса и однозначности. Ровные, без зазоров, идеальные. Так, стало быть, эти можно и выбросить, их никто никуда скинуть не может, это из серии: «Твоя моя УЖЕ не понимает».
Ну, и… Подсказка: говорить или промолчать, типа указание, как с их высот это будет оценено. Могу и не воспринимать, но всё ж методические указания к жизни праведной… Кусочки чего-то совсем непонятного, бугристо-угловатого в неразличимом количестве. Пытаюсь достать, не получается, как прилипли, собралась вытряхнуть, чтобы хотя бы пересчитать…
И меня разбудили!
Опять: всё сама! Ну, кто так сны показывает!
Фото:
http://www.vizd.ru/news.view.php?nid=776
Очень приблизительно, но ближе всего к тому, что снилось!