Перелом 6-2-3

Николай Скромный
Ночью пронесло сильной морозной метелью, и к рассвету, с восходом солнца, в его розовом блеске окрестный мир вернул себе после пасмурно-сырых оттепелей прежний зимний вид. Подморозило и чисто выбелило разгвазданные серые дороги, засыпало сухим снегом пустыри за речушкой, сосновые леса и распадки мелкосопочника, словно гигантская шкура чернобурки мягко легла на его плавные изгибы и лесистые склоны, - во всей своей красоте и силе вновь воцарилась зима. Осторожный поселковый народ помалу выходит из сонных домов и хатенок на свежесть нового дня, на преображенные улицы, по алым снегам которых уже пролегли синие борозды первых конных водовозок.

Товарняк из Акмолинска пришел с опозданием. Стоянка предполагалась недолгой - ровно столько, чтобы выгрузить несколько бочек с соляром и дизельным маслом для депо и местных МТС.

Прибыл - и сразу оживил поселок, собрал у вокзала и на путях вокруг горячего паровоза пестрые группки людей. Путейцы распахнули один из вагонов, откуда по доскам стали скатывать бочки, грузить их на безлошадные сани, что подогнали к путям еще с вечера.

Арестантам в домзаке приказали готовиться в дорогу. Охраняли их теперь пятеро милиционеров. Осужденных следовало доставить в Петропавловск, где формировались партии этапа в крупные североказахстанские тюрьмы либо карагандинский Казитлаг. Часть родственников накануне попрощались с осужденными и уехали, чтобы не томить прощальными часами близких, а те, кто остался, терпеливо ждали у дверей домзака: свиданий охрана уже не разрешала.

В одиннадцатом часу дня к караульному помещению подлетел на пароконной кошевке возбужденный Бредихин и приказал спешно выводить заключенных и вести их к депо на посадку. Шли поселковыми дорогами нестройной толпой, будто деревенский сход по печальному случаю, шли все вместе - осужденные в окружении родных, близких и охранники. Встречные прохожие горестно сторонились к обочинам, подводы уступали дорогу. Позади всех шел Бредихин. Он хотел лишь одного: пусть идут как хотят, лишь бы шли, лишь бы без крика и происшествий как можно быстрее запереть осужденных в вагон и отправить товарняк со станции.

На месте выяснилось: отправление задерживается - на станцию только что несколькими возами привезли шпалы, которые лесхоз поставлял на железнодорожные узлы, и путейцы решили этим же составом отправить груз в пункт назначения. Работы, по словам путейцев, было часа на полтора, но если Бредихин даст в помощь заключенных, за полчаса управятся.

Заключенные грузили шпалы вместе с родственниками. Руководил погрузкой учлесхозовский десятник под присмотром охраны. Похмельный работал в паре с кошаровским завхозом, с которым сблизился за эти дни: помогал кошаровец одолевать приступы тоски и отчаяния своей неунывающей болтливостью, бодрым смехом, уверенностью, издевками над собой и охраной, - тем, чего напрочь лишился Похмельный. Помогал им племянник завхоза - тщедушный подросток, которого уставшая родня одного оставила на проводы.

Погрузку заканчивали, когда в сопровождении Бредихина к составу подошел Полухин. Похмельный издали увидел его: бывший начальник раймилиции шел в щегольски распахнутой длиннополой шинели, из-под который поблескивали пуговицы и рамка командирского ремня, в фуражке с ярким на белизне свежего снега околышем, уверенно и широко ступая хромовыми сапогами по протоптанной дорожке вдоль состава, - и, узнав, замер, напрягся весь, опустив на землю конец шпалы, понял: Полухин идет к нему.

- Слыхал, слыхал... Поначалу даже не поверил, пришел посмотреть своими глазами, - громко сказал он, с удивлением рассматривая давнего знакомого. - Ну что, доигрался? Довыпендривался? - и насмешливо улыбнулся. - Теперь покукуй сквозь решетку!

Похмельный покорно стоял перед ним, не поднимая глаз, истинно удивляя Полухина неузнаваемо осунувшимся изжелта-бледным лицом, недельной щетиной, темными кругами вокруг запавших глаз, - стоял, тупо и молча уставясь на носки начищенных до блеска полухинских сапог.

- Погляди, Николай, как он стоит, - обратил Полухин внимание Бредихина на заключенного. - Тихий, смирный, голову опустил. А каков был раньше! Не слышал? Да ну? У-у! Горлопан! В кабинет секретаря райкома верхом на коне с плеткой в руках въезжал. Да! Теперь помалкивает... Мало тебе влепили. Слабость проявил товарищ Горбатенко. Я бы тебе, подлецу, лет пять всобачил. Чтобы кроме "подайте Христа ради" ничего другого сказать не мог. Ну да тебе и этого по ноздри хватит, - добавил он со злым удовлетворением.

За спиной Похмельного раздалась команда построиться в шеренгу. Осужденные бросились поднимать с земли полушубки, кожушки, узелки с едой. Бредихин со списком в руках встал у раскрытых дверей вагона, наполовину загруженного шпалами. Последние объятия, ободряющие хлопки по плечам, спинам, глаза, полные слез, мужское сморкание, бабий плач...

В наличии оказались все. Двери сомкнулись, надолго отделили стоявших внизу на свету и воле от других, запертых в вагонную темноту и холод. Бредихин побежал к паровозу, возле которого начальник вокзала разговаривал с машинистами. Полухин с милиционером ушел в райкомендатуру, и вскоре на путях не было ни состава, ни людей. Никого не было и у вокзала, все три двери которого закрыли до нескорого прибытия следующего паровоза.

                III

Каждого партийца, выдвигаемого на ответственную должность, вначале вызывал к себе на собеседование Скуратов, и только после разговора с ним партбюро либо утверждало кандидатуру, либо нет. Все зависело теперь от того, какое впечатление произведет назначенец на секретаря райкома.

Данилов, московский рабочий-тысячник, временно работавший инструментальщиком на Жолымбетском руднике и рекомендованный подотделом РИКа на освободившуюся должность гуляевского предколхоза, производил неплохое впечатление: физически развит, закален, несомненно умен, начитан и - самоуверен, если не сказать развязен, чего и следовало ожидать от москвича.

Скуратов принял его перед обедом. Поднялся, пододвинул стул посетителю. Втайне уязвленный тем, что его полдня протомили в приемной вместе с каким-то легко одетым, подозрительно болтливым и чем-то встревоженным человеком, Данилов сел, закинул ногу на ногу, а на стол выложил пачку "Дуката". Некоторое недоумение мелькнуло на гладко выбритом изжелта-голубоватом скуратовском лице, однако голосом, в котором звучало дружеское расположение и участие, секретарь сказал, что доволен выбором РИКа: селам сейчас нужны технически грамотные люди. Но не менее важны организационные, деловые качества человека, впервые уезжавшего на работу в село. Хорошо было бы, если бы эти качества сочетались с партийной принципиальностью, смелостью, пониманием ответственности. Поэтому он пригласил Данилова не для каких-то отвлеченных бесед, но чтобы по-товарищески подсказать, с чего, прежде всего, нужно начать работу, дать несколько житейских советов, предупредить о тех сложностях, с какими Данилов столкнется в первый же день.

- Неплохо бы сразу с крупного мероприятия, - сказал Скуратов, возвращаясь на место, за большой двухтумбовый письменный стол, недавно отремонтированный и теперь нарядно блестевший вишневым цветом морилки и лака. - Пусть это будет немедленное создание семенного фонда. Мы составили разверстку на села. Для Гуляевки она определена всего в двести пудов. Выполняется она просто: большая часть ее налагается на зажиточных, остальная - на оставшихся, исключая, разумеется, бедняков.

- Надо - значит, соберем, - деловито ответил Данилов и достал из кармана коробок спичек в костяном, изящной резьбы, футлярчике. - Хотя начинать сразу с семфонда... - он задумчиво постучал коробком по столешнице и тут же, чтобы его недоумение не расценили как малодушие, пояснил: - Хотелось бы прежде основательно выяснить обстановку, узнать поближе село, людей. Как, например, мне сразу выявить этих зажиточных?

Он хотел еще сказать - показать Скуратову свое знание особенностей коллективизации - о прошлой нашумевшей кампании по исправлению перегибов, о более осторожном теперь подходе в делах, связанных с очередными поборами, заданиями и обобщениями, но Скуратов не дал:

- Зачем самому? Поручи активу, партячейке. Они без тебя выявят и распределят. Твое дело - утвердить составленный список. Их выявить легко: нанимал батраков, торговал излишками - получи твердое задание. Кто не сдаст - прими меры. Вплоть до высылки и суда. Много не надо, но три-четыре скрытых кулака раздави, не бойся. Чтобы сразу почувствовали, с кем имеют дело. И село обезопасишь на будущее, и себя.

- Разумно, - согласился со скуратовской рассудительностью Данилов. - Главное - выявить безошибочно, а придавить мы сумеем.

-Да? - насмешливо осадил Скуратов столичную самонадеянность. - Приятно слышать. А то у некоторых не получается.

Он взял со стола и подал москвичу большой розовый лист, исписанный фиолетовыми чернилами.

Сталинскому районному комитету партии от кандидата в чл. ВКП(б) Акмолинской статистической горорганизации Горбаня Григория Яковлевича

                Заявление
Находясь на хлебозаготовках в Сталинском районе с самого начала кампании (с сентября 1929 года по февраль 1930 года), я был основным уполномоченным по Гуляевскому сельсовету. Гуляевка представляет собой явное кулацкое село. Незначительная прослойка бедноты и батрачества переплелась кровным родством с зажиточными и кулаками. К проводимым мероприятиям по выявлению скрытого хлеба относилась пассивно. Кулацкая верхушка села упорствовала в сдаче хлеба государству. После моей переброски в Акмолинск с двумя строгими выговорами хлеба из Гуляевки не прибавилось, хотя на моем месте работало два уполномоченных. Отсюда видно, что низкие хлебозаготовки вызваны не моей бездеятельностью, а сопротивлением кулацкой части села. Прошу в связи с этим пересмотреть решения райкома о вынесении мне двух строгих выговоров за слабость работы по Гуляевке. О результатах прошу сообщить окружкому и мне по адресу: Акмолинск, статотдел, Горбаню Г. Я.

- А считался одним из самых результативных уполномоченных, - негромко сказал Скуратов, принимая от Данилова лист. - Поплатился за собственную мягкотелость. Думал, обойдется уговорами. Уговоры давно кончились. Пошла хорошая драка. Не хотелось бы райкому, - тут Скуратов впервые окинул посетителя таким тяжелым взглядом, что тот опустил ногу и подобрался на стуле, - очень не хотелось бы... - держал многозначительную паузу желтолицый человек, - ...читать подобные заявления от тебя... Семья где?

- В Жолымбетё.

- В землянке?

- Там... Как приехали... Думали...

- Выселишь из Гуляевки, - перебил Скуратов, - подбери хорошее жилье под постоянный председательский дом.

Данилов скосил глаза в сторону.

- Неудобно как-то... Возможно, кто уедет, освободит... Поживем пока на квартире.

- В одной хате с кулаком? Кому ты нужен там со своей семьей? Хорошо, поможем и в этом. Мы всегда найдем, чем помочь партийцу. Он порой даже не догадывается, кто помог. Но и взаимопонимания требуем. Приглядись к председателю сельсовета. Когда-то был наш человек. Неплохо проявил себя при выселениях, в хлебозаготовках, а с прошлой осени - не узнать. Позволяет выпады. Уклоняется. Две жалобы на него поступило от наших людей. Устал, видно, мужик. От таких надо освобождаться. Они свое дело сделали. Подскажи активу, чтобы ему дали твердое задание. А за компанию - наложи и на бригадиров. Партийным расследованием установлено, что их выбрали из самых хозяйственных, в прошлом зажиточных мужиков. Сам Гнездилов утверждал. Будет такой мужичок предан до конца колхозному делу? - И, когда москвич выдавил ожидаемую недоверчивую улыбку, подтвердил: - Верно: не будет. В нем эта кулацкая "хозяйственность" неистребима, этот кулацкий душок ничем не перебить. Надо убирать. С должности, из села. Выбор у тебя есть - партячейка. Там наши люди. С деклассированной массой пусть занимаются коменданты с райкомендатурой, а твое дело - направить и держать село в колее партийных установок.

-В узде, на коротком поводу, - опять похвастался Данилов.

- Вот именно, - насмешливо усмехнулся Скуратов. - В узде... Сено они свое вывезли бедствующим аулам. Опасаемся, что оставшегося им до весны не хватит. Поэтому, если получишь наше распоряжение по скотозаготовкам - смело бракуй скот. Либо сдавай на мясо. Оставь несколько пар на подсобные работы. Посевную проведем передвижной колонной. Но дойных коров береги: план маслопоставок нам не снижают. К осени, по мере надобности, мы восполним колхозное стадо за счет личного скота.

- Еще раз его обобщить? - в вопросе москвича прозвучало искреннее недоумение. - Не будет ли это очередным перегибом? Я хочу сказать, повторением прошлых ошибок. Партия осудила!

- Не будет, - холодно остановил его Скуратов. - Прошлой весной, когда пошел массовый откат из колхозов, они личный скот весь порезали. Не остановил даже религиозный пост - жрали мясо до заворота кишок. Пускай сейчас прошлый грех покрывают. И вот еще что тебе посоветую, - он глянул на левую половину стола, где на отдельном листе были записаны имя и отчество посетителя, - Виктор Иванович. Ты такие слова, как "неудобно", "незаконно", "искривления", - меньше употребляй. Там, куда ты едешь, уважают безоговорочный приказ и железную дисциплину. Ты же должен встречать только повиновение и безоговорочную исполнительность. Демагогов в селах и без тебя хватает!

- Ну, это уже слишком, Дмитрий Кузьмич! - дернулся в обиде на стуле Данилов, и смуглое, башкирского склада лицо его побледнело.

- Возможно, - спокойно согласился Скуратов. - С Николаем Кравченко давно знаком?

- С прошлого года.

- Год большой... На курсах познакомились? Кравченко зря рекомендовать не станет. Но скажи откровенно: как ты оказался в наших местах?

- По призыву. Партия призвала рабочего помочь крестьянину! - смело держал пристальный скуратовский взгляд москвич. - Считаю своим долгом...

- Партия не призывала квалифицированных специалистов бросать заводы, - обрезал его Скуратов. - А вот зачем ты просишься в село? Скажи прямо: свои материальные делишки поправить хочешь?

- В ваших нищих колхозах? - огрызнулся москвич и еще больше побледнел.

- Да на такой нищенской председательской зарплате, - подхватил Скуратов. Он ничего не имел против Данилова. Неплохие документы, рабочий стаж, чувствуется какая-то основательность характера. Не нравилась московская фамильярность, полухамское "ты" секретарю райкома, вольность... Сразу задать хорошую трепку - рановато, не заслужил пока, но указать место не помешает. - Не разживешься, верно. Впрочем, это зависит от способностей. Попадаются такие ухари... Слышал, куда твоего предшественника недавно отправили?

- Слышал...

- Тоже из заслуженных. Выселял, этапировал. А год поработал - и готов. Все забыл. Пошел по кривой дорожке в правый уклон. Уличен в воровстве, личной нечистоплотности, попустительстве кулаку. Это неизбежно приводит туда, куда его повезли с физиономией полного вырожденца. Сразу займи положение. Не позволяй панибратства. Не влезай в мусорные дела, пресекай болтовню, слухи, всякую антисоветчину и поповщину. Не вздумай устраивать совместных попоек. Бойся, чтобы не засосало мелкобуржуазное болото. В селе это быстро - сватья, кумовья, праздники... Смотри, Виктор, - предупредил Данилова, - не замарай чести рабочего класса, если вызвался представлять его на селе. Погоним как шкодливого кота и сообщим на твое предприятие, чтобы твои друзья и руководители узнали, каким ты оказался. Понял? - спросил он так, что Данилов выпрямился на стуле и поспешно убрал со стола папиросы.

- Это в лучшем случае. В худшем - отправишься вслед за Похмельным. Мы с тобой церемониться не станем, - Скуратов упреждающе постучал пальцем по столу, и назначенец отвел взгляд в угол кабинета...

- Всего хорошего... дорогой! Ищи подводу в село. Остальное мы сами сделаем: рассмотрим, утвердим, оформим, семью поможем перевезти. Ты трудись.

Данилов неловко потоптался у стола, но вместо того чтобы протянуть ему руку, Скуратов, сидя, с любопытством посмотрел на его курчаво-черную голову.

- Правду Кравченко говорил, что ты зимой без шапки ходишь?

- Если буран или в дорогу - надеваю, - смутился Данилов.

- Гляди какой закаленный! - с откровенной насмешкой удивился Скуратов. - Вот кого нужно было в извоз отправить. А то у того махновца у самого уши от мороза пооблетали... Там в приемной сидит один... деятель культуры и искусства. Скажи, пусть войдет. Если еще не сбежал со страху.