СОВЕТСКИЕ МАРШАЛЫ
О СТАЛИНЕ, О ВОЙНЕ И СТАЛИНСКИХ РЕПРЕССИЯХ
В АРМИИ.
___________________________________________________
МАРШАЛ Г.ЖУКОВ
О СТАЛИНЕ.
Отрывки из книги «Воспоминания и размышления»
М. Олма-Пресс, 2002 г.
«В конце мая 1941 года меня и С.Тимошенко срочно вызвали в Политбюро. Мы считали, что, видимо, будет наконец дано разрешение на приведение приграничных военных округов в наивысшую боевую готовность. Но каково же было наше удивление, когда И.В.Сталин нам сказал:
- К нам обратился посол в Германии фон Шуленбург и передал просьбу германского правительства разрешить им произвести розыск могил солдат и офицеров, погибших в Первую мировую войну в боях со старой русской армией. Для розыска могил немцы создали несколько групп, которые прибудут в пункты согласно вот этой погранкарте...
Мы с внутренним недоумением восприняли эти слова И.В.Сталина.
Мы были поражены, с одной стороны, наглостью и цинизмом германского правительства, бесцеремонно решившего произвести разведку местности и рубежей на важнейших оперативных направлениях, и, с другой стороны, непонятной доверчивостью И.В.Сталина...
- Немцы просто собираются посмотреть участки местности, где они будут наносить удары, - сказал я, - а их версия насчёт розыска могил слишком примитивна.
Нарком добавил:
- Последнее время немцы слишком часто нарушают наше воздушное пространство и производят глубокие облёты нашей территории. Мы с Жуковым считаем, что надо сбивать немецкие самолёты.
- Германский посол заверил нас от имени Гитлера, что у них сейчас в авиации очень много молодёжи, которая профессионально слабо подготовлена. Молодые лётчики плохо ориентируются в воздухе. Поэтому посол просил нас не обращать особого внимания на их блуждающие самолёты, - возразил И.В.Сталин...
Полагая, что ему удастся устранить назревающую угрозу войны, он считал необходимым убедить гитлеровское руководство в желании Совесткого правительства и в дальнейшем поддерживать деловые и хорошие добрососедские отношения с Германией. С этой целью он требовал от Наркомата внешней торговли точно в установленные сроки осуществлять все товарные поставки в Германию, в том числе уголь, хлеб, нефтепродукты и другие стратегические материалы. Как известно, эти поставки осуществлялись по 21 июня 1941 года включительно".
"Нередки были случаи, когда И.В.Сталин, не ставя в известность Генеральный штаб, давал командующим свои указания, в результате чего происходили серьёзные организационные неувязки.
В начале войны он пытался проявить своё личное оперативно-стратегическое творчество, основанное на его опыте времён гражданской войны, но из этого ничего хорошего не получилось.
К сожалению, приходится отметить, что И.В.Сталин накануне и в начале войны недооценивал роль и значение Генштаба. Между тем, Генеральный штаб, по образному выражению Б.М.Шапошникова – это «мозг армии». Ни один орган в стране не является более компетентным в вопросах готовности вооружённых сил к войне, чем Генеральный штаб. Однако И.В.Сталин очень мало интересовался деятельностью Генштаба. Ни мои предшественники, ни я не имели случая с исчерпывающей полнотой доложить И.В.Сталину о состоянии обороны страны, о наших военных возможностях и о возможностях потенциального врага.
За пять предвоенных лет сменилось четыре начальника Генерального штаба. Столь частая смена руководства Генштаба не давала возможность во всей полноте освоить вопросы обороны страны и глубоко обдумать все аспекты предстоящей войны.
Хочу напомнить, что Генеральный штаб Красной Армии возглавляли: с 1931 года – А.И.Егоров, с 1937 года – маршал Советского Союза Б.М.Шапошников, с августа 1940 года до февраля 1941 года – генерал армии К.А.Мерецков.*"
"Не скрою, нам тогда казалось, что в делах войны, обороны И.В.Сталин знает не меньше, а больше нас, разбирается глубже и видит дальше. Когда же пришлось столкнуться с трудностями войны, мы поняли, что наше мнение по поводу чрезвычайной осведомлённости и полководческих качеств И.В.Сталина было ошибочным.
Теперь, после всего пережитого, критически осмысливая минувшее, можно сказать, что руководство страной ошибочно пренебрегло нашими требованиями неотложных мероприятий, которые следовало провести сразу после войны с Финляндией..."
"...И.В.Сталин зачастую требовал явно невыполнимых сроков подготовки и проведения операций. И они по его категорическим требованиям нередко начинались слабо подготовленными и недостаточно обеспеченными. Такие операции не только не достигали цели, но влекли за собой большие потери в людях и материальных средствах...
Горячась, он нередко требовал вводить в сражения всё новые и новые части, не считаясь с тем, что некоторые соединения войск, вводимые в бой, только что мобилизованы и ещё не успели получить необходимую боевую подготовку. Мы убеждали И.В.Сталина в том, что преждевренный ввод в сражение необученных и несколоченных частей приводит к излишним потерям. В таких случаях он сердился и говорил: «Нечего хныкать, на то и война...» Мне и А.М.Василевскому стоило большого труда доказать ему необходимость не спешить с началом военных действий и начинать операцию только тогда, когда она будет всесторонне подготовлена и материально обеспечена".
"Несмотря на военную опасность, сталинское руководство в предвоенные годы не приняло нужных мер по усиленной подготовке страны и вооружённых сил к большой и сложной войне. Даже сравнительно небольшая война с Финляндией показала нашу слабую боевую готовность.
Надо отдать должное И.В.Сталину: когда началась война, он никого не упрекал в отсутствии у нас необходимого количества новейших танков, самолётов и другой боевой техники, так как знал, что в нерешённости этих вопросов прежде всего виноват он сам и его ближайшее окружение".
"Действительно ли И.В.Сталин был выдающимся военным мыслителем?
Конечно нет. Всё это нагородили в угоду И.В.Сталину, чему способствовал он сам.
Большим минусом для Верховного было то, что за время войны он лично ни разу не побывал в войсках фронтов и своими глазами не видел боевых действий войск».
"19 июля 1944 г... последовал вызов в Москву на совещание у И.В.Сталина. Однако Верховный не принял мой план и не согласился усилить фронты на восточно-прусском направлении, а резервы Белорусским фронтам Ставка дать не смогла. Думаю, что это была серьёзная ошибка Верховного, в последующем повлекшая за собой необходимость проведения чрезвычайно сложной и кровопролитной Восточно-Прусской операции".
О ТУХАЧЕВСКОМ И РЕПРЕССИЯХ В АРМИИ
«Ему (Тухачевскому) принадлежит много прозорливых мыслей о характере
будущей войны... Ещё в 30-х годах Тухачевский предупреждал, что наш враг номер один – Германия, что она усиленно готовится к большой войне, и, безусловно, в первую очередь против Совесткого Союза. Позже, в своих печатных трудах, он неоднократно отмечал, что Германия готовит сильную армию вторжения, состоящую из мощных воздушных, десантных и быстроподвижных войск, главным образом механизированных и бронетанковых сил. Он указывал на заметно растущий военно-промышленный потенциал Германии, на её возможности в массовом проиводстве боевой авиации и танков. В Тухачевском чувствовался гигант военной мысли, звезда первой величины в плеяде выдающихся военачальников и теоретиков".
"...противоестественным, совершенно не отвечавшим ни существу строя, ни конкретной обстановке в стране, сложившейся в 1937 году, явились необоснованные, в нарушение социалистической законности, массовые аресты, имевшие место в тот год.
Были арестованы видные военные, что естетственно не могло не сказаться на развитии наших вооружённых сил и на их боеспособности... Советскому народу и партии пришлось тяжело поплатиться за беспринципную подозрительность политического руководства страны, во главе которого стоял И.В.Сталин.
В вооружённых силах было арестовано большинство командующих войсками округов и флотов, членов Военных советов, командиров корпусов, командиров и комиссаров соединений и частей...
В Белорусском военном округе было арестовано почти 100 процентов командиров корпусов. Вместо них были выдвинуты на корпуса командиры дивизий, уцелевшие от арестов.
Накануне войны в Красной Армии почти не осталось командиров полков и дивизий с академическим образованием. Более того, многие из них даже не кончали военных училищ, и основная масса была подготовлена в объёме курсов командного состава.
Нельзя было не считаться и с моральными травмами, которые были нанесены Красной Армии и Военно-Морскому Флоту массовыми репрессиями".
Отрывки из книги Константина Симонова
«Глазами человека моего поколения.
Размышления о Сталине. Беседы с маршалами».
М. «Книга», 1990 г.
_______________________________
Г.ЖУКОВ
О СТАЛИНЕ
«У нас часто принято, в особенности в связи с предвоенной обстановкой и началом войны, о вине и об ответственности Сталина.
С одной стороны - это верно. Но с другой, думаю, что нельзя всё сводить к нему одному. Это неправильно. Как очевидец и участник событий того времени, должен сказать, что со Сталиным делят ответственность и другие люди, в том числе и его ближайшее окружение – Молотов, Маленков, Каганович.
Не говорю о Берии. Он был личностью, готовой выполнить всё, что угодно, когда угодно и как угодно. Именно для этой цели такие личности необходимы.
...Большинство окружавших Сталина людей поддерживали его в тех политических оценках, которые сложились у него перед войной, и прежде всего в его уверенности, что если мы не дадим себя спровоцировать, не совершим какого-нибудь ложного шага, то Гитлер не решится разорвать пакт и напасть на нас.
И Маленков и Каганович в этом вопросе всегда были солидарны со Сталиным, особенно активно поддерживал эту точку зрения Молотов.
Авторитет Молотова усиливался качествами его характера. Это был человек сильный, принципиальный, далёкий от каких-либо личных соображений, крайне упрямый, крайне жестокий, сознательно шедший за Сталиным и поддерживавший его в самых жестоких действиях, в том числе и в 1937-1938 годах, исходя из собственных взглядов. Он убеждённо шёл за Сталиным, в то время как Маленков и Каганович делали на этом карьеру.
Единственный из ближайшего окружения Сталина, кто на моей памяти и в моём присутствии высказывал иную точку зрения о возможности нападения немцев, был Жданов. Он неизменно говорил о немцах очень резко и утверждал, что Гитлеру нельзя верить ни в чём.
Как сложились у Сталина его предвоенные, так дорого нам стоившие заблуждения? Думаю, что вначале у него была уверенность, что именно он обведёт Гитлера вокруг пальца в результате заключения пакта. Хотя потом всё вышло как раз наоборот.
Сталин переоценил меру занятости Гитлера на Западе, считал, что он там завяз и в ближайшее время не сможет воевать против нас...
Война в Финляндии показала Гитлеру слабость нашей армии. Но одновременно она показала это и Сталину. Это было результатом 1937-1938 годов, и результатом самым тяжёлым.
Если сравнить подготовку наших кадров перед событиями этих лет, в 1936 году, и после этих событий, в 1939 году, надо сказать, что уровень боевой подготовки войск упал очень сильно. Мало того, что армия, начиная с полков, была в значительной мере обезглавлена, она была ещё и разложена этими событиями. Наблюдалось страшное падение дисциплины, дело доходило до самовольных отлучек, до дезертирства. Многие командиры чувствовали себя растерянными, неспособными навести порядок.
В начале 1941 года, когда нам стало известно о сосредоточении крупных немецких сил в Польше, Сталин обратился с личным письмом к Гитлеру, сообщив ему, что нам это известно, что нас это удивляет и создаёт у нас впечатление, что Гитлер собирается воевать против нас.
В ответ Гитлер прислал Сталину письмо, тоже личное, и, как он подчеркнул в тексте, доверительное. В этом письме он писал, что наши сведения верны, что в Польше действительно сосредоточены крупные войсковые соединения, но что он, будучи уверен, что это не пойдёт дальше Сталина, должен разъяснить, что сосредоточение его войск в Польше не направлено против Советского Союза, что он намерен строго соблюдать заключённый им пакт, в чём ручается своей честью главы государства. А войска его в Польше сосредоточены в других целях. Территория Западной и Центральной Германии подвергается сильным английским бомбардировкам и хорошо наблюдается англичанами с воздуха. Поэтому он был вынужден отвести крупные контингенты войск на восток, с тем чтобы иметь возможность скрытно перевооружить и переформировать их там, в Польше. Насколько я понимаю, Сталин поверил этому письму.
В дальнейшем становилось всё более и более причин для тревоги. Перед лицом повторяющихся тревожных сигналов Наркомату обороны удалось добиться у Сталина разрешения на частичный призыв в кадры полумиллиона запасных и на переброску в западные округа ещё четырёх армий.
Я как начальник Генерального штаба понимал, что и переброска армий, и переброска мобилизованных к месту службы не могут остаться в секрете от немцев, должны встревожить их и обострить обстановку. А раз так, то одновременно с этими необходимыми мероприятиями нужно привести в боевую готовность войска пограничных округов. Я докладывал об этом Сталину, но он, после того как его две недели пришлось убеждать согласиться на первые два мероприятия, теперь на это третье мероприятие, непосредственно связанноое с первыми двумя, согласия так и не дал. Он ответил, что приведение в боевую готовность войск, стоящих в пограничных районах, может привести к войне, а он убеждён, что нам удастся славировать, объяснить и частичный призыв, и переброску армий таким образом, чтобы это не встревожило Гитлера.
Так получилось, что одни из мер были нами проведены, а другие – нет. По существу, мы остановились на полумерах, что никогда не приводит к добру...
Особенно тяжело обстояло в ту зиму и весну дело с боеприпасами. Новые, поставленные на вооружение артиллерийские системы, в том числе противотанковые, были обеспечены только пробными сериями снарядов. Из-за задержки со снарядами задерживалось и уже налаженное производство орудий.
Говоря о нашей подготовленности к войне с точки зрения хозяйства, экономики, нельзя замалчивать и такой фактор, как последующая помощь со стороны союзников. Прежде всего, конечно, со стороны американцев, потому что англичане в этом смысле помогали нам минимально. При анализе всех сторон войны это нельзя сбрасывать со счетов. Мы были бы в тяжёлом положении без американских порохов, мы не смогли бы выпускать такое количество боеприпасов, которое нам было необходимо. Без американских «студебеккеров» нам не на чём было бы таскать нашу артиллерию. Да они в значительной мере вообще обеспечили наш фронтовой транспорт. Выпуск специальных сталей, необходимых для самых разных нужд войны, был тоже связан с рядом американских поставок. (Из США и Англии было доставлено более 400 тыс. автомобилей, большое количество паровозов, средств связи. Из мемуаров Г.Жукова.).
То есть то развитие военной промышленности, которое осуществлялось в ходе войны, и переход её на военные рельсы были связаны не только с нашими собственными военно-промышленными ресурсами, имевшимися к началу войны, но и с этими поставками
Вспоминая предвоенный период, надо сказать, что, конечно, на нас – военных – лежит ответственность за то, что мы недостаточно настойчиво требовали приведения армии в боевую готовность и скорейшего принятия ряда необходимых на случай войны мер. Очевидно, мы должны были это делать более решительно, чем делали. Тем более, что несмотря на всю непререкаемость авторитета Сталина, где-то в глубине души у тебя гнездился червь сомнения, шевелилось чувство опасности немецкого нападения. Конечно, надо реально себе представить, что означало тогда идти наперекор Сталину в оценке общеполитической обстановки. У всех на памяти ещё были недавно минувшие годы, и заявить вслух, что Сталин не прав, что он ошибается, попросту говоря, могло тогда означать, что, ещё не выйдя из здания, ты уже поедешь пить кофе к Берии...
Говоря это, нельзя забыть и о тех тяжёлых моментах, которые бывали в разговорах со Сталиным. Однажды я был у него на докладе вместе с Василевским. Василевский докладывал истинную обстановку, не соответствующую ни нашим ожиданиям, ни нашим намерениям. Немцы делали как раз обратное тому, что мы предполагали и чего хотели.
Сталина этот неприглядный доклад вывел из себя. Он подошёл к Василевскому и в упор спросил его:
- Вы на кого работаете, товарищ Василевский?
Тот не понял: - То есть как, товарищ Сталин?
- Вы на кого работаете, на англичан или на немцев?
Василевский повторил: - Не понимаю вас, товарищ Сталин.
- Что вы не понимаете? Вы делаете такой доклад, как будто вы работаете не на нас, а на англичан...
Василевский побледнел. И когда мы после этого вдруг прервавшегося тяжёлого разговора ехали с ним в машине, долго не мог прийти в себя».
Из беседы К.Симонова
с маршалом И.С.Коневым.
_______________________
«Самым крупным военным деятелем из числа всех погибших (репрессированных военных деятелей) И.С.Конев считает Уборевича, оценивает его чрезвычайно высоко. Высоко оценивает его опыт в период гражданской войны. Высоко оценивает его как командующего округом, как человека прекрасно знавшего войска, пристально и умело занимавшегося боевой подготовкой, умевшего смотреть вперёд и воспитывать кадры. Плюс ко всему сказанному , по мнению И.С.Конева, Уборевич был человеком с незаурядным военным дарованием, в его лице наша армия понесла самую тяжёлую потерю, ибо этот человек мог и успешно командовать фронтом, и вообще быть на одной из ведущих ролей в армии во время войны.
О себе И.С.Конев сказал, что к началу войны он безгранично верил Сталину, любил его, находился под его обаянием.
Первые сомнения, связанные со Сталиным, первые разочарования возникли в ходе войны. Взрыв этих чувств был дважды. В первые дни войны, в первые её недели, когда он почувствовал, что происходит что-то не то, ощутил утрату волевого начала оттуда, сверху, этого привычного волевого начала, которое исходило от Сталина. Да, у него было тогда ощущение, что Сталин в начале войны растерялся. И второй раз такое же ощущение, ещё более сильное, было в начале Московского сражения, когда Сталин, несмотря на явную очевидность этого, несмотря на обращение фронта к нему, не согласился на своевременный отвод войск на можайский рубеж, а потом, когда развернулось немецкое наступление и обстановка стала крайне тяжёлой, почти катастрофической, Сталин тоже растерялся. Именно тогда он позвонил на Западный фронт с почти истерическими словами о себе в третьем лице: «Товарищ Сталин не предатель, товарищ Сталин не изменник, товарищ Сталин честный человек, вся его ошибка в том, что он слишком доверился кавалеристам, товарищ Сталин сделает всё, что в его силах, чтобы исправить сложившееся положение». Вот тут И.С.Конев почувствовал крайнюю растерянность Сталина, отсутствие волевого начала».
Из беседы К.Симонова
С маршалом А.М.Василевским
____________________________
«В должность начальника Генерального штаба я фактически вступил 15 октября 1941 года.
Сталин вызвал меня к себе и приказал мне возглавить группу Генерального штаба в Москве при нём, оставив для этой работы восемь офицеров генерального штаба. Я стал возражать, что такое количество офицеров – восемь человек – не может обеспечить необходимый масштаб работы. Но Сталин стоял на своём... Оказывается, на аэродроме уже стояли в полной готовности самолёты на случай эвакуации Сталина и правительство из Москвы, и на этих самолётах были расписаны все места, по этому расписанию на всю группу Генерального штаба было оставлено девять мест – для меня и моих восьми офицеров...
Надо сказать, что в начале войны Генеральный штаб был растащен и, собственно говоря его работу нельзя было назвать нормальной. Все те, кто составлял головку Генерального штаба, были отправлены на разные фронты и в армии, что, конечно, не способствовало нормальной работе Генерального штаба. Сталин в начале войны разогнал Генеральный штаб. Ватутин, Соколовский, Шарохин, Маландин – все были отправлены на фронт.
Что сказать о последствиях для армии тридцать седьмого – тридцать восьмого года? Вы говорите, что без тридцать седьмого года не было бы поражений сорок первого, а я скажу больше. Без тридцать седьмого года, возможно, не было бы вообще войны в сорок первом году. В том, что Гитлер решился начать войну в сорок первом году, большую роль сыграла оценка той степени разгрома военных кадров, который у нас произошёл. Да что говорить, когда в тридцать девятом году мне пришлось быть в комиссии во время передачи Ленинградского военного округа от Хозина Мерецкову, был ряд дивизий, которыми командовали капитаны, потму что все, кто был выше, были поголовно арестованы.
В сорок первом году Сталин хорошо знал, что армия не готова к войне, и всеми правдами и неправдами стремился оттянуть войну. Он пытался это делать и до финской войны, которая в ещё большей степени открыла ему глаза на нашу неподготовленность к войне. Сначала он пытался договориться с западными державами. К тому времени, когда уже стало ясно, что они всерьёз договариваться с нами не желают, стали прощупывать почву немцы. В результате чего и был заключён тот пакт с Гитлером, при помощи которого Гитлер обвёл нас вокруг пальца.
Что немцы готовились к войне и что она будет, несмотря на пакт, были убеждены все, кто ездил в ноябре сорокового года с Молотовым в Берлин. Я тоже ездил в составе этой делегации как один из представителей Генерального штаба. После этой поездки, после приёмов, разговоров там ни у кого из нас не было ни малейших сомнений в том, что Гитлер держит камень за пазухой.
Больше того, германский посол в Москве Шуленберг, который сопровождал нас туда и обратно, нашёл возможным, несмотря на всю рискованность этого его положения, на обратном пути говорить о пакте, в то же время настойчиво намекая на то, что взаимоотношения между нашими странами оставляют желать много лучшего. Короче говоря, он старался нам дать понять, что считает возможным возникновение войны.
Во время пребывания в Берлине на приёме я сидел рядом с Браухичем. Хотя я был в штатском и официально не фигурировал как представитель Генерального штаба, но он знал, кто я, и через переводчика спросил меня , помню ли я о том, что мы знакомы, что это не первая наша встреча. Я, разумеется, помнил это. А первая наша встреча была ещё в тридцать втором году на больших манёврах в районе Овруча. В тот период отношения наши с Германией были весьма тесными. В ряде пунктов на нашей территории находились немецкие центры, в которых происходила подготовка офицеров, так как немцы, согласно условиям Версальского мира, не имели права делать это в Германии. Были танковые и авиационные центры. На манёврах тридцать второго года, где мы впервые показали достоинства крупных (по тому времени) механизированных соединений – танковых бригад, были военные атташе целого ряда армий, в том числе германский представитель. Но если представителям других армий показали лишь часть происходящего, то немцам показали всё. Их возили по другим маршрутам, в другие места, на других машинах скрытно от представителей других армий.
Беда не в отсутствии у нас оперативных планов, а в невозможности их выполнить в той обстановке, которая сложилась. А сложилась она так потому, что Сталин, как я уже сказал, любыми средствами, всеми правдами и неправдами старался оттянуть войну. И хотя мы располагали обширными сведениями о сосредоточении крупных контингентов германских войск в непосредственной близости от наших границ уже начиная с февраля сорок первого года, он отвечал категорическим отказом на все предложения о приведении наших войск где-то, в каких-то пограничных районах в боевую готовность...
Тимошенко бесконечное количество раз докладывал Сталину сведения о сосредоточении немецких войск и о необходимости принять меры к усилению боевой готовности, но неизменно получал в ответ категорическое запрещение. Больше того, пользуясь своим правом наркома, он старался сделать всё, что мог, в обход этих запрещений».
Примечания:
* «На второй день войны была создана Ставка главного командования вооружённых сил СССР. Среди тех, кто вошёл в её состав был и К.Мерецков. В этот же день его вызвали в Москву, а вечером в приёмной Сталина Мерецков был арестован.
Тяжёлая обстановка на фронте побудила Сталина вспомнить о талантливом военачальнике и в начале сентября вернуть его в боевой строй.
22 июня 1944 года ему было присвоено звание Маршал Советского Союза».
Кирилл Мерецков. Биография.
*А.И.Егоров. Расстрелян в день Советской Армии – 23 февраля 1939 года.
*К.К.Рокоссовский. В августе 1937 г. арестован по обвинению в связях с польской и японской разведкой . Два с половиной года провёл под следствием. Во время следствия подвергался пыткам и избиениям: ему выбили несколько передних зубов, сломали три ребра, молотком били по пальцам ног, несколько раз выводили на расстрел.
22 марта 1940 г. освобождён по ходатайству С.К.Тимошенко.
29 июня 1944 г. ему было присвоено звание Маршал Советского Союза.
ПРИЛОЖЕНИЕ
______________
Константин Симонов
Из книги «Глазами человека
моего поколения. Размышления о Сталине».
Глава «Уроки истории».
«... Нет, нельзя сводить всё к нескольким славным военным именам того времени. И нельзя рассматривать возможную роль этих людей в будущей войне отторженно от той атмосферы, в какой они погибли и которая ещё сильнее сгустилась в результате их гибели с посмертным клеймом изменников родины.
Во-первых, погибли не они одни. Вслед за ними и в связи с их гибелью погибли сотни и тысячи других людей, составлявших значительную часть цвета нашей армии. И не просто погибли, а в сознании большинства людей ушли из жизни с клеймом предательства.
Речь идёт не только о потерях, связанных с ушедшими. Надо помнить, что творилось в душах людей, оставшихся служить в армии, о силе нанесённого им духовного удара. Надо помнить, каких невероятных трудов стоило армии – в данном случае я говорю только об армии – начать приходить в себя после этих страшных ударов...
Нам неизвестно и останется неизвестным, как воевали бы в 1941 году Блюхер или Белов, Дыбенко или Федько. Об этом можно говорить только предположительно. Но зато нам твёрдо извсетно другое: не будь 1937 года, не было бы и лета 1941 года, в этом корень вопроса. Не будь 1937 года, мы к лету 1941 года были бы несомненно сильнее во всех отношениях, в том числе и в чисто военном, и прежде всего потому, что в рядах командного состава нашей армии пошли бы на бой с фашизмом тысячи и тысячи преданных и опытных в военном деле людей, которых изъял из армии 1937 год...
Для полноты картины надо добавить, что к началу войны оказались арестованными ещё и бывший начальник Генерального штаба и нарком вооружения, впоследствии, к счастью, освобождённые.
Такова была в действительности предвоенная атмосфера на пороге войны с фашистской Германией. Сталин всё ещё оставался верным той маниакальной подозрительности по отношению к своим, которая в итоге обернулась потерей бдительности по отношению к врагу.
А теперь, представив себе эту – не мнимую, а подлинную – атмосферу того времени, задумаемся, в каком положении находились те военные люди, которые, анализируя многочисленные данные, считали, что война может вот-вот разразиться вопреки безапеляционному мнению Сталина, которе он ставил выше реальности. Когда мы спустя много лет судим об их действиях в то время, надо помнить, что речь идёт не о мере мужества, которое необходимо человеку, чтобы демонстративно подать в отставку, после того как единственно правильные, по его мнению, меры наотрез отвергнуты. К сожалению, дело обстояло не так просто, и прямое противопоставление своего взгляда на будущую войну взглядам Сталина означало не отставку, а гибель с посмертным клеймом врага народа. Вот что это означало.
Сталин несёт ответственность не просто за тот факт, что он с непостижимым упорством не желал считаться с важнейшими донесениями разведчиков. Главная его вина перед страной в том, что он создал гибельную атмосферу, когда десятки вполне компетентных людей, располагавших неопровержимыми документальными данными, не располагали возможностью доказать главе государства масштаб опасности и не располагали правами для того, чтобы принять достаточные меры к её предотвращению».
*ПРИМЕЧАНИЕ
"Много камер сменил и другой именитый узник — будущий Маршал Советского Союза Константин Рокоссовский - рассказывает корреспонденту "Московского Комсомольца" тюремный инспектор "Крестов" Наталья Ключарева. Он провел в «Крестах» по ложному обвинению 30 месяцев — с 1938 по 1940 год. Немногим удалось вынести то, что испытал Рокоссовский: лишился 7 зубов, сломано 3 ребра, напрочь перебиты на ногах молотком пальцы (всю жизнь после этого он вынужден был носить ортопедическую обувь). Его трижды водили на расстрел в подвалы «Крестов»!
- Но он никого не оговорил, — продолжает Наталья, которая собирала воспоминания старожилов-надзирателей по крупицам все последние годы. — Его освобождение пришлось на дождливый октябрьский вечер.
Больной, изможденный Рокоссовский посмотрел — куда сейчас один, в ночь, без всяких средств? И он попросил у дежурного разрешения остаться переночевать до утра. А вновь заступившая смена обнаружила в личном деле Рокоссовского какие-то недочеты, разбирательство затянулось до самого вечера. Снова полил дождь, но Рокоссовский второй раз искушать судьбу не стал.
Когда под Сталинградом была взята в плен группировка Паулюса, на имя Рокоссовского шли поздравительные телеграммы со всех концов страны. В их числе одна — от начальника «Крестов».
Сам Рокоссовский в своих мемуарах ни словом не обмолвился об этих 30 месяцах жизни. Но до конца своих дней он не расставался с маленьким черным браунингом, говорил: «Еще раз придут — живым не дамся».
MK.ru
"Мистика м ужасы питерских "Крестов".
20 ноября 2016 г.