І
Люся с годовалым ребенком на руках подошла к воротам Дарницкого лагеря военнопленных. В городе ходили слухи, что немцы отпускают на волю всех мужчин, за которыми приходили их жены. Сына женщина взяла с собой на всякий случай, – вдруг какому-нибудь оккупанту захочется стрельнуть по ней шутки ради. «Погибать, так вместе с ребенком», – решила она.
Вооруженная охрана пропустила мать с малышом внутрь огражденного колючей проволокой пространства. Там везде бродили в одиночку и группами истощенные, небритые мужчины в грязной советской форме. Некоторые из них сидели или лежали просто на земле. Многие имели на теле марлевые повязки, измазанные кровью и землей. Походив с час среди незнакомой толпы, своего «алкоголика» Люся не нашла. Так мысленно она всегда величала мужа. Вслух, конечно, называла его или по имени, или как все: какими-нибудь дежурными, ничего не значащими словами, – «дорогой», «папуля» или кем-то еще этом роде. Игорь не то что очень уж пил, но и не противился возможности «дернуть» рюмку, а то и стакан вина или водочки. Это не могло нравиться. Никакой любви к своей «сильной половине» женщина не испытывала, а его пристрастие к спиртному лишь усиливало отвращение к мужу.
Она мечтала не о таком парне, как Игорь. Ей больше нравился его приятель, Ваня Обухович. Но того, к сожалению, не интересовали семейные отношения как таковые. Молодого парня больше привлекали различные бандитские разборки да всякого рода авантюрные «гешефты». В голодном тридцать третьем году он, например, наладил производство поддельных чеков на хлеб, благодаря которым спас многих людей, и Люсю в том числе, от голодной смерти. Спасти-то спас, но замуж не звал. А Игорь любил ее, был человеком мягким, не агрессивным. Вот она и решилась. Уж очень девушка хотела выпорхнуть с опостылевшего родительского гнезда. Пределом ее мечтаний были свой дом, своя семья и куча детей вокруг нее. Для этого всего необходим был супруг. А лучшей кандидатуры, чем имеющийся в наличии ухажер, на эту должность на тот момент не оказалось.
Вдруг к ней подбежал Сергей Марченко, в недалекое мирное время сосед по двору:
– Люська, спасай! Признай меня за своего мужа.
– Я Игоря ищу.
– Его здесь нет. Вот уже три дня вшей тут кормлю, а твоего благоверного не встречал.
– Ладно, пошли! – махнула рукой бывшая соседка, решив, что ее «ханурик» либо погиб, либо где-то с войсками пробился на свободную еще территорию.
На воротах Люся сказала охране, что Сергей – отец ее сына, и «семейную пару» с ребенком отпустили на все четыре стороны. Отойдя метров триста от места своего заключения, помилованный военнопленный благодарно поцеловал свою спасительницу в щечку и мигом «растворился» в сосновом лесу.
С Дарницы Люся заходить к родителям не стала, а поехала сразу домой. До войны государство выделило молодоженам участок земли, восемь соток, на окраине города. Перед приходом немцев Люся с Игорем успели возвести из кирпича стены дома и даже накрыть строение рубероидом. У недостроенного жилья не было штукатурки, света и пола, но были печка и погреб, а во дворе туалет. Жить можно уже было, да только чертова война переиначила все планы.
Марья Ивановна и Павел Данилович, родители Люси, сочетались браком еще при царе Николае Втором. И, то ли большая взаимная любовь, то ли совсем уж полная несовместимость характеров привели к тому, что драки и ругань в новой семье присутствовали постоянно. Родственники очень любили рассказывать своим знакомым об одной, наиболее, на их взгляд, показательной потасовке, которая в полной мере характеризовала отношения между супругами. Однажды Марье Ивановне не понравилось поведение ее Павлуши в компании знакомых людей, где они вдвоем гуляли. Недолго думая, женщина, при всем честном народе, стащила с «негодяя» штаны. И пока тот нагибался в поисках важнейшей части своего туалета, она кулаками обрабатывала его голову. Но только мужчина, спрятав свое мужское достоинство, готов был во всеоружии отреагировать на агрессию, как прекрасная половина снова оголяла его живот и ляжки. Так повторялось несколько раз. До тех пор, пока, присутствующим на зрелище, свидетелям не надоело смеяться, и они не оттащили «боксершу» от живой груши. Подобных историй было множество, но эта запомнилась людям больше всех.
Марья Ивановна несколько раз, разругавшись с Павлом Даниловичем, убегала от него. Но при царском режиме таких беглянок по этапу возвращали домой. После рождения дочери рукоприкладство с обеих сторон поутихло, но ссорами неугомонная парочка продолжала развлекать себя и соседей постоянно. Прозябала семья в однокомнатной квартире в постоянной нужде. Очень уж тяжелые времена выпали на ее долю: революции, гражданская война, голод тридцать третьего. В том памятном году только решительные действия женщины спасли ее, мужа и дочь от неминуемой гибели. Обувь, которую шил Павел Данилович, Марья Ивановна возила в Россию и меняла там на хлеб. Но и ее железная сила воли однажды дала сбой. Как-то в поезде, при возвращении из Ленинграда, у пассажирки из Киева солдаты заградительного отряда конфисковали все продукты, которые та незаконно, по их мнению, везла домой. Первый раз в жизни женщине захотелось умереть. Она вышла в тамбур и принялась открывать двери. У нее была единственная цель: броситься под колеса движущегося состава. Самоубийцу заметил случайный любитель покурить. Он схватил ее за волосы и хорошенько поколотил, потом прочитал спасенной незнакомке лекцию:
– Что ж ты, сука паскудная, делаешь? Тебя, стерва, дома дети ждут, не дождутся, а ты под колеса лезешь? Да тебя, идиотку вонючую, повесить мало. А ну, цыц, падло чертовое! Не реви, а то голову оторву!
Когда «падло чертовое» перестало плакать, незнакомец достал из кармана все деньги, которые у него были, и ткнул их женщине, сопровождая строгим приказом: «Бери!». После отвел ее в вагон, усадил на свободное место и приказал находящимся рядом мужикам:
–Ребята, если увидите, что эта Каренина полезет в окно, задерите ей платье и набейте морду.
Сразу же собравшийся народ проявил неподдельный интерес к несостоявшейся жертве транспортного происшествия. Марья Ивановна, вся дрожащая от пережитого, подробно рассказала всем о своих бедах. Растроганные трагизмом положения, незнакомки люди стали приносить продукты. Кто что мог. И конец пути путешественницы оказался не столь печальным, как его начало.
Окончательно придя в себя, Марья Ивановна взялась восстанавливать в памяти слова своего спасителя.
– Он, видать, обознался и принял меня за кого-то другого. Карениной назвал не напрасно, – рассуждала она. – Явно с кем-то перепутал. И вонючкой обозвал. Может его знакомая и не следит за собой, я же моюсь регулярно.
Тут пассажирка незаметно ото всех стала обнюхивать себя. «Нет. Не воняю!» – сделала она радостный вывод, после ознакомления с запахами своего тела, и сразу же погрузилась в сон.
Больше после этого мать Люси в Россию не ездила. Одно, что боялась неумолимых контролеров в военной форме, а другое – друзья дочери, Игорь и Ваня, начали приносить семье хлеб.
Супруг Марьи Ивановны, Павел Данилович, был потомственным сапожником и с самого детства только то и делал, что стучал молотком или резал кожу. Какого-то иного занятия глава семьи себе даже представить не мог. Поэтому он или шил обувь, или пил запоями. Все остальное было вне поля зрения его интересов. Работал и пил мастеровой молча, а если где-то когда-то с кем-то и перебрасывался несколькими словами, то разбавлял их матами в пропорции один к десяти. Выражение: «Ругается, как сапожник», наверное, произнес тот, кто был знаком с Павлом Даниловичем.
О чем думал каждый день, согнувшийся над верстаком, мужчина? Тяжело было сказать. Но редкие его изречения были до умопомрачения прямолинейными и далеко не книжными.
– Любая власть – дрянь! – звучал один из его постулатов, после удаления из него всех ругательных слов. И, следуя своему, такому твердому, убеждению, отец Люси игнорировал службу и в царских, и в советских, и в петлюровских войсках.
Или вот еще такое, не менее «научное», умозаключение: «Все вожди – проходимцы!». Опираясь на него «антифилософ» отвергал и марксизм, и фашизм, и национализм, и религию. Время от времени он мог вставить крутое словцо и в адрес Ленина, и в адрес Иисуса Христа.
В быту поведение сапожника было столь же незамысловатым, как и его изречения. Однажды дома закончились дрова, и нечем было протопить печь. Глава семьи, не мудрствуя лукаво, срубил ближайший телеграфный столб и порезал его на поленья.
Когда немцы оккупировали город, сразу же всех евреев вывезли неизвестно куда. Ходили, правда, слухи, что их уничтожали в Бабьем Яру. Но им мало кто верил: «Разве можно такую огромную массу людей ни за что, ни про что, закопать?» Воспользовавшись ситуацией, Павел Данилович перетащил вещи со своей однокомнатной квартиры в, освободившуюся рядом, двухкомнатную. Он хотел, чтоб дочь жила в более-менее нормальных условиях.
Выживать «под немцами» было тяжело. Хорошо, что оставались некоторые запасы от советских времен, да удалось перетащить с магазина мешок муки. Когда защитники Киева оставляли город, люди набросились на предприятия и торговые точки и полностью их разграбили.
До первых холодов Люся с матерью ходили на ближайшие колхозные поля и перекапывали землю. Под вечер ведра два-три картошки, оставшейся после уборки, им удавалось накопать. А когда ударили морозы, стали ходить на села и менять вещи на продукты. Потом часто Люсе снились безлюдные снежные просторы, чувство усталости и страх, что сегодня не будет где переночевать. Там же, во сне, каждый раз встречала одну и ту же старуху, которую спрашивала: «Що вам треба, бабо?». А ее ответ: «Вас нэ бачыты!» всегда заставлял женщину просыпаться в холодном поту.
Как-то к меняльщицам присоединился сосед по двору, пожилой еврей Изя. Когда его семью вывозили, он, с не понятных причин, отсутствовал дома, а сейчас собрался пробираться к родственникам. Ни мать, ни дочь против попутчика не возражали: чем больше коллектив, тем веселей дорога. Только на этот раз произошло исключение из правила. После обеда, далеко от деревни, куда следовал Изя, пешеходам повстречался отряд немецких всадников. Неожиданно один из ехавших офицеров соскочил с коня, подошел к еврею, прокричал ему: «Юда!», и с этими словами выстрелил из пистолета мужчине в голову. Женщин словно парализовало. Несколько минут они ни слова не могли сказать, ни ног оторвать от земли. И только когда немцы отъехали метров двести по дороге, бросились бежать, куда глаза глядят. А, пробежав с километр, остановились перевести дух.
– Давай вернемся и заберем жидовскую сумку с вещами. Она ему все равно уже не нужна, – предложила Марья Ивановна, немного отдышавшись.
– Нет! – твердо ответила Люся. – Она чужая.
– Тебя мало жизнь учила? Ты думаешь, немцы побили наших, и начнется мирная жизнь? – стала переубеждать мать свою дочь. – Черта с два! Да на все города и села Советского Союза у фрицев охранников не хватит. И чем большую фашисты завоюют территорию, там слабее станут. А Красной Армии, на место каждого убитого солдата, Сибирь необозримая сразу троих пришлет. И будет эта война долгой-долгой. А жрать-то хочется.
– Чужого мне не нужно, ни при каких условиях! – непоколебимо стояла на своем Люся.
Всю остальную дорогу дочь с матерью шли молча. Поход за продуктами тот раз был неудачным. И, когда добытчицы возвращались домой, Марья Ивановна не утерпела и попрекнула дочери:
– А забрали бы жидовские вещи, не пришли бы с пустыми торбами домой.
Слова рассерженной женщины остались без ответа.
Однажды к Люсе наведался Марченко. Он принес немного масла, сыра и несколько конфет Косте.
– Отнеси письмо, – попросил он, и объяснил куда конкретно, – а то я зверски устал. Сорок километров перед этим отмахал.
Хозяйка дома взяла на руки сына, и отправилась выполнять просьбу своего знакомого. У здания, куда следовало зайти «почтальону», пожилая дворничиха мела тротуар.
– Бабуля, это дом номер семнадцать? – уточнила Люся, на всякий случай, у незнакомки.
– Да. А вам кого нужно? – поинтересовалась та.
– Мне в девятую квартиру просили письмо передать. Там кто-то есть? Не скажете?
– Дитя мое, я не знаю, кто вас послал сюда, и зачем он это сделал. Там полицейская засада, – почти шепотом сообщила старуха. – Я это говорю потому, что мне жаль вас молоденькую и вашего ребенка. Уходите отсюда. И поскорей.
Придя, домой, Люся зло спросила Сергея:
– Квартира, куда ты меня направил, конспиративная?
– Не твое дело!
– Ах ты, гад! – Женщина со всего разворота ударила мужчину ладонью по лицу. – Ты, сволочь, свою шкуру бережешь, а чужую подставляешь! Немцы там, скотина!
Марченко побледнел, схватил кепку с вешалки и, ни слова не говоря, выскочил на улицу. А хозяйка дома медленно опустилась на табуретку и горько заплакала.
ІІ
Иван Обухович рассматривал в бинокль ряды идущих в их сторону солдат. Рядом подал команду командир батареи: «Заряжай!»
– Это не немцы! – закричал Иван. – Они же хорошо одеты!
Политработники всех рангов регулярно, день за днем, твердили, что германская армия – это банда раздетых, разутых и обманутых буржуазной пропагандой нищих людей, война с которыми не будет представлять особых усилий. Красная Армия будет гнать ее до самого Берлина, как свору бешеных собак. А сейчас он видел перед собой прекрасно снаряженных, крепких ребят, идущих в бой, словно на прогулку, с закатанными рукавами. Не такими выглядели оккупанты в лучах советской пропаганды.
– Обухович, отставить истерику! – раздался чей-то суровый окрик.
Первая атака противника была отбита. Эйфория от зрелища бегущих прочь, еще совсем недавно таких нагловатых, вояк среди артиллеристов была столь велика, что комбат приказал бить по, улепетывающей изо всех сил, толпе чужаков бронебойными снарядами. Подобная стрельба не могла принести врагу большого урона в живой силе. Но, во-первых, в то время не было под рукой других боеприпасов, а, во-вторых, рев пушечных выстрелов не мог не прибавить прыти бегущим прочь фашистам и не радовать тем самым души победителей.
Но потом последовала артиллерийская канонада с противоборствующей стороны. Огонь был настолько жестоким, что стонала от боли земля. Результатом его «работы» стали сотни убитых и раненых солдат да, более половины, из всех наличных, искареженых пушек «сорокапяток». У Ивана сложилось мнение, что немцы во время «бронебойного представления» засекли местоположение ухающих орудий, и в результате этого легко с ними расправились. По окончанию обработки русских позиций снарядами, в бой пошли танки. Уцелевшие сорокапятки не могли им противостоять. Снаряды от них высекали на башнях стальных монстров искры и, не причинив ни малейшего вреда, уходили свечами в небо. Пришлось отступать. И не только тогда, а и во все последующие дни. Иногда командование организовывало контратаки. Но никакого смысла в них не было. Людские жертвы во время таких операций пугали разум своими масштабами. Части все далее и далее отходили вглубь страны, устилая дороги своими костьми. В пути, отступающих повсеместно встречали пепелища городов и сел. Война со стороны врага шла беспощадная.
Зайдя как-то в одну сожженную избу, Иван увидел, чудом уцелевшую, икону. Он не был верующим человеком. Божественный лик привлек внимание мужчины только потому, что был выполнен рукой древнего мастера. В живописи артиллерист разбирался хорошо. По соседству с Обуховичами проживал когда-то непризнанный обществом художник. О нем мало кто знал по двум причинам: его родственники были с белогвардейским прошлым, и рисовал он картины, в основном, на религиозные темы. Ни то, ни другое не могло нравиться партийным чиновникам страны безбожной диктатуры пролетариата. Сосед любил любознательного ребенка и щедро делился секретами своего ремесла. Парнишка подавал большие надежды. Но жажда денег и сытого существования так же не была чужда ему. Поэтому в своей дальнейшей жизни Обухович поставил подаренный природой талант художника на службу конкретных, шкурных проблем. И очень даже преуспел на данной ниве деятельности. Только благодаря умению хорошо рисовать, парень увернулся от беспощадных челюстей голода в тяжелейшие для людей времена сплошного голода.
Икону солдат постоянно носил с собой. И уже в глубокой старости, иногда анализируя все, что с ним случалось в жизни, в голове невольно проскальзывала мысль:
– А может, действительно, благодаря Всевышнему и Его Образу меня даже ни разу не ранило в аду военной круговерти?
Но всегда тут же прогонял от себя «глупую» мысль:
– Нечем Богу заниматься, как только меня охранять.
Попал Обухович в армию после побега с Сибири. А там он оказался по приговору суда за крупную денежную кражу. Путь из ссылки у заключенного был долгим и не без приключений. Сначала беглец долго брел по тайге, от всех прячась. Потом несколько дней выжидал возле одной из железнодорожных станций благоприятный момент, чтоб вскочить на отходящий в нужном ему направлении товарный состав. Но когда такого дождался и, подбежав, схватился за буфер одного из вагонов, то оказалось, что сил от долгого недоедания у него уже нет. И подтянуться, чтоб взобраться на платформу, он уже не может, хотя и был вагон открытого типа, с невысокими бортами. Беспомощно повисев на дребезжащей железяке с колесами небольшой промежуток времени, отчаянный любитель свободы начал мысленно прощаться с жизнью. Руки предательски отказывались удерживать тело на весу.
И тут, в самый критический момент, чья-то крепкая рука вытащила из-под колес, уже смирившегося с кознями судьбы, кандидата в покойники. Спасателем оказался бродяга по кличке Филя Нервный. До этого он прятался в угле - топливе для паровоза. Но когда состав тронулся, и кочегар начал усиленно загружать топку локомотива, сразу же открылось убежище «зайца». И ему пришлось уходить прочь. Во время поиска нового пристанища «обиженный» пассажир нашел себе попутчика.
Несколько лет до этого, тогда еще не бродяга, а гражданин Страны Советов, Филипп Сазонов, в пьяной потасовке в городском парке зарезал ножом своего приятеля. В тюрьму он не хотел поселяться и ударился в бега. По законам того времени для убийц существовал десятилетний срок давности, после которого душегубов фемида оставляла в покое. Богиня Правосудия тогда считала, что нескончаемые мгновения тревожного, изматывающего душу, ожидания ареста для бандита, были сопоставимы со сроком спокойного, размеренного пребывания в тюрьме, назначенным судом. Филе больше нравился первый вариант, и он делал все, чтоб не попасться в руки милиции. Вот и решил полноправный член общества стать всеми гонимым Филей на ближайшее десятилетие. Несколько лет потайной жизни открыли в скитальце талант ловкого жулика. Такого приятеля Ивану как раз и не хватало. Собрать банду и произвести ограбление торговой точки он мог, как и «сварганить» липовые документы для какой-нибудь авантюры. Но стащить пончик у базарной торговки или, на худой конец, выпросить булочку у нее, стеснялся. Это было выше его сил. Союз дополняющих друг друга «специалистов» обеспечил безбедное существование их организаторов. Первым делом они легализовались. Чистильщик чужих карманов раздобыл паспорта из сумок неосторожных сограждан. А художественный оформитель документов переклеил в них фотографии и внес туда новые, нужные бродягам, записи, вытравив предварительно, ненужные чужие. После этого Филя стал Николаем Афоновым. А Обухович, каким раньше был Иван, превратился в Обухевича. Потом, где, подворовывая, где, с помощью фальшивых документов, совершая аферы, приятели по несчастью разжились достаточной суммой денег для безбедного существования. Поскитавшись несколько лет по городам страны, любители красивой жизни осели в городе Горьком. Там они устроились на одном из предприятий сторожами, чтоб днем работать за деньги, а ночью отдыхать за зарплату. Оттуда они и были призваны в Армию. Иван был в состоянии состряпать справки, которые бы освободили друзей от службы в «непобедимой и легендарной, в боях познавшей радости побед» армии. Как пелось в модной на то время строевой песне. Но нужно было временно «залечь на дно». Другими словами – сделать перерыв в работе на тот случай, если милиция заинтересуется деятельностью двух толковых парней. Они решили, что перестраховка не помешает. Ведь служба в армии дает несфабрикованный документ защитника Родины, отталкиваясь от которого, можно начинать любое рисковое дело. А планировали друзья соорудить в Крыму подпольный притон. Где должны обязательно иметься биллиардная, сауна и девочками по вызову. Денег для такой операции было уже предостаточно. Часть они заработали вдвоем, а часть имелась у Ивана еще до сибирских приключений. Они лежали в надежном месте и могли быть пущены в дело когда угодно.
Насколько убедительными оказались нарисованные художником-самоучкой документы, позволившие и ему, и его приятелю стать полноценными членами общества, тяжело сказать. Скорей всего учет личных документов граждан в то время был не на высоком уровне. Когда много лет спустя престарелый Обухевич начал собирать документы на пенсию и обратился в Горьковский военкомат за справкой о прохождении им воинской службы, то ему таковой не выдали.
– Нет, – ответили опешившему Ивану. – В нашей картотеке ни вашей фамилии, ни номера части, в которой вы якобы служили. Сложные чувства овладели тогда авантюристом. Возмущение, что его нагло вычеркнули на несколько лет из жизни, перемешивалось с восхищением государственным разгильдяйством, которым страна отбрыкнулась от его маневров во время бурной молодости.
Иван и Филя служили в одной части, и вместе попали на войну. ЕЕ друзья, на волне всеобщего патриотического подъема, восприняли как недоразумение, которое вскоре закончится. Но когда оказалось, что «драка» с Гитлером не сулит ничего хорошего, приятели начали подумывать о дезертирстве. Отдавать жизнь за Родину, за Сталина – не входило в их планы. Но, видать, замешкались. Во время одного из отступлений был ранен в живот солдат Николай Афонов. Обухевич подхватил лежащего товарища, положил его руку себе на плечо и начал уводить в тыл. Но по дороге разрывная пуля ударила раненного красноармейца в бок, и он тут же скончался. С ним умерли и сведения, где находились, награбленные вдвоем, деньги. Сохранность их была на совести погибшего.
- Дальше воевать просто глупо, – решил Иван и ночью уполз в болотистую местность на нейтральной полосе.
Утром дезертир слышал стрельбу, немецкую речь, а потом все утихло. Как и ожидалось, русские снова отступили, а немцы последовали за ними. Через сутки бывший советский артиллерист пошел на запад, по разоренной врагом территории. Беглец намеревался попасть в какой-нибудь более-менее значительный населенный пункт. «Где много людей, там всегда есть, кого обмануть!» – рассуждал он.
Под вечер второго дня отвоевавшийся вояка забрел в лес, чтоб там определиться с ночлегом и вдруг увидел среди деревьев огоньки. Переходя от одного кустарника к другому, и прикрываясь ими, Иван пошел на свет и вскоре вышел к небольшому деревянному домику. Оглядевшись вокруг, и не увидев ничего подозрительного, мужчина заглянул в окно. В горнице за столом сидели две, мирно беседующие, женщины. Немного подумав, он постучал в дверь.
– Кто там? – Через некоторое время раздался испуганный женский голос.
– Прохожий. Беглый солдат. Куска хлеба не найдется? – уставшим голосом попросил бродяга. На положительный результат своего унижения он уже не надеялся.
– А ты один? – поинтересовалась незнакомка.
– Одни.
– Подойди к окну, я гляну на тебя.
Иван подошел. Не подчиняться последовавшему приказу было не в его интересах. Ведь еще не известно, кто живет в избушке. Дверь дома отворилась
– Заходи, – прозвучал все тот же голос.
Обухевича не пришлось приглашать дважды. Чистенькая комната и аппетитный запах еды, наполнявший дом, сразу же настроили гостя на желание не очень торопиться с уходом.
– Кушать будете? – спросила женщина, пригласившая незнакомца в дом.
– Да, – без лишней скромности ответил тот.
В комнату вошла еще одна женщина. Очень похожая на первую, но намного моложе ее, и чем-то неуловимым отличающаяся в лучшую сторону от старшей. Ивану она понравилась с первого взгляда. Гостеприимная хозяйка заметила восхищенный взгляд служивого и произнесла:
– Это дочь моя, Олеся. А я главная в доме, Софьей Михайловной кличут.
– Я, Иван Обухевич. Боевой артиллерист. Бежал из немецкого плена, – отрекомендовался гость, не удержавшись от незначительного фантазирования.
Ужин прошел в дружеской обстановке, и женщины предоставили незнакомцу ночлег. Потом был завтрак, обед, ужин следующего дня. И еще следующего, и еще следующего… Олеся с Иваном очень сдружились и не отходили друг от друга. И тогда Софья Михайловна напросилась на откровенный разговор с беглым солдатом.
– Оставайтесь, наверно, здесь навсегда. Я так думаю, сама судьба вас направила к нам. Ну, куда вы пойдете сейчас? А мы живем одни, и руки мужские нам ох как нужны. Места здешние глухие, Богом и людьми забытые. Власти тут и советской-то, по правде сказать, не было настоящей, а немцам и вообще в наших краях делать нечего. Дочь моя, как мне кажется, пришлась вам по душе. Да и Олеся к вам не равнодушная. Что и где вы еще намерены искать?
- Пожалуй, старуха права! – подумал дезертир. – Почему бы и не пересидеть здесь некоторое время? Харч хороший, на голову не каплет, девка под боком аппетитная, ни днем, ни ночью скучать не придется, – условия как нельзя лучшие, чтоб войну пересидеть.
И он заверил женщину, что никуда уходить не собирается.
ІІІ
У Игоря было два брата. С младшим из них, Алексеем, он после начала военных действий, оказался в одной пехотной роте, защищавшей Киев. Старший, Егор, попал в авиацию и служил далеко от него, где-то на юге страны. В сентябре сорок первого года армия, оборонявшая город, вынуждена была уйти на левый берег Днепра, стараясь предупредить свое окружение. Отход за речку был произведен очень умело, практически без потерь в живой силе. Когда враг опомнился и бросился преследовать уходящего противника, все мосты уже были взорваны. А форсировать водную преграду с ходу русские ему не позволили. Но за тридцать километров от столицы отступающие наткнулись на превосходящие силы гитлеровцев. В результате тяжелого боя армия была расчленена на две части. Одна из них ушла на север и была окончательно уничтожена в течение нескольких дней. Вторая отступила на юг и продержалась немного дольше.
Командарм, оставшись не у дел, переоделся в гражданскую одежду, и вместе с любовницей пробрался через линию фронта к отступившим войскам. После этого он успешно командовал другой уже армией под Москвой, и был награжден орденом Ленина. А потом, благодаря грубейшей ошибке Верховного Главнокомандующего, с очередной армией попал в окружение под Ленинградом. Там он сражался, сколько мог, а в критический момент снова облачился в цивильные тряпки, и с новой дамой сердца отправился одолевать пространство, занятое врагом. Только второй раз трюк не удался. Его опознал и выдал немцам один «крепко любящий Советскую власть» крестьянин. Оказавшись в плену, генерал, по собственной инициативе, вызвался сотрудничать с фашистами. За это, после окончания войны, его судили и повесили. Какая ирония судьбы! До своего пленения генерал был обласкан властью, и все газеты величали его «Сталинским соколом». Сотни других же военачальников до тысяча девятьсот сорок первого года сидели в тюрьмах, как «враги народа». И выпущенные оттуда только по причине нехватки командного состава, в тяжелое для вооруженных сил время, стали героями.
Игорь и Алексей после разгрома их армии оказались среди солдат, отступающих на юг. В пути им удалось уничтожить небольшой фашистский отряд. Пленных не брали, а раненных добивали штыками, – экономили патроны. Неожиданная маленькая победа дала возможность пополнить запасы провизии и боеприпасов. Шли бойцы плавнями вдоль Днепра, но ускользнуть от противника все же не удалось. После нескольких дней блужданий, они наткнулись на хорошо подготовленного врага. Преодолеть появившееся препятствие люди не смогли и заняли круговую оборону на одном из островов среди болот. Местность для отпора врагу оказалась идеальной. Гитлеровцы несколько раз пытались овладеть «крепостью» среди топи, но всякий раз откатывались с потерями на исходные рубежи. Почувствовав организованное сопротивление, немецкое командование не стало топтаться на месте. Оно оставило небольшую часть сторожить «островитян», а главные силы погнало на восток. Ведь на дворе уже стояла осень, а Москва все еще оставалась советской. Планы фюрера начали давать сбой, и за упущенные сроки наступления генералов по головке гладить никто не собирались.
Наступил октябрь месяц. Нужно было срочно что-то делать. Хоть как не экономили бойцы, а питание заканчивалось. На исходе были патроны и снаряды для сорокапяток, не было теплой одежды. В конце концов, все пришли к единому мнению: только прорыв дает надежду на спасение.
В одну из холодных октябрьских ночей люди по команде встали и пошли на вражеские окопы. Шли молча и ступали как можно тише. Пушки тащили на руках. Но перед самым немецким заслоном нападавшие были обнаружены, и по ним застучали пулеметы. «Островитяне» открыли ответный огонь с винтовок и сорокапяток. Вдруг Алексей вскрикнул и сел на землю.
– Что с тобой?! – бросился к нему брат.
– Нога! – последовал ответ.
Взвалив раненого себе на плечи, Игорь понес его в сторону от завязавшейся рукопашной схватки. На второй день, спрятав Алексея в кустах, он пошел на поле боя, чтоб определиться со сложившейся ситуацией. Тут и там в разных неестественных позах лежали убитые русские солдаты. Некоторые с прострелянными головами. Явно немцы добивали тех, кто, получив ранение, не мог двигаться. Пули у них были в избытке, и экономить их они еще не научились. Немощный противник в этой войне был всем досадной обузой. Как говорится: лес рубят, – щепки летят. Хоть и были те щепки живыми душами, они все равно ничего не значили на фоне грандиозных начинаний решительных вождей. Ни гитлеровцев, ни их трупов на поле боя не было. Можно было предположить, что прорыв советских воинов накануне состоялся. А немцы, подобрав своих раненых и убитых, последовали за ними.
Соорудив что-то наподобие костыля, братья побрели в сторону Киева. В одной из деревень им удалось найти фельдшера. Тот осмотрел простреленную ногу и поставил диагноз:
– Кость не задета. Через две недели она будет, как прежде, а может еще лучше.
Путники задержались у знахаря на целый месяц. Тот ежедневно обкладывал отверстие от пули примочками и травками. А гости в знак благодарности, помогали лекарю по хозяйству. Тут же, в деревне, бывшие красноармейцы обменяли свою военную форму на обыкновенную одежду. Когда браться стали собираться в дорогу, фельдшер предложил им пересидеть лихолетье у него:
– Вы отправляетесь в неизвестность, без малейшей надежды на что-то хорошее. Оставайтесь у меня. Голодать не будете.
Алексей склонен был никуда не уходить. Ему тут нравилось. Но Игорь очень стремился увидеть семью. Никакие силы не могли задержать его на пути к ней. И братья пошли, ночуя в оврагах и выпрашивая еду у напуганных жителей, сожженных сел.
Еще так, наверное, никогда в жизни не была рада появлению своего «ханурика» Люся, как в тот предновогодний декабрьский день, когда он с Алексеем появился у нее дома. Грязный, оборванный, дрожащий от холода, но улыбающийся во весь рот. Он был ей тогда дороже всех благ на свете. В ту ночь муж и жена не спали до самого утра. Они, много раз повторяясь, взахлеб рассказывали обо всех последних приключениях в своей жизни. Тесно прижимались друг к другу и, как дети, радовались, что снова вместе.
После новогодних праздников братья отправились к оккупационным властям регистрироваться на работу. Их определили в пожарную охрану. Теперь за дежурство на вышках парни получали пайки, и жить стало немного легче. К тому же поступала помощь от родителей. Отец пристроился шить немецким офицерам обувь. Семья не голодала.
Братьям с работой повезло. Соседа их, Негреева Наума, например, заставили служить в полиции. Он участвовал в арестах мирного населения и выезжал на боевые операции против партизан. Всего этого пожарники не делали
Хоть с едой вопрос худо-бедно и решался, но нормальной жизнь того времени назвать было трудно. В городе постоянно проводились облавы на людей. И всех, пойманных таким образом, жителей отправляли под охраной на работу в Германию. Иногда на домах или заборах появлялись антифашистские листовки. В отместку за «оскорбительную» писанину творцы третьего Рейха набирали заложников и расстреливали в Бабьем Яру. Что это было так, никто уже не сомневался. Оттуда постоянно доносились очереди крупнокалиберных пулеметов. И все это происходило на фоне демонстрации завоевателями своего сверхъестественного происхождения. Местное же население считалось существами второго сорта.
Советскую власть до войны многие ненавидели. Для этого она очень постаралась. Раскулачивание, массовые повальные репрессии виновных и невиновных, страшный голод тридцать третьего года и многие другие, не менее удручающие, моменты повседневной жизни не могли быть причиной всеобщей любви к сотворенному на развалинах царизма «царству трудового народа». И в Киеве, да, собственно, как и везде, завоевателей нередко встречали с хлебом-солью. А дома вместо портретов своего вождя цепляли изображения чужого фюрера. Удивительное дело: русские подневольные крепостные не радовались приходу Наполеона, а многие граждане «передового социального строя» были в восторге от появления иностранных созидателей нового порядка. Но, оказалось, что новоявленные арийцы могут, не хуже своих коммунистов, портить простым смертным жизнь. И люди в растерянности притихли, моля Бога о том, чтобы он не знакомил их с дорогой в чужую страну или, того хуже, в страшный овраг. Родина была мачехой когда-то, а теперь вообще стала чужой теткой.
Казалось бы, еще совсем недавно, германские войска, словно нож в масло, вонзились в самое сердце ненавистной им страны. Тысячи растерзанных населенных пунктов лежали у ног завоевателей. Телами убитых туземцев, на завоеванной территории, они могли бы обозначить земной экватор. А прошло всего два года, и «белокурые бестии» готовились отступать из Киева. Игорь с Алексеем могли последовать за ними. Подобное намерение каким-то образом тогда понять можно было. В довоенное время, за одно только неосторожно сказанное в адрес власти слово, граждан приговаривали к длительным срокам тюремного заключения или просто расстреливали без суда и следствия. А что могло последовать за «сотрудничеством» с врагом во время военных действий, – страшно было даже предположить. Но Алексей один не решался на столь решительный поступок, а Игорь даже мысли подобной не допускал. Жизни вдали от Люси и Кости он себе не представлял.
Негреев Наум не пожелал испытывать судьбу и ушел из города вместе с оккупантами. После окончания войны он долго скитался по Америке и, в конце концов, поселился в Канаде. Голодать там поселенец не голодал, но и в миллионеры не выбился. Но, где бы скиталец ни находился, по родным местам скучал очень. Ведь никаких известий из дома не поступало. Советская Россия на то время имела очень напряженные отношения со всем окружающим миром. Через много лет, когда международное противостояние государств приобрело менее острые формы, и наладилось элементарное общение жителей стран социалистического и капиталистического лагерей, ему удалось разыскать родных. Жена к тому времени умерла, а у дочери и сына были уже свои семьи. Отец пригласил детей в гости и даже выслал по почте деньги на дорогу. Дочь приезжала, а сын нет. Побоялся. Тень Сталина еще долго после его смерти угнетала народ холодящим душу страхом. Умел «великий» запугивать людей «маленьких». Так вот, плакался своей кровинушке бывший полицай:
– Я готов на берег Днепра ползти на коленях и ежесекундно целовать землю. Но,.. нельзя. Меня сразу же арестуют по прибытии в Киев.
И думай теперь: кто лучше поступил? Или братья, что полностью положились на волю судьбы, или их сосед, пожелавший единолично распоряжаться своей жизнью.
Как только Советская Армия вошла в город, Игорь с Алексеем пошли в военную комендатуру. Их долго допрашивали там, а после мобилизовали в армию. Наступающие дивизии требовали пополнения. Пушечного мяса они поглощали много. И «пролетарская» фемида не опустила карающий меч на головы «морально опустившихся членов общества». Хоть и преступление их в глазах «правосудия» было ужасным. Бывшие военнопленные, видите ли, хотели жить, когда страна билась в судорогах. Трусы не умирали честно на поле боя, а стали холуями врагов Отечества. По законам того времени, сдаваться в плен было предательством.
Прощание Игоря с Люсей получилось таким, как у всех, молчаливым, без слов. Впервые муж и жена не знали, что сказать друг другу. Мужчина боялся расплакаться. Расставание с любимым человеком давило на него словно камень, который, казалось, вот-вот раздавит его. А женщина чувствовала: все сказанное будет ложью. Радость первых дней от появления «ханурика» дома не переросла в счастливую потребность ежечасно, ежеминутно чувствовать его подле себя. Когда настала пора Игорю встать в строй, он еле смог выговорить:
– Береги Костю. Вы мне очень дороги.
Женщина заставила себя поцеловать мужа. Ни радости, ни горя она не ощущала. Только пустота, словно волной, окатила всю ее сущность и осталась в душе навсегда.
С фронта Люся получала письма, чуть ли не ежедневно, но отвечала на них редко. Домашние дела отбирали много времени и отвлекаться на «сочинительство» не всегда хотелось. А потом пришла «похоронка». Как рассказывал впоследствии Алексей, спецотряд, где находились братья, прочесывал территорию южнее Бреста, которую по сведениям разведки покинули немецкие части. Там и нашла шальная пуля рядового по имени Игорь. Осиротила его сына, а жену сделала вдовой. Зарыли в землю солдата на скорую руку среди бескрайнего поля, завернув предварительно беспомощное тело в плащ-палатку. После окончания войны Алексей, как ни пытался, не смог найти могилы брата. Не оказалось у него твердых ориентиров для этого. Так и остался человек питательной средой то ли для пшеницы людям, то ли для травы животным. И не стали ему нужны ни Великая Германия, ни Святая Русь, ни Польша от моря до моря, ни самостоятельная Украина.
С возвращением Советской власти в город, Люся пошла, работать грузчиком, на впопыхах возобновивший работу, городской холодильник. Туда прибывали с разных концов страны, а потом распределялись по торговым точкам туши забитых животных. Там же производилась и первичная переработка их. Труд был не из легких, и приняли женщину на такую работу только потому, что не хватало мужчин.
Рядом с русскими работниками трудились и военнопленные немцы. Их не подпускали к мясу, а заставляли ремонтировать разрушенные снарядами и бомбами здания и сооружения. Вид у недавних завоевателей был ужасный. Одно, что в поношенной одежде, другое – вечно голодные. Они очень напоминали Люсе обитателей Дарницкого лагеря в сорок первом году. И тогда, и сейчас измученные войной люди вызывали у нее сострадание. Она регулярно приносила из цеха по разделке мяса кусочки сала и бросала их в урну для мусора. Мужчины подходили туда и, выловив из грязных отходов еду, тут же поспешно запихивали ее в рот. Женщине становилось жутко, и она убегала куда-нибудь подальше, чтоб не видеть человеческого унижения. Безысходность положения делает всех одинаково несчастными, кем бы кто ни был до этого раньше.
Однажды начальник смены подстерег «благодетельницу» и, подкравшись сзади, схватил нарушительницу порядка за груди. Но та совсем не растерялась, как ожидал любвеобильный охотник за слабым полом, а резким поворотом туловища вырвалась из рук «ухажера» и влепила ему увесистую пощечину.
– Ах, так, гитлеровская подстилка! – взвыл, ошарашенный таким исходом заигрывания, пострадавший искуситель. – Ты еще просить будешь, чтоб я на тебя полез, но черта с два! Сядешь, сучечка, по полной программе! Будешь, стерва, знать, как кормить убийц своего мужа!
Высказав все мыслимые и немыслимые угрозы, он побежал в здание конторы. А через час «гитлеровскую подстилку» вызвал в свой кабинет директор предприятия.
– Милая женщина, – обратился к ней полный немолодой мужчина, пряча от посетительницы глаза. – Против вас выдвинуты очень тяжелые обвинения в пособничестве врагу. Я понимаю, что поступок ваш вызван всего лишь жалостью к голодным людям. Но вряд ли будут придерживаться подобной точки зрения в следственных органах. Единственное, чем я могу помочь в сложившейся ситуации, – это подписать ваше заявление на уход по собственному желанию. Мой подчиненный, а ваш непосредственный начальник, большая скотина. Он не остановится в своем стремлении напакостить человеку, на которого затаил злобу. А в случае вашего ухода конфликт, я думаю, не получит дальнейшего развития.
Так Люся потеряла тяжелую, но нужную для семьи работу. Кусок мяса унести с холодильника домой ей удавалось каждый день. Теперь же каждое утро перед ней возникала проблема: как обмануть день, где взять пропитание себе и сыну? И все по милости одного блудливого «жеребца».
IV
Ни один праздник, ни до, ни после, люди в Киеве не встречали так восторженно, как День Победы. Колонны демонстрантов растянулись от центра города до самых дальних окраин. Всеобщему человеческому восторгу не было предела. Радовался каждый по-своему: кто напился в стельку, кто беспрестанно танцевал и распевал патриотические песни, а кто все время тихо плакал, как Люся.
Боже, не сотворяй Праздников Освобождения на Земле. Не должны люди враждовать друг с другом. Зачем нужны необозримые поля могил и жалкие толпы калек? Зачем нужны горькие слезы радости от побед и тлеющие угли ненависти от поражений?
После окончания войны начали возвращаться домой солдаты. Сначала к Марье Ивановне и Павлу Даниловичу заглянул Егор, брат Игоря. Статный, весь в орденах, полный энергии и веры в прекрасное будущее страны. За бутылкой водки он договорился со стариками, что будет снимать у них комнату, пока определится в жизни. В счет платы за жилье солдат предложил помощь хозяину дома в его работе. Возражений не было.
По истечении несколько месяцев появился и Алексей с одной медалью в кармане. Ее он стеснялся носить на груди, потому что, во-первых, была всего лишь единственной, а, во-вторых, на ней был выбит профиль ненавистного ему Сталина. Его временно приютила Люся. Ее с Игорем дом требовал текущего ремонта да кое-каких переделок. А деверь вызвался помочь невестке в столь тяжелом для женщины деле.
Война не только дала разную оценку воинской доблести родственникам, но и привила им разное понимание прошедших и происходящих событий в стране. Егор был членом партии, страстным поклонником вождя «всех времен и народов», до мозга костей патриотом Советского Союза. Алексей же проклинал «усатого таракана из Кремля» и обзывал СССР тюрьмой народов. Во время пребывания в Западной Украине он общался с бандеровцами и проникся их стремлением сделать «нэньку Украину самостийною дэржавою». Без диктата Москвы, казалось ему, страна с богатейшими черноземами, донецким углем и криворожской рудой станет райским уголком планеты. А отсутствие в ней партийной номенклатуры сделает людей «заможными» и свободными, не знающими средневекового крепостничества в, так называемых, колхозах.
Когда по праздникам собирались вместе все родственники и близкие знакомые, между братьями постоянно возникали перепалки.
– Так в какие леса вы, страхом обуянные, забежали с Игорем от фрицев? – обычно первым задирался охмелевший Егор.
– Куда нам партия указала, туда и побежали, – перекривливая интонацию голоса брата, отвечал Алексей.
– Не-е-е-ет. Не партия вам указывала дорогу в кусты, а вы, позорники, сами, во главе со своим генералом, чкурнули туда, спасая свои шкуры.
– Ты так говоришь, словно сам не драпал на восток.
– Не драпал, а отступал, отстреливаясь до последнего патрона.
Потом спор перебрасывался на личность Сталина, на голодовку тридцать третьего, на террор тридцать седьмого, на жестокости националистического сопротивления.
– Твой «отец народов» заморил голодом миллионы невинных людей! – кричал один.
– Он что, ходил с торбой по хатам и отбирал хлеб у населения? – огрызался второй. – Это делали свои же идиоты, жаждущие выслужиться. А твои ненаглядные бандеровцы убили генерала Ватутина, освободившего от немцев Киев!
– Твой Ватутин был для них обыкновенным оккупантом, простым врагом!
– Таких врагов половина Украины! Их всех перебить, по-твоему, нужно? Так убей и меня! Я тоже военный! И Ватутин не мой, а наш великий полководец, немало сделавший для победы фашизмом.
Спор часто переходил в область различных домыслов и фантастических предположений.
– Да твой Сосо Джугашвили был главарем банды и грабил банки! – однажды заявил Алексей.
Сосо – имя Сталина в детстве, а Джугашвили – его настоящая фамилия. Егор тоже не остался в долгу на ниве раскапывания новых «исторических» фактов, позорящих врага:
– Может и забрал что-то у банкиров, но он не грабил их, а экспроприировал деньги на нужды партии, руководствуясь высокой целью, претворения в жизнь величайшей мечты человечества. Это твой Степан Бандера, законспирированный под именем Остап Бендер, награбил в России денег, а потом с ними через Румынию удрал во Львов. Там накупил винтовок и стал убивать с их помощью наших людей. Если не веришь, - прочитай документальный роман из серии «Жизнь замечательных людей». «Двенадцать стульев» называется. Там очень красочно описаны похождения твоего кумира.
– Что ты морозишь, придурок? Степан Бандера никогда не был в России. Никаких похождений у него даже не намечалось. Он всю Жизнь исповедовал одну и только одну прекраснейшую в мире идеологию – самостоятельную жизнь своей страны!
– А откуда у него деньги на оружие?
– Бандеровцев немцы вооружили. Они думали, что те будут их союзниками, но просчитались. Националисты в первую очередь думали о Родине.
Павел Данилович обычно в спорах участия не принимал. Но когда братья начали расхваливать подвижническую деятельность своих идейных богов в масштабах всего человечества, поругивая при этом чужих, вспылил:
– Да расперетуды вашу мать, всякая идеология построена на лжи. Все вожди обманщики. А высочайшая всеобщая цель в жизни кого бы то ни было – выпить сто грамм и хорошо закусить. Хохлы чертовы, учитесь у жидов!
После войны в торговле работали, почти повсеместно, одни евреи. Старик считал: подобное явление могло произойти только лишь благодаря круговой поруке в среде торгашей и всеобщей взаимной поддержке друг друга. Именно благодаря тем качествам, которых так не доставало его соотечественникам-украинцам. Только напрасно отец Люси переживал за противостояние близких ему людей. В быту братья никогда не ссорились, один другому всегда во всем помогали и были очень дружны. Родственники вне дома не распространялись о своих политических разногласиях. Ведь они жили в страшное время, когда одно, неосторожно сказанное, слово могло послужить каждому из них путевкой на конвейер по переработке граждан в лагерную пыль.
Как только в полную мощность заработали предприятия города, бывшие солдаты отправились трудоустраиваться. Начали с завода «Арсенал». Егора там взяли на работу, а Алексея – нет, как человека, проживавшего на территории, оккупированной другим государством. Анкетные данные жителей Советского Союза всегда играли первостепенную роль в становлении их карьеры. На втором месте была протекция влиятельных лиц. И лишь только потом брались во внимание деловые качества претендента на должность. Подобная оценка деловой личности существует и ныне. Правда, без прежней идеологической подоплеки. При приеме на работу обычно в первую очередь спрашивают документы. Затем интересуются, может ли кто-то поручиться за нас. И лишь потом могут спросить, и то не всегда: «А вы что, собственно говоря, умеете делать?». Случалось, лишали работы и клеймили позором людей, занимавших высокие государственные должности, когда выяснялось, что у них фальшивые документы об образовании. А то, как они работали - никого не интересовало.
Егор поначалу не хотел один оформляться на завод, но брат уговорил его не упрямиться. Ведь с такими «антисоветскими» документами, как у него, не известно еще, удастся ли вообще найти работу. А так, хоть один из них будет зарабатывать, и помогать другому, до наступления лучших времен. На том и остановились.
После многодневных, безуспешных поисков, Алексею вдруг предложили должность кочегара на одном из меленьких заводиков. Топить там нужно было углем, и на такой тяжелый труд никто особо не соглашался. Чтоб точно «привязать» работника к предприятию, директор предложил кочегару проживать в помещении проходной, когда узнал, что дом его разгладил по земле утюг войны, а сам он снимает угол у чужих людей. Разговор шел, конечно, о предоставлении временного жилья. А случилось так, что пришлось обитать Алексею в нем почти десять лет. Туда привел жену, там у него родилась дочь. И если, будучи холостяком, он не замечал за стеной движения людей взад и вперед до поздней ночи, то с появлением ребенка постоянный шум рядом с «апартаментами» раздражал всех членов семьи. Нужно было срочно что-то делать по улучшению условий существования. И Алексей пошел на хитрость. Он пригласил в кафе бригадира слесарей, о котором все говорили, как о секретных глазах и ушах администрации. Там, распив бутылку водки на двоих, «хлебосольный» сотрудник, неожиданно «охмелев», начал распространяться о своей удачной «оккупации» главного пропускного пункта на предприятия, без контроля со стороны кого бы то ни было.
– Представляешь, – доверительно шептал он «приятелю» на ухо. – Круглые сутки могу беспрепятственно выносить на улицу все, что только хочу. Вчера одной бабке два ведра угля занес, так она меня отблагодарила. Теперь могу угощать всех, кто мне приятен.
На второй же день двери для прохода рабочих и служащих на территорию предприятия соорудили в другом месте. Помимо того, что семью перестали круглосуточно будоражить шаги бегущих на работу людей, жилая площадь у нее сразу увеличилась почти вдвое: проход, где размещалась вертушка, был переоборудован под кухню.
Приблизительно через год, а может чуть позже, после окончания войны, появился в городе Обухевич. Друзья и родственники очень обрадовались его появлению, так как уже давно считали Ивана погибшим. История же его появления была проста, как фига рыночной торговки. Только-только Советская Армия погнала немцев на запад, бывший артиллерист начал все больше склоняться к мысли, что ему нужно возвращаться домой. Там у него в надежном месте спрятаны большие деньги, там живут близкие ему люди, там необозримый простор для разного рода махинаций. А что ему делать в лесной избушке с двумя бабами? Олеся – девка ничего, но если каждый день, с утра до вечера, смотреть на одну и ту же физиономию, пусть и самую красивую, то она со временем становится не очень привлекательной. Нельзя сказать, что Обухевич надумал уходить сразу и без всяких колебаний. Что-то его таки удерживало. Но что? Он сам не знал. Сожитель даже устроился на работу в лесхоз и два раза в месяц честно приносил домой зарплату. Его смутное желание увидеть родные места сначала усилило непредвиденное появление в лесной избушке участкового милиционера. Он в процессе плановых проверок паспортного режима жителей зашел к женщинам и начал требовать документы, объясняющие существование их квартиранта как личности и причину его появления в данной местности. Всех нужных справок, естественно, не оказалось. Для Ивана не составляло труда нарисовать их, но не было нужных образцов. В тот раз ему на помощь пришла Софья Михайловна. Ее величество взятка – великая сила. Но, не исключено, что не последуют еще визиты официальных лиц. Что тогда? А как самолюбие бандита было ущемлено! За него заступилась баба!
Потом толчок к решительным действиям последовал от Олеси. Разругавшись по пустячному поводу с гражданским мужем, она поехала одна в ближайшую деревню к подруге на свадьбу. Так девушка решила наказать возлюбленного за упрямство во время спора.
Увидев, что зять собирает вещи, намереваясь покинуть семью, теща вытащила из тайника бутыль домашнего вина, припрятанного «на всякий случай» и предложила выпить на дорожку. Планы у женщины были, самые, что ни есть, благородные Пьяный мужик, по ее мнению, обязательно поведает свои обиды, и тогда его легко убедить, что все они не состоятельны и выеденного яйца не стоят. Потом его можно будет уложить спать. А если нет, обстоятельства сами подскажут, что дальше делать. Алкоголь превращает сильный пол в слабый и глупый. Но Софья Михайловна упустила из виду, что нетрезвые ребята иногда становятся еще и необузданно дурные. Иван в жизни был непьющим человеком. Даже свои фронтовые сто грамм отдавал Филе Нервному. А тут перед угощением не устоял, и сталось непредвиденное событие. После третьей рюмки Обухевич посмотрел на хозяйку дома и неожиданно для себя подумал: «А Софочка ничего. Нужно ее осеменить». И не откладывая задуманного в долгий ящик, полез на женщину. Та первое время кричала и отбивалась, как могла. Но когда крепкая рука славила ей шею, и над ухом прозвучало: «Цыц, сука, пасть порву!», – притихла.
Как только женщина стала Ивану ненужной, он продолжил собирать вещи. Униженная хозяйка дома сидела неподвижно на диване и молча наблюдала за действиями насильника.
– Что, тетка, смотришь? – спросил он ее.
– Поражаюсь: как в одной особи могут сосуществовать два совсем разных человека. Один – любящий, честный, готовый каждому прийти на помощь, другой – грубый, циничный и жестокий выродок.
– Ну-ну! Подбирай, баба, слова, а то я могу и обидеться. Все люди такие. Кто себе как может позволить, так и поступает.
– Да нет. Не все. Но не будем спорить. Запомни лишь одно: пройдут годы, и ты очень пожалеешь, что бросил Олесю.
– Когда годы пройдут, тогда и поговорим.
С этими словами Обухевич забросил на плечо чужую сумку со своими тряпками и ушел навсегда.
Родной город встретил бродягу не очень приветливо. Знакомые сообщили ему, что власти ввели везде служащих с особыми полномочиями, которые имеют право ходить по квартирам и проверять: все ли жители имеют прописку, работают ли, и где находились во время войны. Подобный поворот событий очень раздосадовал Ивана. И в такую неприятную для себя минуту он встретил Люсю. Почувствовав на себе восторженный взгляд женщины, он сделал вывод:
– У этой дуры можно пересидеть смутные времена. На ее мордашке же
просто написано, что она готова служить мне, как собачонка. И не такая уж она уродина, как раньше казалась.
Не откладывая в долгий ящик, мужчина пообещал навестить вдову своего погибшего друга на следующий день.
Люся была на седьмом небе от счастья. Сказочный герой ее девичьих грез намеревался наладить с ней отношения. Большего от судьбы для себя она ничего не желала. Невзрачный муженек-ханурик и в подметки ему не годился. Не говоря уже о Марченко. Партизан чертов! Баба базарная и только! Не успел зайти один раз в гости, как весь двор месяц обсасывал подробности их встречи. В тот же день женщина посетила парикмахерскую и обновила прическу, дома сделала генеральную уборку и при этом раз за разом поглядывала на солнце. Слишком уж медленно, по ее мнению, оно двигалось к закату.
V
Костя начал помнить себя как-то сразу. С того момента, как со своей подружкой Дашей сушит во дворе пеленки ее куклы Кати. Тряпочки он не стирает. В его обязанности входит только взывать к солнцу: «Солнышко, солнышко, выгляни в окошко». Так нужно было делать для того, чтоб небесное светило не отлынивало от своей работы и не пряталось за тучи. Когда стирка надоела, друзья пошли искать других детей. Вскоре собралась большая группа малышей, и все они дружно начали бегать вокруг старого пенька, чтоб закрутилась голова. После нескольких кругов одна девочка упала, больно ударилась головой о землю и заплакала. На нее никто не обратил внимания, – все дети и дальше продолжали увлеченно носиться по кругу. На плач упавшего ребенка вышла ее мать. Она почему-то решила, что дочь пострадала по Костиной вине. Взяв плачущее чадо за руку, женщина пошла, жаловаться на обидчика его матери.
Люся была в доме одна и сама не своя от злости. Несколько дней назад у нее ночевал Марченко. А сегодня утром была его жена и устроила скандал. Чертов подпольщик, как можно было понять со слов разъяренной гостьи, до мельчайших подробностей рассказал своей, далеко не прекрасной, половине все, что случилось в ту ночь.
– А мне, козел поганый, плел, что со своей каргой не живет и что любит только меня! – Все больше распалялась оскорбленная любовница странным поведением недавнего ухажера.
В это время в дом зашла соседка с плачущим ребенком и начала излагать свои обиды. Люся позвала Костю и, не сказав ни слова, начала молотить его всем, что попадало под руку. С перепуга малыш залез под кровать, но и там его доставала палка от швабры. Она больно колотила по всем частям тела, раз даже попала в лоб и рассекла бровь. Вопли ребенка переросли в истерический крик. Соседка испугалась столь бурной реакции на свою жалобу и с возгласом: «Ты же его убьешь!» вырвала из рук разъяренной «воспитательницы» опасное для жизни ребенка средство воспитания и отбросила его в сторону.
– И пусть бы подох, вылупок чертов! Папаня где-то с пьяных глаз под пулю подставился, а я тут одна с ним возись! – с этими словами тяжело дышащая горе-педагог выскочила на улицу, громко хлопнув дверьми.
За ней последовала жалобщица, держа за руку, давно уже переставшую плакать, испуганную девочку. А чуть погодя выполз на улицу и Костя. Он быстро юркнул в щель между сараями возле дома и там уже дал полную волю слезам. А, наплакавшись, стал рисовать коня. Получилось сказочное творение. Повторить его он уже больше никогда не смог, хоть как потом ни пытался.
– Вот бы такого живого красавца найти и уехать на нем далеко-далеко, – подумал тогда малыш.
Еще он помнил, как они с матерью шли мимо какой-то рощи. Стоял теплый летний день. Между деревьями, припрыгивая, бежала девочка и звонко пела незамысловатую песню. И пение это радостной волной обволакивало все его естество.
Потом он уже день за днем мог воспроизвести все дальнейшие события: первый класс и длиннющие очереди за хлебом. Выдавали его по карточкам. И обладали теплые буханки таким коварно аппетитным запахом, что лишь, парализующий тело, страх материнского гнева не позволял съедать его по дороге домой. А так хотелось. Из разговоров старших мальчик знал, что в стране голод, и жрать хлеба, сколько хочешь, нельзя.
Вечное желание что-нибудь скушать незаметно исчезло с появлением дяди Вани. Поселился он в одной из комнат отцовского дома. Но с ним Костя почти не стыкался. Отчим всегда закрывался в своем пристанище на ключ и сутками не выходил оттуда.
Однажды, из редких отрывистых фраз, которыми перекидывались иногда взрослые в присутствии мальчугана, тот узнал, что в стране произошла какая-то реформа, и мамин сожитель потерял от нее большую сумму денег. То время отложилась в памяти Кости накрепко. Тогда, с самого утра, продукты стали продавать без карточек, и не было очередей за ними. Появились новые денежки, которые, как утверждали все, были в десять раз дороже старых.
– У государства не хватило новых денег для дяди Вани, – решил он тогда.
Затем отчим возил во Львов какие-то дрожжи на продажу, но «прогорел».
– Кто-то, наверно, нечаянно горящую спичку в них бросил, – сделал свое умозаключение Костя.
А как-то дядя Ваня с полгода вообще не покидал своего добровольного заточения. Мать заходила к нему каждое утро с тазиком, подогретой на примусе, воды и выносила от него грязные бинты, которые сразу же сжигала во дворе.
Иногда в дом наведывался высокий худой мужчина с потертой папкой под рукой. Он почему-то всегда старался говорить тихо и только маме на ухо, словно сообщал собеседнице величайшую тайну. Заинтригованный секретами старших, мальчуган таки ухитрился однажды подслушать их разговор:
– Где работает ваш муж?
– Я уже говорила.
– Что-то запамятовал.
Маманя открыла шкаф, взяла какую-то бумажку и ткнула долговязому гостю в руку.
– Ага! Вспомнил! – радостно вскрикнул тот, и ускоренным шагом покинул дом.
– Такой большой и забывает все! – подумал тогда охотник за чужими секретами. – Потому и тихо разговаривает, что стыдно за себя.
Однажды, совсем неожиданно, отчим покинул свое убежище и наладил изготовление на продажу гипсовых барельефов. Каждый день, после школы, Костя шел на рынок и покупал кулек алебастра. Дома дядя Ваня просушивал его в ночвах над пламенем примуса, а потом заливал водой. Получившейся кашицей заполнял заранее приготовленные формы. Когда изделия подсыхали, раскрашивал их. В результате всех перечисленных операций появлялись на свет красивые настенные украшения. Готовую продукцию мать с сыном носили продавать на вещевой рынок. Пока мать ходила в толпе с одним барельефом, Костя с остальным товаром стоял в сторонке. Вещевой рынок, или «толкучка», как называли его люди, работал только по воскресеньям. И ни Люся, ни Костя выходных дней не знали.
Никакими домашними заботами Обухевич себя не обременял. Люся одна заготавливала топливо на зиму, носила ведрами воду, топила печь. Когда шел дождь, то жилье заливало водой. Тогда вся семья подставляла под струи, надоедливых осадков с потолка, корыта, тазики, кастрюльки и другие емкости, способные удерживать влагу. Весной, чтоб вскопать приусадебный участок, мать нанимала сельских женщин, которые всегда собирались в это время года небольшими группами при входе на рынок. Немногословные, худые, босые в поношенных одеждах, они всегда вызывали у мальчика жалость. Все, происходящее в доме, свидетельствовало о том, что дядя Ваня считает себя временным его обитателем.
Костей, ни как личностью, ни как учеником никто не занимался. Но учился он хорошо. Ему нравилось ходить в школу, делать уроки и получать оценки. Много читал, только, по своей очень уж большой наивности, верил всему написанному в газетах и книгах. Даже читая сказки, и зная наперед, обо всей нереальности изложенного, все равно искал в них зерна правды. И очень близко принимал к сердцу проблемы книжных героев. Как-то, согласно школьной программе, мальчик начал учить басню Крылова «Стрекоза и Муравей». И он так был расстроен судьбой «попрыгуньи», что чуть не рыдал над книгой. Дядя Алексей, увидев муки горе-ученика, заверил его, что басня имеет продолжение, согласно которому несчастное насекомое не замерзло на снегу. Его приютил кролик, и благодарная Стрекоза связала за это спасителю теплый свитер. Наивность парня со временем, конечно, улетучивалась, но очень медленно, не пропорционально возрасту.
Жизнь в стране после голодного сорок седьмого года начала понемногу налаживаться. Каждого первого апреля проходило снижение цен на товары всеобщего потребления, и Сталин в глазах народа все больше становился божеством. Костя не был исключением. Хвалебные оды учителей, многочисленных плакатов и средств массовой информации не пропали даром. И когда умер Иосиф Виссарионович, он искренне плакал вместе с преподавателями и одноклассниками школы.
После траурного митинга в тот день Костя пошел поделиться всенародным горем с бабушкой и дедушкой. Марьи Ивановны не было дома, а слова Павла Даниловича поразили его как гром среди ясного неба:
– Давай, внучок, выпьем на радостях. Очень уж паскудного человека черт прибрал к своим рукам. Туда ему и дорога. Как только сам попаду в ад, буду помогать нечистой силе, глумиться над извергом.
– Он же гений! – Изумился мальчик. – Все говорят: другого такого скоро не будет!
– И, слава Богу!
– А как же народ узнает, куда дальше ему идти в своем развитии?
– Были бы люди, а поводыри найдутся.
Следующий, кого навестил Костя, был дядя Егор. Бывший фронтовик сидел за столом, подперев голову руками. Из глаз его, как горох, сыпались слезы.
– Давай, племянничек, выпьем с горя, – предложил он. – Такие люди, как Сталин, рождаются раз в тысячелетие. Сделать нищую страну сильной и богатой, выиграть самую жестокую войну в истории человечества сможет далеко не каждый. Его имя воодушевляло всех нас в самые тяжелые минуты жизни, – и мы выстояли.
От дяди Егора Костя зашел к его брату, Алексею. Тот предложил отметить величайшее событие века: путешествие вампира в ад на вечное пребывание в котлах с кипящей человеческой кровью, пролитой им при жизни. Такое предложение обескуражило школьника. Оказывается, не все однозначно относятся к смерти правителя страны.
Когда Костя пришел домой пьяный, и не раздеваясь, в грязной обуви и не менее чистой одежде завалился в постель, Люся только мрачно покачала головой: «Яблоко от яблони далеко не падает. Какой отец, такой и сын».
VI
С некоторого времени Павел Данилович стал уходить из дому, за что родственники окрестили его «вторым Львом Толстым». Началось все с того, что старик, на неопределенный срок поселился в котельной городской бани. Все кочегары были ему лично знакомы, и проблем с устройством на ночлег не было. Ночью «квартирант» исполнял роль посыльного. Иначе говоря, бегал к самогонщице за самогоном. Кроме того, его иногда оставляли «караулить» котел, когда кому-нибудь из рабочих нужно было отлучиться.
Марья Ивановна отнеслась к исчезновению мужа спокойно. Женщина не предпринимала ни малейших попыток вернуть беглеца домой. Со стороны складывалось впечатление, словно два человека добросовестно отслужили, от начала до конца, отведенный небесами, им срок семейную жизнь, а умереть в конце службы не догадались. И теперь они не знали, что делать дальше. Когда Павел Данилович, после первого проникновения в народ, возвратился домой, никаких скандалов никто ему не устраивал. Марья Ивановна встретила мужа так, будто тот возвратился из магазина, куда она его посылала десять минут назад за солью.
Второй раз он ушел к знакомому сапожнику помощником и пробыл у него около года. Возможно, гость оставался бы на новом месте и дольше, если бы не обнаружил однажды, что приятель обманывает его при расчете за работу. О следующем месте пребывания Павле Даниловича родственники только догадывались. Но догадки свои никто из них не уточнял. Единственным человеком, который поинтересовался дорогами странствования у путешественника, был Костя.
– Дед, где ты скитался все это время?
– В деревне.
– Трактористом работал, что ли?
– Нет. Сапожничал.
– Самогон там был?
– Хоть залейся…
– Остался бы в таком шикарном месте навсегда.
– Сгореть можно.
– А почему ты все время куда-то убегаешь?
– Одиночества хочется.
– Тю! Сколько в книгах читаю, там люди, наоборот, на старости лет боятся оставаться один на один с окружающим миром. Или писатели врут?
– Состаришься, тогда узнаешь – как люди осточертевают.
Последний раз старик вообще не известно где пропадал. Каждый из родственников имел свои предположения на данный счет, но возникшие у них догадки никто не уточнял. Только были все хорошо осведомлены, что заходил он перед смертью к дочери.
– Люська, дай червонец! – потребовал тогда блудный папаша без всяких предварительных переговоров.
– Зачем? – заартачилась взрослое чадо.
– Похмелиться нужно.
– На водку не дам! На масло дам, на водку не дам!
– Я, туды его в пень через колоду, чахоточный, что ли, чтоб масло жрать? Здохну, – венка не купишь, сэкономишь свою чертовую десятку тогда.
На шумный разговор вышел Обухевич. Он, ни слова не говоря, ткнул гостю три червонца в руку, и тот ушел.
– Ванечка, он же их пропьет! – взмолилась женщина.
– Я еще не слышал, чтоб люди так вдохновенно просили на опохмелку.
– За стакан водки пьяницы всего наговорят.
– Не скажи. Он так тебя умолял, словно чувствовал, что последний раз в жизни пить будет.
- Боюсь, что еще не один последний раз в его жизни произойдет.
Павла Даниловича в тот день нашли знакомые в парке под елью. На дворе стоял декабрь месяц. Когда люди принесли его домой, он уже бредил.
Врач, приехавший по вызову, определил у больного воспаление легких и назначил лечение. Направлять своего пациента в больницу он не захотел. Проболел старик всего несколько дней. За час до смерти у него появилось, если так можно выразиться, полусознание: говорить и ощущать окружающий мир умирающий мог, в то же время, реальность он воспринимал в очень искаженном виде.
– Пошли, Марьянушка, на Владимирскую Горку. Там есть большая яма. Мы туда опустимся, и нам будет хорошо-хорошо, – еле слышным голосом Павел Данилович предложил Марье Ивановне.
– Идем, – согласилась супруга. Она знала, что угасающий мужчина никуда уже не пойдет, но возражать не стала.
– Сейчас отдохну.
Тот отдых был последним. На поминки умершего мужа вдова пригласила всех его бывших знакомых. Подол еще не видел такого массового собрания пьяниц. Небритые, в немодных помятых одеждах, некоторые с кристалликами соли на ширинках штанов – все они вместе представляли собой красочное зрелище, которое не каждому дано увидеть.
Марья Ивановна похоронила Павла Даниловича на городском кладбище, документально оформив при этом участок на два места. Уходить в никуда одной - старуха боялась.
К мужу на погост вдова приходила каждое воскресенье. Прибрав могилку, она обычно садилась на лавочку возле ближайшего чужого захоронения (возле «своего» таковой не имелось), и часами молча о чем-то рассуждала. И так было до тех пор, пока ей не приснился сон: словно покойник наведался домой и обругал ее всеми плохими словами, которые только знал. А закончил свою брань он так:
– Если, стерва, ты ко мне приходишь, то сядь рядом кучей навоза и не тыняйся по чужим закоулкам.
В тот же день перепуганная женщина попросила соседа, алкоголика Степу, по прозвищу Капыздо, за бутылку водки сделать и установить там, где она укажет лавку. Сосед сразу же согласился выполнить заказ. Не мудрствуя лукаво, он выдрал две доски из забора ближайшего двора и соорудил предмет, на который с подстраховкой мог бы еще кто-то сесть, но нужного слова для названия его изделия подобрать было невозможно. Наутро следующего дня к вечному пристанищу Павла Даниловича отправились вдова с лопатой и «мастеровой» Капыздо с "творением", которое все время почему-то рассыпалось в руках.
– Лавка хоть не расползется, после того, как я сяду на нее? – С тревогой в голосе поинтересовалась заказчица изделия у деревянных дел мастера.
– Она слона выдержит! – небрежно бросая слова через губу, заверил ее плотник-самоучка, обдав при этом спутницу таким крепким перегаром, что у той застопорилось дыхание.
Когда стойки «чудотворения» пьяницы закопали в землю, устойчиво стоять они почему-то отказывались.
– Слабовато я доски скрепил, – горестно вздохнул Копыздо. – Сегодня обязательно забегу к Шуньке Подтыкайло, одолжу длиннее гвозди и завтра с самого утра все сделаю как нельзя лучше, – заверил он расстроенную заказчицу.
Марья Ивановна отлично знала, что никто не захочет поправлять халтурно сделанной работы, но возмущаться не стала. Что с пьяницы возьмешь? Она расплатилась за услугу, и пошла на кладбищенскую свалку, собирать старые кирпичи, чтобы подложить их под хлипкое сооружение, состряпанное беспутным соседом.
Когда отец умер, Люся предложила Марье Ивановной переехать на жительство к ней, а освободившееся жилье сдавать квартирантам в аренду. Лишняя копейка еще никому не обрывала карманы. Каково же было удивление дочери, когда мать наотрез отказалась от столь разумного предложения.
– Я боюсь твоего Ивана, – ответила она. – Меня от одного его взгляда дрожь по телу пробирает. А ты хочешь, чтоб я испытывала ее ежедневно и ежечасно? Да и смерть моя не за горами. Куда уж тут копить деньги?
И действительно, умерла она вскоре после состоявшегося разговора. Но не своей смертью. Как-то под ней колыхнулось творение Копыздо, женщина резко отпрянула назад и ударилась виском о металлический выступ железной ограды, находящейся на соседней могиле. Смерть была мгновенной. Похоронили ее рядом с мужем.
– Не иначе, как батя мамку позвал к себе. Не зря ведь и скамейку-инвалида сделать, заставил, – подумала Люся вслух по дороге с кладбища домой.
– Зачем она ему там, если еще при жизни дед убегал от старухи? – возразил Костя.
– Не всякий, кто убегает от кого-то, не хочет видеть того, от кого убегает, – не согласилась со словами сына мать.
VII
С некоторого времени классы для учащихся стали совместными. До этого девочки и мальчики учились отдельно друг от друга, в разных школах. Так Костя снова повстречался с Дашей. Перед этим родители девушки получили квартиру в новом доме, построенном в том же районе, где проживал парень. Поэтому и стал один класс на несколько лет местом постоянного общения друзей детства. Только новые отношения старых знакомых сложились далеко не такими теплыми, как были раньше. Все у них не заладилось с первой же встречи. Тогда бывший заклинатель солнца бросился обнимать голубоглазую красавицу, какой стала маленькая полоскательница кукольных пеленок, но его пыл тут же остудили слова:
– Опомнись! На нас люди смотрят. Разве давно забытые игры в песочнице дают право на поцелуи?
Правила их дальнейшего сосуществования Даша в резкой форме очертила после одного, для нее очень неприятного, случая. Как-то парень и девушка ехали вместе в автобусе. И Костя нечаянно коснулся груди попутчицы. Какое-то непонятное чувство стыда и страха сразу овладело им. Молодой человек покраснел и опустил глаза в землю. На улице Даша заговорила первой:
– Запомни, мы с тобой всего лишь бывшие соседи одного двора. И больше ничего. С этого дня никаких совместных поездок, прогулок и каких-либо встреч. И не дай Бог, ты еще хоть раз позволишь себе распустить руки, у тебя появятся большие неприятности. Понял?
– Понял! – прошептал «совратитель» по велению транспортной давки, и, опустив голову, побрел домой.
Правило «Не распускать руки!» не касалось Толика Рябухи, их одноклассника. Юноша, лишенный надежды на близость с предметом своей симпатии, часто издали сопровождал его на свидание с Дашей. Умом он понимал, что подглядывать за кем бы то ни было не хорошо, но заставить себя не делать этого не мог.
Учебу Костя запустил основательно. Если раньше он числился одним из лучших учеников класса, то теперь случались даже переэкзаменовки. Дома парня за двойки никто не ругал, как и раньше никто не хвалил за пятерки, так что переживать ему на этот счет не приходилось. Мучили его внутренние, одному ему известные, проблемы. И размышления над ними очень изменили характер первопроходца любовных взаимоотношений. Он сделался менее разговорчивым и более эмоционально сдержанным. С его портфеля исчезли приключенческие романы, а появились там исторические повести и научные журналы. Стал невнимательным к замечаниям учителей и начал прогуливать уроки. Мог часами бродить по улицам города и, вдруг, ни с того, ни с сего, заплакать, но так, чтоб никто не видел.
Любовные игры Толика и Даши развивались настолько стремительно, что в девятом классе они стали любовниками, а в десятом девушка забеременела. Родителям любвеобильных учеников ничего не оставалось иного, как поближе познакомиться семьями и общими усилиями женить своих чад. На свадьбу счастливые ребята пригласили всех друзей, и Костю в том числе. Но он не пошел на чужой праздник, а по оргнабору уехал на стройки Донбасса.
Пиршество по поводу бракосочетания продолжалось двое суток. Пара, всем недоброжелателям на зависть, смотрелась красиво. Казалось, жених и невеста были созданы друг для друга. Гости постарше откровенно любовались ими, а парни и девчонки, мечтавшие о замужестве, тайно завидовали молодоженам. Все много пили, ели, пели, танцевали и дружно кричали «Горько!». Единственный же человек, которому, действительно, было горько, в это время копал лопатой котлован на территории Алчевского металлургического комбината. Зачислили новоявленного строителя бетонщиком в комплексную бригаду. Комплексной она называлась потому, что наряду с укладкой бетона, рабочие в ней занимались еще и земляными работами. Со временем Костя перешел в бригаду каменщиков. И в первом, и во втором случае труд был тяжелым. А из-за неумения рационально распоряжаться деньгами, приходилось иногда голодать или перебиваться несколькими кусочками хлеба, сворованными в столовой. На то время, во всех учреждениях общественного питания, хлеб свободно лежал на столах. В такие безденежные дни работать, вообще-то, можно было, только при транспортировке раствора тачкой, почему-то дрожали руки.
Незаметно пролетело лето. Не очень обильное и нерегулярное питание совместно со сквозняками на стройке сыграли злую шутку с добровольным беглецом, – он заболел воспалением легких. Когда в медпункт по месту работы зашел молодой рабочий весь в крови, обильно льющейся с носа, медсестра не на шутку испугалась, вызвала «скорую помощь» и попросила отвезти пациента в общежитие. Немного отлежавшись, Костя пошел в магазин купить что-нибудь покушать, но по дороге потерял сознание и упал. Кто-то из прохожих снова вызвал «скорую», и теперь его уже доставили в больницу.
По истечении нескольких недель лечения, когда врачи решили, что больной уже выздоровел, пациента выписали домой. Произошло это как раз в пятницу, а в воскресенье у него возникло желание сходить в туалет. Костя начал вспоминать, когда последний раз там был и не мог вспомнить.
– Что значит скудное больничное питание! – подумал парень и направился в грязное обветшалое строение общественного «опорожнения».
Там у него возникла проблема: организм настойчиво требовал немедленного облегчения, а облегчиться не получалось. Какая-то закупорка произошла в том месте, о котором не принято говорить в обществе, особенно во время еды. Боль в животе становилась все острей и острей, а помочь ему не представлялось возможным. Страдалец побежал в аптеку. Она оказалась закрытой. У нее был нерабочий день, как и у большинства организаций предприятий города. Вконец растерявшийся обладатель запора попробовал помочь себе пальцем. Но такая попытка не увенчалась успехом. Тогда, больной животом, молодой человек помчался на окраину поселка. Там находился небольшой, обычно малолюдный водоем в окружение колючего кустарника и непригодного для пляжа берега. Он сначала немного просто посидел в уже прохладной воде, а потом попытался в ней постоять вниз головой. Результат оказался нулевой. Тогда парень зашел в заросли, расположился на поваленном бревне и начал изо всех сил напрягаться. Темнело в глазах, боль разрывала тело и вот… о, блаженство! – все получилось.
Долго потом «мученик» отдыхал у озера, любуясь окружающей природой и ласковым осенним солнцем. Впервые, за период нескольких последних лет, он был счастлив.
Когда закончился срок пребывания Кости на Донбассе, он завербовался на стройки Казахстана в город Джезказган. Условия проживания и работы на новом месте оказались как две капли воды похожие на те, что он совсем еще недавно видел в Алчевске. Такая же организация труда, такая же зарплата, такие же общежития, такие же бутылка молока и булочка на обед и такой же перечень блюд в городской столовой. Только ландшафт там оказался несколько иной. На Донбассе степь каменистая с низкорослой пшеницей и терриконами, а в Казахстане равнина, весной, усыпанная тюльпанами.
На очередном месте обитания бродяга-строитель не до конца отработал свой срок, указанный в договоре со стройкой. Его призвали в армию.
В одном из строений подмосковного военного городка новобранцев помыли, подстригли и одели в военную форму. На душе у новобранца было сумрачно и грустно: предстояло три года сидеть за колючей проволокой, а он уже успел соскучиться по Киеву. Первое время, вновь прибывшие на воинскую службу ребята, находились два месяца на карантине в отдельном помещении. Там же, сразу, проводился с ними и курс молодого бойца. И только после этого их поселили в казарму части, где и должна была проходить дальнейшая служба. Тут, еще недавно беззаботные, свободные недавние школьники узнали разницу между «дедами» - старослужащими и «салагами» молодыми солдатами. Первые имели неофициальную власть и силу привести к «присяге» вторых. То есть, выпороть в туалете пряжками ремней. После ритуала приобщения в свой коллектив, «старики» прикрепили каждого из новобранцев к конкретному «хозяину», которому «салага» должен чистить обувь, подшивать подворотнички и исполнять другие мелкие услуги. Это морально угнетало очень. Как и постоянное чувство голода. Солдатские порции не были обильными, и первые дни в армии для всех делались тяжелыми еще и через это. Только, на почве вечного недоедания, мог возникнуть странный для постороннего человека спор между салагой из Костиной роты и поваром-дедом. Новобранец утверждал, что в состоянии за один присест «слопать десять порций шрапнели». Так солдаты величали перловую кашу. Главный распорядитель столовой вызвался предоставить бачок «с едой на десять рыл», но с одним условием, что всю, недоеденную кашу вместе с посудой, оденет на голову «кашеглоту». Условия спора были приняты. И вот, в присутствии всего личного состава подразделения главный герой зрелища начинает кушать. Его товарищи, с завистью наблюдая за всем происходящим, время от времени глотают слюнки: голову не долго помыть, зато «пожрать можно от пуза». История с поеданием каши закончилась тем, что на макушке, наконец-то насытившегося рядового первого года службы оказалась небольшая горстка перловки.
VIII
Когда пришло время демобилизоваться Костиному «хозяину», тот привел своего салагу к небольшому одноэтажному домику военного городка и, вышедшей из него, женщине сказал:
– Танька, я уезжаю. Вот, бери в свое пользование моего сменщика.
Хозяйка домика внимательно посмотрела на покрасневшего «сменщика» и спросила:
– Звать-то тебя как?
– Костя.
– Так вот, Костя, через день воскресенье. Придешь ко мне после завтрака. До самого отбоя никто тебя не хватится. Вот и нарубишь мне дровишек для баньки.
– А покормите?
– Если заслужишь.
Дровосек появился на рабочем месте в строго назначенное время. Владелица баньки вручила ему в руки топор и указала на кучу чурбанов, которые следовало переработать на поленья. Через два часа «начальница» по заготовке дров пришла посмотреть на результаты усилий своего подчиненного.
– Молодец, – похвалила она работника. – На похлебку заработал. А сейчас давай покажу, где сложить результаты твоего творчества, и с как растопить баньку.
Костя справился и с новым заданием. После этого Таня позвала его в предбанник и скомандовала:
– Раздевайся, пойдем, помоемся.
И с этими словами сразу же начала снимать с себя платье. Костя тоже принялся за свою одежду, но делал все бестолково и как-то сковано, не отрывая взгляда с трещин на полу. А когда он поднял голову и увидел обнаженную хозяйку дома, начал дрожать, как осиновый лист. Женщина удивленно посмотрела на «бравого» солдата и поинтересовалась:
– Ты что, никогда голой бабы не видел?
– Нет.
– Ну, это дело поправимое.
Таня подсела к дрожащему парню, обняла его и притиснула к себе, а когда он успокоился, за руку отвела его в парную. С того дня Костя стал называть Таню «крестной мамой». И потому, что была немного старше, и потому, что сделала его мужчиной. Теперь все свободное время он проводил у нее. Иногда приходил и после отбоя, то есть в то время, когда солдаты обязаны были, по уставу воинской службы, спать. Жизнь в армии даже стала нравиться Косте. Но, вдруг, его, в составе группы сослуживцев, откомандировали в школу шоферов. Парень пришел проститься с «крестной».
– Отправляют меня на шесть месяцев осваивать специальность водителя ракетовоза, – сообщил он ей.
– Печально. Я к тебе уже успела привязаться. А далеко ли твое учебное заведение отсюда?
– Не близко. В Литве. Есть там город Пренай. Не слышала ли, случайно?
– Откуда у меня такие знания? Что ж, милости просим через полгода назад, если за это время не забудешь свою «мамку».
– Не забуду.
Молодые люди расцеловались на прощание.
Первое время Костя с неподдельным интересом отнесся к занятиям в автошколе. Он так увлекся изучением материальной части автомобилей, что придумал способ, как заставить задние колеса транспорта крутиться, при необходимости, вместе в одну сторону. Обычно они вращаются независимо друг от друга, и поэтому на скользкой дороге движение всех машин становится непредсказуемым. Для устранения такого своевольства техники, по мнению парня, следовало отдельные стержни, на которых крепятся колеса, соединять с помощью рычага в единое целое. Свои соображения, по повод изменений в управлении транспортом, новоявленный изобретатель изложил в письме, которое отослал на Горьковский автомобильный завод.
Через месяц оттуда пришел ответ. В нем разъяснялось: под руками и ногами шофера много разных педалей и ручек, и появление еще одного рычага управления лишь «увеличит влияние человеческого фактора на дорожно-транспортные происшествия». К этому времени Костя уже охладел к учебе, и ответ заводчан только усилил его отвращение к «четырехколесным механическим тачкам». Ненависть к своей будущей профессии увеличивалась с нарастающей энергией. И вскоре одна только мысль, что ему придется сидеть за «баранкой» ракетовоза, доводила будущего шофера до полного психического расстройства.
Документ на управление грузовым автотранспортом Костя получил, но выбросил его в окно вагона, по дороге следования к постоянному месту службы. Так бесславно закончилась солдатская командировка одного из рядовых Советской Армии.
По прибытии в часть командированный доложил командиру автороты, что его документы на управление транспортом утеряны. Капитан Федоров, выслушав печальное сообщение подчиненного, доложил о чрезвычайном происшествии по инстанции – командиру части, полковнику Кравцову. А тот сразу же распорядился создать отделение из двух человек, в состав которого включить сержанта Быкова и рядового Костю. Как попал Быков в автороту – навсегда останется неразгаданной тайной бюрократических проделок армейских штабов. Выпускник школы сержантов строительного батальона не имел, а главное, и не хотел иметь никаких контактов с автомобилями. В части новое подразделение прозвали «спецподразделением топора и лопаты». «Особая воинская единица» выполняла работы по строительству и ремонту дорог, зданий и сооружений. Иногда, когда того требовал увеличивающийся объем работ, личный состав отделения возрастал временно за счет провинившихся военнослужащих.
Только у Кости появилась свободная минута, он тут же отправился к Тане. Возле ее дома он увидел неизвестного солдата, копающего землю. Гость в нерешительности остановился, не зная, что ему делать в сложившейся ситуации: то ли молча вернуться в казарму, то ли, словно ничего не произошло, идти дальше. И тут он услышал голос «мамки»:
– Ты куда это улепетываешь? – Она стояла чуть в сторонке и внимательно наблюдала за действиями «сынульки».
– Боюсь быть помехой в чужих взаимоотношениях.
– Ай-яй-яй! Какое джентльменство!
– Ну…, – замялся Костя.
– Тебе не нравится присутствие посторонних лиц мужского пола в моем окружении?
– Просто, приятней не видеть таковых.
– Ты ж мужик! Почему не прогонишь конкурента?
– Я не агрессивный мужик.
– Да-а-а, знать не очень я тебе запала в душу, если и постоять за свою любовь не хочешь.
После этих слов женщина обернулась к парню с лопатой и крикнула:
– Леня, вы свободны. Спасибо за работу. Я позвоню старшине, чтоб вас поощрили.
Уже лежа в постели, Татьяна попросила:
– А ну, покажи свой автомобильный диплом.
– Я его выбросил.
– Как это?
– Мне так опротивело шоферское дело за короткий срок знакомства с ним, что решил не мучить ни себя, ни машину.
– Люди деньги и время тратят, лишь бы получить «права». А тебе они даром даются, – и ты носом крутишь! Впервые вижу человека, которому не нужны документы на вождение транспортом.
– Что же делать, если не лежит у меня душа к железякам разным?
– А к чему лежит?
– Не знаю. Слушай, тебе действительно нравится, чтоб всякие солдатики ходили сюда?
– Еще один такой вопрос, и я тебя прогоню.
– Извини. Дурацкий вопрос, конечно.
– Не дурацкий, а хамский. Хотя…, как ни крути, ты все равно его должен был задать. Если не в такой, то в другой форме. Ради Бога, не нужны мне проходящие люди. Мне мужа хочется иметь, семью, детей. Да вот не получается. Что ж, коль напросился – выслушай невеселую историю. Была у одной девочки любовь к молоденькому сержантику. Думала доверчивая душа, что отношения у нее с парнем искренние, навсегда, до гроба. Ходила, дурочка, радостная с ним по городку и целовалась у всех на виду. А когда закончилась у милого служба, уехал он домой, клятвенно заверив, что телеграммой вызовет к себе. Да некрепким оказалось у любимого слово. Никакой весточки от него не последовало. С тех пор и существует слава обо мне как о даме гулящей. А бороться с мнением окружающих людей – дело бесполезное. Ты не всему, что видишь и слышишь, придавай значение. Того солдатика, что сегодня землю рыл, прислал ко мне бывший друг моего отца, капитан Павлов. С тобой же у меня все случилось.., понравился ты мне, одним словом.
– А почему капитан Павлов бывший друг твоего отца, а не настоящий?
– Мои родители погибли в автокатастрофе. – немного помолчав, Таня стала размышлять вслух. – Уезжать мне нужно отсюда поскорей, а я все никак не решусь. Не будет мне тут счастья.
В дальнейшем Костя больше не расспрашивал «мамку» о ее любовных приключениях.
– Нужно раньше самому определиться в жизни, – сделал сам себе выговор «сынок». – А только потом лезть в душу другому человеку.
Когда Костя был на третьем году службы, в армии стали функционировать подготовительные курсы для желающих поступать в высшие учебные заведения. Там могли заниматься только старослужащие солдаты, не имеющие взысканий. Сержант Быков и его подчиненный в то время строили гаражи полковнику Кравцову и капитану Федорову, поэтому не могли не быть на хорошем счету.
Вольготная жизнь была у служащих «спецподразделения топора и лопаты». Ни отбоя, ни подъема, ни нарядов, ни строевой подготовки. С утра уходили на стройку, потом на занятия. А дальше каждый ночевал у своей женщины. Первое время Костя считал, что его командир «холостяк». Но вскоре убедился в обратном. Однажды, после обеда, они в библиотеке подбирали, нужную им для занятий, литературу. Помимо солдата и сержанта в зале для читателей были офицерские жены и их дети. Вдруг один маленький мальчик подошел к Быкову и пролепетал:
– Дядя, приходите сегодня. Наш папа снова уехал в командировку.
Женщины сдержанно захихикали: «Какой непосредственный ребенок» – защебетали они затем дружно в один голос.
До Кости только минуты где-то через три дошел смысл детских слов.
– Гы-гы! – «заржал» он.
– Тихо! – непосредственный начальник Кости ткнул ему кулак под нос. – Только трепанешь кому, упеку на гауптвахту!
Естественно, никто никому ничего говорить не собирался, а намек на гауптвахту был не более чем шуткой. Ведь «нестандартное» отделение находилось за пределами интересов и проблем, как офицерского состава, так и казармы. И приятное, а может и не очень, приключение с незнакомой женщиной одного солдатика мало кого интересовало.
За своей частью Костя наблюдал, словно со стороны. Его поражало то, что наиболее униженные люди на первом году службы, став «дедами», становились отвратительными отморозками. Не менее любопытно было видеть, как солдаты бегали в самоволку, как прятались от начальства в самых невероятных местах, и как пили одеколон. С распитием косметики доблестными воинами Советской Армии вообще однажды смешная история приключилась. Как-то специалисты «топора и лопаты» ремонтировали двери в аптеке. Мимо них раз за разом проносились их сослуживцы. И тут в помещение медучреждения зашел капитан Федоров за таблетками от головной боли. К нему обратилась продавщица с вопросом:
– Что это ваши подчиненные все время бегают за «Тройным» одеколоном?
– Пьют они его.
– Как пьют? – искренне удивилась женщина.
–Наливают в кружку, потом вливают в рот и запивают водой.
– Так я его им продавать не стану! Разве можно такой гадостью убивать еще не окрепший организм ребят?
– Не продавайте, – равнодушно ответил ротный. По всему было видно, что ему до чертиков надоели все его, подотчетные ему, защитники Родины, вместе с их пристрастью к благоухающей жидкости.
Только капитан Федоров вышел на улицу, как тут же, словно из-под земли, вынырнула фигура младшего сержанта второго года службы.
– Мне два флакона «Тройного» одеколона, – протягивая деньги в окошко кассы небрежным движением руки, потребовал он.
–Командованием гарнизона запрещено продавать его рядовому и сержантскому составу, – твердо заявила аптекарша.
– А как же бриться?
– Не знаю.
– А одеколон «Сирень» вам не запрещали отпускать?
– Нет.
– Тогда дайте такого две штуки.
Отоварившись, радостный покупатель побежал «бриться» за угол здания.
В июле месяце Костя с Быковым расстались. Сержант поехал поступать учиться к себе на родину, в город Саратов, а его подчиненный подал документы в Московский университет на физический факультет. Куда-то далеко не было смысла ехать. После занятий он мог на электричке регулярно приезжать к Татьяне, которая с энтузиазмом восприняла желание «сынка» получить высшее образование.
Сдавал Костя пять экзаменов, получил три четверки и две тройки, но по конкурсу прошел. Первый год учебы пролетел незаметно. А на втором году все началось как-то вопреки разуму. У него почему-то появилось отвращение к физике, и стала интересовать история Коммунистической партии Советского Союза. Второкурсник стал с увлечением изучать все съезды, биографии революционеров и совсем забросил основную учебу. Появились двойки. И несостоявшийся физик понял: исправить их он никогда уже не сможет.
– Буду бросать университет, – заявил студент однажды своей подруге.
– Разве так можно? – Удивилась она. – Если начал какое-то дело, то доводи его уже до конца.
– Мне не интересно то, чем я занимаюсь.
– А чем ты хочешь заниматься?
– Я бы историю Октябрьской революции с удовольствием изучал.
– Поменяй факультет
– Чтоб его поменять, нужно в партию сначала вступить.
– Вступай, раз нужно!
– Не могу. Много там лжи и притворства.
– Тьфу! И что же ты собираешься дальше делать?
– Поеду домой. Соскучился что-то я по родным местам.
– Тебя там кто-то ждет?
– Нет.
– Так оставайся тут. Устраивайся на сверхсрочную службу. Друзья моего отца тебе в этом помогут.
– Терпеть не могу армию. По-моему, глупей организацию придумать тяжело. От одной только мысли, что с утра до вечера нужно кому-то честь отдавать, меня в дрожь бросает. Знаешь, как ротный оценил мою службу?
– Как?
– Если бы по уставу можно было не присваивать солдатам высокое звание «рядовой», вы бы остались без погон.
– Почему ты не хочешь просто жить, не обращая внимания на разные там слова командиров и отдавания чести?
– Дело не в том. Меня угнетает армейская обстановка. К примеру, у тебя лягушки вызывают отвращение?
- Да.
- И представь себе на минуту, что тебе предложили хорошо оплачиваемую работу – перекладывать с места на место эту гадость. Ты бы согласилась так трудиться?
– Все ясно. Мне снова не повезло с мужчиной. И почему я такая невезучая?
– Зачем так говоришь?
– Когда видишь, что твой милый мыслями далек от тебя, и его уже ничем не удержать, – по-другому не скажешь. Да, жаль! Очень жаль!
– Чего жаль?
–Жаль, что годы стоят между нами и тень кого-то другого, присутствовавшего при первом знакомстве, которую ты никогда не сможешь переступить.
– Не хватало еще теней бояться.
– Не скажи. Тень содеянного, зримей и страшней самого деяния.
В плацкартном вагоне поезда Москва – Киев Костя меньше всего думал о разлуке с Таней. Мысли его кружились вокруг личности очередного, после Сталина, правителя Советского Союза. Несколько дней назад его убрали с политической арены бывшие соратники, в результате бескровного государственного переворота. Поразило Костю не то, что кого-то отстранили от руководства страной его лучшие друзья. К тому времени он прочел уже много книг на исторические темы и знал: такое происходит везде, всегда и со всеми власть держащими. Коварство друзей в политике – их неотъемлемая черта характера. Сталин, перед тем, как уничтожить Бухарина, своего лучшего друга, стоявшего на его пути, привселюдно говорил его недругам: «Вы крови хотите Бухарчика? Мы вам его на расправу не дадим». Пугало парня другое. За несколько месяцев перед отправкой первого лица на пенсию в стране возникла нехватка пшеницы. Исходя из «создавшегося положения», хлебозаводы стали выпускать продукцию с добавками кукурузы, ячменя, овса и гороха. Но только диктатор ушел в политическое небытие, на полках магазинов сразу же появился хлеб без всяких примесей.
– Кому и как удалось организовать в пределах всей огромнейшей империи комедию с зерном? – размышлял Костя. – Какие круги общества участвовали в авантюре, и почему им это было выгодно? Вот бы разобраться в случившемся! Ведь, если в государстве возможные подобные сомнительные дела, то оно всего лишь колосс на глиняных ногах, который может рухнуть в любой момент.
И еще одна мысль настойчиво лезла в голову. Отправленный в отставку правитель сделал очень много хорошего для граждан своей страны. За одно только то, что он организовал в Советском Союзе массовое жилищное строительство, люди должны быть ему бесконечно благодарны. В одном из редких писем мать сообщала, что в Киеве дома растут, как грибы, и его дяди получили бесплатно хорошие квартиры. Но в то же время этот руководитель был вдохновителем таких решений, от которых людям приходилось не очень сладко. И невольно напрашивался вывод: одному человеку нельзя доверять неограниченную власть. Потому что ошибки, вполне естественные и никому не вредящие, простого смертного у бесконтрольного главы государства превращаются в маленькие и большие трагедии.
Костя переживет еще многих диктаторов «развитого социализма» и будет свидетелем «издержек производства» в деятельности сильных мира сего. Один из них постоянно требовал от Верховного Совета наград и получил более сотни орденов и медалей, став при этом четырежды «Героем Советского Союза». Другой создал «летучие отряды», которые шастали по театрам, кинотеатрам и кафе, интересуясь у посетителей общественных заведений, почему они не на работе? Третий начал борьбу с алкоголизмом, и все желающие выпить простаивали часами в очередях за «дозой на похмелье». От всего пережитого, мнение Кости, сформировавшееся ранее, переросло в твердое убеждение: нормальным людям абсолютная власть не нужна.
IX
После того, как Обухевич перебрался жить к Люсе, ему чертовски не везло. Все началось с того, что он остался без, спрятанных еще до войны, денег после Сталинской реформы тысяча девятьсот сорок седьмого года. Потом чуть не погиб при нападении на инкассатора, и пришлось почти год залечивать раны. Полным провалом закончилась и поездка во Львов с дрожжами. Правда, он наладил производство гипсовых барельефов, и реализация их приносила определенный доход, к сожалению, это были не те «бабки», которые привык держать в руках человек, жаждущий обогатиться. Чувствовать крупные купюры в своих ладонях – было его слабостью. К ним у бывшего бандита было особое, трепетное отношение. Но и, заработанные своим трудом, копейки он, тоже, очень уважал. Поэтому не пил, не курил, и женщин дорогими подарками не баловал. В азартные игры тоже не играл. И не потому, что при Советской власти отсутствовали различного рода казино. Среди уголовников, карточная игра была очень распространена. Там часто густо водились большие деньги, и азарт зашкаливал далеко за разумные пределы. Бывали случаи, когда, полностью «спустивший» все свои деньги, тот или иной зарвавшийся игрок с криминального мира ставил на кон чужую жизнь. То есть, в случае очередного проигрыша, он был обязан убить первого попавшегося прохожего, хорошо зная при этом, что его авантюра может закончиться расстрелом. Иван не переносил неопределенности в жизни, и все, появившиеся у него, рубли он вкладывал в государственные трехпроцентные облигации. И не ошибся в своих расчетах. Один из главных выигрышей, однажды, таки достался ему.
Бумажки с гербами и вождями Обухевич мог часами перебирать пальцами или рассматривать на свет. Люсе ежедневно он выдавал ровно столько, сколько было необходимо для покупки самых необходимых продуктов питания. На икру, бананы, ананасы или сладости - финансирование отсутствовало. Из одежды покупалось только то, что должно было заменить тряпье, пришедшее в негодность. Костя, например, носил все время только дешевые ботинки и штопаные штаны. Воспитанный с детства жить скромно, он до самой старости оставался неприхотливым в быту. Однажды его и Люсю отчим пригласил пообедать в ресторане. После содеянного «подвига» глава семьи несколько месяцев ни с кем не разговаривал – так он переживал о бестолково растранжиренных сбережениях. Это было первое и последнее знакомство в жизни парня со столовой для обеспеченных слоев населения.
Своей тайной мечте, поселиться в Крыму и наладить там притон для избранных мира сего, Обухевич никогда не изменял. Он понимал всю сложность реализации собственных планов, но отказываться от них не собирался. Сначала, как он думал, нужно купить дом с земельным участком на южном морском берегу. Потом наладить контакты с местной властью, чтоб сделать ее представителей своими клиентами. Ну и, само собой понятно, должны быть созданы такие условия отдыха, где морали делать нечего.
– Все люди, по своей сути, одинаково развратные существа. Только не всем удается отпустить душу на волю. И в этом, за деньги, конечно, им нужно помочь. – считал потенциальный творец новых форм свободного времяпрепровождения граждан в стране победившего социализма.
А для того, чтоб что-то начать, необходимо сначала как-то «легализоваться». Иными словами, иметь на руках настоящие документы. После смерти Сталина, контроль над людьми со стороны власти существенно уменьшился, и Иван, для начала, решил устроиться на работу. Только не на государственный завод, а в кооператив. Существовали в Советском Союзе одно время такие себе «промышленные колхозы».
Поменяв образ жизни, Обухевич перестал делать трудоемкие барельефы, а принялся рисовать картины. Изготовлял он их двух видов: дешевые и дорогие. Дешевые штамповались под шаблон и обрамлялись обыкновенными планками. Дорогие были высококлассными копиями творений русских и иностранных художников. Рамы для них изготавливались из багета. Первых он делал наспех по дюжине в неделю, а над вторыми трудился месяцами.
Бывало, что кто-то из соседей или родственников, увидев чудесный пейзаж, искренне им восхищались. Тогда, польщенный вниманием, мастер дарил свой труд ценителю искусства бесплатно. Но, проходило время, и к новому хозяину картины наведывался даритель. Он сначала внимательно рассматривал полотно, а после, «искренне сокрушаясь», сообщал, что краски на нем поблекли, и требуется небольшая реставрация. Взятый на ремонт холст никогда не возвращался на свое место.
Идти на работу Обухевичу было недалеко. Но, иногда, возвращаясь домой, он выбирал окольные дороги: Минуя рощицу с родником, через переезд на железной дороге, мимо небольшого озера и запущенного парка. Во время таких странствий «путешественник» мог любоваться всем, что видел вокруг себя. Искра художника в его душе никогда не угасала. Он не единожды давал себе слово прийти порисовать на природе. Делать очень хорошие копии чужих работ и самостоятельно воплотить в картине увиденное что-то – разные, по сути своей, занятия. Собственное творчество - более трудоемкая, и не всегда хорошо оплачиваемая работа. Поэтому создание творения, со своей подписью, Обухевич каждый раз откладывал на более «благоприятное» время.
Была еще одна причина, по которой Иван иногда не торопился вечером к семенному очагу. На переезде очень уж обворожительная дамочка работала. Задерживался он возле нее не только потому, что хотел потрогать высокую, тугую грудь, не такую, как у Люси, но и с целью покрепче приручить ее к себе. В осуществлении его заветных планов, лучшую помощницу и придумать было тяжело. Очень уж смело и бесцеремонно вела она себя с мужчинами.
Естественно, Марии, так звали женщину, он не говорил, что видит в ней возможную наживку для будущих клиентов. Ей он нашептывал на твердом служебном диване о счастливой жизни на юге страны, которая их там вскоре ожидает. И рассказывал о большой сумме денег, выигранной по облигации. «Королева переезда» не возражала против «райского прозябания» в Крыму с приятным во всех отношениях мужчиной. Молоденькой вдовушке (так распорядилась жизнь) было не уютно одной в окружении безмолвных рельс шлагбаума и шпал.
Иван уже назначил любовнице день, когда они должны были вылететь на самолете в Симферополь, но за неделю до вылета сталось непредвиденное событие, перечеркнувшее затеянное мероприятие. Все его финансы сгорели. Счастливый владелец выигрыша по трехпроцентной государственной облигации хранил всю свою наличность в специально оборудованной пустоте стропилины сарая. В тот злополучный вечер Люся, со свечой в руках, наведалась в подсобное строение в поисках, затерявшегося где-то топора. Там лежали неубранные древесные стружки, банки из-под краски, бутылки из-под различных растворителей и всякий другой хлам. Все это вспыхнуло в мгновение ока. «Поджигательница» сразу растерялась, а когда пришла в себя, и позвала на помощь мужа, – было уже поздно. Сухие деревянные конструкции пылали с таким треском, что искры разлетались на десятки метров вокруг. Обухевич стоял возле дома и молча наблюдал за беспощадной стихией огня. На лице его не дрогнул ни один мускул. Он даже пожарников не вызывал. За него это сделали соседи. Жизнь сумела научить Ивана встречать удары судьбы без суеты, истерик и слез. Сбежавшихся на пожар людей поразило спокойствие хозяина пострадавшего имущества. И по поселку поползли слухи о том, что поджог совершил он сам, пытаясь тем самым, отомстить за что-то супруге.
Люся заметила, что с началом трудовой деятельности Иван очень изменился. Жизненный опыт подсказывал ей: все дело в другой женщине. И вот однажды, когда ее благоверный в очередной раз в воскресенье отправился «поправлять производственные дела», она пошла к нему на работу, чтоб развеять или подтвердить свои сомнения. Проходная предприятия оказалась запертой. Женщина постучала ногой в железную дверь. Через минуту она открылась, и к посетительнице вышла пожилая охранница.
– Вам кого? – Поинтересовалась она.
– Сегодня тут кто-нибудь работает?
– С чего это вдруг? Сегодня ж не рабочий день!
– А вы Обухевича, случайно, не знаете?
– Это тот, который недавно выиграл много денег?
Люся на мгновение потеряла дар речи, но потом взяла себя в руки, и как ни в чем не бывало, продолжила разговор:
– Да, он. Мне сказали, что его бригада сегодня трудится.
– Соврали. На нашей территории сейчас никого нет. Если кто-то где-то и трудится, то только не здесь.
– Придется завтра прийти.
– Вам виднее.
Люся, возвратившись домой, долго одна сидела на кухне, молча, глотая слезы. В тот день она твердо решила, что будет рожать от обидчика. Одним из условий их совместной жизни было - не иметь общих детей. Чувства у Люси к своему сожителю были очень сложными. Любовь и ненависть, восхищение и страх, гордость и презрение, боязнь обидеть и нежелание делиться своими мыслями – все слилось в единый клубок. Повседневная скупость и недомолвки при общении, живущего рядом, человека не могли способствовать единению двух душ. Особенно же женщину раздражали совместные походы куда-либо. Ее напарник всегда широким шагом двигался впереди, а ей приходилось семенить далеко позади. Складывалось впечатление, что мужчина стесняется спутницы.
Но в то же время Люся знала, что если ей понадобится защита от кого бы то ни было, она может на нее надеяться. Как-то «парочка» проносилась мимо группы выпивших парней, и один из них подставил женщине ногу. Неуклюжая фигура, грохнувшейся назем, прохожей вызвала всеобщий хохот. Оглянувшись на женский вопль, Обухевич сразу все понял. Подбежав к «весельчакам», он молниеносным движением рук и ног уложил всех их на землю и потыкал каждому из них в лицо носком своего ботинка. Драться Ваня умел.
Прошло полгода после того, как Люся удостоверилась в предательстве любимого человека, и как-то за обедом сообщила «иуде», что беременна, а делать аборт уже поздно. В порыве гнева мужчина чуть не задавил мать своего будущего ребенка. Возмущению его не было предела. Бедная женщина уже мысленно попрощалась с жизнью. Но убийство не произошло. Обманутый сожитель, немного поостыв, начал собирать вещи. У него
Со всем своим гардеробом беглец предстал перед Марией, но та неожиданно отказалась его принять к себе:
– Во-первых, ты – обманщик. Мы собирались, кажется, в теплые края, а оказалось, что только слова у тебя теплые.
– Крым от нас никуда не денется, – стал успокаивать строптивую подругу отвергнутый любовник. – Случилось непредвиденное обстоятельство – сгорели деньги. Но через год, а то и раньше, они снова появятся у нас. А что - во-вторых?
– Во-вторых, очень уж ты неуравновешенный парень. С тобой приятно задними ногами подрыгать в будке на переезде, а жить вместе никак не хочется.
- И в чем же выражается моя неуравновешенность?
– А ты не знаешь? За одну невинную шутку у меня уже месяц стоит звон в голове от твоего кулака.
– Залезть рукой в штаны, по-моему, не невинная шутка. Ну, согласись: так же делать нельзя.
– Может быть. Только не исключено, что я еще что-то не так сделаю, и ты меня снова начнешь трепать, как Тузик Мурку. Премного благодарна!
Все дальнейшие разговоры не дали требуемого результата, и Обухевич подумал:
– Вот черт! Придется на некоторое время назад возвращаться, потому что дура на рельсах непробиваемая, как шпала под ее ногами.
Люся встретила Ивана молча. И на его слова: «Я с месяц у тебя еще побуду, пока подыщу квартиру» промолчала. А про себя подумала:
– Любовница, наверно, не приняла. Чтоб переспать - желающие всегда найдутся, а жрать варить и стирать – не очень разгонишься на таких дур.
Пока Иван мучился в поисках очередного места жительства, Люся родила мальчика. Папаша, неожиданно для всех, прикипел к ребенку душой, хоть перед этим, как мог, противился его появлению на белый свет. И с каждым днем привязанность к малышу становилась все сильней и сильней. Дошло до того, что счастливый отец предложил матери узаконить их совместное проживание. А потом взялся менять свое имя в паспорте с Ивана на Сергея. Чтоб их сынишка Андрей был не вульгарным Ивановичем, а интеллигентным Сергеевичем. С тех пор все, знающие Обухевича, в разговорах между собой стали называть его Ваня-Сережа. Изменился в повседневной жизни новоявленный родитель очень. На заводе (с некоторых пор все артели преобразовали в государственные предприятия. Советская власть неутомимо искореняла малейшие ростки частного предпринимательства) он стал бригадиром бригады строителей и тащил домой все, что только можно было. Используя ворованные материалы, Ваня-Сережа пристроил к дому три жилых помещения, кухню и ванную. Провел в дом газ, воду и канализацию, капитально отремонтировал крышу и чердак. Стены всех комнат украсил мозаикой и росписями. Во дворе появились качели, турник и разного рода тренажеры. В человеке появилось, неизвестно откуда возникшее, стремление создать райские условия жизни своему малышу.
Х
У родителей Даши возникла возможность подарить молодоженам частный дом. И они ею воспользовались, беспокоясь о благополучии дочери. Толик после женитьбы окончил курсы шоферов и стал работать водителем самосвала. Зарплата у него была по меркам того времени хорошей. Помимо нее имелся еще и никем не учтенный «приработок». Можно было изредка кого-то подвезти, продать «излишки» бензина или доставить по заказу частных лиц кое-какие грузы. Все это пополняло кошелек оборотистого парня, только не регулярно и не очень обильно. Основной же денежный поток шел к нему от продажи каменного угля. В то время газ был далеко не во всех домах, и твердое топливо пользовался спросом. Отпускали «коммерсанту» уголь на товарной железнодорожной станции два человека без каких-либо документов. А деньги за товар делился потом поровну между доставщиком и снабженцами, не признающими «бумажную волокиту». Конечно, Толик осознавал, что подобная деятельность чревата последствиями. Но больно уж не хотелось молодому мужу, чтоб его семья постоянно мучилась одними и тем же вопросом: как дожить до получки? Да и потом: все вокруг промышляют, - кто, чем может. А почему ему нельзя?
Помимо этого, Толик считал своим долгом организовать и бесплатную заготовку овощей на зиму. При Советской Власти, каждую осень транспортные предприятия, в приказном порядке, должны были выделять самосвалы для перевозки сельскохозяйственной продукции с колхозов и совхозов на кагаты и оптовые базы крупных населенных пунктов. При каждой ходке из деревни в город Толик вместе с другими водителями останавливался где-то в укромном месте и насыпал в кузов машины пять-шесть ведер песку. Потом он заезжал домой, сгружал несколько мешков перевозимой продукции. После столь нехитрой операции с песком, вес, доставляемого к месту назначения, груза соответствовал тому, который значился в документах.
Каждый день у Рябухи в кармане находилась солидная сумма денег. После работы он мог позволить себе зайти с ребятами в кафе и там часок-другой посидеть за кружкой пива. Разговор среди посетителей крутился чаще всего вокруг проблем на работе, реже обсуждались женщины и семейные дела. Однажды темой дня, а вернее, вечера, стал вопрос: изменяют ли им, мужикам, их бабы? Сначала команда, озабоченных моральным обликом своих жен, разделилась на две равные группы: на тех, кто доверял женам, и тех, кто нет. А потом посыпались рецепты, как не заполучить «рога». Кто-то предлагал постоянно следить за своей прекрасной половиной. Кто-то настойчиво рекомендовал создать вокруг своего «солнышка» ауру постоянного психологического воздействия, полностью исключающий любую измену. Прозвучал даже совет: всех стерв нужно элементарно щупать три раза на день. Такой способ – как не стать рогоносцем мог озвучить только пьяненький юморист-самоучка. Хотя… кто его знает… украинская земля, вообще-то полна режиссеров всяких мерзостных спектаклей. Со всей, проходившей в тот день, говорильни Толику запали в душу лишь слова пожилого шофера, и он решил следовать им в своей дельнейшей жизни:
– Только расписались, жене сразу же нужно «делать» ребенка. Потом, не откладывая в долгий ящик, второго. А за ним тут же третьего. Тогда стирки, пеленки, распашонки так обсядут подругу жизни, что ей будет не до любовных приключений.
Следуя принятому главой семьи к исполнению плану, в доме Рябух стали один за другим появляться дети. И все девочки. По ходу рождения их назвали: Вера, Надежда. Любовь. Для Толика было верхом блаженства, добравшись вечером, после работы, к желанному очагу, посадить на колени сопливую ораву, а жене на стол поставить бутылку хорошего марочного вина и кулек шоколадных конфет.
Часто, особенно по выходным, к ним наведывались соседи, родственники и просто знакомые. Тогда смех и громкие разговоры наполняли обитель хлебосольных хозяев. Муж и жена хорошо пели. Они знали много современных и старинных песен, и, опрокинув по две-три рюмки спиртного, с удовольствием начинали концерт. Все гости, когда впопад, когда не очень, присоединялись к ним. В пенатах Рябух воцарилась идиллия. Из Даши получилась энергичная любящая мать и душевная жена. Она успевала убирать дом, содержать в чистоте детей и мужа, производить необходимые покупки и вкусно готовить, встречать и провожать гостей и при этом быть активным участником застолья. Всегда приветливая, аккуратная, с чувством юмора женщина невольно обращала на себя внимание всех, ее знавших людей. Наблюдая восхищенные глаза мужчин, обволакивающие его супругу взглядом, муж только снисходительно улыбался:
– Что? – молча вопрошала его ухмылка. – Хороша Маша, да не ваша?
Муж даже не подозревал, что наблюдаемые им страстные взгляды знакомых и незнакомых людей согревают и Дашину душу. Что, невзирая на всю свою занятость, она ежедневно находит время отрабатывать, интригующие мужчин, движения зрачков, повороты головы и, не такую, как во всех, плавную, величественную походку, способную в сочетании со стройной фигурой сделать женщину неотразимой.
После смерти мужа к молодоженам переехала мать Даши. Женщина, вопреки существующему среди людей мнению о неуживчивости тещ, вела очень скромный образ жизни. Она никогда «не крутилась под ногами» и не старалась навязать кому-то свое мнение. Баба Ира занималась только воспитанием девочек и приготовлением пищи. Кушала она не со всеми и неизвестно когда. Если приходили гости, Дашина мама ставила молча на стол закуску и вместе с внучками куда-то исчезала. Толик не мог нарадоваться новым членом семьи. И совсем напрасно. Освободившись от массы домашних дел, жена, вдруг, стала проситься на работу, и ничего не хотела слышать о четвертом ребенке. Первые ростки непонимания и недовольства друг другом взошли на ниве прежнего бесконфликтного существования. После долгого препирательства муж махнул рукой:
– Делай, как знаешь. Только ищи работу где-то поблизости, а то езда транспортом отбирает больше сил и нервов, чем сама работа.
Даша в течение дня оформилась кладовщицей на заводе по производству электрического оборудования.
– И сколько ж у тебя зарплата будет? – поинтересовался Толик, когда сияющая супруга сообщила ему радостную для нее весть.
– Семьдесят!
– Такую сумму я тебе каждый вечер буду давать, только дома сиди, – недовольно буркнул глава семьи, приступая к еде.
– Милый, ну почему ты меня хочешь запереть, как чижика в клетке? – начала ласкаться Даша к своей сильной половине. Мне же хочется с кем-то посплетничать, женскими секретами поделиться.
– Мало к нам баб в гости ходит? Вот и шушукайтесь с ними.
– Гости то с детьми, то с мужьями приходят, и вечно куда-то торопятся.
– А мужиков у вас на работе много?
– Меня заверили, что там, где я буду трудиться, только одни девки.
– Врет, конечно! – Подумал Толик, молча, поглощая суп, и громко тарабаня ложкой по тарелке.
В тот день песни в доме Рябух не звучали.
ХІ
– Где это тебя носило? – Поинтересовался отчим у Кости, когда тот переступил порог отчего дома.
В этот момент из другой комнаты выбежал ребенок. «Братик», – догадался гость. За ним вышла мать.
– Явился, не запылился. Ты хоть помнишь, когда последний раз домой письмо писал? Так можно было уже, и похоронить тебя. И надолго к нам?
– Хочу, навсегда.
– Ну, навсегда не очень разгоняйся, – холодно отреагировал на слова пасынка Ваня-Сережа. – Жить-то особо тут негде.
– Пусть комнатку себе пристроит, – вмешалась в разговор Люся. – Место для расширения жилплощади, слава Богу, есть.
– Посмотрим, как он будет жить, и как станет пристраиваться, – двинул плечами Обухевич.
На второй же день бродяга устроился грузчиком на железнодорожную станцию. Но проработал там недолго, хоть и зарплата была солидной. Изнуряющий ежедневный труд оказался бывшему солдату не по плечу. Не понравилась ему и шумная, монотонная работа штамповщика.
- Наверно, нужно какую-то специальность приобретать, – решил парень и пошел учиться на фрезеровщика.
Но когда он первый раз вышел трудиться, как специалист, к нему подошел мастер смены и заявил:
– Ищи себе место на другом предприятии. Из-за тебя моему племяннику придется работать в две смены. А такой режим вредит его нервной системе.
Не начавшись, карьера молодого специалиста и закончилась. Костя возненавидел свою новую специальность вместе с нервным сменщиком и его дядей, который после своего предупреждения, очень постарался создать ему невыносимые условия для трудовой деятельности.
После этого несостоявшийся фрезеровщик решил попробовать себя на фабрике высокой печати. Туда его взяли помощником печатника. В его обязанности входило стоять (ни в коем случае не сидеть) в конце печатного станка и укладывать готовую продукцию, вылетающую из него. Происходил процесс так: первый лист бумаги, с нанесенными на нем рисунками, переворачивался левой рукой лицом вниз. Второй лист ложился не тронутым, но перекрывался технической бумагой, взятой правой рукой из стопки, лежащей рядом. И так повторялось в течение всей смены.
«Я не автомат, я – человек!» - по истечении нескольких месяцев нудной работы заявил, разочарованный производственным режимом, соискатель очередной специальности. Поиски работы, и не трудной, и не шумной, и не монотонной, и интересной, и с умным руководителем, и хорошо оплачиваемой, продолжались.
Однажды ему даже показалось, что он такую нашел. Начальник отдела кадров небольшой фирмы предложил своему клиенту должность слесаря нестандартного оборудования с немедленным присвоением третьего разряда. Но через месяц «молодого специалиста» выгнали и не сказали, почему. Потом от знакомых людей слесарь-неудачник узнал, что там так поступают со многими, чтоб совсем ничего не платить людям, которых увольняют. Все теплое время года Костя занимался сооружением своего отдельного жилья, а когда наступали холода, домой не торопился. Тогда он мог быть где угодно: или бесцельно бродил по улицам города, или сидел в библиотеке за книгами, или пил водку в забегаловках – так в просторечии назывались тогда небольшие торговые точки, отпускавшие спиртное на розлив. И забегаловка и библиотека пользовались у Кости одинаковым вниманием. Бывали случаи, когда, отсидев несколько часов над историческим фолиантом, посетитель книгохранилища отправлялся домысливать полученную информацию за стаканом водки среди пьяненькой толпы неопрятного помещения.
Однажды, в одном из питейных заведений, он столкнулся с Рябухой. Парни очень обрадовались встрече друг с другом, и муж Даши пригласил школьного товарища в гости. Костя снова увидел подругу детства, и призабытая любовь вспыхнула с новой силой. Даша расцвела, словно пион, а царственная походка делала женщину существом неземным. В доме чувствовался достаток. Три ж ребенка-ангелочка усиливали у гостя чувство необычности семейства и сверхъестественности среды их обитания.
С того дня Костя начал частенько навещать Толика с Дашей. Иногда помогал по хозяйству. Починить, например, забор или покрасить крышу хозяин дома не умел, или просто не хотел. А бывшему строителю такая работа не представлялась тяжелой или сложной. Но больше времени гость проводил с детьми. Он всегда приносил им недорогие, но очень необычные или вкусные подарки, играл в разные игры и читал интересные книжки. Девочки называли его дядей Котей, а он их – «моя святая троица». Особенно много времени дядя Котя проводил с младшенькой - Любой. Однажды, забавы ради, он решил узнать, как его любимица нарисует коня, чтоб увидеть забытый рисунок своего далекого детства. Перед этим Костя попросил разрешение у Даши прогулять детей в зоопарк. Там он долго и настойчиво показывал своим подопечным лошадь Пржевальского. А дома, после возвращения с экскурсии, попросил каждую девочку отдельно нарисовать ее. Если у Веры и Нади рисунки хоть как-то отображали виденное ими животное, то «коня» Любочки, без ее комментариев, не узнал бы и сам Пржевальский.
Со слов одного знакомого Костя знал, что когда-то какой-то научно популярный журнал публиковал рисунки высокоразвитых обезьян. Но при всем его старании, разыскать их парню не удалось. А так хотелось показать это творчество животных девочке, и получить от нее квалифицированный анализ художественных произведений, созданных существами стоящими всего лишь на ступеньку ниже людей по умственному развитию.
Долго общаясь с детьми, экспериментатор-самоучка сделал вывод: после рождения ребенка, память его не состыкована с разумом. И как только контроль головы нового существа берет на прикол все, что он видит и запоминает, человек выскакивает из младенчества как черт из табакерки и остается таким, без изменений, до самой смерти. Ум десятилетнего ребенка ничем не отличается от ума ученого профессора. Последний лишь больше знает. А знать и рассуждать – вещи разные.
Когда через несколько лет, после похода в зверинец, Любе показали ее рисунок, коня в своем произведении художница уже не рассмотрела. Девочка стала к тому времени полноправным членом общества, приоткрыв перед этим дяде Коте, мгновение его давно ушедшего прошлого.
Как-то в выходной Костя зашел к Рябухам. Даши с девочками дома не было. Встретил его лишь, опухший от запоя, хозяин дома.
– Где остальные? – Поинтересовался гость.
– На заводской базе отдыха.
– А ты, почему не с ними?
– Я не хочу сейчас об этом говорить.
Косте нравилась прямота школьного товарища в общении с людьми. В его словах всегда отсутствовал даже намек на дипломатические выкрутасы и намерение что-то приврать или приукрасить. Однажды ему нужно было доставить на свою стройку кирпич, и он обратился к Толику за помощью. Тот ответил:
– Перевезти тебе что-то даром я не могу, а взять деньги – совесть не позволяет. Давай, если хочешь, я найду тебе шофера, который согласится помочь, а ты уже сам договаривайся за вознаграждение.
Мало кто из людей подобным образом отреагирует на просьбу друга.
– Может сходить на рыбалку? – Предложил вдруг хозяин дома гостю, когда тот собрался уходить. – Удочки налажены, черви заготовлены, выпивка есть.
Предложение сразу же было принято.
Клев в тот день был отвратительный. Может, все объяснялось поздним выходом на промысел, может, повлияло полнолуние, а может, в то время, рыба не хотела кушать. Просидев молча несколько часов у неподвижных поплавков, Толик предложил:
– Пройдись по берегу, купи у кого-нибудь с килограмм рыбы. А я в это время костер разожгу.
Идти Косте пришлось минут пятнадцать. Одни люди тоже не имели улова, а другие не желали продавать. В одном месте внимание покупателя привлекла большая группа людей. Подойдя к ней, он увидел спасателей, пытавшихся привести в сознание молодую, красивую девушку. Ее только что вытащили из воды. Во время купания ноги несчастной запутались в рыболовных снастях, кем-то неосторожно оставленных у самого берега. Спасти девушку не удалось. Тело ее забрала машина «скорой помощи» и куда-то увезла. У скопившихся зевак Костя стал спрашивать, может ли кто продать часть своего улова. Один из них вызвался ему помочь.
Когда «гонец» явился на место отдыха друзей, вода в кастрюле уже кипела. Под ней весело потрескивали горящие ивовые веточки. Уха сварилась быстро. Ребята выпили по сто грамм, и у них развязались языки.
– Тут в речке, – первым заговорил Костя, – девушка утонула. И совсем еще молоденькая.
– Ну, так и что? – бесцветным тоном отреагировал Толик на, услышанное им сообщение. И совсем уже глухо добавил: – Мне Дашка изменяет.
– Да ну! Не может быть!
– Может, – спокойно и как-то обреченно констатировал Толик.
– Семья, трое детей. Зачем ей это нужно?
– Значит, нужно, - твердил все тот же унылый голос.
– А как ты узнал?
– Неделю назад был на базе отдыха. Там я выпивал с Дашкиными сотрудниками. Мне один из них все и рассказал. Говорит: «Есть у тебя, приятель, дневной заместитель – Кузя-компрессорщик».
– Мог и соврать.
– Зачем? Выдумывать ему нет никакого резона. Так на душе тяжело. Теперь мне кажется, что она со всеми гуляет. Даже с тобой.
Костя в это время держал стопку с очередной порцией водки. После слов друга рука у него сделалась вдруг деревянной, в горле запершило, а с глаз, сами собой посыпались слезы. Он хотел протестовать, но слова словно повылетали из головы.
Толик глянул на собеседника и стал извиняться: – Да успокойся ты! Знаю, что у вас ничего не было. Просто, дурацкая ревность вызывает у меня приступы идиотизма.
С очередного места работы Костя рассчитался не по собственной охоте. Бригада, в которой он работал, отмечала в один из обеденных перерывов, день рождения бригадира, и очень люди перестарались при употреблении хмельного. Но, если все дружно просили на второй день у начальства прощения и клятвенно обещали бросить пить на работе и дома, то Костя не стал посыпать голову пеплом и был уволен «по собственному желанию». Последующим местом его работы оказался завод, где трудилась Даша. Бывшие одноклассники на производстве виделись редко. Каждый находился на своем рабочем месте, а производственные интересы их не пересекались. Как-то в один из теплых весенних дней, когда люди меньше всего мечтали о трудовых подвигах, вновь поступившему слесарю необходимо было поработать ручной шлифовальной машинкой. И тут оказалось, что воздух, приводящий в движение инструмент, в шлангах почему-то отсутствует. Старые рабочие показали новичку, как найти компрессорную и отправили его туда, выяснять причину нарушения трудового процесса. Отыскав отдельно стоящее одноэтажное здание, обеспечивающее деловое «дутье», Костя вошел туда и застыл на месте.
На столе, весело повизгивая, барахтались мужчина и женщина. По всей вероятности, влюбленные забыли закрыть дверь на засов. Какое же было его удивление, когда он в страстной проказнице узнал Дашу! Она быстро соскочила на пол и спросила:
– Тебе что нужно тут?
– Пришел узнать, почему нет воздуха.
– Иди к себе, сейчас все наладится.
Даша сообразила, что ее любовное приключение может получить огласку, и решила действовать. Но не так, как предлагал сделать Кузя-компрессорщик, - хорошенько припугнуть неожиданного свидетеля. У женщины был свой план. После работы она попросила очевидца ее супружеской неверности помочь переложить с места на место некоторые тяжелые вещи. Во время совместной работы произошло «непредвиденное» сближение тел, и труженики опомнились лишь тогда, когда уже глупо было говорить о беспорочных дружеских отношениях. Немного отдышавшись, Даша заговорила первой:
– Ну, как тебе мое тело?
– Разве дело в теле? Главное – кому оно принадлежит.
- Ну, ты и козел! Тебе не с женщиной нужно любовью заниматься, а с коровой! Ты хоть знаешь, сколько Кузя баб перещупал?
– Нет, не знаю.
– Сотни. А может и тысячи. Но красивей тела, чем у меня, он ни у одной из них не видел. А ты: те-те-те, кому-у-у оно принадлежит. Философ чертов, пошел вон отсюда.
Костя ушел, недоумевая: чем он не угодил согрешившей с ним подруге детства? И что она хотела от него услышать?
В тот день, обруганный любовник одноразового пользования пил до утра, стремясь восстановить душевное равновесие. Восторг от случившегося перемешивался в его мозгу со страхом дальнейшего общения с Толиком, с чувством вины перед женщиной, которую каким-то образом обидел, с подсознательным злорадством: богиня, сброшенная со своего высокого пьедестала, с настойчиво тревожащим чувством стыда за Дашин поступок. Еще ему хотелось убить бабника Кузю и скорей забыть случившееся грехопадение. После неизвестно скольких рюмок водки он стал беседовать сам с собой, заговорив при этом стихами:
На свете есть ли тот мужчина,
Чтоб отказался от любимой,
Когда она живет с другим?
– Ха-ха! Скотина, еще себе оправдание ищет! – ехидно рассмеялся в ответ на свое рифмоплетство горе-поэт. – Так его не может быть в принципе - для грязного похотливого козла!
В те мгновения Костя был на грани помешательства. Когда утром, пошатываясь, он приплелся на работу, его задержала охрана. А через двадцать минут девочка с отдела кадров вынесла ему «трудовую книжку», где было указано, что он уволен «по сокращению штатов». Заводу не нужны были рабочие, которые с самого утра не в состоянии были «лыка вязать».
ХІІ
Больше года Костя не был у Рябух. Первое время он панически боялся показаться Толику на глаза, а потом появилась возможность поехать с друзьями на заработки в Одесскую область. Сначала бригада сооружала свиноферму в одном из колхозов, а потом мастерила ямы частникам под воду. Она в той местности привозная и люди хранят ее в искусственных резервуарах. Местное население «ямная» вода удовлетворяет полностью, а все, временно проживающие там, получают от нее расстройство желудка. Уехали домой с, приобретенным назойливым, желанием часто бегать в туалет и приезжие строители. Удалились они восвояси еще и без денег: заработали мало, а пропили много. Оказавшись в родном городе, Костя за последние копейки решил взбодриться пивом.
– Сгорела хата, гори и сарай! – так он оправдывал свое желание.
Таким его и увидел Рябуха.
– Ты где пропадаешь? – воскликнул радостно он, хлопнув приятеля по плечу. – Дочурки уже устали спрашивать: «Когда придет дядя Котя?»
– На заработки ездил.
– И много денег гребанул?
– Нет. Лучше б дома сидели. На пиво вот еле мелочи наскреб.
– Поехали ко мне.
– Неудобно к девочкам появляться без подарка.
– Не переживай. Я сейчас куплю букет роз и коробку хороших конфет. А ты от своего имени их и преподнесешь. Дашке – цветы, детям – сладости.
– За углом дома, я видел, старуха васильки продает. Купи лучше их. И дешевле, и необычней получится.
– Ты никогда богатым не будешь.
– Почему?
– Ни один миллионер не пропьет последних денег и не предпочтет дешевый товар дорогому. Нищета – это состояние души, образ мышления, способ существования, а не отсутствие денег.
– С ума сойти можно, – думал Костя, направляясь с Толиком к нему домой. – Муж покупает цветы любовнику своей жены, чтоб тот вручил их ей, как от себя.
Хозяйка дома и ее дети встретили Костю радостными возгласами. Им так же вежливо улыбалась и гостья, знакомая Рябухам женщина, зашедшая перед этим поболтать с Дашей.
Вечер пролетел незаметно. Всем было весело. Вдруг Мария, так звали знакомую хозяйки, глянула в окно и вскрикнула:
– Ой, Боже! На дворе темно, а мне домой одной идти. Я такая трусиха.
– Костя проведет, – успокоил ее Толик.
– Это правда? – поинтересовалась дама у своего собеседника, заглядывая ему в глаза.
– Обязательно! – заверил тот.
Засидевшиеся гости быстро оделись и нырнули в темноту. По дороге они нашли общий язык, и все время вели между собой непринужденный разговор. Костя узнал, что его спутница – вдова, работает на железнодорожном переезде, где отвечает за безопасное движение автотранспорта. Их прогулка закончилась объятиями в постели.
Около недели, после любовных приключений с Машей, Костя был занят поиском работы. И только разрешив свои производственные неурядицы, отправился проведать свою новую знакомую. На этот раз встреча с ней получилась не такой приятной, как при недавнем знакомстве. На все попытки приблизиться к женщине она твердила одно и то же:
– Я не знаю, где и с кем ты был все прошедшие дни! – отталкивая при этом навязчивого ухажера или умело, увертываясь от его поцелуев.
Так продолжалось довольно долго. Время от времени, поглядывая на гостя, хозяйка дома недоумевала:
– Сколько же ты, кобелина чертов, еще продержишься? Пора бы уже и остыть.
«Кобелина» не остывал. Тогда (то ли неуступчивой любовнице надоело изнуряющее все тело единоборство, то ли в ней взыграло лишь ей понятное чувство юмора) она, вдруг, прижалась всем телом к сексуальному вымогателю, запустила руку в его штаны и стала совать ее там попеременно, то вверх, то вниз. Тело Кости сразу напряглось и замерло, потом подергалось и обмякло.
– Зачем ты так сделала? – спросил он «насильницу» упавшим голосом. – Как я теперь в мокрых трусах пойду домой?
– Ладно, снимай все свои вещи. Я их выстираю. До утра возле печки высохнут, – смилостивилась Мария. – А на дальнейшее давай договоримся так: или ты каждую ночь спишь у меня, или не приходи вовсе. Сегодняшний урок, будем надеяться, пойдет тебе впрок. Простила же я тебя только потому, что ты мягкий человек.
И мысленно продолжила:
– Попыталась я как-то жеребца одного, как тебя, приручить, так он так дрыгнул копытом, что у меня после того случая ребра год болели.
– Ты хочешь, чтоб мы официально расписались? – поинтересовался гость, снимая обувь.
– Нет. У меня есть дочь и двое внуков. Я не хочу, чтобы после моей смерти у них были проблемы с нажитым мною имуществом. А мужик должен быть постоянно при мне, чтоб никакой венерической болезни случайно не приобрести.
В ту ночь Костя со зла задрал ноги Марии на плечи и взгромоздился сверху. Он ожидал, что женщина начнет возмущаться, и готовился к отчаянному сопротивлению. Но «страдалица» промолчала. А «хулиган» постеснялся спросить ее, почему?
С тех пор, как Костя поселился у Марии, он стал редко бывать дома. Особой любви к «подруге жизни» сожитель не испытывал, но ему нравилось после ужина сидеть с ней у телевизора и вести незамысловатые беседы. Однажды Мария, просматривая какой-то журнал, предложила:
– Я буду загадывать вопросы, а ты отвечай.
– Зачем?
– Тут написано, что по результатам ответов можно определить, объективно ли человек оценивает себя как личность.
– Я и без вопросника скажу, что достоверней сведений обо мне ни от кого, кроме меня, ты не услышишь.
– Так. Отвечай на вопросы без всяких комментариев, – наиграно сурово приказала «исследовательница».
Сопоставив все ответы согласно требованиям статьи, Мария удивленно отметила:
– Действительно, ты можешь критически оценивать свои поступки. Раз так, скажи тогда: ты трус или смельчак?
– Трус.
– Ого! Разве можно так про себя, любимого, думать? И как ты об этом узнал?
– Было много в жизни моментов, когда я выглядел не лучшим образом.
– И предавал кого-то?
– Чего не было, того не было. Но чувство страха испытывал часто.
– Тебя в детстве родители, случайно, не били?
– Отца я плохо помню. Он погиб, когда мне еще и пяти лет не было. А мать порола часто и без толку. Никакие сказочные чудища не пугали меня больше, чем гнев самого близкого человека. Не знаю почему, но она меня не любила. Да и сейчас теплых чувств ко мне не питает. Вот уже во втором ребенке она души не чает. Правда, малыш он потешный и красивый, как ангелочек. Может, в детстве у меня рожа была не очень приятной, может я сын нелюбимого мужа - не знаю. Но, факт остается фактом.
–А ты не пробовал как-то себя переделать? Ну, скажем, боксом заниматься, что ли?
– Пытался, конечно. Но до тех пор, пока меня били, я еще терпел. А как сам отдубасил одного паренька на ринге, так сразу возненавидел мордобойный спорт. Не могу я людей бить ни за что, ни про что.
– Не иначе, как тебе в монастырь нужно податься.
– Я так бы и сделал, но нет у меня веры в существование Всевышнего.
– Наверно, Библию не читал?
– Читал, не то слово. Штудировал. Мне кажется, что эта книга, Старый Завет, по крайней мере, продиктована еврейским пророкам дьяволом, а не Богом. Не мог Творец Вселенной топить, сжигать и побивать камнями людей ради прихоти «избранного народа». Так даже Сталин не делал!
– Прекрати! Я верующий человек, и мне неприятно слышать твое богохульство. Ты лучше подумай о своей душе. Разве тебе не страшно умирать?
– Очень страшно.
– Зачем же так говоришь
– Больше не буду. Чужую веру я не собираюсь подрывать. Да и бесполезное это дело. Еще мой дед говорил: «Никогда не переубеждай молящихся чему-то. Иначе уподобишься человеку, который, вознамерившись понизить уровень океана, перетаскивает ведрами воду от устья рек к их истокам».
После столь неожиданного разговора установилась длительная пауза. Костя первым решился прервать ее:
– Мы с тобой начали разговор о смелости и трусости. Так вот, я заметил странную закономерность: очень смелые люди в уличных драках нередко трусливо ведут себя в отношениях с руководством предприятий, где они работают.
– Ну, наверное, нет живых существ, у которых отсутствует чувство страха. Только проявляется оно у каждого по-своему.
– А ты знаешь, мне иногда кажется, что мой отчим – исключение из правила. С ним однажды произошел интересный случай. Как-то среди ночи под окнами нашего дома раздался истошный вопль. А живем мы, должен сказать, не в очень людном месте. И надеяться на помощь в случае нападения злодеев не приходится. Мой неродной папаша, в это время, мылся под самодельным душем. Услышав душераздирающий крик, не раздумывая ни секунды, он выскочил на улицу. Найти того, кто, полный отчаяния, так орал, в темноте ему не удалось. Потом утром одна соседка рассказывала другой: «Ночью у нас на поселке какого-то мужчину раздели. Бедняга полностью голый по улице бежал». Но дело не в этом. Я бы так сделать не смог.
Мария уже когда-то слышала рассказанную Костей историю, но успела ее хорошенько подзабыть.
– А как фамилия твоего отчима? – поинтересовалась она у рассказчика.
– Обухевич.
– Кхи… Кхи… Как?
– Сергей Обухевич. Ты его знаешь?
– Только наглядно.
Чтоб отвлечь Костю от дальнейших расспросов, она сама его спросила:
– У тебя есть еще какие-нибудь недостатки?
– Масса. Если начну их перечислять, до утра не переслушаешь.
– Ну, хоть один назови.
– Тугодум я беспробудный. Ребенку с таким дефектом нужно не менее трехсот лет жить, чтоб стать полноценным человеком. Первые столетие ему понадобятся только для того, чтоб определиться со своими стремлениями и желаниями. Потом столько же времени нужно для учебы. А там, гляди, он сможет что-то полезное делать.
После столь откровенного разговора с Костей Мария твердо решила прервать всякие отношения с Обухевичем:
– Приходит как заговорщик на конспиративную квартиру, – размышляла она. – Ни подарков, ни доброго слова. Первое время хоть кормил обещаниями переезда в Крым, а сейчас и этого не делает. Не дай Бог, еще Костя узнает о посещениях своего папули. Зачем мне это нужно? В моем положении лучше перебдить, чем недобдить.
Когда в очередной раз Ваня-Сережа зашел к хозяйке будки на переезде, то узнал, что у нее появился парень, и все дельнейшие романтические встречи отменяются. Более того, она, даже, была не против того, чтоб он обиделся, и перестал с ней здороваться. То есть, сделал так, словно они больше не знакомы друг с другом.
–Что, дорогая, какого-то хлюпика подцепила, чтоб командовать им? – поинтересовался, озадаченный неожиданной новостью, Обухевич в своей, ставшей вдруг несговорчивой, подруги.
– Ваня, я не генерал. Мне не нужны чудо-богатыри для штурма вражеских крепостей. Мне больше нравится самой каждый день сдаваться на милость ласковым победителям.
– А защитит ли он тебя в трудную минуту?
– Толку от твоей защиты, которую я не дождалась. Зато пинков самых разнообразных испробовала вдоволь.
– Не зарабатывай.
– Не буду. Потому что тебя не будет рядом.
С неделю отвергнутый любовник ходил сам не свой от злости. В конце концов, решил проследить за «паровозной дамой» и выяснить, насколько серьезно ее увлечение, и кто тот фраер, которого предпочли ему? Увиденное во время «караульной службы» под окнами «предательницы» привели «сыщика» буквально в бешенство. Мария, его Мария, променяла солидного бесстрашного мужчину в расцвете сил на какого-то молокососа! И не просто молокососа, а на его пасынка! Такое стерпеть он уже никак не мог. Первое желание Обухевича было - «замочить» Костю. Выследить «пацана» и перерезать ему глотку, чтоб знал придурок, как зариться на чужую собственность. Но потом, немного поостыв, пришел к мысли, что Марии ничто не помешает со смертью одного хахаля завести другого.
– Нужно с самой сукой поквитаться! – решил он.
Около месяца Обухевич выслеживал куда, когда и с кем выходит из дома «стерва». И одним серым ранним утром, когда женщина торопливо шагала на работу, месть состоялась. Неожиданный толчок сбоку занес несчастную под колеса товарняка. Потом, взобравшись на насыпь, мститель спокойно наблюдал, как какой-то прохожий увидел труп, как через некоторое время собралась толпа зевак, как появилась машина «скорой помощи» и наряд милиции. Мужчина смотрел на результат своего преступления, и лицо его ничего не выражало: ни радости, ни печали, ни восторга, ни ужаса, ни торжества, ни раскаяния, – словно не он, а кто-то другой стал палачом жертвы. Когда труп женщины увезли, ушел и убийца, перед этим мрачно процедив сквозь зубы: «Своего не отдаю».
После гибели Марии Костя решил поступить учиться в Политехнический институт. К тому времени у него появилось желание создать совершенно новую систему передачи усилий от одного работающего механизма к другому. Суть его изобретения состояла в следующем: нужно взять две булавы, нарезать на их головках зубья, и тогда они смогут крутиться относительно друг дружки под любым углом. Все свободное время претендент на новое слово в машиностроении посвящал учебе. Для обленившихся мозгов это была большая нагрузка. Он часто засыпал во время зубрежки, но, проснувшись, снова брался за книги. Усилия не пропали даром. Костя таки стал студентом самого престижного на Украине высшего технического заведения. Только, проучившись в нем полтора года, понял: инженером он быть не хочет. Его, вдруг, заинтересовала политэкономия. Несостоявшийся изобретатель приобрел в книжном магазине три том «Капитала» Карла Маркса и стал своими силами изучать Библию коммунизма. Его, неизвестно почему, стал мучить вопрос: в чем суть самого передового учения в мире (так, по крайней мере, утверждали все средства массовой информации)? И почему оно не очень эффективно в жизни? Он трудился на предприятиях Донбасса и Казахстана. Работал на многих заводах своего города, а также Подмосковья и Литвы, в порядке помощи воинских частей. И везде было одно и то же: уравниловка в заработной плате, изобилие руководителей, отсутствие трудовой и технологической дисциплины в цехах, и не ухоженность территорий предприятий, нежелание начальства что-то менять в лучшую сторону.
А еще, его очень удивляло то, что буквально на всех промышленных объектах к большим просторным цехам обязательно пристраивались небольшие помещения из кирпича. К ним лепились еще меньшие по размерам металлические коробки, сбоку которых «воздвигались» конурки из фанеры. Так делали везде: от Алма-Аты до Каунаса. Просто поразительно. Указания на постройку подобного рода сооружений вряд ли могло поступить из единого центра. И откуда только такое единомыслие? Бог его ведает.
«Капитал» написан тяжелым языком. К тому же в тексте много не очень удачных шуток и устаревших статистических данных. Чтоб облегчить себе труд по изучению работы крестного отца Советского Союза, Костя заклеил полосками бумаги все, что не касалось сути обсуждаемых вопросов. Но и после этого дело двигалось не очень успешно. Тогда он купил учебник политэкономии и с его помощью суть, написанного апостолом пролетарской революции, стала проясняться. Промучился он над размышлениями идейного врага денег и нетрудовых доходов крупного капитала несколько лет, и лишь тогда только стал понимать фундаментальные основы учения с прославившимся названием «коммунизм». Интуиция подсказывала ему, что в знаменитой книге не все бесспорно. А вот что? Чтоб поймать ошибку Маркса за хвост, решил тогда неутомимый самоучка ознакомиться с мыслями других экономистов, как сторонников, так и критиков теории бесклассового общества.
Но, наука наукой, а одинокое существование очень начало раздражать Костю с некоторых пор. В семье Рябух он старался бывать реже. Девочки повзрослели и теперь все чаще пытались находить развлечения вне родительского дома. В отношениях Толика с Дашей появился холодок, который с каждым днем все крепчал. Скандалы раз за разом возникали в дружной когда-то семье. Хозяйка дома пристрастилась к вину, и, в связи с этим, бывали случаи, когда муж поднимал на нее руку. Супруга, в свою очередь, устраивала сцены ревности по поводу его связей с какой-то Любкой. Улучив момент, когда мужчины были одни, Костя как-то поинтересовался у Толика:
– Что там еще за Любка появилась у тебя?
– Самогонщица за два квартала отсюда.
– Ты к ней ходишь?
– Конечно! У нее отличный самогон.
– И только?
– О чем разговор? Она старше меня на двадцать лет.
Даша нравилась Косте пьяной еще больше, чем трезвой. Она была тогда такой забавной в своих «разглагольствованиях». И его коробило грубое обращение с ней мужа. Чтоб как меньше быть свидетелем страданий своей подруги детства, он частенько обходил стороной ее дом. Душевную пустоту, возникшую в результате происшедших изменений в общении с друзьями, Костя решил заполнить женитьбой. Первоначально он мучился мыслью наведаться к Тане – армейской подруге. Но потом передумал.
– Человек, вероятнее всего, давно устроил свою жизнь. Мой приезд принесет ей только неприятности, – было его окончательным решением.
Жених по собственному желанию решил со своим предложением руки и сердца обратиться к соседской квартирантке Кате. Женщина ему нравилась: спокойная, аккуратная. Мать-одиночка. Ее сын Антон и сын Обухевича Андрей были одногодками. Ну и что! Единственное, его намерение подсознательно омрачалось, тревожащим душу, привкусом отчаяния, что Даша еще дальше удалится от него.
XIII
Екатерина, снимавшая комнату у Костиной соседки, попала в город не от хорошей жизни. Неприятности у женщины начались еще до ее появления на свет, и не оставляли в покое всю дальнейшую жизнь. Мать девочки, тетя Фрося, появилась в деревне с ребенком на руках в апреле сорок пятого года. Всем на вопрос: «Кто отец малютки?» отвечала не очень многословно: «Твое, какое дело?». Односельчане выдвигали много версий появления на свет девочки, но, в конце концов, все, почему-то, остановились на одной: «Фроська – немецкая подстилка!»
Вместо дома женщина застала пепелище. Жилье, на свою беду, находилось рядом со школой, где, во время оккупации, немцы оборудовали медпункт. Местные партизаны получили задание уничтожить вражеское лечебное заведение, но вместо него сожгли почему-то крестьянскую хату. Наша расхлябанность и несогласованность в работе во время военных действий те же, что и в мирное время. Одинокой женщине, с крошкой на руках, приходилось туго. Нужно было где-то жить и как-то кормиться. Родственники сами не роскошествовали, и особо ничем помочь не могли. Спасаясь от голода, женщина приспособилась гнать самогон. Избу Фрося себе новую построила, но и врагов нажила в несколько раз больше среднестатистической крестьянки. Но так как каждому легче воевать с ребенком, чем со взрослым человеком, то все проклятия, матерные слова и пинки разной силы и конфигурации доставались Катеньке. Сказанное ни в коем случае не означает, что кто-то из односельчан бил или ругал ребенка. Но их слова, сказанные в сердцах дома, слышали дети, и слова эти служили руководством к действию. Детская жестокость – явление обычное. Хорошо, хоть с возрастом оно улетучивается. Правда, к сожалению, не у всех. Поэтому полусирота находилась больше в интернате, куда отвезла ее мать, от греха подальше, чем дома. Повзрослев, девочка редко приезжала в гости к родственникам, хоть деревня находилась рядом с электричкой, и езды туда было не более получаса. Посещения дочери мать не очень радовали, она уже привыкла жить одна. К тому же у нее часто обитали, не очень отягощенные семейными обязанностями, мужчины. Кто-то каким-то образом отрабатывал, выпитую в долг, бутылку сивухи, а кого-то, на неопределенное время, укладывал спать «зеленый змий».
В интернате Катя чувствовала себя неуютно. Была она девочкой стеснительной и необщительной, что для большого коллектива не очень приемлемо. Дома же, не согретое лаской, дите было лишним. И когда односельчанин Николай Кучерук позвал ее к себе для совместного проживания, она и секунды не колебалась. Но лишь у гражданской жены появился ребенок, сожитель тут же выгнал ее из дома, заявив при этом, что с такой неряхой, как она, жить нельзя, а сын не его. «Не могла, стерва, не нагулять его с кем-то другим, имея гены матери-шлюхи» - рассказывал, хихикая, он потом друзьям. Наши мужики умеют обгадить женщину перед тем, как с ней расстаться…
Мать-одиночка поехала искать счастья в городе. Там устроилась продавщицей в магазине и снимала угол у разных домовладельцев. Костю Екатерина приметила сразу. И не только потому, что он ей понравился, а потому, что почувствовала: молодой человек поглядывает на нее. И женщина не стала избегать встреч с соседом. Ребенку нужен был отец, а ей хоть какая-то помощь. Единственное, что смущало Катю: парень был не такой, как все. Очень уж молчаливый и задумчивый. Она иногда не знала, как разговорить его при случайных встречах. И вот однажды произошло то, чего очень хотела женщина, но не была уверена, что оно случится:
– Выходи за меня замуж, – будничным голосом предложил ей Костя, встретив соседку по дороге с работы домой. – Мне семья нужна.
– Хорошо, – стараясь подыграть соседу, таким же спокойным тоном ответила она.
– Тогда пошли, зарегистрируемся на женитьбу.
Хоть не было у Кати со своим будущим мужем предварительно встреч, жарких поцелуев и клятвенных признаний в любви, она почему-то доверяла Косте. Женщина видела, что парень серьезный и хочет иметь семью и домашний уют. Ничего, что молчальник, говорить его она научит.
Во Дворце бракосочетания паре, жаждущей создать семью, назначили день свадьбы. Для обдумывания своего судьбоносного решения и подготовки к торжеству им дали два месяца.
Выйдя на улицу, Костя повел Екатерину в ювелирный магазин. Там купил два золотых кольца, отдал их ей и сказал:
– Встретимся за неделю до свадьбы и обговорим все детали. А пока не будем друг другу голову морочить.
После этого куда-то уехал на попутной машине. Невеста же отправилась в ближайшее ателье мод заказывать себе свадебное платье. Когда она подробно рассказала подругам на работе о своих необычных приключениях, бабы в один голос заявили, что ее будущий благоверный – шизофреник.
– На больного человека сосед не похож, – мучилась целую ночь Катя в постели.
В конце концов, она начала сама себя успокаивать:
– Собственно говоря, я ничего не теряю. Распишемся (если распишемся), и получу прописку, а там видно будет. И может, чем черт не шутит, когда Бог дремлет, наладится совместная жизнь. Все-таки без мужика тяжело, да и сыну отец нужен.
Заснула невеста только под утро.
За три дня до свадьбы Костя навестил Катю и сообщил, что с его стороны на торжестве будет двадцать человек гостей. Она тоже может пригласить столько же подруг или родственников. Больше не вместит помещение, которое ему удалось найти. Продукты все закуплены, самогону предостаточно. Для провозглашения тостов шампанское есть. Имеется также магнитофон с записями популярных песен и площадка для танцев.
Когда Костя сообщил матери и отчиму о предстоящей женитьбе, Ваня-Сережа только как-то неопределенно хмыкнул, а Люся поинтересовалась:
– Кто же невеста?
– Тети Клавы квартирантка.
– У нее, говорят, есть дите, – забеспокоилась будущая свекровь.
– Я знаю, – успокоил ее сын. – Ребенку столько же лет, сколько и Андрею. С приготовлением закусок поможешь?
– Куда я денусь? Обязательно помогу.
Гуляние длилось два дня. Гости, в основном родственники и друзья, не стеснялись друг друга, и каждый веселился в меру своих представлений об отдыхе под крепкий самогон. Чета Рябух тоже тут была. И Толик, и Даша от души радовались счастью своего школьного приятеля и вместе, раз за разом, кричали «горько». Всем было хорошо, только тень грусти нет-нет, да и пробегала по лицам молодоженов. Молодая жена переживала: как сложится ее и ребенка жизнь в чужой семье. А муж думал о том, что подруга детства еще на шаг удалилась от него.
Став семейным человеком, Костя начал пристраивать к своему, недавно сооруженному, жилью еще одну комнату и кухню. На стройке он находился все свободные минуты. Первое время братишка Андрей и пасынок Антон пытались помогать, но тут вмешались Обухевич и Катя. И отчим, и супруга не хотели, чтоб их детей «эксплуатировали». Косте не нравилось, как обоих детей воспитывают родители. Они полностью оградили своих чад от посильной физической работы и буквально во всем потакали им. Сотворили мальчикам райский, так сказать, режим вседозволенности. С Обухевичем Костя даже говорить на эту тему не пытался. Он хорошо знал необузданный нрав мужа своей матери. А Катя все слова его встречала в штыки. Она всякий раз начинала плакать и причитать: «Ты не родной отец, и тебе непонятны страдания ребенка-сироты. Детства не было у меня, и я не хочу, чтоб его лишили моего сынишку.
Брат и пасынок Кости ходили в один класс. Росли они шкодливыми ребятами, и родителей, раз за разом, вызывали в школу. За проступки Андрея Ваня-Сережа винил Антона, как организатора шалостей и подстрекателя на неблаговидные поступки. Катя же придерживалась совершенно противоположного мнения, и постоянно жаловалась мужу, что его братик - хулиганчик «сбивает с пути истинного их наивного и доверчивого мальчика». Что-то похожее твердили мать и отчим, только уже говоря об Андрее. На жалобы, как с одной, так и с другой стороны, Костя никак не реагировал, а лишь пытался все время устранять причины, порождающие конфликты. С его подачи пасынка перевели в параллельный класс. На каникулы не оставлял Антона дома, а отправлял к бабушке в деревню, водил его в кружки Дома пионеров и старался как можно чаще наведываться к классным руководителям, чтоб на месте гасить тлеющие искры возможного пожара недоразумений. Но подобные мероприятия не всегда помогали. И тогда между свекровью и невесткой возникали скандалы на почве неутихающей войны за «интересы детей». Со стороны Екатерины атаки были особенно агрессивными. А все потому, что борьба происходила в неблагоприятной для нее обстановке. Ей приходилось преодолевать еще и страх общения с Обухевичем. А для появления такого были веские основания.
Как-то, находясь во дворе, Костя услышал истошный крик в родительских апартаментах. Он заскочил туда и увидел, что хозяин дома заталкивает в постель, отчаянно сопротивляющуюся, Катю. Рядом никого больше не было.
– Ты что, козел, делаешь? – закричал Костя, не замечая, что впервые в жизни обращается к отчиму на «ты».
Тот отпустил свою жертву и, криво улыбаясь, заявил:
– Она сама так захотела.
– Врет он все! – гневно возразила супруга, бросившись со слезами на глазах к мужу.
– Я верю, – успокоил он ее. – Иди домой.
Когда Катя убежала, первым заговорил оскорбленный муж:
– Чтоб это было в последний раз!
– А то что, ты мне морду набьешь?
– Нет. Очень уж у нас разная весовая категория. Я просто сделаю так, что о твоей любвеобильности узнают все: моя мать, родственники, соседи, сотрудники на работе, сын, его друзья. С Катей я уйду отсюда, но дом сожгу и пусть люди, потом рассудят нас.
– Да на кой хрен мне нужна твоя баба!
– Я тоже так подумал.
Когда пасынок ушел, хлопнув дверьми, Обухевич с минуту смотрел ему вслед, а потом процедил сквозь зубы: «Ну и иезуит! С моей Машкой так он спал. А я с его Катькой, видите ли, не могу!». Больше невестку Ваня-Сережа не трогал, но у женщины всегда по телу пробегали мурашки, когда она встречалась взглядом со свекром.
Когда Андрей с Антоном повзрослели, они перестали донимать родителей своими шалостями. Только от этого хороших взаимоотношений между невесткой и свекровью ее не возникло. По-видимому, двум женщинам тяжело найти общий язык в условиях ежедневного сосуществования.
Учился Антон без всякого желания. Его не нужно было физически наказывать за какой-нибудь проступок, а достаточно было сказать:
– Ты себя плохо ведешь, и поэтому садись и читай вот этот параграф учебника.
И у парня из глаз начинали катиться крупные, как горох, слезы. Удивительней всего то, что ни сам предмет, ни количество заданного материала для повторения в тот или иной конкретный момент, не имели ни малейшего значения. Кате в таких случаях становилось жаль сына, и она его всегда защищала от «мучителя»:
– Ему не обязательно быть академиком. Ты ведь ни на кого не выучился, и ничего – не умер. И он не умрет.
Действительно, диплома о высшем образовании у Кости не было. Но он выписывал на почте два научно-популярных журнала и одну газету. Собрал хорошую домашнюю библиотеку и, помимо того, регулярно, раз в неделю, посещал городское книгохранилище. Его поражало равнодушие брата и пасынка ко всему, что их окружало вообще, и отсутствие интереса к чему-либо конкретному. И то, что шатание без дела и просиживание часами у телевизора были их единственными занятиями.
Как-то незаметно Андрей и Антон выросли и были призваны в армию. Жизнь неприкаянного бродяги превратилась в монотонную размеренность, которую нарушила лишь однажды смерть тещи. Катя оформила на работе отпуск за свой счет и поехала хоронить мать да разбираться с документами по поводу наследства. Оставшись один дома, Костя забрел как-то к Рябухам, и попал на свадьбу их самой младшей дочери Любочки. Вера и Надя уже год как были замужем. Стоял прекрасный летний день. Торжество происходило среди деревьев приусадебного участка. Играла музыка, гости не жалели себя во время оглашения тостов и отчаянных танцев. От красавицы-невесты и симпатичного жениха нельзя было оторвать глаз. Смотрелись и Даша с Толиком. Им кричали «горько» так же часто, как и молодоженам.
– Наверно время разъяснило любящим сердцам ошибки молодости и способствовало их повторному воссоединению. И теперь они наверстывают упущенное блаженство – быть вместе, – подумал Костя, гладя на своих школьных товарищей, и незаметно от гостей ушел прочь, чтоб своей кислой физиономией не портить людям праздник.
Бывает, не удаленная вовремя заноза затаивается в теле и годами не беспокоит человека. Но, рано или поздно, она дает о себе знать резкой болью в самый неожиданный момент. Такой «занозой» стала Даша для своего друга детства. В тот день он очень много выпил и снова, как уже однажды было, стал мыслить стихами:
Все правильно: тебя я не достоин,
Все правильно: тебе не нужен я,
Все правильно: я в жизни обустроен,
Но, почему же так болит тогда душа?
Только, далеко не все прочел на лицах счастливых родителей Любы посторонний созерцатель чужого пиршества. Вскоре Толик погиб в транспортном происшествии. У свидетелей катастрофы сложилось мнение, что погибший сам для себя создал аварийную ситуацию. Как все случилось на самом деле – никто достоверно уже никогда не узнает. В тот же день Костя пришел к Даше и спросил, может ли он чем-то помочь?
– Нет. Все, что нужно сделать, сделают зятья, – ответила она. – Похороны послезавтра.
Вдова выглядела мрачной и озабоченной. Истерик и слез не было. Что делать дальше добровольный помощник не знал. Своими соболезнованиями он побоялся обидеть Дашу и тихонько ушел. По дороге домой Костя зашел в кафе. Там заказал себе сто пятьдесят грамм водки и проглотил их залпом. Опьянения почему-то не наступило. Он выпил еще столько же. В голове зашумело. В это время к его столику подсел мужчина с кружкой пива.
– У меня друг умер, – сам не зная, почему, заговорил с ним Костя.
– Ну, и что же? – равнодушным голосом отозвался тот. - Все умрем. Тут вот живым людям не свежее пойло продают – это уже трагедия.
ХIV
С некоторых пор обижаться на государство было грешно. Все имели жилье, были одеты, обуты и не голодали. Каждый мог учиться, лечиться, заниматься спортом и хоть раз в году поехать куда-то отдохнуть. Тунеядство преследовалось. Единственное, что не нравилось Косте в то время, так это наличие двух параллельных реалий в жизни страны. Одна – официальная: работа, зарплата, семья, беспокойство о всеобщем благе. И другая, не имеющая законного права на существование, сотворенная работниками сферы услуг и торговли. Им каким-то странным образом удалось создать всеобщий, полулегальный, хорошо отлаженный рынок товаров и предоставления самых различных бытовых удобств. Повсеместно магазины встречали посетителей пустыми полками, но купить с переплатой, с помощью подставных лиц, можно было все, в чем нуждались люди.
Мораль большой прослойки населения, нагло обогащающейся за счет более высоких цен теневого снабжения, очень отличалась от той, что служила государству средством воспитания своих граждан со дня рождения до смерти: любовь к Родине, верность идеалам коммунизма, отдача всего себя на «алтарь свободы человечества». Естественно, социализм, как таковой, был не по нутру торгашам. С ними были солидарны люди амбициозные и обладающие коммерческой хваткой. Отвергали интернационализм и националисты. Все названные враги всеобщего равенства и братства ругали обещанное, но никак не наступающее, «светлое будущее», в котором, к тому же, не было места Господу Богу. Поразительней же всего было то, что с отступниками была солидарна правящая партийная верхушка. В ведении вождей страны диктатуры пролетариата находились огромные богатства, но пользоваться ими не позволяла идеология. Такое положение дел раздражало как самих высокопоставленных чиновников, так и членов их семей. Вот почему «твердые» марксисты-ленинцы первыми подписали документы, ставшие могильной плитой детища Октябрьской революции. В наблюдаемом расслоении общества Костя видел угрозу развития государства, но отнюдь не гибель его. Советский Союз был для него чем-то вечным и нерушимым. И когда началось превращение всех союзных республик в самостоятельные государства, он даже растерялся. Отделилась и Украина. Только не сразу. В первом референдуме жители ее голосовали за союз с Россией. И только во втором, прошедшем через полгода, высказались за отделение от союза «независимых» республик. Резкая перемена мнений людей за столь короткое время не могла не удивлять. Косте захотелось обсудить случившиеся события с кем-то близким, и он зашел к дяде Егору. Его родственник был тяжело болен. Но только он увидел племянника, как сразу же разразился бранью в адрес партийцев-предателей, хохлов-дураков и американцев-подстрекателей.
– Вот увидишь! – кричал он, брызгая слюной на своего собеседника, не дав тому даже рта открыть. – Заводы и колхозы раздеребанят, люди станут нищими, потому что наступают времена Обуховичей - Обухевичей и Степанов Бандер – Остапов Бендеров. Мне жаль народ, который еще не знает, во что вляпался.
Племянник еще не знал, что через день дядя умрет. Сердце стойкого большевика не выдержало крушения всех его идеалов.
От одного папиного брата Костя пошел к другому. Там царил праздник. Хозяин дома угостил гостя шампанским, но не дал ему и слова сказать. Ликующему антикоммунисту хотелось самому говорить.
– Страна наша большая. Весь мировой чернозем – наш. Народ у нас умный. Украина не может не стать одной из богатейших стран мира. А мой родной брат этого не понимает. Он хороший человек, но заблуждается. Возврата назад уже не будет. Канули в прошлое и Сталины, и Берии. Кем мы были до сегодняшнего дня? Хохлами! Крепостными, угнетаемыми москалями. Теперь мы – вольные казаки, а наши враги пусть испарятся, как роса на солнце. Теперь мы – украинцы с большой буквы. И ты, и я, и наши дети обязательно доживем до настоящего, а не выдуманного жидом Марксом, «светлого будущего» в семье вольной, новой.
Костя не разделял ни ужаса коммуниста, ни восторга «патриота-демократа». Изучив массу книг по истории, он знал, что распад больших многонациональных объединений всего лишь требование конкретного времени, и процесс этот остановить невозможно. Нечего греха таить: предсказать гибель советской империи он не смог. Что поделаешь, одно дело смотреть на страны-гиганты с высоты прошедших столетий, совсем другое – быть жалким участником происходящих событий. С другой стороны, хорошо известно, что осколки политических монстров не делались автоматически процветающими обособленными территориями. Их всегда преследуют тяжелые испытания.
Кажется осенью того же года, когда Украина стала самостоятельным государством, дядя Алексей позвал Костю «наслаждаться тем, как будут уничтожать, на центральной площади, памятник Ленину».
– Он же – прекрасное творение всемирно известного мастера! – возмутился племянник.
– То, в первую очередь, фигура бандита.
– Чем же вы отличаетесь от коммунистов? Те тоже уничтожали все, что им не нравилось
- Что ты говоришь? Разве можно сравнивать разгул идиотов с возмездием за преступления перед человечеством? Искусство, прославляющее извергов, – не искусство, а куча мусора.
– Искусство или есть, или его нет. Оно не разграничивается на хорошее, или на плохое мастерство.
- Тебя послушать, так и творения фашистов нужно сохранять.
– А как же! Их нельзя пропагандировать, но необходимо изучать, чтоб докопаться до корней всеобщей трагедии.
– Вот как! А чтоб ты сделал с ехидным гранитным рылом Ильича?
– Я бы, например, соорудил возле памятника бутафорские могилы с крестами, и водил бы туда экскурсии, где говорил бы экскурсантам: «Смотрите, люди, к чему приводят все революции и героизм революционеров». Или сделал бы парк советского искусства, куда б и поместил его. Или, просто, продал бы богатому коллекционеру.
Родственники расстались недовольные друг другом. Алексей решил, что мозги «молокососа» окончательно испорчены советской пропагандой. А Костя пришел к мысли, что коммунисты и националисты – два сапога пара. Первые называют себя левыми, а вторые, соответственно, правыми. Но и те, и другие не правы посредине – там, где люди живут. И те, и другие, ведут себя в политической жизни, как герои одной из басен Крылова: «Кукушка гадит Петуха за то, что гадит он Кукушку», и понять друг друга не хотят
Андрей и Антон демобилизовались почти одновременно, и так же дружно, не откладывая в долгий ящик, женились. Аня – у первого, и Соня – у второго оказались женщинами оборотистыми и с твердыми характерами. По-видимому, сказались гены их родителей. Тесть Андрея был бригадиром ремонтников машин, а Антона – шофером-дальнобойщиком. Не прошло и полгода, как Андрей стал слесарем-ремонтником легковых автомобилей, и вместе с отцом жены начал сооружать собственную, частную, мастерскую.
Антон за это время начал работать помощником водителя на дальних рейсах и тоже вместе с отцом своей жены занялся бизнесом. Они покупали в селах свиней, дома их резали и разделывали. Соня продавала готовую продукцию на рынке. Советский Союз к тому времени еще не «развалился», но запрет на частное предпринимательство был послаблен. И люди тут и там, где грубо бесцеремонно, где не очень, стали «делать» деньги.
Люся была одна дома, когда кто-то постучал в комнатку. Она вышла на стук. На улице стояла женщина лет восьмидесяти, одетая во все старое.
– Дай покушать, – попросила старуха. – И ты узнаешь свою судьбу.
– Гадалкам не верю, – ответила потревоженная ворожеей женщина.
– Совсем напрасно. Ну, раз так, тогда слушай свое прошлое: твой первый муж погиб. Второго ты любишь, но боишься, У жены старшего сына волосы на голове - темные, а младшего – светлые. У тебя отец и мать умерли.
– Ладно, пошли, покормлю, – не устояла перед всезнающей провидицей, загипнотизированная изложением точных сведений о своей прошлой жизни, женщина.
– Твои дни сочтены. Подумай о том, что тебе нужно сделать в первую очередь, – сказала странная гостья после того, как поела. – Я уже вижу за твоей спиной крылатого ангела, для которого все живущие на земле твари равны, хоть как бы они высоко не возносились над людьми.
Проводив вестницу смерти, Люся задумалась: чем же таким неотложным ей нужно заняться? И тут ее осенило. Господи! Да узаконить проживание детей необходимо еще при жизни! Чтоб после ее смерти не воевали они за квадратные метры и не проклинали свою мать. Получилось так, что жилье строили и перестраивали в разное время, по мере необходимости, и Игорь, и Ваня-Сережа, и Костя. Единого плана, как такового, не было, и расположение комнат, коридоров и кухонь в нем было несколько хаотичным. Чтоб разделить все постройки, а с ними и территорию приусадебного участка на две равные части, следовало (так считала Люся) одну из комнат, которую лично лепил из кирпича Обухевич, отдать Косте. И хозяйка недвижимости усиленно взялась оформлять документы дарения сыновьям своего имущества, разделенного на части в справедливых пропорциях. Ваня-Сережа никогда не интересовался - кому, как и на каких условиях, принадлежал земельный участок с постройками, и поэтому не знал, что проживал фактически на чужих площадях.
Уверовав в свою близкую кончину, Люся действовала без малейшего проявления чувства страха. И, справившись с бумажной волокитой, смело рассказала мужу о своем поступке. Но момент для такого сообщения оказался очень и очень неудачным.
За день до этого супруг обнаружил, что из одного с трех его тайников исчезли деньги и старинная икона, с которой он никогда не расставался. Так нагло обворованный скопидом обратился, первым делом, к сыну, – не его ли это работа?
– Моя, а что? Иначе сделать мне собственную мастерскую никак не получалось. У тебя же деньги без дела лежат, – нагло улыбаясь, ответил Андрей.
У Вани-Сережи потемнело в глазах. Он схватил наглеца за душу, но сразу же остыл. Его сынок своими, когда-то такими маленькими и пухленькими, руками, без особых усилий, развел его кулаки в стороны. На второй день, ограбленный сыном, отец собрал с двух, еще уцелевших, тайников хранящиеся там деньги и отнес их в сберегательный банк. Возвращаясь домой, он присел в скверике на лавке и предался невеселым размышлениям. Из состояния задумчивости его вывел женский голос:
– Скажите, Вы, случайно, не Ваня Обухович?
– Случайно, да. А мы с вами как-то знакомы?
– О Боже! – всплеснула руками нарушительница спокойствия. – Неужели я так постарела? Жену Сергея Марченко помните?
– Дуська! Ты ли это? Не обзовись, – в жизни тебя не узнал бы. Как там твой благоверный, и где вы сейчас обитаете?
– В Фастов перебрались. Там нам по наследству квартира досталась. Болеет Серега, на ноги вставать не может. А ты где, с кем, и почему?
– С Люськой живу. Как после войны пристал к ней, так и остался.
– Давно я ее не видела. У нее, кажется, сын от Игоря был. Большой уже, наверно?
– Еще бы! Годов-то сколько минуло. Помимо него у нас еще один обормот имеется. Помоложе, но пошустрей. Скоро папой будет. Андреем Сергеевичем величают.
– Вот козел!
– Кто козел? – удивленно посмотрел на собеседницу Обухевич
– Да муженек мой. Сколько раз предупреждала: не ходи к Люське. Дружба дружбой, а сделаешь ребенка, – кто кормить будет? Не послушался. Скотина! А ты, почему не решился завести себе какого-нибудь своего Петюню Ивановича? Или тебе больше нравится чужих детей растить?
Трудно сказать, чем бы закончился этот неожиданный разговор, если бы в кульминационный момент не был прерван хозяином подъехавшего автомобиля. Его небритая физиономия просунулась в окно кабины и прохрипела оттуда недовольным пропитым голосом:
– Дуська, ты, стерва, думаешь ехать или нет?
– Ой, я полетела! – затараторила, «приглашенная» ехать, собеседница. – Даст Бог, еще встретимся. Это мой напарник по работе орет. Пьяница и дурак, каких мало на свете. Но, ничего не поделаешь, приходится терпеть.
Договаривая последние слова уже на ходу, Евдокия Марченко побежала к ожидавшему ее сотруднику. А Обухевич устало откинулся на спинку лавки и долго, потом глядел в небо. То ли он, как художник, внимательно рассматривал интригующее нагромождение туч и дивное их освещение, то ли пытался увидеть черта, который так жестоко насмеялся над ним. И вот, когда после стольких событий он возвратился домой, жена встретила его сообщением о раздаче их имущества детям.
– Тебя Марченко надоумил отдать мной лично построенную комнату Косте? – съязвил расстроенный муж.
– Какой еще Марченко? – возмутилась Люся. – Я видела его последний раз сто лет назад. Если быть честным, то Игорь тоже что-то строил. Поэтому не справедливо все отдавать только Андрею.
«С тобой надо что-то делать!» – зловеще прошипел Обухевич и полез зачем-то на чердак.
– Корова, что ты сюда притащила? – вскоре раздался оттуда его крик.
– Ничего я туда не тащила, – забеспокоилась женщина и полезла по лестнице вверх.
Но только ее голова поднялась над балкой, лежащей на стенке строения, как на нее обрушился страшной силы удар мужского ботинка.
Возле гроба покойницы вдовец сидел мрачнее тучи.
– Тяжело деду, – жалели его сердобольные соседки. – На склоне лет одиночество не в радость. Не поговорить не с кем, ни обидами и радостью поделиться.
Сумел Обухевич пустить пыль в глаза людям. А там… кто его знает. Может и действительно, убийце стало жаль свою безропотную и безотказную тень.
За комнату, которую Люся подарила старшему сыну, без согласия на то супруга, Андрей и его отец судились целый год с Костей, но иск проиграли. После окончательного решения суда братья поделили землю. Но мирно родственники все равно не жили. Не одно, так другое ставало причиной их спора. Как-то Антон, сооружая цементную дорожку под стенами своего дома, прихватил сантиметр территории Андрея. Аня, его жена, увидев такую несправедливость, в другом месте выдвинула мусорный ящик на такое же расстояние в сторону «захватчика». Соня сразу же восстановила статус-кво, затолкав его назад. Только усилия ее оказались тщетными. На следующее утро емкость с отбросами торчала на прежнем месте. Так повторялось несколько раз, после чего женщины сошлись в рукопашную. Схватка переросла в то, что увидел Костя, когда выскочил во двор, услышав истошные крики. Дамы, согнувшись, с задранными платьями, демонстрировали друг другу голые ягодицы. При этом, похлопывая себя по обнаженному телу, громко вопили: «Вот тебе! Вот тебе!»
– Интересно: мы наблюдаем чисто украинское изобретение – как решать споры, или это вершина интеллектуального развития всего рода человеческого? – подумал невольный свидетель женского противостояния.
На шум выбежали и остальные мужчины. Между ними завязалась перебранка. В конце концов, причина спора была выявлена и устранена с помощью зубила и молотка. Но установление справедливости не помешало членам двух семей стать врагами на всю оставшуюся жизнь. Один лишь Костя продолжал со всеми здороваться и как-то разговаривать. В результате этого он стал связующим звеном между двумя группировками участников «холодной войны», во время решения обоюдоважных вопросов. Поразительное дело: спор за квадратные метры жилья так не разругал родственников, как сантиметровая полоска бетона на огороде.
XV
Катю с каждым днем все больше раздражала семейная жизнь сына. Ей казалось, что с женитьбой тот полностью лишился женского тепла. Как-то в воскресенье она зашла к нему по какому-то пустячному поводу. В квартире бросался в глаза полнейший беспорядок. Соня в грязном халате лежала в кровати и грызла сухарик. Рядом «валялся» небритый Антон. Молодая пара была увлечена каким-то сериалом.
– У вас когда-нибудь будет порядок? – вспылила гостья. – Мало того, что о всякие отбросы можно ноги поломать, так они еще и страшно воняют.
– Мама, мы уже взрослые люди и со своим мусором, в своем доме разберемся сами. А если тебе не нравится наша спертая вонь, то отправляйся во двор и дыши растапертыми флюидами.
Соне философствование мужа очень понравилось. Особенно ее восхитили «растапертые флюиды». И она с ехидной ухмылкой стала наблюдать за дальнейшим поведением свекрови. Катя молча развернулась и вышла. Внутри у нее все клокотало гневом. Ей не нравилось, что невестка позволяет себе нежиться в постели, когда в квартире хаос. Да и Антон, вероятней всего, еще не ел. Она зашла в свою жилую половину и начала выкладывать все обиды мужу.
Костя ее не слышал. Он в это время размышлял над проблемой смога современных мегаполисов. В борьбе с ним мечтатель мысленно выстраивал целый комплекс мероприятий. Во-первых, по его мнению, нужно заставить всех граждан выращивать домашние растения, как в жилых помещениях, так и в офисах. За нарушение такого постановления необходимо предусмотреть большой штраф, как за злостное хулиганство. Во-вторых, надо строить большие заводы по очистке воздуха. Смог, сам по себе – это плохо пахнущая смесь пыли и различных газов. И то, и другое нужно выделить с общего хаоса в отдельно взятые компоненты и утилизировать их с пользой для народного хозяйства. Для того чтоб, чистящие атмосферу, предприятия могли успешно функционировать желательно, создать отдельное министерство и научно – исследовательский институт при нем. Не плохо бы и воду рек, озер и водохранилищ очищать. Только тогда заводы, по облагораживанию главнейшей основы всего живого не Земле, пришлось бы устанавливать на больших плавающих плотах. С берегов вряд ли можно добиться хороших результатов.
Размышления над глобальными тревогами человечества прервал толчок жены в плечо и ее раздраженный голос:
– Да ты меня, в конце концов, хоть когда-нибудь будешь слушать?
– В чем дело? – вздрогнул Костя.
– Меня сын обижает, а защитить некому.
– Какая может быть еще защита от детей? Война с ними ведется всегда по их правилам!
– Еще один проф-фэсор! – взвыла Екатерина и ударила, первой попавшей ей под руку, тарелкой несостоявшегося защитника по голове.
Костя не ожидал агрессии с боку супруги и пропустил этот и еще несколько не менее болезненных ударов. Женщина сделалась невменяемой. Зло, накапливающееся много лет подряд, вырвалось наружу. Так иногда талая вода, незаметно собираясь в озере, прорывает плотину и потом летит, не ведая куда, разрушая все на своем пути. Женщина, подавляя внутренне отвращение, мирилась с загулами матери-самогонщицы, сколько могла, терпела унижения от первого мужа. Покорно скиталась квартиранткой по чужим квартирам. Бесконечно долго боялась Обухевича. Безропотно сносила обиды от Люси. Годами искала страстного блеска в глазах Кости при встрече с ним взглядами – и все ради Антона. Недосыпала, недоедала, лучшие годы посвятила ему, а теперь под смешки какой-то соплячки он отталкивает ее от себя. И ни одна живая душа ей не сочувствует.
Успокоить Катю было невозможно. Она дралась руками, ногами, кусалась и швырялась всем, что только могла поднять. Одной из брошенных вещей оказалось зеркало. Его осколки порезали «проф-фэсору» лицо, и кровь стала заливать его глаза. Еле-еле Косте удалось затолкать жену на кухню и там запереть. После этого он достал из шкатулки паспорт, деньги, которые там были, и ушел из дому. Конкретного плана действий не было, но оставаться на месте не хотелось. Лицо на улице он вытер носовым платком, но кровь продолжала сочиться. Нужно было что-то делать, и Костя решил зайти к Даше. Подруга детства была дома одна. Она быстро умыла своего приятеля и обработала раны одеколоном. А когда гость, поблагодарив хозяйку за оказанные услуги, собрался уходить, женщина выступила с предложением, от которого трудно было отказаться:
– Оставайся. Мне дома одной скучно. Твоя злюка тебя сегодня все равно искать не будет. Тем более, у меня в погребе имеется бутыль кое-чего. И это кое-что не вода.
Вечер и ночь пролетели, как одно мгновение. Пара веселилась, не обременяя себя нормами приличия. Где только темы брались для разговоров? Вспомнились и годы учебы.
– Ты себе не представляешь, как я изводился ревностью, когда ты прогуливалась по коридорам школы с Толиком, – признался Костя.
– Разве я только с Рябухой встречалась? Помимо него еще человек пять-шесть назначали мне свидания.
– А как же высокие чувства?
– Никак. Я любила совсем другого парня, а он меня – нет.
– И в отместку ему ты окружила себя кавалерами?
– Не потому. Всякой нормальной девушке нужно несколько поклонников, чтоб она могла выбрать среди них достойного мужа. Ведь мы, женщины, к браку относимся совсем не так, как вы, мужчины.
– А я в кандидаты на мужа не годился?
– Нет, конечно. В жизни нужно твердо стоять на ногах, у тебя же этого не просматривается. Сколько ты успел предприятий сменить за свою жизнь? Десять? Двадцать? В Книгу рекордов Гиннеса хотел попасть? А семье такой хранитель ее не нужен. Может, сейчас, когда жизнь детей утряслась, я еще могла бы и подумать о нашем совместном существовании. Тогда же о чем-то подобном и речи не могло быть.
– А как быть с Кузей-компрессорщиком? – вертелся на языке забракованного кандидата в мужья нескромный вопрос. Но он постеснялся озвучить его своей собеседнице.
Днем, после бессонной ночи, Косте удалось поспать всего несколько часов, на работе в раздевалке, во время обеденного перерыва. Но такой поворот событий его совсем не обескуражил. По окончанию смены, он запасся выпивкой, закуской, и отправился продлевать, прерванную хождением на работу, встречу.
Когда Костю отделяло метров двадцать от Дашиного дома, туда зашел какой-то мужчина. Его он снова увидел, как только открыл знакомую дверь. Даша висела у незнакомца на шее и лобзалась с ним. Тут же, на кухне, за столиком, сидела с улыбкой на лице Люба, самая младшая из дочерей Толика и Даши. Увидев Костю, хозяйка дома схватила за руку расцелованного ею мужчину, и пролепетала:
– Витенька, пошли в комнату, не будем мешать, молодым людям развлекаться.
Костя удивленно посмотрел на Любу. Та громко рассмеялась:
– Дядя Костя, садись. Показывай, что принес. Давно ты меня не угощал.
– Куда твоя мама пошла? И кто такой Витенька?
– Витенька – мужское имя. Зачем он тебе?
– Его вчера тут не было.
– Почему «вчера»? Он полгода отсутствовал. Где-то искал женщин помоложе и покрасивее. Да, видать, поиски не увенчались успехом. Вот и возвратился человек.
– Зачем она утащила его куда-то?
– Дядя Костя, ты же взрослый мальчик. Неужели тебе не понятно, зачем женщина затягивает мужчину в пустую комнату?
Костя, словно механическая кукла, дергаными движениями выставил на стол все свои покупки. Люба достала из буфета две рюмки, наполнила их и предложила:
– Давай вздрогнем за нас.
Они молча выпили раз, потом еще и еще. Им никто не мешал.
– Как у тебя жизнь сложилась? – наконец бездумно глядя в угол кухни, бесцветным голосом поинтересовался гость в своей молодой «напарнице по выпивке»
- Плохо. Развелась. Не повезло мне в жизни, в отличие от сестер. Женись на мне, зачем тебе твоя сварливая жена?
Дядя Котя с минуту смотрел непонимающим взглядом, на повзрослевшее дите из «святой троицы», пока до него не дошел смысл услышанных слов.
– Ну-у-у… – начал он подыскивать слова, чтоб сформулировать свой ответ, вытирая при этом, ставший почему-то мокрым, лоб.
– Ладно, ладно, расслабься, – сжалилась над ним юная проказница. – Я знаю, что ты любишь мою мамульку. А жаль! Из нас, обиженных, хорошая пара получилась бы. Жили б мы, как придется. А так, уверяю тебя, может существовать не каждый. Все люди с утра до вечера заняты поисками денег, славы, власти. А зачем? Ведь это не жизнь, а погоня за призраками.
Костя промолчал. Он налил себе еще рюмку, выпил и произнес: «Пойду, наверное».
– Конечно, – не стала возражать Люба. – матери ты не дождешься, а я тебя, как женщина, не интересую. Что же тебе еще остается делать?
В эту ночь он спал в заводской душевой, завернувшись в засаленные телогрейки товарищей по работе.
Первые сутки после ссоры Катя мужа не ждала, так велико было ее зло. Но он не пришел, ни на второй, ни на третий. Сложилась странная ситуация: хозяин дома где-то бродяжничает, а чужие люди распоряжаются его добром. К тому же, с одинокой женщиной, в опустевшем доме, практически никто не здоровался. Брошенная мужем жена была никому не нужной, среди враждебно настроенных людей. И Кате стало страшно. На четвертый день зачинщица скандала отправилась искать, пострадавшую от нее, свою сильную половину. Нашла она мужа на работе и сразу же выложила ему все, что надумала сказать, после тревожных раздумий в те длинные бессонны ночи, когда оставалась одна.
– Возвращайся к себе домой. Я была не права. Если, после всего случившегося, ты не захочешь со мной жить, – давай официально разведемся и мирно разойдемся. А если простишь меня, обещаю впредь ничего подобного не вытворять.
Семья вновь воссоединилась. Но члены, ее составляющие, с того времени очень изменились. В случившейся накануне семейной драке Костя винил только себя:
– Нельзя жениться на женщине, не любя ее. Это преступление. Врыв эмоций супруги – не что иное, как естественный протест человека против отсутствия душевного тепла у близких ему людей, – рассуждал он. И с тех пор стал во всем угождать жене, чтоб хоть как-то загладить вину за совершенную раньше глупость.
Изменение в поведении супруга Катя воспринимала как ничего не значащее проявление вежливости, живущего рядом, человека. Но порывать с мужем она не хотела, побаиваясь, что тем самым как-то навредит сыну. Поэтому, не выказывая особых нежностей к нему, она старалась, как могла, ни в чем не перечить мужу, и не отвлекать его от книг.
XVI
– Деда, дай конфетку. – потребовал у Обухевича внук, присмотреть за которым попросила невестка.
Старик посмотрел на малютку, и, впервые в жизни, непреодолимое чувство страха овладело им. Он, вдруг, словно стал пустотелой емкостью, которая быстро заполнялась тягучей неприятной жидкостью. И дерьмо, заполнявшее его, парализовало тело, мысли, волю, вызывая панический ужас и желание бежать куда-нибудь, как это иногда делали на фронте смертельно раненые солдаты. Боже, он уже дед, человек, жизнь которого движется к закату.
– Андрей! – полным отчаяния голосом крикнул в окно Ваня-Сережа.
Через мгновение в комнату влетел испуганный сын.
– Что случилось, батя?
– Скажи своему пацану, пусть не называет меня дедом.
– А как? – изумился отец ребенка.
– Как угодно, – только не так!
– Вадим! – строго приказал Андрей сыну, указывая при этом пальцем на отца. – Называй этого старца бабой.
Между мужчинами тут же завязалась перепалка. А когда Андрей ушел, Обухевич погрузился в тяжелые раздумья. А думать было о чем. В самостийной Украине с деньгами творилось что-то невероятное. Сначала к советским рублям начали выдавать бесплатные талоны. Только с ними можно было что-то купить в магазине. Наверно, страна боялась, что наедут посторонние с разных уголков бывшего Советского Союза, и расхватают хлеб. Потом вместо рублей появились купоны. Почувствовав что-то неладное, Ваня-Сережа бросился в сбербанк, чтоб забрать свои кровные рубли. Но опоздал. Ему сообщили, что ставшая свободной, Родина всю Советскую валюту вывезла в Москву. Прошло немного времени, и новые расчетные бумажки стали стремительно падать в цене. С некоторых пор пачка папирос уже стоила несколько тысяч новых единиц, придуманных молодым государством для своих временных денег. А в кошельках домохозяек появились стотысячные и миллионные купюры. В считанные недели люди потеряли все свои сбережения. Так в очередной раз судьба посмеялась над фантазером, жаждущим шикарной жизни в теплых краях. Она снова сделал его нищим, а лепет малого дитяти добил морально.
До недавнего времени крепкий с виду мужчина стал резко стареть, совсем безропотно встречая все тяготы последующей жизни. Андрей купил себе просторную квартиру, а в доме отца устроил склад запчастей. Широкую железную кровать родителей он отнес в металлолом, а остальную мебель – на свалку. И теперь каждый вечер одинокий глава, когда-то шумной, семьи искал свободное место для раскладушки, среди коленчатых валов и карбюраторов.
– Какая жизнь сумбурная, такие и сны у меня теперь, – пожаловался он однажды Косте.
– Перед тем, когда мне хочется увидеть содержательный сон, – ответил пасынок, – я выпиваю стакан водки.
Под вечер того дня Обухевич побрел в магазин и купил пол-литровую бутылку «горилки». На сон грядущий выпил грамм двести и сразу же уснул. Зачем пожилому человеку понадобились хорошие сны? Осталось тайной. Приснился ему отец Люси.
– Павел Данилович, – обратился к нему зять. – Есть ли в жизни то, ради чего стоило б жить?
– Х-х-хе! – последовал ответ. – Конечно, нет! Будь, туды его перетуды его, такое «то», мы были бы не людьми, а совсем другими тварями.
– А наступит ли время, когда люди перестанут умирать?
– Да. Но от постоянного обновления органов, все земляне превратятся в отдаленные копии самих себя. Да и вообще, наши потомки будут не творением природы, а продуктом промышленности.- почему-то уже не матерясь, стал объяснять старик.
Долго потом размышлял путешественник в потусторонний мир над информацией, полученной оттуда. И разум его столкнулся с неразрешимым противоречием:
– Если люди начнут производить себе подобных, им обязательно понадобится отдел технического контроля, который в праве будет решать, кому жить, а кому – нет. А как же всевышний разум?
Приобретя вопрос, на который не было вразумительного ответа, он стал ругать себя за то, что не спросил у тестя: «Есть ли Бог на свете?» Конец очередного дня тоже завершился употреблением спиртного. На этот раз спящего искателя истины навестила Олеся. Она поинтересовалась:
– Стал ли ты счастлив с другой женщиной, Ванюша?
– Нет.
– Зачем же бросил меня?
– По глупости.
– А хочешь, – я заберу тебя к себе?
– Хочу.
– Будет сделано. Только, сначала, давай сходим на кладбище, и проведаем мою мать. Она недавно умерла.
–Конечно, пошли.
И тут Обухевич почувствовал, что ноги его, вдруг, стали словно чугунными, и он не в состоянии сдвинуть их с места.
– Я не могу идти, – признался он Олесе.
– Э-ге-е-е, – печально протянула девушка. – Да ты, видать, матери зло какое-то сотворил, раз она не хочет тебя видеть.
Ваня-Сережа проснулся в холодном поту и долго не мог прийти в себя. Да ему в жизни только одна Олеся и нужна была! И как он раньше не мог понять такой простой истины? Ни Мария, ни Люся, ни сотни других баб не в состоянии были заменить ее одну. И тогда, осознавший свою ошибку, любовник взялся воссоздать образ любимой женщины в своем творении. Память художника позволяла это сделать. На картине будет лето. В саду за столом сидит его радость. Она с улыбкой протягивает кому-то яблоко, как символ красоты и вселенских премудростей. Плод, дарованный людям Евой и Еленой Прекрасной. Посреди стола возвышается трехлитровая стеклянная банка с водой, в которой стоят полевые цветы. Они должны подсказывать всем, кто смотрит на них, что все самое красивое вокруг нас: в поле, на дороге, под ногами. Обухевич сделал рамку, натянул на нее полотно, загрунтовал его и начал рисовать.
Его нашли мертвым возле еще почти чистого холста, На нем, при внимательном осмотре, можно было увидеть контур женского лица, нанесенного штрихами простым карандашом. Не нарисованную картину жена Андрея приспособила в курятнике вместо дверцы. Она туда идеально подходила.
XVII
С некоторых пор Костя стал частенько заглядывать к дяде Алексею, чтоб выпить рюмку-другую водки и поговорить, а чаще поспорить, на животрепещущие темы. Племяннику не нравилась безграничная ненависть своего родственника к советской власти и телячьи восторги по поводу всех текущих событий на «вольной земле Мазепы, Тараса и Бандеры». По его мнению, всякая общественная структура не может быть или только хорошей, или только плохой. Не было таких в истории человечества. И не следует впадать в эйфорию от происходящих в «самостийной» Украине событий. Все граждане должны критически относиться к любому правительству. Иначе они рискуют стать игрушкой в руках авантюристов. Что и произошло, к сожалению, с дядей Алешей, братом Костиного отца.
Как-то на пост Президента страны баллотировались два известных тогда политика, Ющенко Виктор Андреевич и Янукович Виктор Федорович. Победил последний. И тут начались разного рода демонстрации под тем предлогом, что подсчет голосов был сфальсифицирован. С каждым днем такой мысли начали придерживаться все большее количество людей. Костя никак не реагировал на возню вокруг выборов. Он и одного, и другого кандидата на самый высокий государственный пост воспринимал как ставленников крупного капитала. И считал, что перевыборы, которые требовали провести протестанты, не что иное, как попытка одной из групп олигархов вернуть себе, утерянные во время всенародного волеизлияния, позиции при власти. Совершенно иного мнения, относительно происходящих событий, придерживался его родственник.
Однажды с ним и мужем его дочери Костя повстречался недалеко от центра города.
– Здоров, племянничек! – радостно закричал дядя. – Айда на Майдан Независимости Ющенко поддерживать. Я вот уже Юру сагитировал пойти со мной, приглашаю и тебя на революцию.
– Что это вам приспичило одного придурка менять на другого? Вот если б вы шли отстаивать какой-то конкретный закон, скажем, о немедленной земельной реформе, я б и минуты не думал. Да и холодно сейчас по городу шататься.
– Как ты можешь так говорить? Виктор Андреевич – демократ и умнейший человек. Он в состоянии дать нам такие реформы, которые выведут Украину в десятку богатейших стран мира. Ему наша поддержка ой как нужна.
– Это он вам лично сказал?
–Нет. Но за свое стремление осчастливить нас, простых людей, Ющенко уже пострадал.
– И как же?
– Его травило государство. И теперь на лице народного вождя каждый может увидеть шрамы от яда, подсыпанного истинному демократу, сопротивляющимися врагами.
– Правительственные сатрапы так не травят. От их смесей люди исчезают сразу, а шрамы остаются только на асфальте, где до этого они стояли. Скорей всего ваш идол перепил где-то на вечеринке с друзьями.
– Перестань кривляться. Виктор Андреевич не пьяница Капыздо, и не его соперник Янукович, который успел уже дважды побывать в тюрьме за воровство личного имущества граждан.
– Значит, человек изучал жизнь со всех сторон.- засмеялся Костя.
– Не старайся быть похожим на своего деда.
– Ладно. Пошли, посмотрим на коллективную глупость со стороны. Хоть точно знаю, что Павел Данилович обложил бы меня матом за мое согласие пойти с вами.
На центральной улице мужчины увидели цепочку многоместных палаток, которые отапливались переносными чугунными печками. Среди палаточного городка возвышалась куча битых валенок. А там, где кончалась улица и начиналась площадь, плотными рядами стояли люди. Они слушали постоянно сменяющихся ораторов, и по их команде через каждые пятнадцать минут дружно скандировали: «Ю-щен-ко!»
– Не иначе, как людей зомбируют, – подумал Костя. – Чтоб сделать из них революционеров.
За площадью на склонах холмов, напротив здания Совета Министров, молодые люди непрестанно колотили палками по днищам пустых металлических бочек. Снизу, со стороны Подола, какая-то учительница вела строй учеников. Счастливо улыбаясь, Алексей обратился к племяннику:
– Чувствуешь, пьянящий запах свободы? Дыши им и восторгайся. Увидеть такое, в жизни дано не каждому.
– Великолепно спланированный спектакль, – ответил тот. – Будь моя воля, запретил бы всем без исключения политикам обращаться к толпе. Это манипуляция человеческим разумом.
Потом оглянулся и, убедившись, что Юра затерялся где-то в толпе, продолжил:
– Вы нехорошо делаете, навязывая свое мнение другим людям. Я имею в виду вашего зятя. Это грех.
– Агитировать за человека, которого послал сам Бог, – не грех.
– Межчеловеческие отношения строятся Всевышним так, что понять их, никому не дано. Поэтому, помимо него, люди придумали себе еще и дьявола с его кознями.
–Почему сразу придумали? Ты оглянись вокруг и удивись: как разумно устроен мир! В нем нет ничего лишнего. Только Божественный разум в состоянии такой сотворить. Не так ли?
– Все верно. Но тогда возникает вопрос: а кто создал Божественный разум?
– С тобой трудно спорить.
– А зачем? Вера не нуждается ни в спорах, ни в логике, ни в разуме. Она сама себе истина в последней инстанции, и знает ответы на все вопросы: так хочет Бог. А сомневаться, доказывать, сунуть везде свой нос – неблагодарный труд всех бездуховных материалистов. Зачем они вам?
Родственники расстались без рукопожатий. По дороге домой Костя встретил соседку, бабу Галю, и надоумил ее наведаться в палаточный городок бунтарей и там подобрать себе с кучи обуви, принадлежащей революционерам, валенки. Она так и сделала, но приобретенную пару теплой защиты для ног не обула, а отнесла на базар. В тот же день валенки у нее купили. Старуха сделала еще несколько ходок, и все удачные. О своей «золотой жиле» счастливая добытчица проговорилась лучшей подруге. А та, вместо того, чтоб тоже «обогатиться», сообщила о коварстве близкого ей человека руководству палаточного городка. И воровке доступ к стратегическим материальным резервам «творцов новой истории» был перекрыт. Гражданская война в стране в то время разыгралась не на шутку.
Протестующие массы в том году победили: состоялось всеобщее переголосование за кандидатов в Президенты, и Ющенко, как победитель, был торжественно провозглашен главой государства. Но через год состоялись перевыборы в Парламент. В результате их Янукович был назначен Председателем Совета Министров. Для сторонников Виктора Андреевича такой поворот событий послужил сильным психологическим испытанием. Дядя Алексей его не выдержал и застрелился. Он еще со времен войны припрятал, на всякий случай, немецкий пистолет. Им самоубийца и воспользовался. К сожалению, этот случай не был единственным. Если бы выдвижение бывшего вора на пост главы Правительства произошло на три-четыре года позже, подобных трагедий, скорее всего, не случилось бы. «Народный» Президент своим поведением начал отталкивать от себя «любых друзив» (его устоявшаяся форма обращения к собранию людей) буквально на второй день после избрания на высокий пост. Первым указом он значительно увеличил собственную зарплату, а людей, мерзнувших в палатках ради его возвеличивания, просто забыл. Многие иногородние революционеры еще несколько дней, после окончания общественной встряски, скитались по городу, не имея средств на дорогу домой. Хорошо хоть мер Киева сжалился над ними и выделил деньги из городской казны им на билеты.
Некоторые наивные молодые люди поженились «на баррикадах» с благословения своего кумира. А когда суета политических баталий утихла, они вдруг осознали, что помимо преклонения перед всеобщим авторитетом, для семьи нужно еще что-то, чего у них как раз и не оказалось. А общественные восторги по поводу их поступков оказались ничего не значащей болтовней, подверженных групповому психозу людей.
Общественным символом народного протеста была баба Параска. Эта пожилая женщина оставила свой дом и как неутомимая пчелка носилась по всем местам собраний и вдохновенно агитировала за «Ю». Придя к власти, Виктор Андреевич наградил ее орденом «Святой Ольги». Обладательница высокой награды вполне серьезно посчитала себя нужным человеком на родине, и продолжала давать дельные советы новому Гаранту Конституции. В конце концов, охрана Витеньки (так по-матерински старушка величала «своего» любимого Президента) поколотила женщину и очень доходчиво объяснила: «Ясные очи, баба, не желают больше тебя видеть».
Все эти и другие, бросающиеся в глаза, нестыковки провозглашенных идеалов и их исполнение происходили на фоне отсутствия обещанных радикальных реформ. Народ разуверился в Ющенко, и на очередных президентских выборах победу одержал Янукович. Новый глава государства пробыл на своем посту всего около трех лет. За это время украинцы его невзлюбили и подняли против него восстание. Тогда погибло около ста человек. Люди назвали их "небесной сотней". Если погибшие, действительно, сейчас проживают на небесах, то среди них обязательно находится и бывший фронтовик - дядя Алексей.
XVIII
Так грубо с Катей Антон еще не поступал. Раньше, если он с чем-то был не согласен, мог и грубо выругаться при ней, но рук никогда не распускал. А тут ударил ногой в живот и вытолкал за двери только за то, что она вошла к нему в комнату без стука.
– Какого черта я тут сижу? Такое прощать – себя не уважать! – подумала она. – Сын под каблуком у невестки, и чем дальше, тем больше отдаляется от меня. А муж только видимость создает, что живет со мной. У меня есть свой дом, и пропадите все пропадом!
В тот же день Катя уехала в деревню. За месяц она привела дом в порядок и начала вести спокойный размеренный образ жизни. Целый день бывшая горожанка рылась в огороде, а вечером дремала у телевизора. Иногда, когда работы срочной дома не было, ходила в лес по грибы и ягоды, или торговала на трассе урожаем, снятым со своего земельного участка.
После ухода жены, Костя начал приспосабливаться к холостяцкой жизни. Понемногу научился варить борщ и стирать носки. Составил график посещения всех родственников и хорошо знакомых приятелей с таким расчетом, чтоб время от времени плотно покушать за чужой счет и людям особо не надоедать. Выбросил на свалку все коврики, дорожки и занавески. Вечерами, интереса ради, в спокойной обстановке изучал философию и политэкономию.
Однажды к нему зашла Соня.
– Дядя Костя, я буду говорить открыто, – начала свою речь она официальным тоном. – Мы с мужем решили расширять производство, и в связи с этим, намерены построить цех для изготовления пельменей. А чтоб воплотить наши планы в жизнь, необходимо снести вашу халупу. Поэтому подумайте о своем дельнейшем месте проживания. Может бабку где найдете, может в дом престарелых людей переберетесь, а может, облюбуйте хату в ближайшей деревне. В селах сейчас ничейного жилья много.
– Соня, дом этот мой! – возмутился Костя.
– Я знаю. Но он нам нужен. Не заставляйте нас с Антоном брать грех на душу и травить вас так, как Аня Обухевича.
– Ну, это же свинство: лишать хозяина жилья.
– Конечно. А что делать? Времена такие настали. Бизнес, понимаете ли.
– Ты же верующая. Не боишься в ад попасть?
– Нет. Я грехи отмолю. С Иисусом Христом в рай первым попал бандит, а ни кто-то с безгрешных его земляков.
В тот же день Костя зашел к участковому.
– Посоветуйте, как мне лучше поступить в создавшейся ситуации, – обратился он к представителю местной власти. – Дело в том, что невестка хочет меня отравить.
– У вас есть вещественные доказательства, свидетели, справки врачей? – поинтересовался молоденький лейтенант милиции.
– Нет. Пока одни угрозы.
– В таком случае, мы сможем заняться вашим делом только после вашей смерти. Явление, когда жены детей обещают уничтожить их родителей, не редкость в нашей жизни. И реагировать на него без конкретного воплощения угроз – не представляется возможным. Поэтому, напишите, на всякий случай, заявление с полным изложением ваших страхов, и мы будем иметь вас в виду.
– Спасибо за совет.
– Пожалуйста. Всегда рады помочь каждому, кто обращается к нам.
Придя домой, Костя окунулся в размышления.
– Как ни крути, а нужно уходить из собственного дома, – пришел он к горькому для себя решению. – В этом дурацком мире, оказывается, сделать человека бомжем проще пареной репы. А я-то думал раньше – почему их так много в нашем государстве?
– Ну и что? – появилась на следующее утро с вопросом Соня. – Будем воевать или решим дело полюбовно?
– Через месяц я уйду. Вас это устраивает?
– Вполне. Приятно иметь дело с умным человеком.
– Скажи спасибо, – подумал «умный человек», – что меня не научили уничтожать таких клопов, как ты.
За месяц, лишившийся жилья, свободный гражданин самостоятельной Украины вырыл в железнодорожной насыпи пещеру. Устлал пол досками и тряпками. Перенес туда все свои книги. «Переквалифицируюсь в святые», – горько иронизировал новоявленный отшельник над собой. Заложил вход в новое жилье щитом, на котором написал: «Осторожно! Высокое напряжение!». После этого Костя отправился путешествовать по стране, осуществив, таким образом, свою давнюю мечту. Передвигался и пешком, и на электричке. Собирал по дороге и продавал в городах пустые бутылки, баночки из-под пива, полевые цветы. Деньги тратил экономно. Ночевал на вокзалах, и в стогах сена. Иногда питался в монастырях и различных приютах. Бывали случаи, что и попрошайничал.
Когда бродяга возвратился в Киев, землянку свою нашел в полной сохранности. Дашу Костя встретил случайно на улице. Первый вопрос, который он задал школьной подруге, был:
– Как там твоя Люба поживает?
– Нет ее. Умерла. Перед смертью хотела тебя видеть, но никто не знал, где ты есть. Остались у меня Вера и Надежда, а Любови уже никогда не будет. Приходи, помянем ее. Завтра я свободна.
– А Витя как же?
– Витя? Витя…не оправдал он моего доверия. Такие мужчины мне не нужны.
Если бы кто-то смог на следующий день видеть город с высоты птичьего полета, то он обязательно обратил бы внимание на странные передвижения пожилого гражданина по улицам его. Сначала мужчина очень быстрой походкой приближался к одному из частных домов. Возле него останавливался, долго о чем-то размышлял, затем разворачивался и не менее стремительно уносился прочь. А, пробежав с километр, снова начинал движение в обратном направлении. И так продолжалось довольно долго.
Но вот, то ли необычный пешеход устал, то ли принял какое-то окончательное решение, он побрел в сторону железнодорожной насыпи. Там сел на сырую землю, достал из сумки бутылку водки и сразу же влил в себя из горлышка почти половину ее содержимого. Через минуту, со второй попытки, осушил ее всю. Посидев немного, начал плакать и говорить стихами:
Я отказался от тебя,
И жизнь вдруг сделалась иной:
Безвсякой, словно бы трава
На поле осенью глухой.
Прошло немного времени. Костя успокоился и начал строить планы на будущее:
– В первую очередь, необходимо найти работу ночного сторожа, чтоб решить проблему с ночлегом. Потом нужно определиться с факультетом университета, куда пойти учиться. И параллельно с учебой начать работу над новой наукой под названием «Человекознание». Что мы знаем о себе сейчас? Человек – это хищное стадное животное, клеткой для которого служит государство, а законы – кнутом, заставляющим работать. Такой простой истины не понимали коммунисты, а потому изобрели «закон светлого будущего»: от каждого – по способностям, каждому – по потребностям. Подобный принцип сосуществования работал бы в сообществе кроликов, лошадей, бобров, но ни как не волков, тигров или людей. Мне в дальнейшем предстоит выяснить – думал Костя – какая сила заставила обезьяну работать и, тем самым, стать умней.
Существует еще один непростой вопрос, над которым интересно поломать голову. Маркс опубликовал ошибочную теорию стоимости товара, в результате чего его последователи, как ни старались, не могли построить жизнеспособное государство. Социалистические страны разъедал вирус – дефицит. То есть, никак нельзя было наладить снабжение граждан всем необходимым. И производители не интересовались результатами своего труда. Не знают процесса формирования цены на предметы потребления и современные ученые. Потому они и не могут предотвращать кризисы.
Вдруг отшельник увидел маленькую девочку, бегущую вприпрыжку по гребню насыпи, и поющую песню его далекого детства. Костя бросился бежать, сам не зная почему, навстречу с певуньей. Но, взобравшись на возвышенность, он увидел только стаю одичавших собак и ни одной живой души. Бомж, по воле пасынка, почувствовал, что замерз.
– Пойду на вокзал, – там отогреюсь, – решил он.
Катя, перезимовав несколько зим одна, поняла, что без мужика в деревне туго. Не даром же бабы говорят: «Лучше соломенный муж, чем золотые дети». И она поехала в город на поиски своего мечтателя. « Пусть дурью мается возле меня, чем воображает, что ему никто не нужен», – было ее твердым решение. Но ни мужа, ни дома его женщина не нашла.
– Где отец? – спросила Катя Антона.
– Я ему не сторож. – грубо ответил тот. – Где-то молодуху нашел, и живет себе в свое удовольствие.
– Кому он в черта нужен? – не поверила мать сыну. – Одна я только и способна его терпеть.
Она начала расспрашивать всех соседей, не видел ли кто-то из них ее «придурка»? Один из них сообщил, что часто встречал его на вокзале. Катя поехала туда.
Возле одной из железнодорожных касс какая-то женщина рассказывала стоящему рядом пассажиру, по всей вероятности, своему мужу:
– В зале ожидания бомж умер. Над ним стоит его подруга вся в слезах и раз за разом повторяет: «Жизнь, ну почему ты такая?..»
– Ну, и что же? – раздраженно отмахнулся тот от собеседницы. – Ты лучше думай, как нам домой уехать, а не о всяких там бомжах.
Конец.