ЛЕМЕХОВСКИЕ БЛИНЫ
Это было близ деревни Облуково Тверской губернии. Повезли нас по осени за грибами на военном УЛЗ. Проходимость у него хорошая. Дорога, - какая-никакая, - а всё же была, и добрались мы аж до лесной сторожки. Раньше это был хороший дом с печным отоплением и крышей, покрытой железом. Но потом у хозяина умерла жена, дети уехали в город, а он запил. И всё бы ничего, мужик-то он был здоровый, телегу на попа поставить мог. А как-то по пьяни закрыл задвижку, а дрова в печи ещё не погасли, так он и угорел.
Я к чему это всё: хозяйство у него было большое, да больно далеко до ближайшей деревни. Ценное, конечно, потаскали: оклад, самовар, серебро столовое… А вот плуг, допустим, или борону на себе на упрёшь… Так и гнило это долгие годы… А из дома сторожку сделали. То грибники, то ягодники, а то и охотники заночуют. Вот и мы - Фёдор Степаныч, Максим, Петрович и я - решили в зиму запастись грибами.
До первого снега уж чуть-чуть осталось. Деревья давно голые стоят, а под ними в их листве множество солюшек, горькушек, дуплянок, а уж груздей в ёлках - хоть лопатой греби. Мы решили, что пару дней для сбора грибов нам хватит, и, соответственно, запаслись едой и договорились, что за нами через день приедут. В первый заход мы брали почти всё, что попадалось, во второй уже выбирали, а в третий - совсем привередливые стали: не такой ровный гриб, не такой круглый…
В общем, к вечеру, затопив печку и перебрав грибы, поняли, что больше класть некуда, и на завтра день совершенно свободный. Утомлённые ходьбой и разомлевшие от тепла и впечатлений, мы, перекусив, улеглись спать. Сон был хорошим и крепким, но всё же среди ночи мы все разом проснулись, и было отчего. В избе стоял шум, как будто тысяча человек вокруг нас шуршали какими-то бумагами. А потом наш «корабль» дал течь, но не снизу, а сверху. Добрая половина крыши была ещё целая, а вот вторая (не добрая) пропускала к нам всё, что не пропускала первая. Было такое впечатление, что начался всемирный потоп, и мы почти не ошиблись.
Фёдор Степаныч в темноте да спросонок наступил в корзину, подвернул ногу и упал. Максим бросился его поднимать, да видно, взялся как-то неудобно или поднял резко, только крякнул, ойкнул и схватился за спину. Я вообще опешил и стоял, не зная, что делать. Только Петрович, не спеша, без лишних движений перетаскивал наши вещи в сухой угол. До утра все в основном молчали, слушали шум дождя и удивлялись его силе.
Когда рассвело, и можно было что-то рассмотреть, удивились ещё раз. Вместо дороги была река, а вместо поля - болото. С грустью поняли, что за нами не приедут, не добраться: для машины глубоко, для парохода - мелко. Начали подсчитывать съестные припасы: колбасы грамм шестьсот, хлеба буханка и батон, немного сыра и бутерброды с маслом. Ещё была фляга с водой и печенье. Порыскав по дому, нашли большой пакет муки и килограммов двадцать соли. Ну, с колбасой и с хлебом всё понятно, а вот соль с мукой ложкой есть не станешь, да и ложки-то не было.
Мы с Петровичем, оставив больных, пошли осмотреть старый сарай на предмет сухих дров и кастрюль. Дров нашлось прилично, да вот беда: вода попала в дымоход и залила колодцы. Стали думать, где огонь развести. На улице и в печи сыро, в доме - самим сгореть можно, остаётся сарай. И чтобы огонь крышу не запалил, подтащили старый плуг и развернули его так, чтобы лемех был, как крыша. Развели костёр, сели все, греемся, колбасу с хлебом жуём. От скуки есть хотелось постоянно. К ночи закончилась и колбаса, и дождь. Остались только бутерброды с маслом.
Утром первым зашевелился Петрович. Разжёг огонь и нас толкает: «А ну-ка, - говорит, - подмогните мне плуг подвинуть, идея есть одна». Из тех двоих помощники - никакие, а я сгодился. Развернули мы с Петровичем плуг, как он велел, и давай лемех солью натирать, опять же по его приказу. Соль, как наждак, всю грязь и ржавчину стёрла, и почти отполированное железо снова водрузили над костром. Тепло от огня быстро его нагрело. «Ты чего надумал? - спрашивает Фёдор Степаныч, - Никак плиту смастерил?»
Петрович поднял указательный палец вверх и хитро прищурился. Мы с большим интересом наблюдали за ним. Он взял крынку, сполоснул, перелил в неё чистую воду из нашей канистры, а саму канистру обрезал, благо она была пластиковая, и начал в ней затворять жиденькое тесто. Потом взял в одну руку бутерброд, а на другой облизал палец и чиркнул им по железному лемеху. Слюна пшикнула, а Петрович удовлетворённо кивнул. Перевернув бутерброд маслом вниз, он слегка протёр лемех, а потом чуть выплеснул тесто. Оно растеклось неравномерно, но начало запекаться. Подождав немного, он поддел ножом край блина, приподнял и с помощью второй руки перевернул. Сказочный аромат наполнил сарай, блинный дух будоражил наши голодные желудки.
Мы были восхищены творением Петровича и очень ему благодарны. Ведь машина смогла добраться к нам только на восьмой день, и мы изрядно похудели бы без блинов, которые прозвали лемеховскими.