-- Доктор, пожалуйста… - старая женщина, семенящая по длинному гулкому коридору хирургического отделения, цеплялась рукой за длинный халат доктора.
-- Привезёте деньги, потом, - безапелляционно, в который раз повторил доктор – могучего телосложения человек с редкими седыми прядями на голове.
-- Но, доктор…
-- Я все сказал, - и, развернувшись, он ушел.
Она забыла деньги. В спешке. А доктор наотрез отказывался оперировать ее внука, жаловавшегося на боль в правой стороне живота. «Будут деньги, тогда и сделаем операцию!» - было твердое решение доктора.
Старая женщина, потеряв всякую надежду разжалобить доктора, села на край одной из скамеек, стоящих по обе стороны коридора, и стала автоматически наблюдать за дежурной медсестрой, нёсшей ночную вахту. Та читала любовный роман в мягкой обложке.
-- Может, поедете домой? – наконец, оторвавшись от книги, спросила женщину медсестра.
-- Как, доченька? – в ответ спросила старуха. – До села, где я живу, почти семьдесят километров по проселочной дороге. Я и так еле уговорила соседа доставить нас с внуком сюда.
-- Так пусть он и свозит вас за деньгами. Мальчику, конечно, дали обезболивающее, оно у нас бесплатно, но он все равно мучается…
-- Он уехал, доченька… Доставил нас сюда и уехал. Завтра утром у его племянницы крестины.
Медсестра, не зная, стоит ли ей дальше продолжать разговор, снова уткнулась в литературный мир своей книжицы при свете настольной лампы.
Старая женщина тоже молчала, впав словно в оцепненье: полусон-полубодрствование… Ее разбудили спешащие, шаркающие по линолеуму больничного коридора шаги. Она открыла глаза. За окном, на темном ночном небе была все та же надгрызенная краюха белесой луны в окружении миллионов звезд. Женщина не помнила, сколько спала, да и спала ли вообще. Вокруг сновали санитары, медсестры, доктор, тот самый. Все спешили, - кто со стетоскопом, кто с упаковкой новых одноразовых шприцов, кто с капельницей – на длинной металлической ножке с колесиками, - в палату под номером 10 – там лежал ее внук.
-- Сережинька… - женщина, задрожав всем телом от предчувствия недоброго, попыталась подняться со скамейки.
-- Вам туда нельзя, - на плечо ей положила ладонь медсестра, та, которую она видела за столиком дежурного с книжкой в руках. – О вашем малыше позаботятся. – Медсестра угадала желание бабушки попасть в палату к своему внуку.
Женщина снова опустилась на скамейку. Но теперь ее глаза неотрывно следили за дверью десятой палаты. Там слышались, но слов она разобрать не могла. Минуты тянулись часами, наконец, дверь раскрылась, и по одному начали выходить люди в белых халатах. Лица их были мрачными. Вышел доктор, тот самый – геркулесового сложения, тоже не посмотрел на ожидающую, только наклонился к женщине в белом халате, с табличкой на груди «Старшая медсестра» и что-то зашептал ей. Та молча кивала, а затем, сжав губы в тугую полоску, двинулась к сидящей женщине. Только когда подошла, подняла взгляд, посмотрев в лицо старой женщине, и очень тихо произнесла:
-- Ваш внук…
-- Помер, - так же тихо, вместо нее, закончила бабушка. Она знала. Она догадывалась, когда все эти люди в белых халатах торопливо скрылись в палате ее внука.
-- Мне очень…
Но женщина не слушала, она перевела взгляд, полный боли, слез, бесконечной скорби, ей за плечо. Она смотрела на седовласого доктора. Тот резко дернул головой, повернулся и торопливо зашагал в противоположную сторону. Он все это время наблюдал за женщиной, словно боясь ее реакции.
Она снова опустилась на скамейку, в который раз. Медики стали расходиться, каждый по своим делам. Осталась только старшая медсестра, которая, казалось, что-то чувствовала, да дежурная, снова уткнувшаяся в свою книжицу в мягкой обложке.
-- Я хочу его увидеть, - слезы сползали по щекам старой женщины. – Я хочу его увидеть…
-- Ну-ну, не плачьте, - попыталась ее успокоить старшая медсестра, понимая тщету своих усилий. – Вам нельзя его видеть сейчас. Не нужно.
Тогда, плача, убитая горем, бабушка поднялась, и, шатаясь, пошла вдоль коридора непослушными ногами, спустилась по лестничным пролетам, вышла на улицу. Вокруг была тишина, только цикады трещали где-то в кустах, да редкая машина, рыча двигателем за оградой, пучком света выхватывала из мрака предлежащий кусок дороги. Женщина пошла по аллее через больничный парк, и вышла на шоссе. Она пошла на свет неоновых вывесок города, освещавших бензозаправки, круглосуточные бары, витрины магазинов.
-- Отдохнул внучек у бабушки, - сорванным голосом произнесла она, - отдохнул…
Она остановилась, больше не шла. Да и куда ей было идти? Домой? Назад, в больницу? Она стала у самой обочины, наступая на белую полосу дорожной разметки.
Машина двигалась на скорости, не менее ста километров в час, разрезая душный мрак летней ночи. В салоне горел свет. Из колонок лилась громкая музыка, растворяясь сквозь раскрытые окна. Два парня, весело обсуждая своих новых подружек, встреченных на отдыхе в Крыму, почти не глядели на дорогу. Один, лишь слегка касаясь левой рукой руля – правая лежала на рычаге передач – вёл машину, второй парень, что-то потеряв, рылся в переполненном всяким хламом бардачке.
-- Что за… - выругался тот, что вёл машину. Блондин. Он видел, как фары выхватили из мрака какую-то сумасшедшую, вздумавшую сигануть под колеса его новенького «рено». И еле успел затормозить, пытаясь объехать женщину. Тормозные колодки завизжали, запахло паленой резиной, машину вполоборота развернуло, но аварии и наезда удалось избежать.
-- Что ты делаешь? Совсем одурел! – крикнул его длинноволосый напарник, рывшийся в бардачке.
-- Пронесло, - только и вымолвил блондин, и сразу же надавив ручку двери, выскочил из машины.
-- Совсем одурела бабка!.. – заорал он на старую женщину, лежавшую посреди дороги.
Послышался еще один хлопок дверей. Длинноволосый подошел, глядя на поднимавшуюся женщину, сбитую потоком воздуха, и сказал:
-- В салон, помоги ей…
Простите меня, детки, простите, - старая женщина сидела в салоне «рено», на заднем сидении, и пила кофе из термоса, налитого блондином. – Но внучка он моего… теперь жить мне… - она сорвалась на рыдания.
-- Ну, перестань, мать, - попытался ее успокоить длинноволосый, сунув в свободную руку старухи платок. – Вытри слезы и рассказывай, может, сумеем помочь.
-- Я живу в селе Гавриловка, почти семьдесят километров отсюда…
-- Знаю такое, - кивнул блондин.
-- Сын с невесткой привезли мне внучка, чтобы погостил у бабушки, ему ведь только шесть… - старая женщина снова заплакала, вытирая глаза платком длинноволосого.
-- Перестань, мать, и продолжай, - оборвал ее один из парней.
-- Сегодня утром Серёжинька стал жаловаться на боль в правом боку. Я пошла к соседке, таблеток каких-нибудь спросить. А она и говорит мне: «Ты, Палагея, не тяни, а вези лучше мальчонку в больницу, аппендицит это может быть». Я – к Прохору, он нас и отвёз. Да вот денег в спешке позабыла взять. А доктор: «Будут деньги, тогда и сделаем операцию». Но Прохор уехал, а как я сама доберусь домой ночью? Автобусы в наше село не ходят. Я просила доктора, умоляла помочь моему Серёжиньке. Клялась, что утром, только рассветет, обязательно поймаю машину и привезу ему эти треклятые деньги. Но он только и говорил: «Будут деньги, всё потом…». Так мой внучек и помер… Я просила его, умоляла…
Парни переглянулись. Длинноволосый спросил:
-- Слышь, бабка, а вот если сейчас мы с тобой поедем в больницу, ты сможешь узнать того козла, что твоего внука загубил?
Губы старой женщины задрожали, вот-вот снова расплачется:
-- Не вынесу я встречи с ним. Да и что узнавать? Здоровый такой, седина на голове…
-- Вот и отлично, мать. Допивай кофе и поехали.
… Машина остановилась у самого крыльца. Двери больницы были всё так же открыты. Блондин с длинноволосым направились к лестнице, чтобы идти на третий этаж, где, по словам женщины, находилось хирургическое отделение.
-- Вы куда? – спросил старый вахтер на входе, но под холодным взглядом атлетически сложенных парней умолк, старательно углубившись в дальнейшее чтение какой-то газетёнки.
На третьем этаже, у столика дежурной, все та же медсестра продолжала неотрывно глотать страницу за страницей дальнейший сюжет любовного романа, всей своей мимикой сочувствуя, завидуя, радуясь и досадуя судьбе главной героини. Она заметила вошедших, только когда они вплотную подошли к ее освещенному лампой столику, по пластиковой поверхности которого звонко шлёпнул широкой ладонью длинноволосый, спрашивая:
-- А ну, сестрёнка, выкладывай, где тут у вас поживает эдакий седовласый, слоноподобной наружности господин хирург?
Испуганная медсестра, ничего не понимая, - ведь только что она была на мексиканском ранчо, на сеновале, главной героиней в объятиях знойного темноволосого красавца Жуана! – уставилась на длинноволосого немигающим взглядом.
-- Брось буравить меня глазами, детка, - сказал длинноволосый. – Лучше выкладывай, где тут ваш хирург? Нам нужно с ним потолковать.
-- Там, - сказала она, ткнув пальцем в сторону двери с надписью «Дежурный хирург отделения», и завороженным взглядом провела парней, скрывшихся в кабинете врача.
А там горел тусклый свет, было накурено, работал телевизор. Развалившись в кресле, спиной к вошедшим, сидел седовласый доктор, попыхивая сигаретой. Он смотрел футбольный матч, как раз была атака, и он недовольно обернулся на шум, досадуя, что его прервали.
-- Доброй ночи, доктор! – поприветствовал его блондин.
-- Доброй ночи… - удивленно ответил хирург, вставая с кресла, все так же сжимая сигарету пальцами правой руки.
-- Это ты так переживаешь, что загубил ребенка? – спросил у него блондин.
-- Что вам нужно? – залепетал доктор. – Немедленно покиньте помещение, это… тут… только служебный персонал.
-- Доктор, а как же клятва Гиппократа? – спросил блондин, вплотную подходя к доктору.
-- Какая еще клятва? Кто вы, собственно, такие?.. – Не в состоянии отвести взгляд от холодных глаз парня, он стал говорить, заикаясь: - Мальчик был безнадежен… его нельзя было спасти… я старался… Я старался, я сделал всё, что мог, всё, честное…
-- Плохо старался! – парень подтолкнул его к закрытому окну, а второй распахнул створки, глянул вниз и кивнул головой напарнику.
… Дежурная медсестра увидела выходящих из кабинета парней и спросила:
-- Поговорили?
-- Да там никого нет, - ответил блондин. – Зачиталась, малышка, не видела, как шеф ушёл.
------------------------------------------------
На следующий день выпавший из окна на бетонный тротуар хирург был признан самоубийцей из-за нервного потрясения в связи со смертью ребенка, которому своевременно не сделал операцию.