В нашей республике проводится контртеррористическая операция. Вы об этом знаете, да что вы – весь мир об этом знает. А вот как она проводится – знаем только мы, жители Чечни.
На наше село каждый день падают снаряды, по словам военных, нечаянно. От этих «нечаянно» падающих снарядов почти каждый день «нечаянно» гибнут люди. Пока из членов моей семьи никого «нечаянно» не убило, не ранило, я отправил их в Ингушетию, в лагерь беженцев, а сам остался в селе присматривать за хозяйством. Ночи я проводил в подвале, чтобы очередной «нечаянно» падающий снаряд «нечаянно» не попал в меня.
В нашем селе проживает только один боевик – один на все село! Это мой сосед Ахмед. Его долгое время не было дома. Но однажды Ахмед вернулся. Узнав об этом, военные взяли село в плотное кольцо бронетехники. В воздухе закружили вертолеты. Началась «зачистка». Дошли и до моего дома: все обыскали, перерыли, «зачистили». Даже мебель разорвали-разломали – искали боевиков. Затем направились к Ахмеду. Он как раз был дома. Я знал, что у него много оружия, так как видел, как обвешанный сверху донизу, он возвращался в село. Мне было жаль паренька – ему всего-то двадцать лет. Конечно, не хотелось, чтобы его убили, ведь на моих глазах рос мальчишка, на этих руках носил его, этими руками ласкал. Вот и сказал я военным, что в соседнем доме никого нет. Но они меня не послушали. «Ну, – думаю, – теперь жди перестрелки как минимум на один день, а после – гора трупов, море крови, материнские слезы. А по телевизору потом передадут, что уничтожен отряд боевиков, обнаружен склад боеприпасов, а со стороны военных – один убит, двое ранено. У них всегда так – один убит, двое ранено». Я решил спрятаться от греха подальше в своем подвале. Ахмеду все равно ничем помочь я не мог, а потому препятствовать военным в проведении «контртеррористической операции» не стал.
Сижу в подвале, прислушиваюсь, вдруг раздается панический крик: «Атас, мужики, здесь есть один». Следом – топот бегущих ног и треск ломаемого деревянного забора. Мысленно я простился с Ахмедом: думаю, или забрали его, или убили.
Выбрался из подвала. Смотрю, забор мой валяется на земле, на нем отпечатки солдатских ботинок. Ну я быстро к дому Ахмеда – узнать, что там. Зашел в дом и глазам своим не поверил: Ахмед лежит на диване как ни в чем не бывало, на полу – оружие валяется, играет музыка – чей-то голос к джихаду призывает.
– Ахмед, как хорошо, что тебя не тронули! – Говорю я.
– То есть? А кто мог меня тронуть?
– Я думал, тебя военные забрали или убили.
– Здесь что, были военные?
– Да, причем очень много. Ты не знал?
– Нет. А что они здесь делали?
– Сказали, что ищут боевиков, зачистку проводят. В республике же идет контртеррористическая операция. Ты ничего об этом не слышал?
– Да слышал что-то вроде этого... И что? Нашли они боевиков?
– Нет, наверное. Ты же у нас один боевик на все село. Раз тебя не тронули, значит, никого не должны, я так думаю. Ну ладно Ахмед, отдыхай, не буду тебе мешать. Ты наверное, устал там, в горах.
– Да, дядя Шамхан, очень устал. Нелегкое это оказывается дело – Родину защищать.
Вышел я на улицу, посмотрел вокруг: ни одной бронированной машины, и вертолеты куда-то улетели. Иду домой и все никак не могу в толк взять, в чем же дело. Все село прочесали, каждый дом, каждый угол обыскали, боевиков якобы искали, а как нашли – убежали. Зачем же тогда спрашивается, искали? Непонятно...
Вдруг слышу на соседней улице громкий женский плач. Я быстро туда. Военные все-таки забрали нескольких молодых ребят для проверки на предмет участия их в незаконных вооруженных формированиях. Правда потом отпустили – полуживыми-полумертвыми. Это их так «проверяли».
После «зачистки» наступила тишина. Ни падающих «нечаянно» снарядов, ни БТР-ов, ни вертолетов. Даже с блокпостов что расположены вокруг села, военные куда-то поисчезали. Как-то скучно стало с непривычки. В душе я был благодарен Ахмеду за то, что он принес с собой долгожданный мир. Где же ты Ахмед, раньше был?
Наступила ночь. Я как всегда спустился в подвал, плотно закрыл уши ватой, чтобы не слышать разрывов «нечаянно» падающих снарядов. Хоть военные и ушли, а привычка закладывать уши ватой осталась.
Утром попытался подняться наверх, но люк почему-то не поддался. Толкнул его что было сил, и с трудом выбрался на поверхность. Оказывается, люк завалило осколками кирпичей от моего дома, разрушенного ночью. Я выпрямился во весь рост, огляделся и онемел: нашего села больше не было, ночью его разбомбили, сравняли с землей – хоть шаром покати. Остался только один дом – дом моего соседа, боевика Ахмеда. Я вытащил вату из ушей – прислушался: кругом ни души, только у Ахмеда громко играет музыка, все тот же звонкий голос к джихаду призывает. Думаю, раз так, значит у него все нормально, и хорошо, думаю, хоть один дом цел, хоть у одной семьи осталась крыша над головой.
Здесь мне больше делать было нечего, присматривать не за чем, и я решил поехать к брату в соседнее село. Вышел на дорогу, не успел отойти далеко от того места, где еще вчера стояло наше село, как меня тут же окружила бронетехника. Военные связали мне руки, натянули на голову мешок, запихнули в БТР и увезли. Когда с меня наконец сняли мешок, я увидел, что нахожусь в маленьком помещении. Загорелся свет, и вошел генерал.
– Ну что, старик, – обратился он ко мне, – сам во всем признаешься или тебе помочь?
– В чем я должен признаться? – Спрашиваю я.
– Ты участник бандформирований или нет?
– Ты что, командир, смеешься? Мне за семьдесят лет. Я на ногах еле хожу, куда мне воевать? У меня же сил нет, возраст не тот... Ты что? Слепой что ли?
– Я вижу старик, я все вижу. И тебя вижу, и твоего соседа Ахмеда вижу. Ты же знаешь, что он участник НВФ, а молчишь об этом. О чем это говорит? О том, что ты соучастник.
Тут я разозлился и говорю генералу:
– Раз ты все видишь и знаешь, раз ты пришел сюда порядок наводить, почему не воюешь с такими же вооруженными людьми? Почему воюешь с нашими домами, пастбищами, скотом, беззащитным населением? Если ты знаешь, что мой сосед Ахмед – боевик, почему не воюешь с ним? Он сейчас дома, найти его дом теперь не составит труда, вы ведь только его дом и оставили во всем селе. Если ты мужчина, иди – воюй с ним.
– Ну ты, старик, фильтруй базар. Ни черта ты в этом деле не понимаешь. Мы проводим тут контртеррористическую операцию, если ты в курсе. Я не буду разъяснять всех тонкостей нашей работы. Это военная тайна! Но из уважения к твоему возрасту кое-что скажу. Когда ваши дома были целы, Ахмеду было где укрыться. А сейчас он как на ладони, прятаться ему негде! – с торжеством в голосе заявил генерал. – За его домом следят наши снайперы, и пусть он только попробует высунуться, мы его сразу же и грохнем, без лишних жертв. Видишь, как мы все четко продумали? Мы сделали это ради вас, ради вашей же безопасности. А теперь иди, пока я добрый.
Я ушел. Не стал спорить с генералом. Хоть жить мне осталось недолго, хоть жизнь мне досталась не сладкой, а жить-то все равно хочется.
Добрался я до села, в котором живет мой брат. Ощущение, словно попал в другую республику. Война сельчан, словно стороной обошла: дома целы, дети на улицах играют...
– Как же вам удалось сохранить село? – спрашиваю я брата.
А тот с гордостью отвечает:
– А у нас в каждом доме боевик живет. Военные боятся их разгневать. Поэтому обходят село стороной, зачисток не проводят, снаряды на наше село «нечаянно» не падают. Вот так и живем.
На следующий же день я вернулся в свое село. Вернее на то место, где оно стояло. Не мог я больше оставаться у брата, не знаю почему. Подумал, вернусь к себе, приведу двор в порядок, чтобы, когда закончится эта контртеррористическая операция, если она вообще когда-нибудь закончится, забрать свою семью и начать строительство нового дома. Правда, если она будет вестись таким образом, то к ее окончанию здесь останутся только законные и незаконные банд формирования. Населения просто не останется.
Подхожу к месту, где недавно стояло наше село, и вижу, как из своего дома выходит Ахмед. Я сразу вспомнил слова генерала, который вроде как только этого момента и ждет, чтобы «грохнуть» Ахмеда одним снайперским выстрелом и тем самым избежать лишних жертв и разрушений. Ну я и решил спрятаться от греха подальше. Хоть жить мне осталось немного, хоть жизнь мне досталась несладкой, а жить то все равно хочется. Я сошел с дороги, устроился под кустом, заодно думаю, и отдохну. Смотрю, а Ахмед спокойно проходит через блокпост и приближается ко мне. Идет довольный такой, улыбается, песенку напевает, призывающую к борьбе с неверными. Он заметил меня, и подошел.
– Дядя Шамхан, а что ты здесь сидишь?
– Да вот, – говорю, – отдыхаю. К брату ходил в соседнее село, теперь возвращаюсь, устал, решил передохнуть. Хорошо, что пропустили тебя через пост. Я думал – схватят.
– Не-а, не схватят. У меня спецпропуск, купил в комендатуре. Плохо только, что оружие по этому пропуску пронести не могу. Слушай, дядя Шамхан, одолжи полтинник. Я бы сразу с оружием ушел. А то придется бежать в горы за деньгами, потом обратно, потом опять в горы. Столько беготни из-за каких-то пустяков.
Я достал из кармана пятьдесят рублей, протянул их Ахмеду. Жалко ведь мальчишку, чтобы ему из-за такой мелочи по горам бегать. Он взял деньги, поблагодарил меня и быстро побежал обратно.
Через несколько минут вышел из его дома кто-то в военной форме. Я не сразу понял, кто это. На нем было столько оружия, что видны только голова да ноги, и антенны в разные стороны торчат. Сначала подумал, что это робот: трубки какие-то висят, передвигается как-то странно... Пригляделся – Ахмед. Я продолжал оставаться на своем месте, но теперь решил еще и прилечь: вдруг перестрелка начнется. На моем соседе было столько оружия, что, не дай бог, попадет в него что-нибудь – неделю будет взрываться. Я продолжал наблюдение: подходит Ахмед вразвалочку так, не спеша, к блокпосту, протягивает постовым что-то, и те его без всяких препятствий пропускают, еще и честь отдают.
Ахмед подошел к моему укрытию.
– Спасибо, – говорит, – выручил ты меня. Когда смогу, верну деньги.
– Да черт с ними, с деньгами этими. Ахмед, может, ты вернешься к мирной жизни? А? Посмотри, во что превратилось наше село – в футбол можно играть, а сколько людей погибло!
А Ахмед мне отвечает:
– Ты что такое говоришь, дядя Шамхан? У тебя, что, крыша поехала? Как я могу вернуться к мирной жизни, когда Родина в опасности?! Посмотри вокруг: видишь, сколько здесь наших врагов?
– Ну, если не хочешь жить в мире, воюй ты с врагами с этими. Поубивай их всех к чертовой матери. Может тогда мир наступит? Люди ведь устали, хотят жить по-человечески.
– Ты что такое говоришь, дядя Шамхан? У тебя что, крыша поехала? Легко сказать – «воюй». Посмотри, сколько у них оружия. Они же убить меня могут! Кто тогда Родину будет защищать?! Ты, что ли?
– Да я что? Я ногами еле передвигаю.
– То-то же. А мы еще молоды, нам жить да жить, а ты говоришь: «Воюй». Вот артист! Ну ладно, некогда мне, у нас в штабе сегодня секретное совещание, нельзя опаздывать.
Ахмед ушел, а я направился в сторону села. Только он скрылся, как меня тут же окружила бронетехника, как и в прошлый раз, мне связали руки, закинули в БТР и увезли.
Сняли мешок – я в той же камере. Включили свет – вошел тот же генерал и как заорет на меня:
– Почему старик ты вступил в контакт с участником бандформирования?
– А что мне делать, – говорю, – когда кругом одни бандформирования? Там – незаконные, тут – законные. Куда нам, простым людям деваться? В космос что ли улететь?
– Эх, старик, – почти сочувственно сказал генерал, – ничего ты в нашем деле не понимаешь. Вот ответь мне: для чего существует армия?
– Я полагал раньше, что для того, чтобы защищать народ от врагов.
– Вот именно, а если не будет врагов, от кого мы будем вас защищать?
– Не знаю.
– Вот видишь. А я отвечу: армия существует для того, чтобы защищать народ от врагов. Не будет врагов – не будет армии, не будет армии – не будет государства, а не будет государства – вам, старик, будет очень тяжело жить. Так что, вы должны быть нам благодарны, в ноги кланяться за то, что мы есть. Без нас вы бы не выжили.
Я подумал: «Лучше бы вы дали нам жить и умереть по-человечески, чем так защищать». Но спорить с генералом не стал. Хоть жить мне осталось недолго, хоть жизнь мне досталась несладкой, а жить-то все равно хочется.
Отпустили меня мои защитники-освободители, и я опять направился домой. Ехать мне было не на что – последние пятьдесят рублей я отдал Ахмеду, чтобы тот Родину защищал, правда, не очень понятно, как.
Пришел во двор, хотел очистить его, а потом думаю: «Зачем? Зачем мне дом, в котором не будет счастья и спокойствия?» Присел на бревно и думаю дальше: «Почему так жесток этот мир? Может, это гнев Всевышнего за то, что в поисках земных благ мы забыли о Создателе своем, о человечности и сострадании? Может, остановимся люди, одумаемся? И проведем «зачистки» каждый в себе, «зачистим» свои души от грешных помыслов, забудем прошлые обиды, простим... Может быть, тогда и наступят на нашей многострадальной земле мир и спокойствие? Дадим же миру шанс!»
ЧЕЧНЯ 2000г.