Лис, помойка и умерший бог
Говорят, когда люди переезжают с места на место, они меняются. Я думаю, что это неправда. На деле меняется только мой лис, который бродит вечно по пятам, время от времени наступая своими мягкими шерстяными ногами на мои пятки.
Все в этом мире - это лишь тонкая грань разных состояний. Вот что я думаю. А если подходить к делу с такой точки зрения, как вообще можно кого-то любить или чувствовать что-то? Однако, я чувствую, пусть и не до конца признаю это. Лис постоянно говорит мне "Святослав, ты влюблен", "Святослав, ты ненавидишь", "Святослав, ты плачешь". Я не замечаю этого, но я верю лису. Он - мой посредник между разными мирами и мерами.
Позавчера я переехал вновь. В который раз за последние годы - я уже и сбился со счету. По-моему, я успел хоть немного пожить почти во всех уголках Москвы. Теперь я живу на окраине, за МКАДом, в Некрасовке. Но уже без своего лиса.
Еще несколько лет назад здесь были люберецкие поля аэрации - по сути, говносушка, в которой дерьмо из канализации со всей восточной части Москвы перерабатывалось в удобрения. А еще здесь была масштабная помойка, занимающая собой огромное пространство. Ее остатки до сих пор не вывезены и многоэтажки на окраинах района утыкаются в гигантские, в 12 этажей, мусорные кучи, чуть поросшие растительностью.
Говорят, эти кучи немного фонят радиацией и выделяют в воздух многовато сероводорода. Впрочем, никого здесь это особо не волнует. Даже люди, окна домов которых утыкаются прямо в помойку (а таких домов тут множество), почти не переживают по этому поводу. Прямо у оснований мусорных куч расположились детские площадки, в которых пока что никто не играет.
Я живу высоко, в одном из этих бесконечных домов-сот, которые идут во все стороны, вплоть до самого горизонта. Изредка я поднимаюсь на самый высокий этаж своего дома и осматриваю окрестности. С 26 этажа видно на много километров вокруг. Строящиеся здания, одинаковые, пугающие, рябящие в глазах, развороченная природа. Много недостроенных домов, застывших на одном уровне. Когда смотришь на них, кажется, будто текстура матрицы просто не подгрузилась.
Лису бы тут не понравилось, а вот я чувствую себя вполне спокойно среди бесконечных пустых кварталов одинаковых и гигантских домов. Здесь нет ни центра, ни окраины и все улицы равны между собой. Нет ничего, только пустота. Люди еще не заселились и каждый вечер в соседних домах загорается лишь несколько огоньков окон. В такие моменты ты чувствуешь себя повелителем зачарованного города.
Зато, когда встречаешься с кем-то на улице, ты уже ему не чужой. Когда я езжу на автобусе к Выхино, в течение пятнадцати минут я вижу лишь бесконечные кварталы пустых новостроек и развороченную, убитую природу. Зато вместе со мной едут счастливые люди. Некрасовка - это квартал социального жилья, которое раздают очередникам. Каждый раз со мной разговаривает то бабушка, то дед, то еще кто-то, рассказывают про жизнь, улыбаются, радуются, мечтают, как тут будет хорошо в будущем.2
С недавнего времени я всегда слушаю разговоры чужих людей. Не брезгую дать 50 рублей бомжу на Выхино и выслушать историю про его бывшую жену, с радостью пожимаю руку в автобусе чуть поддатому дедку, который хвастался, что купил квартиру в "Некрасовка Парк" для своей дочки, слушаю разговоры про фашисткую Германию какого-то упоротого наркомана на Третьяковке, брызжущего слюной.
Лис бы меня, наверное, не понял. Интересно, где он? Я сижу в пустой квартире, просторной и светлой, наполненной эхом от стен. Вот оно - мое новое место обитания. Квартира классная - огромная кухня, зал, приятная ванная. Правда, пока что нет даже холодильника, но это все фигня. Я беру в руки флейту и долго играю на ней, аккустика великолепная. А на глаза почему-то сами собой наворачиваются слезы, с чего им? Может, я влюбился? Да ну, нет, ерунда.
После того, как ушел Лис, я больше не умею анализировать свои чувства. Здравствуй, черный ящик. Может быть, так интереснее. Может быть, так сложнее себя обманывать. Почему же в последнее время я так часто думаю о ней? "Да брось", - говорю я себе вместо лиса", - ты опять лжешь себе. Ты хоть раз был с собой честен?".
И я киваю головой, но в глубине души я сам себе не доверяю. Только мягкий, словно махровый голос лиса может родить во мне ту полную уверенность в чем-то, что так часто спасала меня раньше. "Вот цель - теперь двигай ногами", - говорил мне лис. И я двигал. Двигал все быстрее и быстрее, так что даже вращение земли не могло унести от меня то, чего я желал.
А что теперь? Придется учиться жить самому. Помню, как я плакал, когда лис пришел ко мне и сказал, что больше не будет со мной. Прошло всего три дня, а я уже думаю об этом, как о далеком прошлом.
- Ты больше не то волшебное создание, с которым меня связывали узы. Прости меня, но ты стал слишком другим. Я не могу больше быть с тобой, - сказал мне лис, прежде чем убежать в одну из тысяч нор, которые берутся из ниоткуда, когда он куда-то уходит.
Наверное, никогда в жизни я еще не чувствовал столь щемящего одиночества. Наверное, и нет в мире большего несчастья, чем уход лиса. Но прошло всего лишь три дня и я уже почти не помню своего пушистого друга. Его черты все больше и больше растворяются в моей памяти и скоро исчезнут совсем. Я знаю, что это последний подарок лиса - я забуду его и не буду больше мучиться и страдать, а, может быть, просто найду свое скромное место в этих сотах человеческого социума.
Я брожу по бесконечным и одинаковым улицам домов. Слепыми глазами на меня смотрят пустые окна одинаковых плановых квартир. Наверное, в них можно поселить миллион человек или больше. От Выхино отъезжают поезда метро, в которых в полумраке жмутся друг к другу усталые люди, живущие в этих сотах. Те же люди несутся куда-то вперед и назад - одинаковые, одетые в черное и серое, хмурые, некрасивые.
- Настоящий заводной апельсин, - думаю я, - и ведь я же его долька.
Почему-то мне больше не грустно. Наверное, дольке апельсина вообще не положено грустить. Даже когда я вспоминаю о лисе, в моей голове не проносится и тени сожаления.
- Как же хорошо, что я ненавижу религию, - думаю я, - если б был религиозным, наверное уже спрыгнул бы с крыши.
Но, несмотря на ненависть к религии, я верю в бога. Верю в силу, которая пронизывает все, чувствую ее присуствие. Она - это всего лишь кожура заводного апельсина, но она может мне помочь. Отринув условности всех религиозных учений, я кричу ей напрямую, без посредников: "Дай же мне ответ!", но она лишь гладит меня по голове и молчит.
Лис, наверное плачет. Мне жаль его.