Рыбацкое счастье

               



                РЫБАЦКОЕ   СЧАСТЬЕ               
                ( п о в е с т ь )
      
                полная версия ,
                без выделения отдельных глав.               
               

                Глава 1.

               
       Сквозь прозрачную завесу последних капель дождя, наконец-то, брызнуло августовское солнце и залило берега реки туманным сиянием. Редкие стрелы небесной влаги уже утратившие и строй, и вес, и способность шуметь, невпопад, то так, то сяк, вспыхивали в лучах солнечного света.
        Свежий ветер, отогнав от реки дождевые тучки, торопливо понёс их куда-то вдаль, всю подёрнутую золотистой дымкой. И было видно, как космы  дождя наискось потянулись лениво вниз, но, не пройдя до земли и половины пути исчезали и испарялись. А над рекой, в нежнейшей синеве омытого неба, величественно поплыли жемчужно-сливочные облака. Всё стало мокро, солнечно и как-то обнажено ярко.
         Слепой дождь уже не мог причинить существенных неудобств и Степан Стоценко, откинув с головы капюшон ветровки, вздохнул полной грудью.
         Воздух был наполнен дивными ароматами. Пахло, казалось, всеми цветами и травами сразу, словно земля, пролежав целую ночь без сознания, сладкими запахами приходила в чувство.
         В прерывистой полосе тонкого лозняка и камышей, протянувшейся вдоль пологого берега, что-то чмокнуло и внушительно булькнуло.
          «Сазан балует или хороший линёк», - подумал Степан и с надеждой посмотрел на поплавок своей удочки. Тот, по-прежнему, покоился в травяном «окошке».
          Не клюёт. Рыба в эту пору бывает сыта, клёв её, довольно, капризен. Да и место, доставшееся Степану по жеребьёвке, сносным нельзя назвать и в натяжку. Поверхность воды почти полностью заросла серо-бурыми водорослями. И казалось, что по этому плотному покрывалу могла бы пробежать и шустрая трясогуска, ловящая в прибрежных зарослях комаров. Ну а сколько в этих водорослях разных личинок и «бокоёрзиков»?!..  Ох, об этом лучше не думать! Да, уж!.. Нужна, поистине, снайперская точность, чтобы забросить снасть в небольшую прогалину. А забросил, так сиди и жди! Лишний раз не вытащишь, не проверишь… Даже номер места у Степана оказался «тринадцатым». Да,  «т р и н а д ц а т ы м»!.. Ни «двенадцатым», как у его другана Николая Баженова, ни «четырнадцатым», как у смуглого, худощавого мужика справа (то и дело «гасившим» поклёвки!), а   «т р и н а д ц а т ы м» !!.. Вот сиди теперь и наслаждайся красотами летнего  утра, лови рыбу, которая не ловится и выигрывай ценный приз!..
Э-эх, если б не его жена Татьяна, буквально заставившая Степана принять участие в рыболовной затее, то давил бы он сейчас боками постель, набирался бы сил для новой трудовой недели.
А с другой стороны, что ж и не поучаствовать в рыболовном шоу, если призом объявлен автомобиль «Ока». Да, да, самая настоящая «Ока»!.. Хоть и невелика машинка, хоть на вид и невзрачна, но с самым настоящим двигателем внутреннего сгорания и ездящая по дорогам не хуже «Жигулей». Вот и пришлось Степану доставать с чердака заброшенные туда с холостяцких времён поплавочные удочки, готовить подкормку для рыбы, собирать снаряжение.
«Ступай, и домой без машины не возвращайся!» - в шутку, но строго, утром ему внушала Татьяна, провожая позёвывавшего Степана на соревнование. И Стоценко невесело усмехнулся, вспомнив теперь её напутствие. Незаметно мысли его перекинулись на супругу. И в который уж раз, он задумался над тем  –  почему судьба его свела именно с Татьяной?..
После армии месяца полтора он гулял. И однажды повстречал на танцплощадке  видную деваху: рослая, с державным бюстом, с копной рыжих волос, деланная, как про таких говаривали, под гвардейца! И чёрт знает, как сложилась бы его холостяцкая жизнь дальше, если бы не взбрело ему тогда в хмельную голову  поиметь в своей «коллекции» – это рыжеволосое диво…
Поимел!.. Не известно, правда, кто кого?.. Хватка у Танюши оказалась бульдожьей. Целовалась она люто, по-мужски и в засос, да так, что неделями потом синяки не сходили!.. Не отпускала его от себя целый месяц. Он, ведь, толком и понять ничего не успел, как оказался в ЗАГСе… Чем она взяла его помимо внешней фактуры?.. Дедовским домом, вкусными пирогами, ухоженным палисадником с душистою резедой? Кто знает, кто знает?..
Всем Танюшка удалась, всё у неё оказалось на месте, да только на язык уж очень остра! Не язык, а осиное жало! Уж как скажет в сердцах про кого что-нибудь, то уж лучше бы тому провалиться сквозь землю, чем такое про себя услышать!.. Перепадало от неё, порой, и Степану.
«И что ж за мужик ты такой, не пойму? – осерчав на него за что-нибудь, говорить любила Татьяна. - Как с голой  ж…й  ко мне восемь лет назад в дом пришёл, так голышом по этой жизни и катишься! Вон, все дружки-то твои, постоянно где-то калымят, ловчат, стараются  лишнюю копейку для семьи заработать… Ты же…  тьфу!.. Ни достатка от тебя в доме, ни ласки вдосталь. Не мужик, а дрючок высушенный!..»
Но терпел Степан эти слова. Да, терпел. Принимал её колкости с внешней покорностью. Молча он сносил все упрёки жены из-за их дочки, семилетней Оксаночки…  Терпел, ожидая своего звёздного часа, и в душе мечтал о молодой  крановщице с завода.

                Глава 2. 

          От дуновения ветерка поверхность реки пришла в движение и покрылась искрящейся мелкой рябью.
Из спортивного лагеря, находившегося на другом берегу реки в километре от места соревнований, донеслись вибрирующие звуки горна, которые служили сигналом к началу завтрака или игры. И мужчины, стоявшие с удочками вдоль реки, слушали их, пока они не замерли над водой.
Стоценко посмотрел на часы и отметил, что уже девять.
«Чёрт, возьми!.. – подумал он. – До конца соревнований три часа, а в садке только чахленькая густёрка!..
С явной  завистью он посмотрел на своего соседа справа. До черна запечённый на солнце рыбак с серебристой щетиной на впалых щеках, уж в который раз сделал подсечку. Ещё мгновенье, и по траве запрыгал выуженный небольшой карасик. С лёгким хрустом мужчина извлёк из беззубого рыбьего рта крючок и опустил обезумевшего карасика в садок, где уже обречённо пускали пузыри десятка полтора ладошных плотвичек.
Ох, бывалый, видно, рыбак, о-ох и бывалый! Чувствует себя с удочкой на реке, как пьяница в винном погребе. Верно, вот ему и «форсить» на «Оке»...
Степан перевёл взгляд на своего приятеля Николая, который метрах в десяти от него пристроился на широкой коряжине. Позёвывая сладко и пальцем прочищая нос, Баженов праздно созерцал шумевший над водой камыш. Перехватив вопросительный взгляд Стоценко, он в недоумении пожал плечами и скорчил, кислую гримасу.
«Мда-а… И наш Колёк, знать, играет статиста на этом дивном празднике жизни», - подумал Стоценко и, усмехнувшись, с досадою сплюнул в густую траву. Его плевок едва не зашиб пристроившегося на листке маленького едока. Зелёный червячок, бесшумно работая крепкими челюстями, выедал в нём крохотную луночку. Он разгибал периодически шею и снова плотно припадал к листку, неторопливо углубляя в нём уже образовавшийся полукруг. Степан подумал, а не использовать ли едока, как наживку? Но тут же отмёл мелькнувшую мысль. Время для эксперимента было неподходящим.
Вскинулась игриво на середине реки небольшая рыбёшка, с тихим всплеском вздробила полусонную воду, и оставила после себя разбегавшиеся колечки, словно от шлепка брошенного рукою камушка.
Прошелестев слюдяными крылышками пролетела стрекозка и, отражаясь в зеркале речного «окошка», села на поплавок пристроенной на рогульку удочки. Радужным блеском сверкнули её шлемовидные глазки. И, казалось, всем видом своим она говорила Степану: «Вот, любуйся-ка мною, такой изящной, хорошей, чтобы не скучно ждать было – желанной, удачной поклёвки!» 
Винтовой скрежет откручивающегося колпачка металлической фляжки, донёсшийся до слуха Стоценко от кустов шиповника, заставил его немедленно обернуться. Там обосновался один из судей наблюдавший за ходом соревнования в секторе, в котором рыбачили оба приятеля. Это был плотный маленький человечек с круглым, как мяч, брюшком под серым свитером, поверх которого судья набросил старенький  дождевик. Редкие волосы на голове не могли прикрыть испещрённую коричневыми пятнами лысину. Под глазами у человечка, заметно выделялись глубокие складки, лоб был в морщинах. Из-за верхних зубов, торчавших над маленьким подбородком, в его облике было что-то кроличье. Степан мысленно его так и прозвал «Кроликом». И теперь вот Кролик, выпяченными в трубку губами, припал к горлышку своей походной фляжки и, подняв локоть, что-то пил, шумными, булькающими глотками. Потом, втянув в себя полуоткрытым ртом воздух, опустил фляжку в карман плаща и с повеселевшим прищуром посмотрел на свет белый: на тихо тёкшую неширокую речку, на столешную гладь лугов противоположного берега, на спортивный лагерь на туманном взгорье, уже теплившийся стройными рядами палаток под червонными лучами летнего солнца.
Кролик сразу почему-то не понравился Стоценко. Мелкий, малосимпатичный субъект. Да к тому же, чувствовалось, не дурак был и выпить. Степан не без оснований полагал, что у судьи во фляжке находилось спиртное. Не проходило и четверти часа, чтобы не скрипел откручивающийся колпачок, и Кролик не делал из металлической ёмкости двух-трёх глотков. Помимо этого, судья держался раскованно и был докучлив. Степан, ещё только разбрасывал шары прикормки, а Кролик уже подошёл к нему и попросил сигарету со спичками. Минут через двадцать ему понадобилась мазь от комаров, и снова  он побеспокоил Стоценко. А в следующий раз, уже у Баженова Николая, судья попросил «хлебца и соли».
          «Видно на речку с собой взял только фляжку», - подумал Стоценко и в его взгляде,  брошенном на коротышку, мелькнуло презрение. И снова лицо обратил на воду. Вовремя. Стрекозка, первая почувствовавшая шевеление поплавка, взлетела, словно давая Степану сигнал – «не зевай!». Стоценко напрягся, впиваясь глазами в перо поплавка и осторожно взял в руки удочку пристроенную на рогульке.
Поплавок дрогнул, мягко лёг на бок, потом пошёл в сторону и резко под воду. Подавшись корпусом назад, Степан сделал подсечку. И сразу же почувствовал, как рыба начала сопротивляться. Еще мгновенье и у его ног в траве забился небольшой сазанчик. Грамм на пятьсот, не больше.
    
                Глава 3.


-Позвольте, позвольте, молодой человек, по-о-озвольте-ка  взглянуть на вашу добычу… - послышался за спиной Степана голос приближающегося Кролика. Подошёл и с минуту рассматривал мутными глазами чешуйчатого красавца, любуясь тем, как изгибается в траве его тугое, светло-янтарное тело.
-Хорро-ош, хоррро-ош, славный сазанчик!..- наконец приглушённо произнёс судья и одобрительно качнул лысеющей головой. – Таких бы штук пять  и  победа… кхм-кхм…  в кармане!..
Слегка пошатываясь, Кролик встал рядом со Стоценко.
Не реагируя на слова подошедшего, Степан запустил два пальца в жестянку, испачканную землёй, порылся в ней и вытащил упитанного дождевика. Натянув сочную долю червя на крючок, так, чтобы нигде не торчало «жало»,  он, сдобрив наживку сакраментальным плевком, отправил её в речные глубины. Поплавок, плюхнувшись в уже знакомое «окошко», немного покачался и встал в рабочее положение.
-Вот я смотрю, молодой человек, что в качестве поплавка вы пёрышко гусиное практикуете, - тем временем, продолжал разглагольствовать Кролик, глядя туманным взглядом на воду. – Перо – хор-роший поплавок! Нет спору. Спору нет! Я тоже использовал его многие годы, и до того привык, х-хочу  вам сказать, что долго не хотел переходить на что-либо иное. Но сщща-ас – другое дело! Сщщас  другое!.. Ловлю только со спортивными болонскими поплавками. Знаете, наверное, такие, - длинный алюминиевый киль и два кембрика на него наживлённые. А причина, которая заставила меня всё-таки  отказаться от перьев, сводилась к тому, что такою оснасткой трудно выполнять хороший заброс в ветреную погоду. Парусят перья сильно и обладают прескверными   а э р о д и н а м и ч е с к и м и    х а р а к т е р и с т и к а м и ( последние два слова Кролик произнёс по слогам)… А во всём остальном, включая чувствительность, то тут, как говорится, моё почтение… В моём личном рейтинге перьевые поплавки, до сих пор, опережают все остальные, и я  сохранил о них самые до-о-обрые  воспоминания… - Кролик пристально посмотрел на Стоценко, но тому нечего было на это ответить.
Степан сел на корточки и смотрел на воду. Он ждал, когда же кончится этот неожиданный монолог. Судья же, не обращая внимания на его молчание, охваченный внезапно возникшей потребностью общения, присел рядом с ним.
-Охо-хо-хо … вода цветёт… - сокрушённо произнёс Кролик, скорее самому себе, чем Стоценко. И тут же ухватился за эту новую тему, возникшую в его осоловелом мозгу.
  -Вы замечали, наверное, что в один год она цветёт сильнее, в другой слабее, а бывает, что некогда абсолютно чистый водоём превращается в зловонный отстойник. И, знаете, почему происходит такое?
-Нет, - односложно ответил ему Стоценко. И лишь в карих, его прищуренных глазах, на миг мелькнули сердитые огоньки.   
       -А всё элементарно просто, Ватсон! – с улыбкой явного превосходства Кролик смотрел на малоразговорчивого собеседника. Табачно-алкогольное амбре, волнами исходившее из говорившего рта, витало в воздухе, и его не мог заглушить ни запах тины, ни гниющих моллюсков, шедший со стороны камышей.
-Интенсивность цветения связана с наличием в воде питательных элементов для всяких там  мир-ко-о… э-э… ми-кро-ор-га-низ-мов, к которым относятся и простейшие водоросли. Питательными элементами для них являются, как правило, азот и фосфор. Цветение же воды – это, по сути, стремительное размножение простейших водорослей, питающихся подобной химической дрянью. В воду, азот и фосфор попадают в основном со сточными сбросами промышленных предприятий и аграрных комплексов…  Сама по себе, эта пакость, особой опасности для  г о м о   с а п и е н с о в   не представляет, но она ответственна за бурное размножение  мир-ко-о…  ми-кро-ор-га-низ-мов…
Две дикие утки, негромко покрякивая, откуда-то выплыли у противоположного берега и, посмотрев с презрением на сидевших людей, исчезли одна за другой в камышах.
А Кролик, тем временем, просветительный монолог продолжал:
-В подтверждение сказанного, приведу в пример любопытнейший случай, имевший место в одном из районов области нашей лет, эдак, двадцать тому назад…
А началось всё с сильного ливня, смывшего с полей часть фосфорных удобрений в небольшое, прежде чистое, озерцо. Это привело к тому, что в воде стали стремительно размножаться различные  ми-кро-ор-га-низ-мы организмы, и водоём резко обеднел кислородом. Начался массовый замор рыбы… Тихий и некогда чистый водоём через пару недель превратился в зловонный  отстойник. А на ближайшие селения обрушились полчища комаров и мошек. Однако – это ещё не всё!.. Представьте себе, что были даже выявлены случаи инфекционных заболеваний, так как воды из этого озерца использовались сельскими аборигенами для бытовых нужд… Конечно, до эпидемии дело не дошло, но всё равно, факт чрезвычайного происшествия налицо!.. Вот так-то, в жизни бывает, Ватсон! Казалось бы, такое рядовое событие, как смыв ливнем в озеро удобрений, а какие неблагоприятные для экологии последствия!.. – судья умолк и посмотрел на Стоценко, ища явно одобрения своему глубокомысленному заключению, но, обнаружив, что тот с безучастным видом смотрит на реку, почувствовал некоторое разочарование.
Впрочем, он не преминул воспользоваться таким невниманием: достал из кармана плаща уже знакомую фляжку, поднёс к губам, глотнул из неё, и спрятал обратно. Подобным образом подкрепившись, и словно не замечая, что его не слушают, он, потерев переносицу пальцем, авторитетно заметил:
-«Посольская» водочка … любимый напиток нашего мэра. А то, что хорошо для нашего мэра, сгодится и для меня… - исполненный гордости за сходство с известным в городе человеком, Кролик, многозначительно усмехнувшись, посмотрел на часы.
-Ну-с, ещё каких-нибудь два часа с хвостиком и наше речное ристалище завершится… - он сделал паузу и, подмигнув Степану, с какой-то хитрой улыбкой продолжил:
-Мда-а!.. А сазанчик-то  ваш   хо-о-рро-ош, хо-о-рро-ош!.. Таких бы штук пять и победа… Вот если бы вам с уловами скооперироваться с кем-нибудь, молодой человек, тогда бы… - и с явным притязанием на шутливость, он торопливо приложил ладошку ко рту, как человек, который сказал что-то лишнее. Затем, быстро, в прищур посмотрел в обе стороны и, нарочито успокоительным тоном, добавил:
-Тссс! Ну, это я, конечно же, шутю, шутю…
Встав с корточек, и слегка покачиваясь, побрёл к кустам, где довольно крупный паук сидел на кружеве паутины, сквозь которую алели плоды шиповника. Через минуту оттуда послышалось журчание струйки орошавшей траву.
Стоценко тряхнул головой, стремясь избавиться от раздражения вызванного болтовнёй Кролика.
          «Чёртов пьянчуга, - мысленно выругался Степан, - расшугал всю рыбу и сблызнул  в кусты! А ты борись тут за призовое место, выигрывай четырёхколёсное «чудо»...  И что он намолол про кооперирование уловов? С кем кооперироваться-то? С Колькой Баженовым?.. Так у него у самого - один окунёк-недомерок. Э-эх, вот если бы улов у нас посущественней был, тогда бы…» - задумавшись над таким оборотом дела, Степан прикинул, а как бы поступил он в этом случае, и тут же почувствовал загоревшееся от волнения лицо.
«Ф-фу, чёрт! И шуточки у этого клоуна… Впору закадровый хохот включать!.. Разбередит, раззадорит душу, гнида, а ты тут мучься и покусывай от досады локти…»
Разгорячённый подобными мыслями, Степан не заметил, как поплавок снова дрогнул, лёг на бок и ушёл под воду. Подсёк, но поздно. Поклёвка осталась нереализованной. Вновь мысленно чертыхнувшись, Стоценко стал поправлять на крючке червячка.

               
                Глава  4.

Прошло еще два часа. Звеня и сияя, приближался погожий полдень: с беспечным галдежом носились над рекой щурки, доверчиво смотрели в небо белые кашки, туда-сюда метались по своим делам стрекозы, плескалась в камышах вода – однообразно, тихо и знакомо.
Стоценко продолжал сидеть у реки, озабоченно сдвинув брови и устремив напряжённый взгляд на поплавок, как будто, торчавшее из воды, лёгкое пёрышко, сливалось перед его глазами в заманчивое видение. Казалось, видение это становилось всё ярче и всё неотступнее мучило его. И соблазнительные картины возможно близкой удачи, совсем ещё недавно робко заполнявшие его мысли, вдруг стали обретать реальные очертания.
За два минувшие часа, садок Степана пополнился вторым сазанчиком и хорошим подлещиком. И общий вес улова, как полагал Стоценко, теперь бы потянул под два килограмма.
Удивительно, но и Баженов времени зря не потратил: сумел-таки выудить ещё трёх окушков и небольшого язька. И по весу, его улов, видимо, был никак не меньше улова Стоценко.
И теперь, сидя перед удочкой на корточках, Степан усиленно обдумывал слова Кролика случайно сорвавшиеся с пьяных губ.
Он находился в двойственном состоянии: будто за его душу спорили сейчас две силы, рвущие её то в одну, то в другую сторону. И та, которая его уговаривала последовать совету Кролика, настойчиво и вкрадчиво ему шептала, что нет в этой жизни ничего пошлее, чем сожаление об упущенном шансе.
«Дурак дураком ты, Степан, ангелочек без крылышек, - говорил ему голос его второго, тёмного  «Я». – И в Чечне воевал, и годков тебе тридцать, и работаешь на тяжёлой работе  не хуже других, а вот сидишь у этой позабытой богом речки, и  понапрасну тратишь время своё, единственную истребляешь жизнь. Кому твой бессмысленный «подвиг» нужен?.. Не позволяет, видите ли, совесть пойти на обман? Да ты на совести своей, как на машине, покататься не сможешь!.. Как не сумеешь купить на эту совесть ребёнку игрушку или жене пальто… А тут, реально заполучить можно автомашину! Пусть и не полностью выигрыш тебе достанется, пусть с Колькой Баженовым делиться придётся, но всё равно… тысяч по семьдесят каждый из вас отхватит!.. Если с умом провернёте дельце. Подумай только, по семьдесят тысяч!!.. Тебе за такие   деньги  крутые,  побольше года нужно на заводе горбатиться…»         
Но Степан, обдумывая нашёптываемое, не был этим убеждён до конца. Проснувшиеся в нём лучшие чувства, боязнь разоблачения и позора публичного, заглушали советы его тёмного, худшего «Я».
К чёрту! На фиг!!..  Почему сознание его упорно возвращается к словам  Кролика?.. Неужели он, в самом деле замышляет такое? Быть не может того! Нет! Это невозможно!.. Нельзя себе даже представить, чтобы он, Стоценко Степан, способен был на бесчестный поступок! В роду у них никогда не было ни воров, ни мошенников… Нет, он не станет даже из-за дорогого приза мараться!..
Но стоило ему вновь подумать об автомобиле, обо всём том, что он собой олицетворял, и таинственный  голос тотчас возвращался к нему, ещё более хитрый, ещё более вкрадчивый.
«Оставь, оставь всё, как есть… - со злой насмешкой нашёптывал голос.–Будешь по-прежнему, за исключением выходных, ежедневно приходить к восьми на завод, брать в руки лом, кувалду и выколачивать из формовок изделия; потом, замесив бетонный раствор, разливать его снова в формовки и … зарабатывать постепенно грыжу. Будешь отчитываться перед  Татьяной за каждый рубль, потраченный на сигареты, считать десятки, оставшиеся до получки и свыкнешься, смиришься с мыслью, что ты  -  н и к ч ё м н о с т ь, не предназначенная природой к большему… Оставь, оставь всё как есть, и честно зарабатывай грошовую пенсию, а там, подкатит незаметно времечко, и отнесут тебя сердешного на кладбище, где у могилки вырытой накануне, два-три «доброхота» скажут скудную речь, в предвкушении скорой, халявной выпивки. А через неделю о тебе забудут… Мм-да!.. Можно, разумеется, и так… Но лучше бы, конечно, по-другому…»
Внутренний диалог голосов, внезапно, иссяк. И Степан мгновенно почувствовал всю убогость своей серенькой жизни, всю безмерность проявившейся трусости,  неумение воспользоваться случаем.
Тыльной стороной ладони, обтерев разгоряченное лицо, он посмотрел в сторону своего дружка, Николая. Тот в это время поправлял червя на крючке, устраняя последствия неудачной поклёвки.
На отрезке берега, разделявшего приятелей правилами соревнований, суетилась маленькая шустрая трясогузка, тыкавшая тонким клювиком в чей-то след, наполненный мутной водицей. Время от времени она затихала и косила чёрный глаз на Степана, будто спрашивая у него: «Когда же уберётесь отсюда? Когда?»
Стоценко обернулся и посмотрел на пригорок. Упрятавшись в тень молодого дубка, спиной прислонившись к стволу крепкого дерева, там мирно похрапывал опьяневший Кролик.
«Лучшего случая нельзя и придумать, - подумал Степан и, наконец-то, решился. – Как можно от счастья своего отказываться, когда оно, само, дуром прёт в руки?!»
Поднявшись с корточек, держа в руках банку с червями, он с показною ленцой приблизился к Николаю.
Склонившись над жестянкой приятеля, словно бы желая позаимствовать наживки, Степан, едва сдерживая волнение, горячо зашептал:
-Слышь, Колян, дело есть! Давай свою рыбу сваливай в мой садок. Если выиграю приз – делим всё пополам!..- и, отсыпав червей из консервной  жестянки, также несуетясь, вернулся на место.
Баженов какое-то время смотрел в его сторону, словно не понимая сути услышанного. Но потом, уяснив, и не слова не вымолвив, полез за сигаретами в карман рубахи. Прикурил. Пыхнул дымом, хмуро задумался, и по его грубому, крупнопористому лицу было видно, как бродила под коротко стрижеными волосами какая-то упрямая мысль, какое-то несогласие. Наконец, озадаченно почесав затылок, он строптиво спросил:
-Что-то я не просёк, корефан? Почему твой садок нужно рыбой затаривать? Твой, а не мой?..
-Да не ори так, не ори!.. Могут услышать… - мотнув головой в сторону Кролика, взволнованно прошипел Стоценко.  – Тот клоун, под деревом, видел часть моего улова… точнее, видел одного из сазанчиков. В твоём же садке рыбы такой, помнится, нет?..
-Допустим.
-Допускай! Только думай живей: чей садок нам выгодней затаривать рыбой?
Не отвечая на слова Степана, держа в руках пятиметровую удочку, Баженов щурился от сизого, едкого дыма и перекатывал по губам сигарету.
И было слышно, как в кипени прибрежных кустов, разморено и вяло бормотала горлица.
Но вот, окурок притушив о коряжину, пристроив удочку на веточную рогульку, Баженов, переступая босыми ногами, в воду вошёл. Подтянув за бечёвку притоплённый садок и приподняв его над водой, он посмотрел на небогатый  улов.  Потом, достав из кармана штанов пакет целлофановый, стал перекладывать в него из садка рыбу. Делал всё не суетно, но и без лишней задержки. А когда доставал из садка язя, на секунду – другую придержал рыбу в руках, словно бы её взвешивал, словно бы любовался розовыми плавниками. Подержал и, услышав, как она чавкнула жабрами, с непроницаемым лицом опустил в пакет, к остальным. Себе же, в садке, только снулую плотвичку оставил, да недомерка - окушка  полосатика. Прикрыв пакет полою рубахи, к Степану приблизился  и рыбу бросил к его ногам. Похлопал себя по карманам штанов, выслушивая спички и, не найдя таковых, с усмешкой сцедил:
-Ну, только смотри, Стёпка, теперь,  в оба смотри… Не обмани своего дружка давнего, не обмани…


Глава 5.

           С сухого прибрежного дерева сорвался ястреб, и широко распластав крылья, закружил над рекой, над лугами. Он безмятежно парил в воздушном потоке, в ожидании малоприметных признаков, вроде колыхания травы или покачивания ветки, которые бы выдали появление его добычи.  Когда же птица наплывала на солнце, то по земле проносилась её быстрая тень. Ястребу с высоты должно быть хорошо было видно и сверкающую ленту скользящей реки, и желтеющие языки песчаных отмелей (с россыпями пустых ракушек на них), и лоснящиеся, пробитые  травою заилины… Но вот птица, должно быть, всё же убоявшись рассеявшихся по берегу людей, широким полукругом переместилась в займище и там зависла над зелёной чащобой.
            Собравшиеся на берегу участники соревнования, томились в ожидании объявления результатов.  Но их оглашение почему-то задерживали, по-видимому, ждали мэра Хабалкина.
-Верно, где-то мотается по личным делам, - усмехались под кустом мужики. – Сегодня ж суббота, а у него дача отсель в десяти километрах.
              Разговор рыбаков перекидывался с одного на другое, не касался того  главного, что сорвало их в этот день из домов и квартир, и потянуло искать удачу на берега неторопливой Грязнухи. Они покуривали без особой нужды, негромко перебрасывались словами и скованные сложившейся необычной  обстановкой, томились ожиданием предстоящего.
                Слушая мужиков, Степан, из-за полусмеженных век, в лёгком волнении поглядывал на реку, где в глянцевой зыби скользящей воды, как в сказочном зеркале отражалось небо. Лениво поквакывали в камышах лягушки и где-то, на  том берегу реки, за пышно разросшимися кустами тёрна скрипуче посетовал на что-то жалобщик – коростель. Упрятавшись от жары под ветви рябины  и неудобно сидя на примятой траве, Степан отгонял обвядшей ромашкой от потного лица роящуюся мошкару.
Баженов же случайно обнаружил знакомца в водителе «Рафика», привёзшего судей. И теперь, они держались с ним обособленно, в тени ветвистого  вяза, под которым стояла машина.
Но вот подкатил и мэровский «Мерседес». А вслед за ним, принеся  облако пыли, подъехала «Газель» из администрации города.
Придерживая шляпу, из «Мерседеса» вылез Хабалкин. Это был плотный, коренастый мужчина с мясисто-красным лицом, хитроватыми глазками и мокрыми, толстыми, как у негра губами. И нельзя было сказать, что ему пошёл только четвёртый десяток, - от крыльев носа опускались две дряблых, глубоких бороздки, а в теле чувствовалась нездоровая тяжесть. Одет он был в сорочку с тропическим, ярким галстуком  и в светлые брюки из клетчатого материала. На ногах у Хабалкина были модные туфли, на руке поблёскивали непростые часы.
              - «Патек Филипп», из белого золота… - с уважением поглядывая на мэровские часы, авторитетно заметил парень в синей футболке.  Он сидел со Степаном под одной рябиной. – Тридцать штук баксов часики стоят. Это я без преувеличения заявляю.
              Стоценко тоже посмотрел на поблёскивавшее золотом запястье мэра. А он-то, простак, того и не знал, что на свете бывают такие дорогие  часы! За свою-то «Зарю», он полгода назад, заплатил  всего четыреста рубликов.
               Вслед за мэром из «Мерседеса» вылез председатель комитета по спорту. Третьим был, какой-то мужчина, вроде бы из общества охотников и рыболовов.
Хабалкин торопливо пожал руку всем судьям. И Кролик, в момент знаменательного пожатия, похож был на преданную повиливавшую хвостом собаку,  готовую выполнить любую команду хозяина.
Тем временем из «Газели» вынесли стол. Установили его на ровной  площадке среди лебеды и желтопенной ромашки. И мэр, озабоченно взглянув на часы, в  сопровождении приехавших, прошёл к столу. Будто невидимым, заброшенным неводом, он собирал за собой быстро густевшую толпу.
-П-подходим, товарищи! П-подходим быстрее! – слегка заикаясь, торопил рыбаков  болезненного вида, высокий субъект. Приехал он в «Газели» вместе со столиком и, видимо, тоже был из администрации города.
Степан с оживившимися рыбаками поднялся и, обуреваемый беспокойными чувствами, пошёл к месту сбора.
Митинг открыл председатель комитета по спорту. Это был высокий, около двух метров росту мужчина, широкоплечий и ширококостный, с коротко остриженными волосами. Одет он был в голубую сорочку и светлые брюки. В руке держал каскетку яхтсмена.
-Дорогие друзья! – зарокотал предкомитета по спорту, голосом таким же густым и могучим, как и его богатырский торс. – Первый чемпионат любителей  рыбной ловли, состоявшийся на реке Грязнухе, близится к завершению. Но прежде, чем будут подведены итоги, и станут известны имена победителей, с приветственной речью к вам обратится наш многоуважаемый и горячо любимый мэр! Пожалуйста, Виктор Иванович, вам слово.
Постояв в немоте перед притихшими рыбаками, словно бы выжидая, пока подтянутся припоздавшие, мэр, отогнав от лица осу,  наконец-то, заговорил:
-Уважаемые земляки! Приверженцы рыбалки и активного отдыха на природе! Вот и подходит к концу первый чемпионат по любительской рыбной  ловле среди жителей города Т-цка и близлежащих районов, о котором много писалось в прессе, и который так долго нами готовился…- низким, слегка дребезжащим голосом начал приветственную речь Хабалкин. Собравшиеся слушали и смотрели на него с особенным интересом, потому что многие видели мэра, вот так вот близко, впервые.
-Более трёхсот участников собралось сегодня на берегах полноводной Грязнухи, чтобы помериться силами и своим мастерством в таком замечательном увлечении, каким является для всех нас охо… э-э… рыбалка! А инициатива проведения столь солидного мероприятия принадлежит Т-цкой мэрии и покорному вашему слуге. Идея родилась спонтанно. Ещё два года назад, когда мы  с Виталием Федоровичем Хлопоней  проезжали берегом этой реки, чтобы осмотреть  очистные сооружения на Мечётке, то уже тогда, вот здесь…(тут Хабалкин постучал себя пальцем по лбу) мелькнула мысль, что неплохо бы было организовать на Грязнухе нечто подобное сегодняшнему мероприятию. Мы бы убили сразу двух зайцев, - рассуждал я тогда, - во-первых, обеспечили бы горожанам здоровый досуг, и, во-вторых, заткнули бы рты всяким мелочным злопыхателям, утверждающим, что Хабалкин своими стихийными свалками загадил окрестности Т-цка и отравил Грязнуху. Да-а, есть среди наших горожан и такие лживые ссу-у-убчики…- голос мэра в этом месте напрягся, сделался холодным, резким, решительным и слова отчеканивались, как стук машины. Лица же столпившихся рыбаков при последних словах Хабалкина, ожили. Люди запереминались на месте, стали с усмешками переглядываться. Многим известно было о потрясавших мэрию скандалах и нападках на её главу некоторых представителей городской общественности и прессы.
А солнце тем временем поднялось в зенит и налилось каленою жёлтой ярью. Об утреннем дождичке и о прохладе остались лишь далёкие воспоминания.
Рядом со столиком, помимо ромашки, росли, какие-то цветы граммофончики и в голубые их рупоры натужно жужжа, влетали бархатисто-пыльные шмели. Они  надолго застревали в них и, выставив мохнатые зобы, прекращали возню, словно бы прислушиваясь к речи мэра.
Но Стоценко оратора уже не слышал. Перед его глазами вновь, как мираж, возникло видение… видение, которое его прельщало раньше, когда сидел он на корточках перед заброшенной в воду удочкой… И он увидел себя  за рулём несущейся куда-то машины и рядом с собой – красавицу крановщицу, смотревшую на него с нежностью и любовью. И ещё он увидел, как в окне его новой машины мелькали столбы, поля и деревья, озарённые то мягким, то ослепительно ярким светом. А асфальтовая гладь уводила в манящую бесконечность, всю окутанную лёгкой дымкой. И за этой дымкой (Степан твёрдо знал!) начиналась страна чудес и приятных открытий… Видение это пьянило Стоценко, пьянило, как вино… Но оно было разрушено очередным выкриком мэра, который всё ещё сокрушал неведомых оппонентов.
-…И злые языки пусть не клевещут, что в мэрии Т-цка всё куплено, продано или выставлено на распродажу. Враньё - всё это! Домыслы, бесчестных людишек, которым  отрадно было бы узнать, что мэр Хабалкин подал в отставку.  «Нет! Не дождётесь!» - скажу я им. Не будет этим господам головы мэра Хабалкина! Н е  б у д е т!!..
Возможно под гулкими сводами зала, голос оратора усиленный микрофонами и звучал бы, как подобает – внушительно и громогласно.  Но здесь, на берегу неширокой реки, под необозримым бездонным небом, слова его, обращённые к неведомым оппонентам, казались далёкими, бессмысленными и пустыми.
Мэр, видимо, осознав, что горячность его завела не туда, заметно стал сбавлять набранные обороты. Его словесный сквозняк поутих.
-Заканчиваю, земляки, уже скоро заканчиваю… Не стану здесь долго распространяться о деятельности мэрии по благоустройству города. Об этом и сами прекрасно всё знаете. Я только хочу, чтобы вы, участники и очевидцы завершающегося чемпионата, пока будете живы, передавали бы детям и внукам своим, всю правдивую информацию о сегодняшнем знаменательном событии. Вот это и хотел я вам сказать, земляки!.. А сейчас об итогах состоявшегося  чемпионата сообщение сделает председатель судейской комиссии Коньков. Пожалуйста, Аристарх Иванович, назовите имена наших …э-э… героев!
К столу приблизился сухонький, невысокий мужчина пенсионного возраста, с маленькими колючими глазками под очками и розовой лысинкой, окаймлённой венчиком седых волос. Одет он был строго: в тёмную рубашку с  длинными рукавами и такого же цвета, слегка примятые брюки.
Сухо кашлянув в кулачок, Коньков выдержал паузу, после чего поднёс к глазам исписанный листок и прочёл следующее.
         «Судейская выездная комиссия, действующая по поручению мэрии города   Т-цка, в составе, - далее следовали должности и фамилии судей, - под председательством  Конькова Аристарха Ивановича, оформила настоящий протокол о проведении чемпионата по любительской рыбной ловле, состоявшемся на реке Грязнухе 20-го августа 2005 года.
Всего зарегистрировано участников: 307 человек.
Соревнование проводилось с использованием маховых удочек, длиной до шести метров. Максимальное количество крючков на одной удочке – две единицы. Максимальное количество удочек на участника – одна единица.
Соревнование началось: в 7 утра. Закончилось: в 12 дня.
Взвешивание уловов проводилось: с 12.30 до 13.30 дня.
По итогам  взвешивания уловов участников соревнования, места между призёрами распределились следующим образом.
3-е место занял участник под номером 104, Бормотов Евгений Петрович. Его улов составил 2 килограмма 150 граммов.
2-е место занял участник под номером 14, Тивилёв Алексей Иванович. Его улов составил 2 килограмма 950 граммов.
1-е место занял участник под номером 13…»
Когда Коньков, объявляя победителя, неожиданно назвал фамилию Степана, то тот её и сам не сразу признал. Ему показалось, будто назвали не его, а кого-то другого, но кровь уже сама откликнулась на новость, ударила напором в шею, в побагровевшее лицо. Через мгновенье ему уже казалось, что уши покрылись горячею краской, и что от щёк пышет жаром, как из открытой топки котла.
Стоявший позади него Баженов, толкнул Стоценко легонько в спину:  «Ступай, Стёпка, тебя кличут».
Так и пошёл к столу полуоглохший, с каким-то липким звоном в ушах, будто саданулся о невидимую притолоку. Процесс перехода из толпы рыбаков к столу, за которым стоял мэр, был для Степана сплошным кошмаром. Среди всех этих стеблей травы, сухих веток и камушков, о которые можно было ежесекундно споткнуться (и не дай бог – дербулызнуться!), ему временами,  казался немыслимым сам факт движения. Но, в конце концов, проделав весь путь, он встал перед мэром.
Приветливо ему, улыбнувшись, Хабалкин о чём-то спросил, но Степан ничего не расслышав, уставился на него непонимающими глазами. И несколько долгих мгновений не слышал, что ему говорили, пока не рассосался  застойный гул в ушах, пока не отпустило онемелые плечи, скованные какой-то неподвижной силой. Но, понимая, как важно выглядеть ему теперь возможно естественнее, Стоценко постарался собой овладеть.
-…Так, где ты работаешь, молодец, позволь нам узнать? – донёсся, наконец, до него голос Хабалкина. Мэр пытливо, с интересом вглядывался в лицо Степана, и снисходительная усмешка мелькнула в его хитроватых глазах.
«Да он всё знает!.. Конечно же, он всё знает! Ему донесли, что я обманул…» - подумал Стоценко и взглядом скользнул  куда-то в бок. Ему казалось, что никакая сила на свете не может его заставить перевести глаза и посмотреть в лицо мэру. Никогда… никогда в жизни своей не испытывал  он таких мучительных ощущений, как теперь, - ощущений стыда, страха и какой-то полной беспомощности. К тому же, он вдруг почувствовал, как у него начало дрожать колено левой ноги. И это нервное, непроизвольное движение грозило перекинуться на всё его тело. Было  неловко и неприятно ощущать подобный мандраж, и Стоценко, с горечью подумал о том, что все смотрящие теперь на  него, возможно, примут эту дрожь за проявление страха перед наказанием за совершённый обман.
«Сейчас… сейчас меня затолкают в «Газель» и отвезут в ментуру… И поделом!..» - с тупым, спокойно-злобным отчаянием, подумал о себе Стоценко и ощутил, как в груди возникло противное, обморочное замирание.
Но мэр, вдруг обернувшись к своей свите, с усмешкой сказал:
-Нет, поглядите каков молодец!.. Больше всех наловил рыбы, выиграл главный приз и отмалчивается.
-Да он от радости язык проглотил, - гудящим густым басом пророкотал председатель комитета по спорту.
-Скажи же нам, Стёпа, где ты работаешь? – повторил вопрос мэра судья Коньков. И доселе строгое лицо Аристарха Ивановича, сделалось по отечески  добрым и милым. И Стоценко, точно проснувшись, глубоко, сильно вздохнул. Всё стало сразу простым и понятным в его глазах.
«Никто… никто не догадался о совершённом обмане!.. Никто, кроме Баженова, об этом не знает. А он ни за что никому не расскажет, потому со мной заодно. Заодно!..» - и безумная волна страха, так стихийно захватившая душу Стоценко, вдруг опала, отхлынув далеко-далеко… Ободряющий, дружеский голос Конькова придал Степану силы настолько, что он сумел уже твёрдо и внятно ответить.
-На заводе железобетонных изделий работаю я… Формовщик-бетонщик.
-А-а, так это у Ракитина такие кадры растут! – воскликнул мэр, изображая величайшее удивление. – Я сообщу при случае ему, какие удальцы работают в его цехах! – сказав всё это, Хабалкин переключил внимание на двух других победителей, в смущении переминавшихся у стола.
А Степан на время предоставленный себе самому подумал, как странно, что вот он, простой рабочий парень стоит рядом с такими влиятельными людьми и слушает их похвальные речи. А через несколько минут, когда все благополучно  закончится, его обыденная, тусклая жизнь незамедлительно вступит в счастливую полосу, в которой будет много радости и солнечных, удачных дней!..  И ему казалось, что на его триумф смотрит весь мир: солнце, облака, река и люди. И все ему завидуют, им восхищаются и перешёптываются между собой: «Смотрите, смотрите, каков удалец, - не растерялся, немножко схитрил и выиграл главный приз!  Г л а в н ы й!!..»
Вдруг, что-то, с необыкновенной силой расширилось в груди у Степана, и он почувствовал в теле такое ощущение лёгкости и свободы, точно получил способность летать! В крайнем волнении он смотрел на толпившихся рыбаков и, наткнувшись на взгляд Николая Баженова, вынужденно ему улыбнулся, - видишь, дескать, как ловко всё получилось!.. Но не сомневайся, расчёт между нами будет верным.
А между тем, чествование любимцев фортуны подходило к завершающей стадии – вручению призов.
-И сегодня, благодаря помощи наших уважаемых спонсоров, мы имеем возможность, достойно поощрить победителей состоявшегося чемпионата, - с интригующей хрипотцой в голосе  продолжал ораторствовать мэр, явно наслаждаясь гладкостью своей поздравительной речи.
 -Бормотов Евгений Петрович, занявший почётное третье место, награждается набором импортных блёсен и квартальной подпиской на газету «Рыбалка»! – после слов мэра, последовала передача в руки призёра скромного набора блёсен и почтовой квитанции по оплате газетной подписки.
-Тивилёв  Алексей Иванович, занявший почётное второе место, награждается металлическим спиннингом и защитной панамой с эмблемой двух уточек на фоне воды! – и вновь последовала передача подарков, что-то бормотавшему в смущении призёру.
-А главному победителю состоявшегося чемпионата, Стоценко Степану … э-э… Аверьяновичу, мы присуждаем особо ценный приз  - это новый, комфортабельный автомобиль «Ока»! И забрать его победитель может из гаража мэрии в любое время.
С этими словами Хабалкин вручил Стоценко ключи от машины и почётную грамоту. Потом потряс руку. При этом Степан машинально отметил, что рука у мэра была крупная и волосатая и по самое плечо покрыта пигментными пятнами.
Собравшиеся на берегу рыбаки, довольно, дружно поаплодировали.
-Скажи же  что-нибудь нам в ответ, Стёпа. Поблагодари Виктора Ивановича за подарок, - услышал Стоценко за спиной дружелюбный голос Конькова.
-Экий молчальник сегодня попался! Звука не выдавит. Молчит, словно партизан на допросе.  – При этих словах председатель комитета по спорту прищурился и, выпятив надменно нижнюю губу, смерил Степана с головы и до ног неодобрительным взглядом.
Лоб у Стоценко покрылся испариной, а сердце в волнении заколотилось так, словно десяток сердец во всём теле сразу. Но, шевельнув губами, он проглотил слюну и глухо выдавил следующее: 
-Да говорильщик из меня, по правде сказать, аховый… Но спаси… спасибо  администрации города за дорогой… необходимый в хозяйстве подарочек!.. Постараюсь ездить на машине без аварий. Всё!.. – сказав, умолк, мучительно осознавая нескладность своих выражений.
Ему вразнобой, вяло похлопали. Желающих порадоваться чужой удаче нашлось немного. Все были утомлены предшествующим длительным ожиданием.
-А вы, Аристарх Иванович, дооформите пожалуйста протокол и передайте его в понедельник  в мэрию, - повернув к судье голову, негромко произнёс Хабалкин.
Председатель судейской комиссии, согласно кивнув, стал торопливо укладывать бумаги в тёмную папку, ему услужливо  переданную  кем-то из судей.
-Итак, уважаемые земляки, - произнёс Хабалкин, оглядывая толпившихся рыбаков, - если кто-то хочет что-то сказать, пусть выйдет к столу. Дадим ему слово.
Собравшиеся негромко переговаривались между собой, однако слово брать никто не желал. Мэр еще раз взглядом окинул толпу, проверяя по лицам – не решиться ли кто  по ораторствовать, и не найдя таковых, взглянув на часы, уже сухо закончил:
-Ну-с, в таком случае…  в таком случае мероприятие объявляется завершённым. Все свободны!
 Бегло попрощавшись с судейской комиссией, он направился со своими спутниками к урчавшему мотором  «Мерседесу». Сел в него и сразу уехал.
 Толпа стала рассеиваться. Кто-то спешил к своему автотранспорту, укрытому под кронами немногих деревьев, а кто-то поплёлся к ветвистому вязу, куда должен был подъехать автобус. Берег быстро пустел.
А к Стоценко в развалочку подошёл Баженов и радостно хлопнул его по плечу. 
-Ну, ты и дал, старик, сегодня копоти, ну и дал!.. Речь толканул, как депутат брехучий. Но только не забудь, что  другану   о б е щ а л!..
Храня в душе радостное, победительное настроение, Степан его горячо заверил:
-Да что ты, Коля! Я слову хозяин. Как обещал – всё так и будет!
Взяв от приятеля свои вещи, Стоценко аккуратно уложил грамоту в сумку. Ключи от машины засунул в брючный карман.
А рядом стоявший призёр Тивилёв, разглядывал спиннинг, подаренный мэром. И ни к кому не обращаясь конкретно, негромко, самому себе бормотал:
-Сызмальства на энтой речке рыбалю… Думал, вот фарт подвалил, хочь колёсами обзаведусь… Нетушки! Двухсот грамм не хватило… - в голосе рыбака чувствовалась тоска и обида. Он хотел было ещё что-то сказать, но не сказал. Лишь потёр скулу рукой, пошуршал щетиной и, подхватив выигранный спиннинг, поплёлся к подъехавшему автобусу.
А Степан продолжительно посмотрел ему вслед, на его узкую, унылую спину, и вдруг почувствовал что-то вроде жалости к этому обманутому им человеку. У того в жизни, видимо, уже ничего не осталось, кроме его единственной страсти к рыбалке … Но чувство жалости, впрочем, у Степана быстро угасла. Радость собственного успеха вновь всецело овладела сердцем, не оставляя в нём места чему-либо другому.
Обратное возвращение домой было подобно сну. Незнакомые люди в автобусе его поздравляли, жали руку, приятельски хлопали по плечу и уступили ему, как победителю, почётное переднее место. И Степан опьянённый сознанием крупной удачи, подумал о том, что его заурядная, тусклая жизнь, не такая уж, в общем-то, бестолковая штука.   
 
               
                Глава 6.

Неделю спустя по случаю победы Степана, супруги Стоценко устраивали званный вечер. Приглашены на него были их близкие родственники, друзья и знакомые.
Жили Стоценко на окраине города в доме доставшемуся Татьяне от деда. Старенький домик имел только три комнатки, не считая кухни. Из-под порыжевшей от времени шиферной крыши, словно исподлобья смотрели на улицу его маленькие оконца. Двор был обнесён зеленым забором и на калитке табличка с надписью: «Осторожно! Во дворе злая собака». Предупреждение, однако, действительности не соответствовало. Собака полгода назад убежала, и её просторную будку облюбовал для себя здоровенный индюк.
Супруги Стоценко были ровесниками, жили в скромном достатке.
  Сам Степан молодой, довольно крепкий мужчина, общительного и незлобливого характера, звёзд с неба не хватал и работал формовщиком на железобетонном заводе. Роста он был среднего, но рядом со своей крупной супругой казался низеньким.
Татьяна Стоценко тридцатилетняя женщина, работала кассиром в салоне игровых автоматов. Выглядела она внушительно. У неё была широкая крупная кость и, отнюдь, не только мослы да кожа. Не будь она такого высокого роста, её можно было бы заподозрить в тучности. Смуглая кожа наводила на мысль о том, что среди её предков имелись цыгане. Глаза у женщины были тёмно-синие, блестящие, как дикие сливы из степного оврага, нос мясистый, подбородок волевой, решительный. На верхней губе пробивался пушок, пока еще слабый, скорее похожий на тень, но являвший собой серьёзную угрозу в будущем. Её полные губы алели без помощи губной помады. До косметики Татьяна не снисходила. Волосы у неё были густые и рыжие, взбитые в пышную причёску, отчего их обладательница казалась ещё выше ростом. В общем, внешность у Татьяны была впечатляющая, если не сказать … устрашающая…
Пришло воскресенье. Для обоих супругов – это был сумасшедший день.
С утра кур рубили, потом их щипали, варили лапшу, готовили плов, котлеты, закуски и всё остальное.
На утрамбованной площадке, ближе к центру двора, составили вместе девять столов в виде огромной буквы «П». По бокам этой  «П» установили лавки и стулья. А чуть поодаль столов, шагах в пяти от сарая, стояла выигранная на чемпионате «Ока», причина случившейся праздничной суматохи. Новенькая, небесно-голубого цвета, с солнечными бликами на лобовом стекле, машина являла собой зрелище притягательное.
На семейном совете было решено выигрышем с Николаем Баженовым не делиться и «Окушку»  не продавать.
-Это же дебилизм какой-то! -  возмущённо выговаривала мужу Татьяна ещё за пять дней до званного вечера. – Выиграть раз в жизни  т а к у ю   машину и её делить с придурковатым Баженовым?!.. Не-ет, дебилизм полнейший!
-Таня, но он же мне отдал часть своего улова, - осторожно возражал ей на это муж.
-Стёпка, я только прошу тебя об одном: не раздражай меня, золотце, не мучь, пощади мои нервы!.. Мне больше  ни-и-ичегошеньки от тебя не нужно!..- умоляющим тоном отвечала ему Татьяна, приложив руку к пышной груди.
-Часть  своей рыбы он тебе  отдал… Двух пискаришек и полудохлого окунька!.. И это, ты, несчастный, называешь   р ы б о й?!.. Ну, дай ему за  рыбу – сто… нет, дай триста рублей и пусть отвяжется от нас, пусть успокоится. И так уж его рыбонька нам дорого обходится! Прям-таки   з о л о- т а я   р ы б к а! – и фраза эта настолько Татьяне понравилась, что она её ещё пару раз повторила: «Золотая рыбка … рыбка золо-та-я».
«Э-эх, не так поступаем, не так поступаем!..»- хотел было возмущённо воскликнуть Стоценко, но перед его глазами вновь замелькали картины одна заманчивее  другой… Озарённые солнцем поля и пространства, по которым он носился на новой машине, и при этом белокурые волосы молодой крановщицы нежно ему щекотали щеку и шею, когда она прижималась к его плечу… И Стоценко малодушно смолк. А к концу недели уж настолько свыкся с мыслью, что Баженову придётся отказать в притязаниях на машину, что считал это единственно верным решением.
Разговор с Николаем отложили на вечер. Отложили по двум причинам: во-первых, выпив и закусив, Баженов должен был обрести благодушное настроение, стать сговорчивее; а во-вторых, если и взъершится, возжелает скандалить, то навряд ли отважится на это при людях. Перетерпит, перемолчит,  а там, глядишь, и возьмёт предложенные ему три сотни.
-Только бы с Надюхой не припёрся сюда. А то та, в голову  «ранетая», всю малину нам может испортить, - подвела черту под разговором Татьяна и рукой коснулась своих пышных волос.
И вот воскресенье. Пятый час вечера. С минуту на минуту должны заявиться гости.
Через открытое окно кухни было слышно, как там гремели посудой, стучали ножами, хлопали дверцами навесного шкафа; оттуда же, пахло жаренным мясом, компотом, салатами и ещё бог знает чем!
-А наш-то, Стёпа, настоящим добытчиком стал, - говорила Татьяне свекровь, мельча длинным ножом репчатый лук на доске.- Ишь ведь, в кои веки на речку сходил, а обрат с машинёшкой вернулся. До-о-обы-ытчик!
Опустив нож на стол, мать Степана вытерла концом косынки мокрые морщинистые щёки.
-О-ох и крепок у тебя лучок, Танюшка! Все глаза, холера, заел.
-Да вы сядьте, Антонина Ивановна, сядьте! Притомились, небось? Уж и так всё готово у нас… всё готово, - снисходительно улыбнувшись, отвечала Татьяна, ложкой черпая из кастрюли парящее варево.
-А лапшичка-то добрая нынче у нас получилась! Вот только лучок в неё  бросим и … - взяв в руку разделочную доску, Татьяна ножом смела с неё измельчённый лук в кастрюлю.
-О-ох, верно говоришь, што притомилася. Уж с утра на ногах. Вся спина затекла,- старушка, придерживая рукой поясницу, а другой опираясь о стол, медленно опустилась на табурет. Потом, вздохнув каким-то своим затаённым думам, смуглой рукой погладила на столе клеёнку.
-А Степанушка-то, последненьким у меня народился… Мне уж сороковой, помнится, шёл, когда им забрюхатила. А уж какой шебутной в младенцах-то был, уж какой шебутной… Уж и зубочки резались у него, а всё норовил к титьке припасть. Как прикусит бывалоча, так прикусит… Хочь белугою вой! А ему хочь бы што. Знай почмокивает себе и в сопелочку тихо посапывает… - как-то отрешённо, уйдя в себя, проговорила старушка и рукой провела по морщинистому подбородку. Потом, опустив руку на стол, с напускной твёрдостью заявила:
-Вот што, девонька, я сказать тебе нынче хочу… Рада я, весьма, што Степан на тебе оженился. Лучшей супружницы никогда ему и не желала! За тобой, как за каменной стеной ему проживается.
-Верно вы всё подметили, Антонина Ивановна! С вами я в этом полностью согласная. Лестно мне, что вы правильно меня понимаете, - вытирая о передник мокрые руки, выглянув в окно, Татьяна крикнула мужу:
-Слышишь, Стёпка? О тебе разговор тут ведём. Антонина Ивановна мне рассказала, каким ты в детстве зубастиком был!
Натянуто улыбнувшись, Степан опёрся о крайний стол руками, проверяя его устойчивость на площадке. М-да…Пошатывается. Нужно под заднюю ножку щепу подсунуть. Будет тогда твёрже стоять.
Одет Стоценко был по-праздничному: серые выглаженные брюки в полоску, белая рубашка с закатанными рукавами, коричневый галстук с блестящей булавкой. Настроение хоть и приподнятое, но волнительное: в горле першит, по спине то и дело холодок тревожный шастает… Как-то поведёт себя Баженов сегодня? Как отреагирует на сделанное предложение? Не осрамит ли  перед гостями?..
Вышедшая из кухни Татьяна принялась без всякой надобности переставлять посуду на уже накрытых столах, как бы этим показывая, что всё сделано не так, и придёт в порядок только тогда, когда грёх  небрежной сервировки свекрови и мужа, будет заглажен её усилиями.
  В этот момент широко распахнулась калитка, и в проход втиснулся крупный мужчина с мальчиком лет девяти. По дорожке выложенной кирпичами, с шумными возгласами, гости приближались к дому.
-О-ой, дядя Ваня с Виталиком прибыли! – заполошно всплеснула руками Татьяна и, сорвав с себя фартук, заспешила навстречу идущим.
-Вот и мы в гости пожаловали! Не ждали? – зазвучал раскатистый голос мужчины.
Это был родной дядя Татьяны – Чипрасов Иван Николаевич. Уроженец здешних мест, он, лет тридцать тому назад уехал в Сибирь, на заработки. Уехал, да там и остался. Осел где-то под Хабаровском. На родину же, он теперь приезжал раз в три года. Чипрасов был крупным мужчиной со стальным рукопожатием, с массивными плечами и бычьей шеей. Голова у него была большая, глаза тёмные, глубоко посаженные в орбиты, а челюсти крепкие и мускулистые. Густые, пшеничного цвета усы, отчасти прикрывали рот, а нижняя губа выступала вперёд с выражением насмешливого высокомерия. Чипрасов обожал анекдоты, не прочь был в весёлой компании выпить и постоянно уговаривал Степана при встречах, приехать к нему в Сибирь поохотиться.
-Боже праведный! – взревел дядюшка при виде племянницы, и раскинул руки в стороны, словно борец, который собирается схватиться с противником. -Кого  я вижу?!.. Танюшка, ты ли это? О-о-о, тут есть, чем восхититься! Степан, будь я верующим и будь на твоём месте, то обязательно бы ходил каждый день в  ц е р к в у,  чтобы благодарить господа за то, что он создал твою жену такой раскрасавицей!
Чипрасов подходил к Татьяне и игриво покачивал головой.
-Иди-и, иди, голубушка, скорее ко мне! – гремел сибиряк, обнимая Татьяну. – Ты хорошеешь с каждым годом, деррри  тебя  чч-чёрт!..
-Степан! – вновь обратился Чипрасов к Стоценко, который стоял у столов и внимательно наблюдал за встречей родственничков. – С твоего  позволения и по случаю радостного события, я поцелую твою жёнушку в щёчку, - самую прелестную женщину России по западную сторону от Уральских гор!
Чипрасов с Татьяной троекратно облобызались, оба одновременно что-то говоря и смеясь, причём дядюшка, не удовлетворившись объятиями, даже пару раз шлёпнул племянницу рукой ниже пояса.
-Ну, будет,  дядя Вася, будет! Ты всё такой же… балагур и хохмач! – с шутливой строгостью запротестовала Татьяна.
Тогда Чипрасов переместился к Степану и обстоятельно, крепко пожав тому руку, принялся стучать племянника по спине и плечам. Приветственные жесты свои сопровождал громоподобными возгласами, по-видимому, полагая, что громкий голос является доказательством широкой натуры настоящего сибиряка.
-Ну, ты, племяш, и отчудил, па-аршивец! Наслышан о твоих рыбацких подвигах,  наслы-ы-ышан!
Потом внимание взрослых переключилось на упитанного мальчугана, который с любопытством наблюдал за тем, как великолепный индюк у собачьей будки, распустив хвост и чертя крыльями землю, сладострастно кружился вокруг тонкошеей индюшки. Послышались обычные для таких случаев возгласы: «А это Виталик? Ох, и вырос мальчишка! Как раздался в плечах! Каким стал серьёзным!..»
-Внучок мой, младшенький… В третий класс уж пойдёт, - с ноткой гордости в голосе,  добродушно гудел Чипрасов. Узнав в свою очередь, что дочка племянников находится в оздоровительном лагере, посетовал на то, что давно маленькой хохотушки не видел. Затем, забрав от внука пакет со свёртками, Татьяне его передал.
-Вот тут копчёная рыбка амурская, орешки кедровые… ну и другое,  по мелочи, сама увидишь.
И вновь, тихонько скрипнув, отворилась калитка. Во двор протиснулся сухонький старичок с морщинистым лицом пронырливой обезьянки. То был отец Степана – Аверьян Михайлович Стоценко. В быту же, просто «Михалыч». Работал он сторожем на городской водокачке. Михалыч был хромым, но очень подвижным, с быстрыми, прыгующими по сторонам глазами. Хромая, он ловко приволакивал ногу в ортопедическом башмаке, а правой рукой разрезал воздух  «на ломти». Ещё от калитки, стащив с головы кепчонку, старик рукой пригладил редкие волосы  на голове. Потом, с опаской поглядывая на грудастую, опоясанную тремя рядами бус по  шее, невестку, приблизился к столам.
-Вот тут грибочки солёные… как обещал. Куда их, Танюша? – надтреснутым голосом прошелестел хромец, ставя на лавку гружённую сумку.
-На кухню их несите, Михалыч, на кухню! Пусть Антонина Ивановна наполнит ими большую салатницу.
Согласно «агакнув», хромец поволок свою ногу на кухню, откуда раздражающе пахло тушёной курятиной и компотом.
-Здоровеньки булы  сразу  вссс-ем!.. – спотыкаясь о выступавший на дорожке кирпич, поприветствовал собравшихся школьный приятель Степана, Маркелов Пётр.   
Он был высок, по южному   смугл, и его густые, чёрные вихры, пробитые сединой, клубились над крепким скуластым лицом. На фоне футболки с короткими рукавами свободно спадавшей на линялые джинсы, коричнево-красная кожа тела выгодно оттенялась белизной ткани.
-И что же ты, Стёпа, не приведёшь в порядок дорожку? – нисколько не конфузясь своей неловкости, с укоризной в голосе спросил пришедший.
-Ноги нужно поднимать выше, - снисходительно улыбнувшись, ответил ему Стоценко, для приветствия протягивая бывшему однокласснику руку.
Пётр Маркелов, тридцатилетний прапорщик, полгода назад был комиссован из армии «по ранению». Такая запись значилась в его медицинской карте. В действительности же, травму  черепно-мозговой коробки армеец получил в коллективной попойке. И теперь, не имея никакого твёрдого занятия, не числясь ни в каком штате, Маркелов скромно жил на инвалидную пенсию. Но так как характера он был общительного, вольного  и широкого, то проводить уединённо свой досуг было для него чистым мучением. На этот вечер прапорщика никто не приглашал. Но, узнав, окольными путями о готовящемся застолье, он объявился у Стоценко на правах школьного друга и по потребности своей общительной натуры.
-Ох, и хитрющий у тебя мужик, Татьяна, о-ох  и  хит-рю-у-ущий!.. Надыбал, делюга, на речке «колёса» и сей знаменательный факт от друга детства скрывает! – протягивая хозяйке великолепный букет, сочным, жизнерадостным голосом произнёс Маркелов.
-Но разве я изгой, чтобы меня сторониться?  Или на мне лежит печать проказы? О, нет! Я просто  школьный позабытый друг. Вот и пришёл, чтоб о себе напомнить. Надеюсь, вы, Татьяна Петровна, позволите мне остаться?
    -Ну, проходи, коли пришёл. Место за столом и для тебя найдётся, - уткнув мясистый нос в душистый букет, великодушно разрешила ему остаться Татьяна.
  Прошло еще около получаса. С периодичностью в две-три минуты к Стоценко прибывали приглашённые гости. Недалеко от столов сформировалась разношерстная группа, человек, эдак, в двадцать. Прибывшие, негромко переговаривались, обменивались новостями и шутили. Настроение у всех было благостное. Чувство общего радушия усиливалось ещё и тем, что большинство 
из прибывших, были между собой знакомы.  Эти люди никогда друг с другом не ссорились, их отношения враждебно нигде не пересекались, и теперь   все они  собрались у гостеприимных Стоценко, чтобы предаться невинному удовольствию – поеданию пищи. Негромко журчала бессмысленная беседа, которая надолго в памяти не откладывается, -  т а к, несколько свободных минут общего разговора, перед тем  как последует приглашение пройти к столу.
Одним из последних пришёл и Баженов, но не один, а с женой Надеждой.
Татьяна, изобразив неподдельную радость, натянуто улыбнувшись, всплеснула руками.
-А-а, Коля, Надюша! Рады вас видеть! Очень вы вовремя. Садимся к столу! – и, уже обращаясь  к собравшимся, свои слова повторила громче:
-Садимся, гостёчки, желанные, дорогие! У нас всё готово. Садимся к столам!
Сдержанно гомоня, гости стали степенно рассаживаться. Во главе стола, как раз на перемычке буквы «П», разместились и сами хозяева.

Глава 7.

На столе находились: домашняя вишнёвка, водка палёная, тушёная курятина, плов, говяжьи котлеты, грибочки солёные, салаты из свеженарезанных овощей.  Украшением стола были два румяных пирога с капустой.
Первый тост пожелал произнести Пётр Маркелов. Оживлённый, исполненный сознанием своей ответственности за веселье за дружным столом, он решительно встал, держа в руке стопку с палёною водкой. Лицо его светилось от удовольствия, а смуглые щёки от радостного волнения слегка побледнели. Выдержав красноречивую паузу, пока не стало за столом совсем тихо, он звучным голосом уверенного в себе человека, сказал следующее.
-Дорогие друзья! Позвольте мне по поводу сегодняшнего, радостного… а-а… события, сказать несколько тёплых слов в адрес Татьяны и Стёпы.
Каждый  мужчина мечтает стать обладателем новой машины. Каждая женщина надеется, что рано или поздно повстречает такого мужчину. Так давайте же выпьем за наших гостеприимных хозяев, которые обрели и то, и другое,  потому что когда-то удачно повстречали друг друга и не обманулись в своих мечтах и надеждах!
Сказав и выпив, Маркелов сел на место, оставшись, весьма, довольный тостом своим, хотя тот и был позаимствован им из купленного сборника праздничных тостов, который он  успешно перелистал накануне. Но произнёс  эффектный спич бывалый прапорщик таким тоном, как будто это был его экспромт, свидетелями рождения которого явились собравшиеся за столом люди.
-Уррра-а! – Одобрив тост, рявкнул Чипрасов, но перед тем как в рот опрокинуть стопку, себе самому негромко заметил: «Прощайте, мозги! Встретимся завтра!»
Под доброе слово бойкого прапорщика, охотно выпили и стали закусывать. Заговорили про всякое разное : опять же, о ценах и о погоде, о видах на дачные урожаи и  о зарплате.
Рядом с Маркеловым сидела эффектная дама, лет сорока, а может чуть больше. Работала она ведущей какой-то успешной программы и ни где-нибудь, а на городском радио. Это была ухоженная светловолосая женщина, с правильными чертами лица и голубыми, слегка прищуренными глазами. Высокий лоб, точёный нос и горделивая посадка головы – всё это свидетельствовало о её особом положении в обществе, об утончённых вкусах и блазированных манерах. Приехала она к Стоценко на серебристом «Фиате» и приходилась Степану какой-то далёкой родственницей.
И вот теперь, держа в руке бокал с домашней наливкой, дама критически его рассматривала. Её наманикюренные, изящные пальчики, едва касались стекла,  как будто бокал был плохо изначально вымыт или наполнен дешёвым и недостойным её напитком. В меланхоличных глазах скучающей дамочки застыло надменное выражение: казалось, что вся она была преисполнена сознанием высокой чести, которую оказывала родственникам своим присутствием (знаю мол, разницу между мною и вами, но снисхожу  вот, по-родственному, снисхожу…).
-Так может, попробуете для разгона водочки, Тамара Олеговна, как полагаете? – учтиво поинтересовался у соседки Маркелов, успев,  предварительно навести о ней справочки.
-Да нет уж, увольте, - усмехнулась дама, высокомерно поджимая рот до самого малого диаметра. – Я, знаете ли, до водки не большая охотница.
-Напрасно, напрасно, а впрочем, как знаете, - ответил ей прапорщик, накладывая в свою тарелку картошки с курятиной и, с удовольствием, принимаясь за еду. Он энергично ел и наслаждался пищей. Здоровые, слегка порозовевшие щеки армейца ритмично двигались, а зубы отдавали должное мясу, со вкусом перемалывая его.
-А кстати, - заметил прапорщик, приподнимая над тарелкой вилку, - мне ваши передачи очень нравятся. Но … не бывает времени их слушать. Абсолютно!..
Дама из радио, поставила наливку на стол, испытующе посмотрела на собеседника, не зная, считать ли его замечание любезностью или бестактностью. Но так и не решив ничего, перевела взгляд на тарелку Маркелова, откуда вновь под непрерывным натиском ножа и вилки, стали магически исчезать  сочные куски тушёной курятины.
Вдруг все услышали, как на улице взвизгнули тормоза, пофырчал и заглох автомобильный мотор, хлопнула дверца.
Во двор вошёл импозантный мужчина. С просачивающимся довольством в чертах, приехавший приблизился к хозяевам дома для должного приветствия.
-  Хочу вас от всей души поздравить со столь значительным в жизни событием и пожелать доброго здравия, успехов в делах и семейного благоденствия! – всё это сказав, с многозначительным видом, мужчина передал Татьяне упакованный свёрток.
Приехавший был Вениамином Валежиным. Работал он заведующим продовольственным складом в одной межрайонной торгово-закупочной фирме. Он не велик был ростом и в свои тридцать пять начал уже полнеть и лысеть. С  чисто выбритым, пухлым лицом, с мягкими манерами и в светлом костюме, Валежин больше был похож на успешного депутата, нежели на заведующего продовольственным складом.
Татьяна попросила гостей уплотниться. Сидевшие за столом стали тесниться.
-Там где тесно, там и нам место, - улыбнувшись, ввернул Валежин, чувствуя, что надо говорить что-то, притираться к компании.
Выпив штрафную, он снял очки, их протёр, и тут стало видно, что его глаза, казавшиеся благодушными, на самом деле хитры и внимательны. До его прихода на левой части стола было довольно-таки скучновато, но Валежин оказался весёлым рассказчиком. У него был сочный и приятный тенор. И вскоре женщины, сидевшие с ним поблизости, до слёз хохотали над его остротами.
Гульба продолжалась. С места поднялась подруга Татьяны, её коллега по салону игровых автоматов. Это была бойкая и румяная бабёнка, лет тридцати, чувствующая себя как дома во всех подобных компаниях. Улыбаясь бедово и держа в руках полную стопку, она весело прощебетала следующее
-Коль от первой до второй промежуток небольшой, предлагаю снова выпить, ну, а тост будет такой:
«Светит над столами солнце и порхают пташки,
  За Степанову машину хлопнем по рюмашке!»
Сказав всё это, женщина опрокинула в рот содержимое своей стопки и присела на место.
Похвалив розовощёкую пышку за бойкое слово, все охотно последовали её примеру. И снова принялись за еду, но уже сдержаннее. Стали похваливать удачливого хозяина.
-Да Степан  везде выкладывается по полной программе, шо на рыбалке, шо на работе, - заверял собравшихся Фатеев Павел, работавший со Стоценко на одном заводе (он говорил вместо «что» - «шо»). Это был среднего роста, худощавый субъект. На его испитой физиономии со слабым подбородком, выделялся большой красный нос, а косматые брови, сросшиеся у переносицы, придавали лицу, необычное  выражение. Держаться Фатеев старался раскованно. Но в его раскованности было что-то неискреннее: словно стараясь ввести в заблуждение  окружающих, он надел на лицо какую-то маску. Можно было заподозрить, что под его напускным оживлением скрывается слабая, спившаяся натура. И теперь, взахлёб, нахваливая приятеля, он старался поведать собравшимся о каких-то скрытых достоинствах Стоценко, с которым не раз вместе «давил» на работе бутылочку.
-Да Степан у нас,  в о о б щ е,  душа всей бригады! Я это без всякой балды заявляю. Как лом, в натуре, или кувалду в руки возьмёт, так и шурует ими до обеденной расслабухи без перекура. А наш «бугор» уж не раз вёл базар: «Как, блин, на пенсию, парни, уйду,  быть у вас за старшого - Степану Стоценко!»
«Молодец! Труженик!.. Что и говорить, – работяга!..» - слышались отовсюду одобрительные возгласы.
Степан   этому не перечил, а только сидел, наклонив,  над тарелкой кудлатую голову, и с усмешкой сносил сыпавшееся на него славословие.
Слыша раздававшиеся со всех  сторон похвалы, Татьяна ласково посмотрела на мужа. Смахнув приставшую к его подбородку хлебную крошку (словно бы утверждая свои права собственности на супруга), она почти нежно ему шепнула: «Кушай, Стёпушка, кушай! Исхудал весь совсем».
И Степан мысленно назвал себя в эту минуту глупой скотиной, за то, что позволял себе изредка мечтать о крановщице с завода.
Кто-то из гостей предложил обмыть ключи от машины. Предложение дружно поддержали.
Покачивая могучими бёдрами, обтянутыми шёлком платья, Татьяна прошла в дом за ключами. Через минуту вернулась, держа в руках ключи и почётную грамоту.
-Вот ещё чем моего мужика наградили…- любовным взглядом она пристыла к листку бумаги, хотя содержание грамоты ею было многократно читано.
-А ну-ка, племянница, подай сей документ сюда! – по – котовски жмурясь и сыто отрыгивая, потребовал густым басом Чипрасов. Ребром ладони, расправив усы, он взял листок и близоруко прищурился.
-Тэк, тэк… «Грамотой награждается Стоценко Степан Аверьянович, занявший первое место в чемпионате по рыбной ловле, проводившемся на реке  Грязнухе 20-го августа 2005 года…» - читал сибиряк, заметно налегая на «о», отчего его речь звучала весомо и основательно. – Тэк, тэк… Солидная, вижу, бумажица, весьма, даже, солидная…
Близ сидящие, один за другим потянулись к глянцевой грамоте. Обтерев о салфетки липкие пальцы, с напускной бережностью они брали красочный лист бумаги в руки. И так же бережно, с почтительной предосторожностью, опасаясь учинить помарку или сделать какой-нибудь иной вред, приближали к лицу глянцевую бумагу, вчитывались в аккуратные тёмные буквицы, вписанные в типографский бланк, весь расцвеченный блёстками позолоты.   
  Дошла очередь и до Стоценко-старшего. Вытерев рот тылом ладони, отстраняясь и подслеповато щурясь, отец Степана начал медленно перечитывать слова по слогам. От этой их раздельности, звучали они торжественно, будто произносились свыше. В завершение, пожевав морщинистыми губами, Михалыч произнёс раздумчивое   «мда-а», и бережно возвратил бумагу невестке.
-Ох и заживём мы теперь со Стёпушкой, о-ох  и заживём!.. – прикрыв глаза, мечтательно пропела Татьяна и грамоту крепко прижала к груди. Подержала её так какое-то время, словно давая сердцу впитать в себя текст той бумажицы. А потом, грамоту отняв от груди, не удержалась и поцеловала-таки в том месте, где свою витиеватую подпись поставил мэр.
Татьяна просто сияла от удовольствия. Примитивная потребность её натуры была наконец-то удовлетворена. Она оказалась в своей стихии, -  в центре дружеского застолья, ловившим каждое её слово, каждый жест; смотревшего на неё и на Степана, как ей думалось, с восхищением. 
-Подай-ка сюда ключи! – громко потребовал Маркелов и протянул к Татьяне смуглую руку. Та, молча, вложила в его ладонь ключи от машины.
Чистый гранённый стакан наполнив до краёв водкой, Маркелов взял ключики за металлическое колечко, подул на них и, пальцами держа за колечко (на вроде кусочка сахара), опустил на дно стакана.
-Ну, что же, Стёпа, - с доброй улыбкой произнёс прапорщик, - обмоем ключики, как полагается. За то, чтоб ездилось вам с Танюшею без аварий! За то, чтоб на вашем пути, всегда горел один зелёный! Всё. А теперь, пей! 
  Стакан из рук в руки передали Степану. Держа его заскорузлыми пальцами, тот, шумно выдохнув себе на плечо,  сумел сделать только три глотка.
-Ну, хватит, хватит! Теперь стакан передай Танюше! – с серьёзным лицом, Маркелов следил за происходившим действом. Оно для него являлось сакральным.
Придерживая пальцами стекло за грани, жеманно отведя в сторонку мизинец, Татьяна осушила стакан до дна. Потом, опрокинув его на ладонь, приняла в неё соскользнувшие ключики. Насадив колечко на палец, она с улыбкой покрутила ключами возле лица, как бы говоря всем своим видом: «Так-то, уважаемые, дела делать нужно!» Она напоминала теперь жизнерадостную матрону с картины старого голландского живописца: выпуклые щёки порозовели, круглые, чуть навыкате глаза сияли, а тонкий кончик языка скользил то и дело по влажным губам.
Погружённая в невесёлые думы Надежда Баженова, с неохотой ворошила в тарелке салат. На душе у женщины было недоброе чувство. Исподтишка она поглядывала на довольную жизнью хозяйку, словно ожидая, что та, как-то обмолвится о дальнейшей судьбе их общей машины. Но Татьяна, будто не замечая пытливых взглядов Надежды, продолжала весело общаться с гостями.
-И куда же… куда на своём автотранспорте станете ездить? – праздно поинтересовался водитель мусоровоза (очередной сожитель розовощёкой бабёнки). – Огородишко-то при доме, вроде, имеется?
-А нам мало наших шести соток. Мы  со Стёпой ещё и дачу купим, - с шумной хвастливостью отвечала Татьяна. – В Сосновом Бору, где коттеджи элиты. И станем на машинке туда на отдых ездить. В гамаках качаться. Ведь, правда, Стёпа?
-Угу, - опустив низко голову и жуя  котлету, вынужден был неохотно поддакнуть Стоценко, хотя о покупке дачи в Сосновом Бору, он теперь от жены услышал впервые.
Лицо же Надежды от планов Татьяны болезненно дёрнулось, будто от запоздалой догадки. Приблизив свои губы к уху мужа, она возбуждённо ему шепнула:  «Немедленно поговори со Степаном, Коля! Что-то недоброе они затевают…»
Угрюмый, малоразговорчивый Николай Баженов лениво потягивал из стакана пиво. Наружности Баженов был тяжёлой, мужицкой. Своим широконосым лицом, толстой шеей и неуклюжим сложением, напоминал он большое, медлительное животное. Косой же шрам на крутом подбородке, придавал лицу выражение нехорошей бывалости. Работал он охранником в одной частной фирме. Его вялый, безынициативный характер, соединённый с большой долей тупости, не сулил ему удач на каком-либо поприще. Но свои ущемлённые, попранные интересы, охранник всегда отстаивал рьяно.
В этот вечер на душе у него было неспокойно. На минувшей неделе дважды он пытался поговорить со Степаном по разделу свалившейся на них чудом машины. Но тот всячески от него отбояривался: «Потом, потом… В воскресенье придёшь, тогда и столкуемся!..»
Перед тем как идти на делёж, Баженов принял «на грудь»  полстакана водки. Так. Для настроения. И теперь, добавленные за столом две стопки палёнки, которые он по привычке начал смешивать с пивом, как-то сразу нехорошо ударили в голову, заклубили в ней смутные подозрения…
«Вот. Пришли… Ну и дальше чё? Приглашал в воскресенье, сулил разговор, ну, а сам о деле – ни слова… Та-ак, выпендрёж один…Пьяная болтовня хвастливой Танюхи, чествование «героя», обмывание  ключиков… А по главному, интересному для нас с Надькой вопросу, опять тишина?..» -  озлоблено  думал про хозяев Баженов, сидя за весёлым столом и покусывая мокрые, солоноватые губы.
С дальнего конца стола, где обосновался завскладом Валежин, донёсся взрыв женского смеха. Тот только что закончил очередной анекдотец. Юмор рассказчика, однако, не был изысканно тонким. Он находился на том же уровне, что и мыслительные способности захмелевших слушателей. Всё дело заключалось в живости и самоуверенности, с какой Валежин раскручивал анекдоты. А лёгкий цинизм, присущий его речи, придавал ей особый колорит.
«Поймала лиса цыплёнка. Съесть захотела. А он заплакал и пропищал:
-Отпусти меня, лисонька…Я тебе родителей своих приведу.
Лиса подумала, подумала и отпустила. А цыплёнок забрался на крышу сарая и  хохочет:
-Ло-пух-ну-ла-ся, ду-у-ура… Ведь я инкуба-а-аторский!..»
 И снова женский смех, искрящиеся глазки.
 А с другого конца стола басовито гудел Чипрасов. Рядом с ним посадили симпатичную, но абсолютно глупую женщину. Брюнетку лет тридцати. Она слушала его с интересом, ахала и каждую новость встречала восклицаниями, типа: «А-а!.. О-ой!.. Ска-а-ажите на милость!.. Ишь, ты!..»
-Ну что тут у вас за охота, голубушка?..- нутряным голосом гудел сибиряк, поднимая вверх руку с зажатой вилкой. – Чтоб добыть пару жалких утчонок, нужно весь день в скрадке просидеть. Приезжайте-ка к нам на месячишко в Сибирь… вот там охота, так это охота, я вам скажу!..
-Да что вы говорите?
-Это уж верно, будьте спокойны… Огромное количество свирепейших кабанов! Они забегают в посёлки и лопают кур. Вместе с перьями!
-Ой, боже мой! – и по лицу брюнетки пробежала лёгкая дрожь испуга, глаза померкли, углы рта опустились.
-Это уж точно! Можете не сомневаться. Помню вот случай один раз со мной был … Бросил за плечо я ружьишко своё. Дай, думаю, ближней балкой пройду: может быть  зайчика всполошу… Пошёл, значит-с… Вдруг вижу, за кустами шевелится что-то … тяжёлое, как огромный валун!.. «Может, бульдозер в торфянике застрял?»  - думаю.  Ан, нет. Секач! И прямо на меня… Сопит подлец, ломает грудью ветки! Вскинул я тогда ружьишко своё. В левом стволе у меня жакан. Ближе его подпускаю… ближе… десять метров… пять…   Бббба-а-ббах!! Прямо в лоб. Пуля дзынь, и рикошетом вверх! А на ветке кедра  - два глухаря дремали. Так тем жаканом, обоих … и наповал! Попадали, как переспелые груши… Ну, а секач, опять прёт на меня… Навострил клыки, сволочь, пену жёлтую из пасти роняет… Хватаю я тогда валежину с земли и по мордам его – ххрясь, ххрясь!! Свалился он, копытцами задрыгал, заверещал и через минуту издох… На тридцать пудиков поросёночек потянул! И глухари – по пуду каждый. Вот так-то, с той охоты, я с тройным трофеем вернулся!..
-Ска-а-а-жите на милость!..- с восторгом смотрела брюнетка на сибиряка и блестевшие от жира губы, произносили слова с дрожью, как будто у неё перехватывало дыхание. Вдруг, по девичьи, прыснув, женщина рот прикрыла ладошкой.
-О-ой, над вами оса, оса!
-Где оса? – повертел головой Чипрасов и, обнаружив кружившееся над ним насекомое, усмехнулся.
-Да разве же это оса? Вот посмотрели бы вы, какие у нас в Сибири осы летают!.. Послушайте, каков однажды случай со мною был …

                Глава 8.


            Пестуя в себе праздничное настроение, радуясь весёлому, дружному застолью, слушал с улыбкой собравшихся  и старый учитель истории. Это был добродушный, уравновешенный по характеру старичок, вполне довольный местом  своим  и судьбой. Лет, этак, двадцать тому назад, уже будучи пенсионером, он ещё учительствовал какое-то время в школе, преподавал в классе, где  училась Татьяна. Но теперь, ко времени описываемых событий, он совсем одряхлел, плохо ходил, и только его глаза  из-под старомодных очков, всё еще светились угасающими огоньками жизни. Следовало бы упомянуть ещё о том, что у учителя с возрастом «слабою» сделалась  голова и он страдал провалами памяти. И так, как старичок почти не употреблял спиртного, то выпитый за столом единственный стаканчик вина, вызвал в нём чрезмерное оживление. Состарившийся оптимист возжелал сказать тост.
             Он приподнялся над столом, оглядел собравшихся добрыми глазами поверх крупных роговых очков низко сидящих на хрящеватом носу, и все услышали его дребезжащий голос:
            -Дорогие Танюша и Стёпа!  Спасибо,  вам, что не забыли старого педагога! – учитель наклонил в сторону хозяев голову, показав в поклоне розоватую плешь. – Похвально уважение к старости, весьма, похвальное. Но сказать я хотел на этом замечательном вечере, вот о чём…  
Когда шведская армия короля Карла ХП получила сокрушительное поражение от войск Петра под Полтавой, то постыдно бежала с поля сражения. Но была настигнута конницей князя Меньшикова и сложила оружие… Тогда уйти удалось только самому Карлу ХП, гетману Мазепе, да тысяче шведских солдат. Бежали они за Днепр, в Бендеры. Так вот, к чему я всё это говорю, товарищи-господа?.. Да, э-э… к чему?.. э-э… - учитель мучительно потирал пальцами лоб, напрягая увядшую память, но, так и не вспомнив желаемых слов, виновато хмыкнул, махнул рукой и предпринял попытку другую.
            -Не то, простите старика, совсем не то…  А сказать я вам хотел, друзья мои, вот о чём…
Когда в июне  1812 года император Франции Наполеон Бонапарт с  600-тысячной армией  собранной со всей Европы вторгся в пределы России, он безумец, тогда и подумать не мог, что… э-э… подумать не мог… э-э… Не мог размышлять, то есть… а-а… кхм… Думал ли он вообще когда-нибудь?.. э-э… кхм…- и снова потирание пальцами лба, беспомощная, виноватая улыбочка. Вздохнув, и с огорчением покачав головой, учитель отхлебнул винца из стаканчика, дабы привести в порядок туманные мысли и охваченный глубоким волнением по поводу далёких событий, со слезливостью в голосе начал сызнова.
              -Уж совсем память стала слаба… уж совсем… Простите старика, ради бога! А сказать я вам  хотел, уважаемые товарищи-господа, вот о чём…
              Когда в январе  1878 года генерал Скобелев к югу от Шипкинского перевала разгромил наголову армию Вессель-паши, взяв в плен 36 тысяч турок…
               Чем упорнее старичок старался вывести символическую параллель между веховыми событиями истории и победой Степана на Грязнухе, тем настойчивее требовал выхода, мучительно сдерживаемый, бьющий в многие носоглотки, оглушительный хохот. Гости уже нагибались над столом не в силах смотреть в лица друг другу. И нужен был какой-нибудь пустяк, чтобы прорвалось это сдерживаемое безумие.
                Маркелов как-то странно кашлянул и вместе с кашлем из него вырвался какой-то добавочный вопль. Прапорщик тогда закрылся ладонями, а погодя, вновь из-за них появился с бессмысленно ясным лицом и шальными глазами. Сотрясалась в «предродовых» судорогах и сама хозяйка застолья – Татьяна. И Степан обливался слезами от вынужденной беззвучности происходившего в нём. Даже дама из радио, смежив ресницы, рот кривила в лёгкой усмешечке. И лишь учитель истории, не замечая творившегося кругом, с завидным упорством, продолжал гнуть своё.
                -И как храбрый генерал Скобелев одержал верх над несметными полчищами злобных турок, так и наш Ваня… э-э…. то есть, наш Виктор… э-э… нет, нет!.. Наш Стёпа, Стёпа!.. одолел в честной борьбе всех своих многочисленных … э-э… - пытался кое-как свести концы с концами словоохотливый старичок.
                Внезапно, Стоценко как-то неловко повёл рукой в сторону и опрокинул  на столе пустой стакан. И тот, шурша по клеёнке многими гранями, быстро покатился к краю. Степан, переменившись в лице, дико рванулся и подхватил на лету упавший стакан.
                Это малосмешное происшествие явилось предлогом для какого-то  звериного, ликующего взрыва, в котором потонул голос учителя. Началась самая настоящая, громкая  бестолочь…
Гости хохотали, как помешанные. В истеричном хихиканье тряслась глуповатая брюнетка, и оно перемешивалось у неё с икотой. Оглушительно хохотал и сам сибиряк, раскачиваясь огромным корпусом из стороны в сторону, а когда этого оказывалось недостаточно, принимался ручищами колотить себя по коленям. Давился смехом и бывалый Маркелов, пытавшийся что-то сказать и ударявший себя кулаком по ладони. Утробно порыкивая, дрожала бюстом Татьяна. Дым, короче, стоял коромыслом.
Старичок же, сморщив совершенно недоходчивый лоб, что-то произнёс напоследок и невинно сел.
Минут через несколько, когда запас весёлости поистратился, выпили снова. Над столом завис гуд нетрезвых людей. Разговор пошёл громкий, пересыпанный шутками, то и дело прерываемый смехом… Покрасневшие лица, мутные  взгляды, ухмылочки, и, конечно же, рты, смачно жующие, роняющие на столы хлебные крошки…
Из дома вынесли гармонь, подали её Маркелову.
-Ну, давай, Петя… эту самую… ну, ты  знаешь!..
Гармонь в руках прапорщика рявкнула, потом замурлыкала весёлый мотивчик. Боевая бабёнка вылезла из-за стола, закружилась, притопывая, с бедовым ойканьем, припевая:
                «Ой, рыбак, ты мой, рыбак!
                Не води меня в кабак.
               
                Лучше утром у реки
                Выставь в травку пузырьки!
                Ой, ой, ая-яй, ая-яя, ая-яй!
      

  Взвизгивая и приседая, женщина топала по площадке с такой силой, будто хотела разбить каблуки. Широкий подол её цветастого платья высоко взлетал, оголяя полные, соблазнительные коленки. Щёки из розовых  сделались   свекольно-красными, глаза разгорелись.               
               
                Золотую рыбку в сети
                Обязательно поймай!
                Чтоб иметь успех  у девок,
                Кидай глубже, не зевай!
                Ой,ой, ая-яй, ая-яя, ая-яй!


Когда прапорщик вдруг оборвал игру, женщина в изнеможении, плюхнулась на своё место и, откровенно ластясь, прижалась к сожителю.
         -Цалуй меня, Лёнечка! Крепше цалуй!..
         Водитель мусоровоза чмокнул её небрежно в щёку и легонько оттолкнул от себя: «Сядь, как следует, а то вся  взопрела!»
        Гульба продолжалась. Ели основательно, пили много. Громко чавкали, раздирали печёных кур руками, вытирая пальцы о лежавшие на столе салфетки и мякиши хлеба.
Захмелевший Фатеев, обнимая упитанную спину Валежина, зудел ему в ухо:
-А налима-то лучше ловить на мясо ракушки… крючок номер десять, с длинным цевьём…- он поднёс свободной рукой к усатому рту свою стопку, залпом выпил её содержимое и, зажмурившись, неточным движением, поставил перед собой на стол.
-И-и-и, батенька мой, - ответствовал ему чуть более трезвый Валежин, левой рукой подпирая щёку, - на мясо перловицы ловить лучше  ра-а-ака… Налим же, берётся  буквально на всё: червь дождевой, опа…опарыш, мотыль… Гастрономические пристрастия – са-а-амые разно-о-об-ра-азные…
         -Ну, как палёночка? - осведомился  Стоценко – старший у прапорщика и, не дождавшись ответа, с гордостью ему сообщил:
-Сам спирт разбавлял, сам его в бутылки закатывал!
-Крепка-а палё-ноч-ка, - с дипломатичной корректностью ответствовал ему прапорщик, прицелясь вилкой в кружок колбасы. Ткнул, но к своему удивлению промахнулся.
-Креп-ка-а…- ещё раз, с большим убеждением повторил он.
Пили чокаясь. Просто пили. Гомон ярморочный. Гульба принимала широкий размах.
Степан, искоса поглядывавший на Баженова, давно уж обратил внимание на то, что на протяжении всей попойки, губы охранника не раз расползались в усмешке и тогда его глаза темнели, казались совсем чёрными… Это-то и беспокоило Степана. Очень. Он знал хорошо дружка своего давнего. Тот был вспыльчив и непредсказуем, в особенности, когда количество выпитого им спиртного превышало некую критическую массу. А теперь, Николай пил как лошадь, мало закусывал и, вроде бы, не пьянел; лишь время от времени отпускал на животе широкий ремень, да сжимал в тяжёлый кулак на столе лежавшую руку. Крепко сжимал…  до бели в суставах.
«Охо-хо-хо… быть крупной ссоре!..» - заметно трезвея, подумал Степан. И словно бы в подтверждение его невесёлых мыслей, охранник вдруг подал хрипловатый голос.
-А ответь мне, Степан, - во что ценишь ты крепкое мужское  слово? – спросил и, свесив на бок остриженную крупную голову, прижмурил глаз один, будто  бы в приятеля целился.
«Ну-у, начинается…» - с тоскою подумал Стоценко и в животе ощутил щемящую слабость.
Татьяна повела взглядом по лицам собравшихся и, набежав глазами на  чету Баженовых, не смогла сдержать вздоха досады. Чувствовалось, - их присутствие вызывало у неё отрицательные эмоции. Приблизив губы свои к уху мужа, она повелительно ему шепнула: «Твой выход, Стёпа! Ступай и поговори с Николаем. И помни –  н и к а к и х   битюгу   у с т у п о к!»
Степан сделал вид,  будто пытается постичь суть баженовского вопроса, - сморщил лоб, нагнал на него глубокие складки, и в то же время машинально теребил пальцами хлебную корочку. Окончательно отрезвев, он готовился мысленно к нелёгкому разговору.
-Не очень-то я понял твоего вопроса, Коля. Но к слову мужскому отношусь положительно. И его ценю. А, в общем-то, думаю, что пора покурить. Ты, как считаешь?
-Ну что ж, подымим.
Огруженные едой  и выпивкой мужчины тяжело поднялись и потянулись к сараю, где было отведено место для курения.
С потаённым волнением шёл Стоценко впереди Баженова, чувствуя спиной массивную фигуру охранника, мысленно обязывая себя вести с ним в разговоре сдержаннее, чтобы не разбередить гневливую его натуру.

Глава 9.

Возле сарая в куче навоза рылись кропотливо две уцелевшие курицы. У покосившейся двери по широкой колоде, куда-то ползла по своим делам божья коровка.
Приятели встали у огородной изгороди. Здесь пахло пресным запахом пыли, ботвою таматов и куриным помётом. Вырвавшийся из-под куста смородины иссиня – чёрный скворец, заставил Степана от неожиданности вздрогнуть. Бесцельно взглядом проводив стремительный полёт птицы, он глубоко прерывисто вздохнул.
-Удивительное дело, как быстро лето, однако, прошло… Давно ли в огородах картоху сажали, а вот уж и август.  Детишки потянутся скоро в школу… - приниженно улыбнувшись, заметил Степан, доставая из кармана брюк сигаретную пачку. – Закуривай, Коля!
-Так что, ты, кумекаешь с «колёсами» делать? – спросил Баженов, намеренно не замечая протянутых сигарет и с неприязнью осматривая жилистую фигуру приятеля.
«Совсем плохо дело», - подумал Стоценко и,  в одиночестве закурив, жадно затянулся дымом. Что-то  дрогнуло у него под бровями и по лицу, словно, тень пробежала. Чтобы скрыть нахлынувшее волнение, нарочито замедляя речь, заговорил с деловитой сдержанностью.
  -Видишь ли, Коля … Я с удовольствием бы машину продал… Я человек слова, ты меня знаешь! Но этого не хочет моя Татьяна. Упёрлась, дура, и ни в какую! Вплоть до  развода!.. Ежели продашь машину, - говорит, - то, вон выметайся из хаты… А хата деда её, ты это знаешь. И я своей семье не губитель, не вражина.  Рушить её из-за машину не стану!
-Так что будем делать? – похолодев глазами, поинтересовался Баженов.
-Что если… - Степан запнулся, не решаясь продолжить. Никогда ещё язык его не был таким тяжёлым и скованным, и так не путался в липкой паутине слов, как теперь. Его выцветшие от нелёгкой жизни глаза, слабовольно вильнули от холодного взгляда охранника в сторону.
-Что,  е с л и ?.. – еще суровее спросил Баженов,  тщётно пытаясь своими глазами поймать глаза приятеля. 
-Что если мы тебе за рыбу твою дадим… а-а… пятьсот рублей  и будем считать тему закрытой… А?.. -  Чтоб подсластить не сладкую пилюлю, смягчить  ущербность своего грабительского предложения, Степан накинул еще пару сотен к той сумме, которую они предварительно оговорили с Татьяной. Сказал и вместе с тем вдруг почувствовал бессилие своих слов, всю их никчёмность. Ещё  никогда, он так не был уверен, как теперь, что его слова отклика у приятеля  не найдут.
Несколько бесконечных мгновений молча стоял Баженов перед Стоценко, сцепив крепко зубы  и,  с чувством непреодолимой  гадливости, рассматривая  его лицо.
-Брехливый  сс-сучонок!!.. – наконец, ненавидящим шёпотом выдохнул автовладельцу охранник и скрежетнул зубами так, будто стоял на раскалённых углях.   
Как удар грома прозвучало в ушах Степана это ругательство. Кровь так густо кинулась ему в лицо, что даже жёсткий воротник его новой сорочки, словно бы порозовел на нём. А на лбу выступили мелкие капли испарины. Первый раз в жизни он услышал такие слова в свой адрес; брань, сорвавшуюся с губ давно знакомого ему человека. Он был потрясён и ошарашен, не столько смыслом прозвучавших слов, а тем презрением, с каким они ему в лицо  были брошены.
-Паскуда, подлая!.. – ещё раз злобно выругался Баженов, и уголки рта у него нервически дёрнулись.
А Степан подавленно стоял  и молчал. Его глаза были широко раскрыты, лицо сделалось пунцовым.  Он попытался ворохнуть губами, желая что-то сказать, но в горле только булькало и клокотало.
-Видать от жлобства языком подавился? – презрительно, сквозь зубы процедил охранник, и  сплюнул под ноги Степану густою слюной.
Как не были пьяны и увлечены разговорами гости, но многие из них ругательные слова Баженова всё же услышали. И постепенно, над весёлым столом нависло молчание, как дым густой  над рабочей курилкой. С немой сосредоточенностью рассматривали собравшиеся обоих приятелей, пытаясь уяснить хмельными мозгами,   ч т о   всё-таки произошло?.. Закатное солнце багрово озаряло пьяные лица, и слышно было, как на улице шумели детишки.
-Вы чё, бузите, пацаны, а?.. Чё, бузите?..- осоловело смигивая, одеревеневшим языком, спросил Фатеев. – Сюда г-гребите. По стаканчику  че-чекалдыкнем!..
Поигрывая желваками, словно бы дожёвывая остатки эмоций, охранник  развернулся и пошёл к столу.
-Вставай, уходим! А со Стёпкой, потом разберусь!.. – раздражённо бросил жене Баженов, и было видно, как на его суровом лице мускулы до синевы выбритых щёк, выпятились буграми.
-Что, Коленька, обманули нас? Обманули?.. О-ох, обма-ну-ли… чувствовало это серденько моё… - задыхаясь от сдерживаемого волнения, потерянно прошептала Надежда. Все смутно дремавшие в ней подозрения, в которых она не отдавала себе отчёта, оформились теперь в окончательную уверенность. Во рту у неё неожиданно запершило, она поморщилась и, немигающее, уставилась на Татьяну. Глаза блистали, как осколки горного хрусталя.   
-Ну, как же так, Танюша, получается? На речке Стёпа Коле обещал, что выигрыш они поделят поровну, а теперь значит … в отказ? В отказ?.. А как же слово, что он Николаю дал, когда пакет с рыбой брал от него?.. Не-ет, не пойдёт так дело! Не пойдёт!!.. Давайте делить машину сейчас! – Надежда едва сдерживалась,  её пухлый рот кривился в гримасе, казалось, ещё мгновение и она расплачется.
Татьяна, словно не замечая её волнения, с деланным равнодушием ей ответила:
-Послушай, Надя, наша машина не делится. Ну, как, скажите на милость, мы будем её делить? Вам с Николаем задние колёса, а нам со Степаном передние? Вам - лобовое стекло, а нам  - зеркало заднего вида? Или, быть может, по центру её пилой перепилим?
-Зачем же ёрничать, Танюша? Никто машину пилить не просит. Давайте быстренько её продадим, а деньги поделим поровну.
          -И продавать мы её не станем, - упорствовала в своих доводах Татьяна.- Я же говорила, что мы решили дачу купить. А дача без транспорта то же, что без невесты свадьба!
Гости слушавшие вспыхнувшую перепалку, выглядели озадаченными. Они перестали есть, и переводили недоумённые взгляды с одного женского лица на другое. Все ждали дальнейшего развития событий.
Надежда слов Татьяны уже выдержать не могла. Её полная грудь сотрясалась от сдерживаемых рыданий. Поднявшись из-за стола, она стала торопливо оправлять складки на платье. С её дрожащих губ, сорвался упрёк:
-Степан же слово дал, когда брал рыбу  от Николая! Так значит, своему слову он не хозяин, да?
Как не хотелось Татьяне ввязываться в перепалку при посторонних, но выхода другого у неё просто не было. К тому же, она была раздосадована несдержанностью обоих Баженовых, и теми оскорблениями, которые были высказаны в адрес её мужа. Поэтому, Татьянин рот презрительно выгнулся коромыслом.
-Дал слово, взял слово назад… делов-то… И потом, о какой такой рыбе, ты тут, подруженька, речь повела? О двух ершах и полудохленьком окуньке?
И это ты, бессовестная, называешь рыбой? Так сколько вы, Баженовы, хотите за рыбу свою: пять, двадцать, тридцать иль, может быть, сто рублей?..  Я  жду ответа, - Татьяна откинулась на спинку стула и с беспощадным ожиданием смотрела на бывшую одноклассницу.
-Да что же, ты, брешешь? Ты там  б-была?!.. – злобно буравя хозяйку глазами, рявкнул донельзя возмущённый  охранник. – Какие ерши, блин? Какой окунёк? Килограммового язя твоему мужу отдал! Язя!.. Вместе с плотвой. Ясно?!..
-Да чушь собачья! – взорвалась Татьяна и с места сорвалась, будто под неё варом плеснули. – Какой там к чёрту  килограммовый язь!!..
Она даже негодующе тряхнула головой, словно демонстрируя, какая же это действительно – чушь собачья! Потом быстрый взгляд метнула на мужа, нервно докуривавшего сигарету у изгороди, и крикнула ему с досадой:
-Чего притих там, как бирюк в засаде? Ступай сюда! Вопросы есть.
Плевком затушив куцый окурок, Степан недовольно ворохнул плечами и, опасливо горбясь, подошёл к столу.
-Какую тебе Бажен рыбу отдал? Там был крупный язь? – подбоченясь и подняв крепкие  плечи, строго спросила у мужа Татьяна.
-Какой там язь … Та-а-ак… плохонькая краснопёрка.
-Да я тт-тебе!!..- охранник сделал нетерпеливое движение в сторону Степана, но Надежда жестом его остановила.
-Ну что, довольны? – фыркнула Татьяна и, руки скрестив на державной груди, смерила Баженовых презрительным взглядом. – Вв-валите отсюда! Ни шиша вы от нас не получите. Ясно?

                Глава 10.


Присмиревшие гости, точно оглушённые внезапным взрывом, молча хлопали хмельными глазами и, не отрывая их, смотрели на ссорившихся. Весть о том, что доставшаяся Степану машина, была выиграна им не по правилам, слушали как завораживающую, скандальную новость. У многих в глазах уже мелькали насмешливые огоньки.
Пётр Маркелов, отодвинув от себя тарелку с салатом, хмуро рассматривал рисунок на кружке. Ему в глаза навязчиво лезла надпись: «Пить да гулять бы, горя не знать бы!» Расстроенный взгляд бывалого прапорщика потом заскользил по грязным тарелкам. Он чувствовал, что дело попахивало криминалом. Собрались-то, вроде бы, по достойному поводу и на тебе…  Новость такая – умом можно  рехнуться!.. Подняв глаза, прапорщик попытался поймать взгляд Степана. В душе у армейца шевельнулось сомнение, - что если услышанное, всего лишь неумная шутка? Но нет, Степан даже не смотрит в его сторону! Дела-а, б-блин!..
Лицо дамы из радио сделалось непроницаемо строгим. Нижняя губа у неё аскетически поджалась, словно у монахини на исходе поста. Всем своим видом
она демонстрировала, что ничего хорошего от застолья  не ожидала, но вылившаяся грязь её не касается. Абсолютно! На то она и небожительница, чтобы не обращать внимания на подобные дрязги.
Вглядываясь пытливо в лица ругавшихся, суетно топталась возле столов Антонина Ивановна. На ней просто лица не было. Думала ли она, что на старости лет доживёт до такого позора?..  Её младшенького, любимого Стёпушку обвиняли в  м о ш е н с т в е,  как какого-то вора церковного или карманника!..
Шо ж вы, касаточки, да так расходились? Тихо – мирно сидели и на тебе…Хто б мог подумать?..- потрясённо шептала плачущая старушка и всплеснув плетьми рук, спрятала лицо в ладони.
С напряжённым вниманием вслушивался в слова скандаливших, учитель истории и пытался по лицам понять, а правду ли они говорят? В эти минуты  его старческие глаза,  больше чем когда – либо напоминали глаза рака. Наконец, умоляюще руки прижав к белой рубашке, он с укоризной в голосе пролепетал:
-Та-аня, Надю-у-уша! Ну, нельзя так, ей богу! Что же вы – всё об одном, да об одном?.. Рыба да деньги, деньги да рыба… Друг другу грубите. Давайте споём!
Но, видя, что на него не обращают внимание, он, седенькую голову  обхватив ладонями, стал в одиночестве наговаривать себе слова песни, уже давно шевелившейся в нём:
Отговорила ро-ща золо-та-а-я
Берёзовым, весёлым язы-ко-ом…
-Э-эк, наворочили делов, губошлёпы! Мм-мать вашу…- ни к кому не обращаясь в отдельности и чуть нахмурясь, прогудел Чипрасов. Опрокинув в рот очередную стопку палёнки, он кулаком разглаживал пшеничные усы. Оглушённый спиртным, сибиряк думал медленно, туговато и чувствовал себя в каком-то двойственном положении. Сам по себе поступок Степана, бесспорно заслуживал осуждения – ежу понятно! Но вовсе не это тревожило теперь Чипрасова, и не  то, что если о мошенничестве узнают в мэрии, племяннику будет худо… Об этом сибиряк думал меньше всего. Его беспокоила совсем другое: как должен был  он сам поступить в сложившейся  ситуации? И мог ли он сурово осуждать Степана, когда тот являлся мужем его любимой племянницы, отцом обаятельной хохотушки Оксаночки?..  О-ох, нет!.. Придётся, видимо, от крепких выражений воздержаться… Так, пожурить слегка великовозрастного недоумка, чтоб впредь семью позорить неповадно было, внушенье сделать… Но резко осуждать Степана не стоит. А то совсем в Т-цке можно остаться  без родственников.
Так, мысленно рассуждал захмелевший Чипрасов, обыгрывая сложившуюся непростую ситуацию, подыскивая оправдание своему снисхождению. И ему казалось, что только так поступать и нужно. А как иначе?
Гулко откашлявшись, внешне спокойно, ни словом, ни жестом не выказав удивления услышанным, Чипрасов сказал:
-А ну-ка, племянница, сбавь обороты! Ты, вроде, не глупая женщина и должна понимать, что с приглашёнными людьми так поступать не гоже. Спор ваш по совести нужно решать.
Татьяна, губы поджав недовольно, фыркнула, но промолчала. Лишь на её покрасневшем лице мелькнуло досадливое выражение.
-Ты обещал, племяш, знакомцу своему, за рыбу его что-то отдать? – Чипрасов внимательно, острым взглядом царапнул Стоценко. От неожиданности, тот даже поёжился. Но в тут же секунду из глаз сибирского дядюшки плеснулось участие, и боли Степан не почувствовал. От сердца его  немножечко отлегло и стало возвращаться утраченное самообладание.
-Да, дядя Ваня, я обещал ему… И предложил сегодня пятьсот рублей.
-Пятьсот рублей? Кхм… Хорошие деньги. И он не взял? – спросил Чипрасов, переводя удивлённый взгляд на Баженова.
-Он обругал меня, дядь Вань! Как пса бродячего обругал! – ответил Стоценко, часто моргая.
-За что?
-А это у него спросите!
-Странное дело, - человеку предлагают живые деньги, а он отказывается от них! Не берёт, значит, в них не нуждается. О чем же спор? – с невозмутимым спокойствием рассуждал сибиряк, переводя взгляд с одного лица на другое.
-Он на реке мне  п-половину выигрыша обещал, а не какую-то  ср…ую     п я т и х а т к у !.. – выкрикнул со злостью вскипевший охранник.
-Племяш, это правда? Ты ему обещал? – с лёгкою укоризной поинтересовался Чипрасов.
-Да как сказать… особо и не обещал… Та-ак, намекнул слегка, что после, мол, сочтёмся. И предложил ему сегодня пятьсот рублей… - По выражению лица Степана, следовало понимать, что он своё  обещание выполнил. Пусть в усечённом, полупридушенном варианте, но всё равно, слово сдержал! С него взятки гладки. И не следует требовать от него невозможного.
Потрясённая Надежда смотрела на Степана такими глазами, какими  смотрят на внезапно тронувшегося умом человека. Побледнев от сосущей  тупой боли в груди, с судорогой в горле, она  учащённо дышала. Её сочувствие к себе самой, к обманутому мужу, возросло до таких размеров, что готово было излиться в рыданиях. Хотела, было, что-то сказать, но слова глотались в нервических всхлипах.
-Да брешет, он, сволочь!!.. – задохнулся Баженов. На его лбу выступили капли испарины. Побагровевшая шея надулась бугристыми жилами. Скрипнув зубами, он огненным взглядом окинул собравшихся.  Задетый за живое чьим-то насмешливым хмыканьем, не выдержал и сорвался:
-Да все вы тут… одним миром мм-мазаны!!..- и что-то добавил невнятное, но явно не лестное для собравшихся.
-А ну, полегше в выражениях, мурло! Не посмотрю, что ты охранник. Дам в морду – скворушкой вылетишь у меня отседова! – Большого роста, широкая в кости, Татьяна это выкрикнула почти мужским басом. Её округлое, мясистое лицо было исполнено злой решимости, крупные губы кривились в усмешке. Покачивая могучими бёдрами, она неотвратимо надвигалась на Баженова. Её огромные груди под платьем, угрожающе выпирали, точно боевые башни линкора.   
Зрачки у Надежды до предела расширились и разлились в озёра  негодования. Прижимая левую руку к груди, она как пьяная, подняла правую, и ткнула пальцем в бывшую одноклассницу.
-А всё она-а!.. Танюха эта!.. Она подговорила Стёпку пойти в отказ! Проклятые, брр-рехуны!!.. – вдруг неожиданно взвизгнула Баженова, и в исступлении, какого от неё не ожидал никто, топнула ногой.
-В тюрьму, в тюрьму! Пар-рашу  нюхать!!..- узкий побелевший лоб Надежды, был влажен от пота, а на разгорячённом лице в таком исступлении горели глаза, что у Степана при взгляде на женщину, боязливо вздрогнуло сердце: «В конец баба свихнулась… ошалела совсем. Ширнёт ножичком сгоряча и спроса с такой не будет! Нужно срочно её успокоить… что-то сказать…»
-За что в тюрьму-то? – мягко поинтересовался он у Баженовой.
-З а   ч т о?!..- взвизгнула женщина, переводя на него угрожающий взгляд.- За то, чтоб не совращал с пути честных людей! За то, чтоб не топтал, гад, родную землю!..- выкрикнула с ненавистью Надежда и сделала губы так, будто желала плюнуть.
-Придём сегодня с Колей домой, заявку напишем на вас в милицию. Пусть с вами, с подлыми брехунами, там разберутся и привлекут!.. А долго ли расследуются дела по таким аферистам? А, Коля?..- дрожащим от возмущения голосом спросила у мужа Баженова, как бы подчёркивая своим вопросом, намерение обратиться за защитой к закону.
-Давай, валяй! Пиши, шантажистка, в милицию! – выкрикнула Татьяна, явно глумясь над словами Надежды и при этом ещё ей нагло подмигивая.- Только не забудь и  своему Коленьке сухариков насушить, да чистого белья на смену сготовь. Со Стёпкой-то по этапу они вместе пойдут! Рыба твоего мужика нам эту машину выиграла!
-Зачем ты так? – поморщился Стоценко, которому, явно, не понравились слова жены об этапе. – Не нужно у-уточек дразнить.
-Сссука!!..- стенящим, ненавидящим шёпотом выдохнул охранник и наклонил в сторону Татьяны голову, точно был готовый нанести удар.
-О-оо, подла-я-а-а! Ну, погоди же!!..- в жутком волнении выкрикнула Надежда и, при этом, нечаянно громко икнула. Что именно ей хотелось  выразить своим восклицанием, осталось невыясненным, но, вероятно, что-то, очень громовое.
Гости, шокированные вспыхнувшей ссорой, в несколько голосов принялись урезонивать стороны: «Всё, хватит!.. Хватит, вам, лаяться!.. Не праздничный вечер, а стрелки-разборки!..»  Поднялся разноголосый хай, какой бывает только в цыганском таборе, когда там облаву проводит милиция.
Кричал благим матом, в конец, опьяневший Фатеев, терзая всем души, выла Степанова мать, густым, гулким басом, точно рассерженный шмель, гудел Чипрасов…
И только учитель неспешно и бережно, как тонкую лесу, разматывал песню, выплёскивая охватившее его волнение, в негромком ручье завораживающих слов:
                Не жаль мне лет, растраченных напра-а-асно,
                Не жаль души сиреневую цветь…
И чувствуя от слов выводимой им песни, какую-то светлую, щемящую грусть, с певучею болью он отпускал свой дребезжащий голос на волю.
                В саду гори-и-ит  костёр рябины кра-асной,
                Но никого не может он со-о-огреть…
Учитель жалел, что праздник не получился; что не попели хороших песен и не поговорили по душам… Зачем было и приходить тогда? Э-эх, люди, люди…
Наконец, исторгая проклятия и угрозы, супруги Баженовы направились к выходу. Однако у калитки охранник обернулся и выпустил в Степана свой последний заряд:
-И помни, к-козёл, - это ты у меня в долгу! Ты, а не я!!..
-А пошёл бы ты на  х… … … … - ответила ему за Степана Татьяна, и закончила своё напутствие словами   всем известными и ходовыми, но которые, вот только, в литературных изданиях не печатают … по этическим соображениям.
Зло хлопнув калиткой, Баженовы оправились восвояси.
-Вот и поговори с такими дураками! – насмешливо, с издёвкой проговорила Татьяна и  ещё презрительно при этом сплюнула. Быстро пробежала взглядом по лицам притихших гостей, как бы отыскивая на них признаки одобрения своим словам и поступкам. И тут же, как ни в чём не бывало, шумливо добавила:
-Ба-а-анкет продолжается! Гуляем дальше!
Случившийся скандал поверг гостей, если не в шок, то в уныние. Конец застолья прошёл в самом мрачном настроении. Чипрасов и его соседка слева изредка обменивались словами, у других разговор не клеился. Гости настороженно поглядывали друг на друга, как поглядывают незнакомые пассажиры, оказавшиеся в одном купе. Многие прекратили есть и начали подумывать об уходе.
Гордая дама (ну та, что из радио), возмущённая отшумевшим скандалом, выпрямилась во весь свой рост над столом и взяла в руки модную сумочку. Сбила с неё брезгливым щелчком прилипшую крошку, чопорно бросила что-то на прощание хозяевам и с высоко поднятой головой пошла к калитке. Всем своим видом она, как бы исподволь, внушала оставшимся: никто не должен забывать, что она работает на городском радио, и что знакома с влиятельными людьми и немножко … с самим мэром!
Следом за дамой решился уйти и учитель истории. Он неловко, засидело поднялся, уронил с колен светлую кепочку и долго искал её под столом в чьих-то ногах. Нашёл и, молча, откланявшись, поплёлся к выходу. Остальные, не желая оставаться   с хозяевами и их оскорблёнными чувствами наедине, последовали примеру ушедших.
-Ну-у, я фигею, Стёпка… я фи-ге-ю!.. – поднимаясь из-за стола, бормотал Фатеев. Его язык,  заметно, одеревенел, и некоторых слов нельзя было разобрать вовсе. Видно было, что он находился в сильной степени опьянения.
-Но ты не дрейфь, братишка… всё будет ништяк! А Бажены … да падлы они!.. Оба, блин, падлы…  Форс свой  п о к а з у ю т.  Пяти-и…      Пятихаткой  п о б р е з в о в а л и… а я бы взял!.. Слышь, Степаш? Ты теперь у нас второй в стране… после Абромовича по богатству… До получки полтинничек одолжи, а? Одолжи?..
-Завтра, завтра поговорим!
-А-а… п-понимаю…- осклабился Фатеев и, посмотрев на прощавшуюся с гостями Татьяну, поднеся палец к губам, издал тихий звук:
-Тссс… Покедова   т о д а, - он хотел было сделать ручкой, но качнулся и чуть не упал.
-Тебя проводить до калитки? – без энтузиазма поинтересовался Стоценко.
-Мменя-а?!..- с наигранным удивлением коллега рукой коснулся узкой груди. – Ты чё,  братан, обидеть вздумал? Ты чё, совсем оф-фанарел?.. Я са-ам
дойду-у!
И он, покачиваясь, направился к выходу, с трудом переставляя непослушные ноги, стараясь не споткнуться о брошенный кем-то окурок и не столкнуться с пробегавшей по двору кошкой. Дойдя до очередного препятствия, в замешательстве остановился, решая для себя нелёгкий вопрос – перешагнуть ли через пустой спичечный коробок или обойти его стороной? Но вот, гордясь своей сообразительностью, он беспечно рассмеялся, махнул рукой и, перешагнув коробку, продолжил путь к калитке. Ушёл, наконец-то. 
А во дворе остались лишь родные Степана, сами хозяева, да Чипрасов с внуком.
-Дед, а, де-ед!.. Не хочу я тут, надое-е-ло-о!..- жалобно, растягивая слова, гундосил мальчишка, прижимаясь лицом к животу дедушки. Два часа с лишним, он раскрашивал в доме Стоценко книжки-раскраски, и это ему уже порядком наскучило. 
-Что, Виталька? Все Оксанкины книжки-то размалевал? Будет она довольна? Ругаться, на нас не станет? – смеясь и ероша рукой волосы внуку, гудел сибиряк.
-Сейчас, сейчас пойдём к деду Тимоше… А ты, Танюшка, молодцом сегодня держалась, - с широкой улыбкой произнёс  богатырь, уже обращаясь к своей племяннице. – Выдала тому придурку мордатому – по первое число! Чувствуется, чувствуется чипрасовская порода! Ну и ты, племянничек,  то-оже «хорош»!..   «Не нужно у-уточек  дразнить»…  Что ж это за квохтанье-то у мужика такое, а?
У Степана покраснели уши, и он стал торопливо объяснять о том, что хотел сказать вовсе в ином смысле – мол, чего понапрасну людей-то злобить, - без того куча проблем… 
Но его слова, видно, уже не доходили до сознания дядюшки. Вскинув голову, тот, прищурясь, смотрел на розоватое облако, млеющее в лучах  заходящего солнца. Низкое, завечеревшее светило, мягко освещало двор Стоценко, и, высвечивая обезлюдившее застолье, маслянистыми бликами играло на грязной посуде, на лезвиях ножей и стекле бокалов.
А в огороде  крикливо  роились грачи. Курилась у сарая навозная куча. И было слышно, как через пару дворов голосисто и торопко стучал о железо молот. Там, верно, на дому работала ремонтная мастерская.
-А хорошо всё же у вас! О-ох, хорошо-о! Как в деревне… И глазу просторно, и душе вольготно!.. Но у нас, в Сибири, всё же лучше. А? Правда, Виталька?
-Ага, ага! – охотно соглашался мальчишка, увлекая Чипрасова за полусогнутый палец к выходу. – Пойдём, дед, пойдё-ом!
-Ну, всё, уходим! Вы тут держитесь!.. Думаю, до отъезда ещё увидимся.
Вслед за Чипрасовыми ушёл и Стоценко-старший. Ему было необходимо кормить на своём подворье скотину. Антонина Ивановна осталась при детях, чтобы оказать им посильную помощь с уборкой.
Плеснув в бокал шипучего пива, и сделав глоток, Татьяна обвела глазами столы и внутренне ужаснулась: «Какой  ба-ар-да-а-ак! Да уж, погуляли на славу!.. Как свиньи  всё пожрали и разбрелись по домам… А может сегодня посуду не мыть?.. Стащить её в кухню, а перемыть завтра утром? Благо, в салон на работу, идти к двенадцати.
Нет. Нужно уборку делать сегодня. Нечего оставлять тараканам кормёжку. Если старуха задержится и поможет – за час, возможно, управимся».
Вздохнув, Татьяна ушла на кухню, за тряпками.

               
                Глава 11.

  -Вот, ведь, изгваздили-та-а,  во-от нагрязнили-та-а!.. И надоть вам было энту пьянку устраивать? Расходы одни… - с укором в голосе произнесла старушка, с умыслом завести разговор со Степаном, чтобы его отвлечь от безрадостных мыслей. Хоть и любимый сынок, хоть и родная кровинушка, но вот подступила минутка такая, не знаешь, что наперва и сказать.
-Слышь, Стёпа? А можа Баженовы брешуть, шо ты схитрил? Можа по совести всё же машину-то выиграл, а?
Сын оставил её слова без внимания, молча сдвигал посуду в сторонку, освобождая стол крайний. По мере того, как он задумывался над событиями  уходящего вечера, в нём всё больше росло чувство тревоги, близкое к панике. Сейчас он особенно остро почувствовал всю безвыходность создавшегося положения и ему стало боязно, за себя; обидно за то, что схлопотал от судьбы оплеуху.
«Какая всё-таки несправедливая штука жизнь, - горестно размышлял Степан, передвигая посуду. – Кого-то торёной дорожкой радует, а кому-то – одни торчки, да ухабины…  Раз, только раз один в своей круженной жизни схитрил (так вот, по-крупному!), и вли-ип … по самое  не хочу!.. Что ж делать теперь? Как выпутаться из гнусного положения?» 
Да… получилось всё не просто, как предполагал он вначале. В  какой-то глупой, ребячьей наивности он надеялся, что достаточно вернуться домой победителем, стать обладателем  ценного приза, и всё пойдёт у него дальше, как по-писанному:  никто ему слова плохого не скажет, никто не заподозрит в мошенничестве, с Баженовым Колькой отношения утрясутся, и будет он жить-поживать честным тружеником и счастливым автовладельцем…
           Но жизнь внесла в его планы поправки. 
-Ничего, Стёпка, не бойся! Выкрутимся как-нибудь, - возвратившись из дома, ободряюще ему сказала Татьяна. – Как-нибудь выкарабкаемся, если только кто-нибудь из гостёчков наших не сольёт информацию в мэрию… или в милицию.
-Быть не может  т а в о,- твёрдо сказала свекровь, мокрой тряпкой протирая клеёнку. – С виду все люди очень п о р я д о ш н ы е. Я не поверю,  ш т о б ы    ктой-то  из них, сообщил про Степашу в   м и л и ц ь ю.
-Антонина Ивановна! Всякий человек по своей натуре – по-одлец! И если у него появилась возможность безнаказанно нагадить своему ближнему, то он сделает это, уж мне поверьте! – Татьяна поджала губы и подняла густые рыжие брови с миной женщины, которая могла бы открыть свекрови такие тайны, относительно подлости человеческой натуры, которые той и во сне не снились. Работая в салоне игровых автоматов, она считала себя большим знатоком человеческой  породы. И теперь, сгребая с тарелок остатки пищи в кастрюлю, она всем своим видом, как бы говорила свекрови: «Пора бы вам лучше разбираться в людях. Не первый год на свете живёте!»
-Многие после победы Степана нам стали завидовать. Очень многие! Я же по рожам ехидным всё вижу! Я же печёнкой такие дела чувствую! И у этих людишек возникло жгучее желание втоптать нас в дерьмо! А получив в руки такой непобиваемый козырь, какой им дали сегодня Баженовы, подленькие душёнки, с удовольствием привеликим, пустят эту карту немедленно в дело. Я не имею в виду Баженовых. Нет! Они не сделают этого. Побоятся. Сами замешаны. А вот другие умники и умницы могут сообщить об этом в милицию. А уж тогда…- Татьяна опустила глаза и многозначительно умолкла. Ложка в её руке, которой она очищала тарелку, ещё энергичнее, шумнее заскрябала.
-Што же будеть т о д а ? – еле слышно пролепетала свекровь.
          -А вот тогда Степану  «светит»… тюрьма. Лет пять или семь за это могут впаять!
Действие роковых слов на старушку было моментальным и ужасным. Она посмотрела на невестку такими испуганными глазами, как будто уже увидела у неё в зрачках своего Стёпушку сидящем в суде и в железной клетке.
Плечи старушки поникли под тяжестью обозначившейся перспективы. И медленно она опустилась на заеложенную до блеска лавку. Потрясённая неожиданностью Татьяниной мысли, мать уже рисовала в своём воображении сына в зэковской робе, наголо остриженного и которого, хмурые конвоиры с собаками, угоняли в мрачную неизвестность.
Она вспомнила весь свой труд, затраченный ею на сына, начиная от стирки его первых пелёнок и кончая женитьбою на Татьяне.
Степаново младенчество ей виделось теперь, как сквозь прозрачный, полузабытый сон…  В шестнадцать с половиной лет она остригла свою густую девичью косу и расписалась с Аверьяном в ЗАГСе. Сама ещё была почти ребёнком, когда у неё уж появились дети. В тяжелую послевоенную пору ей приходилось целыми днями работать на заводе, а ночами сидеть у самодельной кроватки и баюкать орущего очередного мальца. Дни украшали  только надежды на будущее: вот поднимутся на ноги дети, станут работать, и тогда жизнь в семье непременно наладится, пойдёт по-другому. Однако дело обернулось иначе…
Старший сын, Илья, уже десять лет, как лежит в могиле. Вернулся из Афганистана  контуженным и без ноги. Лет восемь пил горькую, от неё и сгорел.  Второй сын, Иван, ещё был подростком, когда с дружками убежал рыбалить на речку, и не вернулся… утоп.  Единственная дочь, Наташка, живёт до сих пор без семьи под Самарой, мотается по каким-то шарашкам. Вроде бы и баба на вид ничего, ухватистая и работящая, а вот нету ей фарта в жизни. Нету, и всё!.. А теперь вот и младшенькому грозит тюрьма. Э-эх, жизня, жизня-а!.. Не пожелаешь такой - и врагу… 
          И горькие материнские слёзы поползли по дряблым щекам.
Подошедший Степан обнял мать осторожно за плечи и поцеловал через косынку в голову.
-Да не волнуйся, мам! К а к - н и т о,  выкручусь. Ступай лучше домой!
А на жену метнул раздражительный взгляд и сердито сказал:
-Могла бы свой язык хоть теперь придержать! Нечего стращать человека напрасно.
На сделанное замечание недовольно фыркнув, Татьяна отвернулась и загремела посудой.
-Ступай, мам, домой! Мы уж тут сами как-нибудь. А во вторник я к вам обязательно забегу, - продолжал Степан уговаривать матушку.
С приглушённым вздохом покорности, женщина подняла утомлённое тело с лавки и, пошаркивая больными ногами, заковыляла к калитке. Однако, остановившись на середине двора, обернулась, и перекрестила сына.
-Храни Господь тебя, Стёпушка!
-Иди, мам, домой! Всё будет хорошо.

               
                Глава 12.

          -Неужели, ты, не можешь быть посдержаннее с моими родителями? – уже более миролюбиво, но с оттенком неостывшей досады, спросил Степан у жены после того, как за матерью закрылась калитка. – Зачем про тюрьму-то ей наплела?
-Да ничего особенного я ей не сказала, - ответила Татьяна, тряхнув головой. – А то, что ты можешь угодить в тюрягу, - это  любому идиоту понятно! Поэтому машину необходимо срочно продать, чтобы её через суд у нас не забрали. Ну, а вырученные деньги вложить в покупки. Мне нужно вещи к зиме прикупить: шубу и шапку, две пары сапог, еще приглядела тут в месте одном – кулончик на цепке, колечко с камушком; дочери: куртку, велосипед … глобус, опять же, недавно просила…  Ну и тебе что-нибудь из белья: кальсоны, носки, носовые платки. Т а м -  это будет совсем не лишним!.. -  где это «там»,
Татьяна пояснять мужу не стала, но и глупцу было понятно, что она имела в виду места не столь отдалённые.   
Равнодушие к его судьбе, которое угадывалось за словами жены, заставило Степана крепко сжать зубы, чтобы не наорать на неё. Однако, подумав, он через минуту ответил:
-Рано ты со счетов меня списываешь, дорогуша!.. Не из таких переделок выпутывался. Не из таких…
-Ну, ну, посмотрим! – сказала Татьяна и, взяв в руки горку посуду, ушла на кухню.
С уходом жены, всякий след напускной бывалости исчез с лица Степана и он, скрепя сердцем, продолжил уборку. Занятый своими безрадостными размышлениями, Стоценко не сразу заметил, вошедшего во двор, невысокого человечка. По выступавшей вперёд верхней челюсти, Степан узнал в визитёре Кролика.
-Моё почтение, Степан Аверьянович! –  с придыханием  произнёс  судья, и попробовал при этом улыбнуться. Улыбка, однако, получилась жалкой. Стоценко показалось, что вновь прибывший и сам был не в восторге от своего визита.
-Вы пребываете здесь… э-э… не один?
-Не один. Жинка в доме… моет посуду.
-Пусть себе моет. Не будем ей мешать. А у меня до вас разговорчик имеется.
Выглядел Кролик неважно, значительно хуже, чем неделю назад. Он потемнел лицом и, будто бы, даже постарел, а воспалённые глаза слегка слезились. Одет был: в футболку бордового цвета и спортивные штанцы с двойными лампасами. На ногах – коричневые штиблеты. Правый носок на большом пальце – порван. Если судить по его внешнему виду, то можно было прийти к невесёлому выводу, что это уставший, пожилой человек, у которого уже нет радостей в жизни, а одни только проблемы.
Наверное, что-то отразилось на лице у Степана, потому что судья, предупреждая возможный вопрос, сразу сказал:
  -Прошу прощения, но ночью плохо спал. Бессонница, знаете ли, допекла, доконала… - он сделал паузу и шумно сглотнул.
Теперь на всякий случай улыбнулся Степан. Сочувственно. Но в его глазах читался немой вопрос. Он не мог взять в толк, что было нужно здесь этому человечку? Чемпионат уж неделю, как закончился, победители названы, призы все розданы…  А может быть ещё что-то не додарили?
-А-а… есть проблемы? – наконец осторожно поинтересовался Стоценко у Кролика.
-Не у меня. У вас!.. – приглушённо ответил судья, изобразив на лице участливую гримасу.
-Нне… не понял…
-Видите ли, Степан Аверьянович, на чемпионате была допущена досадная ошибка. Не правильно определили главного победителя.
Степан напрягся, но не испугался, - мало ли, что могло взбрести в голову – этому шуту гороховому. Но настороженности в его взгляде заметно добавилось.
-Двое молодых людей, по-видимому, приятели давнишние, - продолжал тем временем Кролик, пытливо вглядываясь в лицо Стоценко, - участвуя в соревнованиях по рыбной ловле, договорились обмануть судейскую комиссию. Воспользовавшись беспечностью отвлёкшихся судей, рыбу, пойманную каждым приятелем, сложили в садок одного из них. Это позволило находчивому ловкачу занять первое место и выиграть автомобиль… Нехорошо получилось. Очень нехорошо-с... Мошенничество. Семь лет!..
Теперь настала очередь шумно сглотнуть Степану.
-Вы это про… про чё?
-Про то, что сидеть, пожалуй, придётся, - раскрыл глаза автовладельцу Кролик.
-Ппо… постойте!.. Ппо… позвольте!.. Но вы же сами мне посоветовали, а-а… ну это, скооперироваться уловами?!..
-Я   н и ч е г о,  вам, не советовал, молодой человек! И, вы, за свои действия - ответите по закону!
  -Вва… вам не поверят! У вас нет доказательств!
-И-ии, полноте, сударь мой, полноте!.. Какие ещё требуются доказательства, если сам судья сделает заявление. - Кролик говорил убедительно и веско, но всё равно, что-то ещё скрывалось за его словами. Такие люди никогда не выкладывают всего сразу. Что-то  непременно оставляют про запас. Степан до этой автомобильной афёры, особенно никогда не комплексовал, но теперь почувствовал себя не уютно. Низкорослый субъект стоявший перед ним, был таким тёртым и ушлым, и столько всего таилось в его хитрых глазах, что Стоценко не хотелось встречаться с ним взглядом.
-Но вы и себя, тем самым, п-подставите! Ведь мы ловили рыбу на вашем у-уу… участке!!.. – взвопил утративший душевное равновесие Стёпа.
-И-ии, сударь мой, напугали! Да никаким боком я себя не подставлю! Ну, малость, вздремнул, допустил беспечность… ну, в худшем случае, не пригласят больше судействовать. А вам – семь лет! У нас с этим строго. Ведь, сами знаете. В России можно воровать миллионы и отделаться за это лёгким испугом. Но если, умыкнёшь ведро опилок, то возникнут большие проблемы с законом. И срок за это «светит» реальный! Абсурд?.. Согласен. Но всё так  и будет! Рос-си-я  - матушка… - обличитель умолк, задумчиво глядя на голубую «Оку», и так же задумчиво, негромко добавил:
-Да-а, уж… влетели вы по полной программе! Как принято говорить, в таких случаях,  к а п и т а л ь н о!.. Но ничего не бывает такого, чего невозможно бы было исправить…
-Ч-чё? Как исправить? – спросил оживший от последних слов судьи Стёпа.
Кролик сфокусировал на нём хитроватый взгляд. И во взгляде том, Стоценко прочитал ответ на вопрос.
-Так может, вам, необходимы деньги?- спросил Степан и увидел, как блеснули глаза собеседника, из чего заключил, что, по-видимому, не ошибся в догадке. – И сколько нужно? Назовите сумму?!..
-Пятьдесят тысяч. И всего лишь рублей.
-Да, но…
-Пятьдесят тысяч! На нужды детского, спортивного центра. А иначе… семь лет!
Было очевидно, что цифры  «7» и «50 000» имели для судьи какой-то каббалистический смысл. И в то же время, Стоценко понял, что сейчас до него открытым текстом, но в пристойной форме, донесли мысль о том, что доходами необходимо делиться (прямо-таки, как у Остапа Бендера, - «помощь беспризорным детям»!)
Лицо Степана пошло пунцовыми пятнами, а судья, нисколько не смущаясь, изучающее на него смотрел. Смотрел и ждал.  И нужно было отвечать на сделанное предложение.
-Но та…  такой суммы сразу собрать не удастся, - несколько неуверенно начал Степан. Он перевёл взгляд на лицо судьи и увидел глаза Кролика очень близко от себя. От этой близости, казалось, что можно было рассмотреть и судейскую душу. И она увиделась Степану такой зловонной, подленькой и тёмной, что он, не выдержав, брезгливо передёрнул плечами. И взгляд отвёл в сторону.   
-Понадобится время, чтобы занять деньги у родственников или …  машину продать.
-Ну что же, подожду. На всё про всё, даю одну неделю, - неохотно согласился Кролик, сумев подавить разочарованный вздох. По-видимому, уже сегодня, он рассчитывал уйти от Стоценко с деньгами. Но не судьба. Придётся ждать.
-И нужно будет непременно этот вопрос  п р о в е н т и л и р о в а т ь   с женой. Вот, кстати, и она…- Степан кивком указал на Татьяну, которая, стоя на широком крыльце, с неприязнью рассматривала позднего визитёра.

                Глава 13.


-Танюш, вот тут судья…  ну, тот, что на Грязнухе был, он тоже денег хочет. Как быть? – спросил Стоценко, озадаченно потирая щёку.
В немом изумлении рассматривал Кролик, внезапно возникшую на крыльце  «гренадёршу»,  с заметным пушком над верхней губой и крепкими, внушительными плечами. Лихорадочный блеск его глаз, выдал душевную сумятицу. Он сразу понял:  случилось нечто крайне для него неприятное, но до конца еще не осознал всех масштабов надвинувшейся катастрофы. Наморщив лоб и, ворохнув губами, судья, запнувшись, пролепетал:
-И что же она у вас т-такая …  бо-большая?!..
Настороженный взгляд Татьяны, тем временем, уже помрачнел. Лицо, ещё прежде, раскрасневшееся от выпитого алкоголя, тут же, вспыхнуло. Кассиршей овладело кровожадное настроение. Её хотелось, со стукачей «сдирать  скальпы»! Глядя прямо в глаза незнакомцу, она неторопливо с крыльца спускалась к мужчинам. Её немигающий взгляд был твёрд и неломок, а широкое лицо приобрело зловещее  выражение.
-Так чего же он хочет? Каких таких денег? – вытирая о кухонное полотенце руки, холодно спросила она у мужа.
-Полсотни штук за гробо…  за гробовое молчание, - не удержавшись, съязвил, осмелевший Стоценко.
От Степановых слов, удивление Татьяны стало расти, пока все черты лица его не отразили: резко вскинулись брови, ещё шире распахнулись глаза, вздрогнули крылья мясистого носа. Огненным взглядом буравила она шантажиста и презрительно вытягивала губы в тонкую ниточку.
-З а    г р о б о в о е?..  Это хорошо-о…  пожалуй, стоит над его «базаром» подумать.
Зловещий голос Татьяны, упруго ударил Кролику в уши, как будто с силой задел какие-то струны в памяти и напомнил ему о похожих событиях, когда сильно помяли его обветшалый фасад. Невольно подавшись назад, он шутливо присел в реверансе и поспешно заверил подходившую женщину:
-О нет, хозяюшка, совсем не то… не это я имел в виду… Я лишь хотел… ы-ы… лишь желал… Степана Аверья… ныча    поздравить…
На Кролика было жалко смотреть:  он то и дело вытирал о футболку ладони, паралично дёргал лысеющей головой, непрерывно мигал и переминался на месте.
Топтание коротышки с шутовским полупоклоном рассердило Татьяну даже больше, чем его невнятный ответ. Её глаза сверкнули бешенством, и судья, интуитивно почувствовал, что сейчас, возможно, ему нанесут удар такой силы, которая потребует от него стойкости гранитной скалы. Он хотел бы, наверное, ещё уменьшится в росте, стать муравьём, микробиком или дематерилизоваться  вовсе, но у него ничего не получалось. Ещё десять минут назад его жизнь была полна волнующего ожидания, - заплатят или не заплатят? – и вдруг, такая беда!.. О-ох, не повезёт, так не повезёт, было написано на его лице. И зачем было нужно, вообще, сюда приходить?!.. И он понял, что единственное для него спасение – это бегство.
Судья стал пятиться назад, заворожено глядя на надвигавшуюся  матрону. Потом повернулся и попытался бежать. 
-Куда-а? – вскипела женщина, двумя прыжками настигая его и хватая за ворот футболки. Раздался треск разрываемой ткани. – Думаешь, негодяй, разговор с тобой кончен?!.. Ты уйдёшь лишь тогда, когда я захочу. А, возможно, не уйдёшь вовсе!
-Нне… не имеете права!.. Меня многие в городе знают!.. За нанесённые оскорбле… ответите по закону!..- изменившись в лице, запинаясь, протестовал
Кролик.
Но уже в следующий миг, от яростного толчка, он кубарем полетел на землю. Взвизгнув, судья хотел, было, подняться, но Татьяна рукой вновь приземлила его. Силушки своей при этом не пожалела: заехала прямо в лоб, от души и со звоном! Ещё хотела, пару раз, пнуть ногой, но была удержана подскочившим супругом. А поверженный Кролик с ужасом мог наблюдать, как по телу  «сорвавшейся с тормозов» великанши, пробегала дрожь неудовлетворённого желания.
-Ува-а… уважаемая!.. – захныкал судья, подползая к ногам разгневанной «гренадёрши». Нанесённый ему удар, боль и страх перед возможным продолжением экзекуции, превратили его в беспозвоночное существо, готовое пресмыкаться перед женщиной, лишь бы только её умилостивить. – Вы должны бы  были…  меня поня… понять… что я вам не желал ничего плохого!..
Кролик поднял мёртвенно-бледное лицо на Татьяну и руками пытался обхватить её ногу. Нанесённый ему удар, был оглушительным, сильным и теперь судья испытывал такие ощущения, какие бывают при сотрясении мозга.
Скрестив на груди крепкие руки, Татьяна с омерзением смотрела на деморализованного коротышку. Её лицо точно окаменело, но грудь всё еще ходила ходуном.
-Я больше не бу… не подумал… простите… Я не подумал, когда сюда шёл… - на лбу у Кролика была широкая ссадина, глаза запухли. Казалось, он плохо соображал, что вокруг него происходит. – Не убивайте! У меня семья в Барнауле!.. Дочь школьница, больная жена, алименты… Ведь если со мной, что-нибудь… пропадут они!.. Будет худо им… ну, а для вас… я совсем безопасен!..
-Тсс-с… не нужно давать необдуманных обещаний, - глумливо ответила ему Татьяна. С трудом, совладав с бурей эмоций, она старалась говорить спокойно и взвешенно. – Да мало ли что? Вдруг завтра деньги опять понадобятся?
-Нет, не понадобятся!.. Сыт  по горло. Прос-ти-те-е…
-Ну, хватит! Пусть выметается к чертям собачьим! – попробовал, было, вмешаться  Степан. – А то ненароком зашибёшь… ч м о   это!..
-Молчи уж лучше – коли, кишка тонка! – грубо оборвала мужа Татьяна. – У меня же разговор с этим шибздиком не окончен!
Солнце садилось в розовую вату кучевых облаков, и внезапно Степан с тоской ощутил контраст этого мягкого света, оживлявшего всё вокруг, и постыдности того, что у  них во дворе творилось.
Наконец, после нескольких неудачных попыток подняться, Кролику удалось встать с колен. Он с трудом доковылял до ближайшей скамьи. Не сел, а плюхнулся на неё, опустив на стол мелко дрожащие руки.
-А не желаешь ли немножко взбодриться? – вкрадчивым голосом поинтересовалась Татьяна, присаживаясь за стол напротив судьи. – Вишнёвой наливки, пивка или водочки?
-Мне бы водицы-цы… холодной испи… пи-ить… - ей через силу ответил Кролик. Голова у него от удара трещала и уже сама мысль о водке, вызывала тошноту.
-Не-ет. Не будет этого. Ни за  ш-што!.. – с явной издёвкой,  сказала Татьяна. – Такой уважаемый в нашем городе человек не должен хлебать водопроводную воду!            
Взяв в руки бутылку водки, она ножом сколупнула с горлышка пробку и разлила содержимое ёмкости по стаканам. Судье наполнила гранёный стакан до краёв, себе же плеснула, чуть-чуть прикрыв донышко.
-Ну, выпьем дружно… за мудрого и очень щедрого человека! За бесконечно доброго судью, нам подарившего эту чудо-машину! За «честного», «порядочного» гражданина, который  пришёл в этот дом, чтобы пошантажировать  его хозяев!
Она сунула коротышке в руку стакан, и взгляд у неё был такой устрашающий, что Кролик, в испуге громко икнув, затравленно опустил глаза и молча покорился.
Залпом, осушив свой стакан до дна, женщина вперила взгляд в лицо шантажиста, который делал мучительные усилия, чтобы проглотить свою порцию.
-Вот та-ак, отлично, хорошо-о… - усмехнулась кассирша. – А теперь, шандарахнем ещё по одной,  и потом провернём небольшое дельце.
-Я не могу больше! Меня вывернет на изнанку…- устремив на Татьяну страдальческие глаза, Кролик сделал движение, словно собирался подняться.
-Ты чё, не понял? Я сказала ещё по одной! А иначе…- Татьяна, взяв со стола внушительный нож, многозначительно повертела его в  руках, и потом,  более сдержанным тоном добавила:
-Не вынуждай меня делать то, о чём придётся тебе  п о ж а л е т ь … -Глаза обоих «собутыльников» встретились; у одного, они были налиты  тупым ужасом отчаяния, у другой, полны мстительного, торжествующего злорадства.
Кролик всё же хотел что-то возразить, но, почувствовав, что его протесты бесполезны, бросив пришибленный взгляд на кассиршу,  снова взял в руку гранёный стакан. Выпили. На этот раз без тостов.
Татьяна, закусывая колбаской с зелёным лучком,  громко чавкая, невинно поинтересовалась:
-Ну, как тебе… нравится у нас?
-Ы-ы…в общем…то есть… я не зна-а-ю-у…- прохныкал Кролик, опасаясь, что каков бы ни был его ответ, ему может не поздоровиться. Проглоченная жидкость уже произвела на судью своё действие. Знакомое дурманящее оцепенение начинало ползти за ушами, просачиваться в мозг, окутывая его точно ватой. Волнами робкими наплывала сонливость.
Казалось, он тщётно пытался понять – почему его многострадальное тело было избрано для такого необычного эксперимента: сначала бьют, потом насильно поят? В чём  фишка-то?
«А ты не попробовал ещё моих закусок?» - донёсся до судьи глумливый голос хозяйки.
-Ведь не посмеешь же, ты, уйти, не отведав моих салатов? – Татьяна даже рассмеялась нелепости такого предположения. И стала сгребать из грязной посуды остатки пищи в одну из тарелок, которую тут же подсунула шантажисту.
Не став искушать судьбу отказом, Кролик взял вилку и заковырялся  в объедках.
А Татьяна с улыбкой повернулась к мужу.
-Степа-а-ан, ступай-ка, дорогой дружок, в дом, и принеси оттуда бумагу и ручку.
Стоценко смотрел на свою дрожайшую половину, и чувствовал, как её захлестнула энергия; энергия человека, овладевшего непростой ситуацией. Но  ему неприятна была эта энергия… Поколебавшись мгновенье, он всё же прошёл  в дом, откуда вернулся с листком бумаги и ручкой. Всё это, положив на стол возле жены, встал рядом, за её спиной.
-А теперь, отвечай-ка, мой сладкий, но без брехни, - с жутким подобием весёлости продолжала Татьяна, глядя в упор на судью, своими крупными, рыбьими глазами. - Как тебе - понравилась моя стряпня?   
Кролик, прожёвывавший куриную шкурку, вдруг поперхнулся и начал кашлять. Его напрягшееся лицо покрылось испариной, и он затрясся всем телом.
А Татьяна, неожиданно переменив тон, рявкнула на него почти мужским басом:
-Тебе, гадёныш, был задан вопрос – пришлась ли по вкусу моя стряпня?       Оглядевшись, Кролик с запинкой ответил:
-Я в-восхищён, хозяюшка … всё оче… очень вкусно!
-А-а, то-то же! Ну, хватит жрать, а то ничего не останется свиньям. Теперь пора заняться делами… - убрав от судьи тарелку с объедками, кассирша положила перед ним бумагу и ручку.
-Пиши!
-А что, писать-то?
-А то, что я тебе продиктую. И чтобы не задавал дурацких вопросов! Я этого не люблю. Усёк? – деловито сказала кассирша, давая понять, что прежде лирика была, а теперь вот к главному переходят. Потом, плеснув в стакан янтарного пива, на мгновенье застыла в глубоком раздумье.
Вибрирующая сила её почти мужского голоса сковала Кролика на те секунды, в течение которых Татьяна, поднеся к губам шипящий стакан, формулировала в уме текст расписки.
-Пиши! Я, такой-то, такой-то… А, кстати, кто ты?
-А-а…то есть?
-Ну, типа, фамилия есть у тебя? Работа, там?..
-Гордейчик я, Филипп Афанасьевич. – Кролик попробовал улыбнуться при этом, своей самой тёплой, дружелюбной улыбкой. – Работаю…ы-ы…
Татьяна выразительно посмотрела на мужа. В её глазах читалось сомнение.
-Степа-ан, проверь-ка у него карманы!
По-стариковски пожевав губами, Степан шагнул по направлению к Кролику. Но тот предупредительно вскинул руку:
-Не надо, не надо! Я сам обыщусь…
Он неловко поднялся над столом. Из карманов спортивных штанов выложил полупустую сигаретную пачку, газовую зажигалку, два ключа на колечке и сложенную вчетверо небольшую бумажицу.
-А это чё? – поинтересовалась кассирша и сделала жест рукой – подай!
-Да, да, конечно, - заторопился Кролик, протягивая женщине листок бумаги. – Вот тут всё написано …  вы поймё…
-Заткнись!- бесцеремонно оборвала его Татьяна, брезгливо разворачивая мятый листок. – Ага, справчонка. Дана по месту требования, в подтверждение того, что Гордейчик Филипп э-э…такой-то, состоит в должности замдиректора торгово-закупочной фирмы «Ого» и его общий заработок за период с января по июль года текущего, составляет 3250 рублей 00 копеек… Так, так, по-нят-нень-ко-о… А что же заработки у тебя хиловатые, Филя? Пособие безработным, по-моему, больше платят, а?
-Так справчонка писалась для службы судебных приставов. На алименты. Зачем же афишировать в ней все … ы-ы … доходы?
-А как примазался ты к рыболовным судьям?
-Да по протекции одного влиятельного лица … из мэрии.
-По-нят-нень-ко-о, - с нескрываемой желчью, сказала Татьяна. – Ну-с, пишем дальше…Я , Гордейчик Филипп Афанасьевич, получил от Стоценко  Степана … денежную сумму в размере … э-э… - Татьяна взгляд сфокусировала на стакане. Пауза. Обдумывание мысли. – В размере ста тысяч  д о л л а р е в.
Услышав о сумме такой, Степан рассмеялся. Ну и Танюха! Додумалась. Сто тысяч баксов!! О суммах подобных, он знал лишь из фильмов. Продаться им с женой обоим в рабство, но и тогда  не заиметь подобных денег!..
Кролик, оказывается, тоже сохранил способность удивляться. Наморщив лоб и отлепив от бумаги ручку, он ошарашено всматривался в лицо кассирши, словно пытался что-то постичь. В первые мгновения будто и не понял, о каких деньгах речь идёт. Но потом, губы его искривились и задрожали.
-Но это ложь! Ложь! Всё вы врёте. Не брал я денег никогда таких!.. – выкрикнул он плаксивым голосом и вскочил так порывисто, что покачнулась скамейка.
На что кассирша, наклонившись вперёд, всей ладонью влепила ему пощёчину.
-Следи за своим языком, придурок! И сядь на место. А иначе…- «тебе будет крышка!» - Татьяна этого ему не сказала (чего языком напрасно трепать?), и так было понятно.
Всё произошло очень быстро. Воздух, казалось, сгустился настолько, что стало трудно дышать. И было слышно, как, поскрипывая маховыми перьями чёрных крыльев, над притихшим двором пролетела ворона.
Мгновенье постояв, Гордейчик сел на место. На коротышку было больно смотреть. Напряжённо – серое лицо с порозовевшей левой щекой и трясущейся нижней челюстью, сделалось неузнаваемым. Он и прежде-то не красавец был, а  стал и вовсе – граф Дракула. Что-то внутри шантажиста, икота нервная или сдерживаемые рыдания, заставляли его дрожать.
-Какой ты оказывается непонятливый, Филя, - послышался укоризненный голос Татьяны. – С тобой по-людски, а ты фордыбачишь. Писал бы расписку, да выметался отседова! Ты полагаешь, что деньги с тебя взыскивать стану? Да нет, любезный мой, расклад немножко иной… Малява мне нужна, чтобы ты не взбрыкнул и завтра утром не побежал в ментовку на Степана стучать. Но коли, донесёшь, не обессудь, дружок! Расписочке дам полный ход и заявлю, что не желая долг платить, решил ты мужу моему нагадить. И вот тогда уж, не взыщи – раздену до трусов! Как сумку нищего и выверну, и вытрясу! Так что пиши и не рыпайся,  ми-ла-ай!
Всё это произнесено было нравоучительным тоном. Таким голосом строгая мать наставляет непутёвого сына на путь истинный… Глупый мальчишка, не догадывается о серьёзности своего проступка, и родительнице, с её жизненным опытом, очень хочется помочь сорванцу.
Гордейчик провёл рукой по лбу, чмыхнул носом и под влиянием желания быстрее убраться от фурии, в дрожащую руку взял ручку. Танцующими буковками вывел надиктованный текст.
-И всех делов, а ты боялси-и … - расписку прочитав, рассмеялась Татьяна, демонстрируя своё дружелюбие. Свернув листок, упрятала его за лиф платья.
-Теперь я …ы-ы… свободен? – прохныкав, поинтересовался Гордейчик.
Вместо ответа, смешно вытянув губы, Татьяна ему помахала в воздухе пальцами, как добрая няня, прощаясь с младенцем.
Несчастный Гордейчик неловко поднялся и, словно пришибленный бетонной плитой, постанывая, поплёлся к выходу.

                Глава 14.

              После того, как жалобные всхлипы шантажиста растаяли в воздухе, Степан подошёл к столу и налил себе в стакан водки.
             -Нет, каков гусь? Пришёл, настращал и на этом хотел «срубить бабок» по лёгкому! – с оттенком неостывшего негодования, произнёс он. – И «срубить-то» за что?  За то, что сам толкнул на брехню. Вот, сволочь-то!..
Он опрокинул в рот стакан, поморщился и занюхал хлебом. Всё было кончено. Но Степан не чувствовал ожидаемого облегчения. Чугунная тяжесть с души не спадала.
              «Я сильно влип, - подумал о себе Стоценко. – Один лишь день, а сколько уж фиговых событий… Еще и ездить на машине не начал, а все мечты о радостных поездках с крановщицей Варькой, рассеялись, как дым по степи… Э-эх,  жизня,  жизня!»
 С банальной унылостью пропикало в доме радио. Уже девять вечера. Пора во дворе свет включать.
-Как думаешь, заложит нас это   ч м о   или не заложит? – прервав молчание, поинтересовался Стёпа.
-Кто – недоумок-то?.. Да будет вспоминать о сегодняшнем дне - с леденящим ознобом, как о приснившемся фильме ужасов!.. - с вялой усмешкой, отозвалась Татьяна. История с Гордейчиком для неё уже отошла  в прошлое, и нужно было думать о ближайшем, хлопотном будущем.
-Завтра понедельничек у нас вытанцовывается. Утром объявление дам в газету. Срочное. Мол, продаётся новая машина «Ока», по цене завода-изготовителя. Как только  «нарисуется» стоящий покупатель, возьмёшь на работе отгул и …- не договорив, Татьяна осеклась на полуслове: с улицы донеслись бранные возгласы, «награждённая»  чьим-то пинком, распахнулась калитка. Во дворе обозначились две фигуры, неясно выделявшиеся в сумрачном  полумраке.
Степан пригляделся и обомлел: толчками в ушах зашумела кровь, от смутной тревоги дрогнуло сердце.  Нет, неприятности вечера ещё не закончились…
Решительно ступая и свирепо сопя, через их длинный двор чёртом пёр взбешённый Баженов. Следом за ним семенила его жена.
-Коля-а, не  на-да-а! Оставь их, оста-а-авь!!.. – высоким, рвущимся голосом кричала мужу Надежда, пытаясь удержать охранника за руку.
Нисколько на жену не обращая внимания, Баженов держал курс прямо к столам.
Поспешно отяжелев лицом, Татьяна встала, поджидая пришедших. В её взгляде угадывалось каменное спокойствие.
-Никак чё забыли, дорогие гостёчки? – с глумливым участием, поинтересовалась она.
Шагов пяти не доходя до столов, Баженовы запалено остановились. Как бык перед препятствием, круто нагнув голову, шумно сопел взбешённый охранник.  Его мускулистая шея и белки глаз были налиты кровью.
-Ну  что,  С т о ц е н к и,  м-мать вашу  перетак! Машину будем делить? В последний раз спрашиваю!..
-А ты пилу с собой прихватил, Николаша? «Окушку» чем пилить собираешься? – с ехидной усмешкой спросила Татьяна.
Степан, стоявший за спиной своей благоверной, пытался воедино собрать разбегавшиеся мысли. Он чувствовал в себе тоску и мандраж,  как будто внутри его тела сосал пластырь на гнойном нарыве.  Но нужно было проявить своё мужское присутствие. Иначе опять упрекнут в нерешительности, в паникёрстве (болезненно всплыла в памяти насмешка Чипрасова «про уточек»!). Бледнея от того - что должен был себя обозначить, он вышел из-за спины жены и произнёс хрипловато:
-Тебе говорено было, Колян, что наша машина, того… э-э… ну, в общем, сам знаешь… -  он запихнул было руки в карманы, сердито бренькнул ключами, но тут же, неожиданно выдернул правую, свернул пальцы в кукиш и сунул его охраннику.
-Нако-ся, выкуси, свинорыл! Не делится наша машинка. Н е  д е л и т с я!! – зачем назвал бывшего приятеля  «свинорылом»,  Степан и сам объяснить бы не смог, но, видно, захотелось ему уколоть Баженова побольнее, за прежние, полученные от него оскорбления.
-Э-эх, мать т-твою, в растутырицу!!..- задохнулся охранник  и резким движением, выхватив из кармана штанов бутылку, защёлкал у её горлышка зажигалкой.
-Не  на-а-ада-а, Коля-а! – отчаянно распяливая рот, закричала Надежда и попыталась разжать железные руки мужа. Но тот, грубо выругавшись, оттолкнул  её: «П-пшла прочь, потатчица!»  И с возгласом: «Не доставайся же ты  никому!» (не подозревая, что цитирует классика), - метнул бутылку с горючею смесью в машину. И было слышно, как зашумел над двором рассекаемый воздух, и как через мгновение об уплотнитель «Оки», закреплявший стекло лобовое к крыше салона, с глухим звуком ударилась пятисотграммовая ёмкость. Ударилась. Но, отскочив от машины на метр, упала на землю и лишь там раскололась. От места падения,  к старенькому сарайке, сноровисто побежали горящие ручейки.
В насмешливых глазах Татьяны, вначале высветился испуг за машину, который скоротечно перерос в неудержимую ярость.
-Щщщас буду морды бить,  п-паскудники, рожи лагерные!.. Ведь мы же хотели… по-божески делиться с вами!!..- явно противореча своим прежним словам, в безрассудном бешенстве завопила Татьяна, дёргая пушком над верхней губой и устремляясь к Баженовым. Она была похожа на одержимого мстителя. Её глаза горели непримиримым огнём.
А Степан стал быстро и неудержимо сереть: очень уж он опасался подобных срывов своей «кроткой» жёнушки. В такие минуты, ему всё чаще начинало казаться, что Татьяне больше не совладать с собой, и не удержать, готовый вырваться из её могучего тела, адский огонь, который  был способен без разбору пожрать и чужих, и своих. Поэтому, страшась попасть под тяжёлую руку  своей благоверной (да и баженовские кулаки, тоже не погремушки!), Степан устремился к сараю, тушить огонь.
Добежал, и давай топтать горящие ручейки. Издали поглядеть – казачка человек вытанцовывает. Топал так, что обрызганная горючкой штанина, вспыхнула вместе с новым ботинком. И Степан, через голову содрав с тела рубаху, захлестал ею себя по ноге, стараясь загасить огонь. Задымила штанина, но, раздуваемое взмахами пламя, тут же вспыхивало снова и снова. И тогда Стоценко с неистовым криком бросился к загромождённым посудой столам. Подбежал, и, схватив пластиковую бутылку, выплеснул из неё шипевшее пиво на ногу.
А Татьяна, тем временем, не на шутку схватилась с Баженовыми. Несмотря на свои внушительные габариты, она стремительно надвинулась на охранника и заехала ему рукой прямо в нос. У того, густым роем из глаз брызнули разноцветные искры, заплясали, поплыли волнообразные кольца. Деморализовав противника этой предварительной мерой, опытная в подобных конфликтах  кассирша, крепко обхватив Баженова одной рукой за шею, другой, стала осыпать его голову градом ударов, наносимых с удивительной ловкостью. Потом, слегка видоизменив свои приёмы, принялась свободной рукой царапать охраннику лицо, крутить ему уши. Баженов рычал и вырывался, но из «тисков» кассирши освободиться не мог.
Надежда, макушкой едва достававшая Татьяне до бус, подскочив к истязательнице, подпрыгнула и вцепилась той в волосы. Пенясь от злости, стала с силой их дёргать: «Издо-охни, гадина! Издохни!!..»
Воспользовавшись этой поддержкой, Баженов скрежетнул зубами и, сжав волосатый, величиной с кормовую свёклу кулак, пхнул его в Татьянин живот со свирепой силой.
И тот час же  всё загудело, застонало и свернулось в какой-то пёстрый, движущийся, орущий клубок.


                Глава 15.

             
                Четверть часа спустя из окон женского общежития, расположенного в двух кварталах от дома Стоценко, нажимая  друг на друга  висками и подбородками, выглядывали многочисленные девичьи головы.
Одна из девиц: глазастая, грудастая и задастая, - мечта любого начинающего сутенёра, - свесившись из окна, почти что, по пояс, спрашивала то и дело  у пробегавших по улице.
-Эй, дядя в кепке, чё случилось-то?.. Эй, тётка в кофточке, горит-то чё?..
Но люди на девицу не обращали внимания, отмахивались от вопросов и бежали дальше.
Наконец, один из мальчишек, шумная стайка которых проносилась по улице, притормозил у окна общежития и, путаясь в словах, сбивчиво выкрикнул:
-Чемпио… чемпионов дом запалили!.. Т а в о,  ш о   на речке машину выиграл!
-Не-е, брешет малец! Не  хазу спалили, а тачку взорвали. Сам видел всё. Убо-о-ойный  фейверчик! – хрипловатым фальцетом  проблеяло какое-то бесполое существо, с изумительными фиолетово-платиновыми волосами, делавшими его похожим на обкурившуюся  поп-звезду. Сказав, «звезда»  продефилировала по тротуару дальше.
С протяжным погребальным воем по узким улочкам промчалась пожарка.
Перед двором Стоценко, усыпанная песком площадка гудела народом. Детвора, кучками облепившая зелёный забор, во все щели глазела  на разгоравшийся пожар. Собравшиеся обыватели что-то кричали и суетились. Громче всех какой-то верзила выкрикивал охрипшим, лающим голосом: «Где же пожарники, ч-чёрт их дери?!.. Звонил кто-нибудь в  01 или нет?!..»
А люди бегом всё выныривали из темноты и, опережая друг друга, скапливались на площадке.
В глубине двора на старом сарае буйно плясало легко потрескивавшее в безветрии пламя. С каждой секундой оно становилось всё шире, всё азартнее. Горячо и туго охватив сарай, оно уже лизало его с трёх сторон.
Но вот, наконец, подъехала пожарная машина. Расчёт огнеборцев стал разматывать «рукава». И в это время, из-под кровли хозяйственного строения, выскочил огромный, исчёрна-бурый клуб огня. Это полыхнула фляга с мазутом. Вырвавшись на простор, клуб лопнул, и ввысь, и в стороны устремились наперегонки стайки искр. И огонь, ликуя, шумно заплясал по крыше сарая, срываясь, то и дело, оттуда вниз, и вновь озорно карабкаясь вверх.
А по двору, освещённому бурлящим огнём, то наседая друг на друга, то внезапно отскакивая, словно помешанные метались тени дерущихся.

                Глава 16.

            Через несколько минут всё было кончено. От обугленного и залитого водой строения шёл дурманный, едкий пар и носы щекотало гарью. Во дворе валялись обломки досок, тряпки грязные, обрывки бус, посуда битая и другой разный хлам. У пожарной машины копошились пожарники, сматывая обезвоженные «рукава». На месте происшествия появился  милиционер.
Это был приземистый, упитанный капитан, с заметным брюшком и аккуратными усиками. У него было типичное лицо мента: красное, заметно опухшее, с обветренными губами и пройдошистыми  сощуренными глазками. Под мышкой, пришедший держал тёмную папку на молнии. Капитан молча расхаживал по двору и, в свете фар пожарной машины, с невозмутимым видом рассматривал следы погрома.
Наконец, остановившись возле опрокинутого стола, взглядом перебегая по лицам участников потасовки, стаж правопорядка недовольно изрёк:
-Участковый инспектор Тупицын. Что здесь произошло?
Татьяна, присев на мокрую табуретку, поправила плечико на порванном платье, стараясь прикрыть живописнейшую гематому  (кулак Баженова, едва не перебил ключицу!). Её губы, поджавшись, презрительно дрогнули. Она бегло стрельнула в милиционера глазами, но ничего ему на вопрос не ответила.
Надежда, обтиравшая платком лицо, подняла правую руку и, глядя на потрёпанную кассиршу, погрозила ей кулачком. Но возбуждение её было так велико, что в эти секунды она не могла произнести ни слова. Только широкий рот кривила в гримасе, да захлёбывалась воздухом, словно рыба на суше.
А Баженов стоял с повисшей, как плеть рукой возле крыльца и, раздувая ноздри, тупо смотрел перед собой. Он не ощущал боли в руке, только не мог ею почему-то двигать. Грудь его была готова разорваться от бешенства…
То, что его, как простака облапошили, и он не мог на это достойно ответить, вызывало в нём приступы ярости и корчи уязвлённого самолюбия. Пальцы здоровой руки конвульсивно сжимались. Он скрежетал зубами при мысли о том, что наглая баба, наговорив ему дерзостей, ещё осмелилась дать достойный отпор, его посрасмив и оставшись, фактически, безнаказанной (машина-то целёхонькой стояла по-прежнему!.. Осталась  ц е л ё х о н ь к о й!..).  И  только последние остатки самообладания, да присутствие толстяка в милицейской фуражке, мешали ему вновь броситься в драку.
А Степан во дворе в тот момент отсутствовал. Он забежал в дом брюки сменить. Прежние-то, уж совсем напоминали лохмотья: одна из штанин ниже колена сгорела, да и другая была во многих местах прожжена, в саже  рубашка…
Пока длилось молчание, капитан еще раз обшарил глазами весь двор, словно желал удостовериться, что в нём нет никаких признаков, указывающих на наличие трупа. По-видимому, оставшись удовлетворённым осмотром, он сухо кашлянул и повторил:
-Мной, кажется, задан был простой вопрос, - что здесь   сегодня  произошло? – Сказав, извлёк из кармана наручники, и стал ими поигрывать, словно парочкой кастаньет.
-Машину не поделили,  - жалобно всхлипнув и сморкнувшись в платок, тихо ему ответила Надежда.
Испепеляющий взгляд, брошенный на соперницу, ясно свидетельствовал о том, что с подобным ответом Татьяна не согласна. Мрачно усмехнувшись, кассирша едко заметила:
-Делить-то чужое, - охочих много! Вот честно заработать  своё, тут вот – кишка, бывает, слаба!.. – хотела ещё что-то добавить, но, удовлетворившись тем что сказала, лишь презрительно сплюнула, цыкнув слюной.
-Та-ак, значит-с! Слушайте меня внимательно…- Тупицын вверх вздёрнул указательный палец, чтобы вызвать к жизни внимание  участников потасовки. – Сейчас все трое прохОдите в дом и пишите подробные объяснения о случившемся. А завтра утром…  Ну-с, - это  решим потом!
Унылой вереницею потрёпанная троица потянулась в дом, где с мрачным видом закоренелого арестанта их ожидал, уже переодетый во всё чистое,
               
                Глава 17.

                Доведя своё повествование до долгожданного финала, автор уже было хотел поставить в нём точку. Однако, неписанные законы жанра, его обязывают сказать ещё несколько слов о дальнейшей судьбе участников этой истории.
Суд над рассорившимися приятелями состоялся спустя три месяца после вышеизложенных событий. Процесс проходил открыто, с широким освещением в прессе. Дело-то для Т-цка было незаурядным.
В судный день у здания местной Фемиды, бойко щёлкали фотоаппаратами корреспонденты, работали телевизионная и видиокамеры, обменивались впечатлениями собравшиеся обыватели, горячо обсуждались перспективы дела.
Степан, при входе в здание городского суда, всем существом ощущал на себе любопытные чужие глаза и лица, но ему не хотелось ни на кого смотреть. Не публичный он был человек. Не публичный.
Баженов тоже выглядел подавленным и мрачным и, порой, поигрывал крупными желваками, словно не в силах был вынести бремя обрушившегося на него позора.
В ходе процесса Стоценко вины своей отрицать не стал и взволнованно поведал суду о том, что пошёл на обман авторитетной комиссии только по наущению другого лица. Этот аргумент всё время подспудно присутствовал в сознании Степана и как-то оправдывал его в собственных глазах. Однако он умолчал о нём на предварительном следствии. Сообщив же об этом вслух, в многолюдном зале, Степан не мог унять охватившей его нервной дрожи. Судя по тому, как он всячески избегал чужих взглядов, создавалось впечатление, что идущий процесс им воспринимался, как позор.
Суд с вниманием отнёсся к словам Стоценко и направил в отношении Гордейчика материал в милицию, для проверки.
Впоследствии, автору случилось как-то узнать, чем именно закончилась проверочка та. Как и следовало ожидать – завершилась ничем. Ещё до суда над Баженовым и Стоценко, Гордейчик благоразумно из Т-цка уехал и его след затерялся на просторах страны.
А судебный процесс в вышеупомянутый день, обрёл своё логическое завершение в обвинительном приговоре.
Когда прокурор, тяжело обведя взглядом зал, предложил суду за совершённое мошенничество назначить подсудимым по пять лет лишения свободы каждому, то Татьяна, не выдержав строгости обвинителя, со своего места запальчиво выкрикнула: «Прокурор просит,  е м у   и    д а й т е !»
В зале сидело более ста человек. Многие из них, рассмеялись. А государственный обвинитель, побагровев геморроидальным лицом, озадаченно посмотрел на судью. По доселе бесстрастному лицу жреца Фемиды, поседевшему в судебных процессах, лёгкой волной пробежала насмешка. Но он трижды стукнул по столу молотком и призвал собравшихся к порядку. Татьяну же, удалили из зала.
Слово было предоставлено защитникам подсудимых.
С жаром, но несколько старомодно, адвокат, защищавший Степана Стоценко, поведал суду о том, что даже в самом падшем Божьем создании можно отыскать замечательные добродетели. Он также рассказал суду о неисследованности глубин души человеческой, о том, что нельзя презирать оступившихся, а, напротив, должно их поддерживать в трудную минуту; об упадке общественной нравственности; о достоинствах своего подзащитного. Свою речь адвокат закончил словами Пьера Корнеля: «Всегда везде и для всех, да будет  п р а в ы й    с у д !»
Адвокат же Николая Баженова говорил сбивчиво и невыигрышно. Он часто сморкался, невыносимо затягивал паузы, а в завершение своей скудной речи попросил   подзащитного оправдать.
Выслушав последние слова подсудимых, судья удалился для постановления приговора и через час вердикт огласил. По три года лишения свободы получил каждый из участников преступной афёры, но с учётом смягчающих вину обстоятельств, наказание было назначено условно.
Так. Что ещё?.. Машину у Стоценко забрала мэрия и дополнительным решением судейской комиссии её присудили рыбаку Тивилёву, тому, что на чемпионате занял второе место. Что ж справедливо!
Вот, пожалуй, и всё. 
                Октябрь 2005 г. -  апрель 2007 г.