«Ко мне, солдат!», «Ты как с дедушкой разговариваешь, «щегол»?», «Упал – отжался», «После «отбоя» поговорим» - такие выражения наверняка помнят многие, проходившие службу в Советской или Российской армии. Да, с разным приходилось, да и приходится встречаться, находясь на службе. И полы мыть, и туалеты драить, и портянки стирать. Хорошо, если за самого себя и в свой наряд. А если за чужого дядю и по принуждению? Кто же из молодых солдат откажется выполнить "поручение", данное старослужащими? Ведь новички, как правило, еще до призыва напуганы рассказами старших о беспорядках, творящихся в войсках, об ужасных сержантах, о страшных «дембелях», о унизительных и суровых испытаниях, с которыми приходится сталкиваться каждому новобранцу. Поэтому, в большинстве своем, они не готовы и не могут дать отпор зарвавшимся «дедам». А если у кого-то и хватит смелости сказать решительное «нет», то дело для этого героя может окончиться больничной койкой, потому что «дед» будет «учить» нахала не один, а всем своим призывом. Откуда же пошли в армии эти неуставные взаимототношения ?
Историки утверждают, что "дедовщина" родились еще в 18-ом веке в царской армии, когда служили по 25 лет. В одну пору в армии проходили службу как сорокалетние ветераны, уже повоевавшие, имеющие ранения и не слишком здоровые, так и новобранцы - деревенские парни от мамки. Естественно, они не могли иметь равного статуса. К каждому ветерану прикрепляли новобранца, которого он обучал армейским навыкам в меру своего понимания этого процесса. В основном кулаком. Это во-первых. Во-вторых, новобранец должен быть выполнять роль прислуги при ветеране. Носить за него в походе тяжёлые вещи, обстирывать, обшивать. Правда, ветеран назывался не «дедом», а «дядей». И этот статус его был совершенно официальным и поддерживался офицерами, которые видели в нём основу порядка в армии. Все помнят известное стихотворение М.Ю Лермонтова "Бородино": «Скажи-ка, дядя, ведь недаром, Москва, спалённая пожаром, французу отдана?» И сразу становится понятным, что это не племянник спрашивает у своего родного дяди, а молодой солдат у старослужащего. Учит его бывалый солдат.
Кстати, самая свирепая дедовщина, говорят, была не сейчас, а после Второй Мировой войны. Когда в войсках ещё дослуживали ветераны Великой Отечественной и к ним в часть приходили маменькины сынки.
По одной из версий, "дедовщина" в Советской Армии обрела массовый характер после сокращения срока службы по призыву в 1967 году с трёх лет до двух в сухопутных войсках и с четырёх до трёх — во флоте. Сокращение совпало с волной дефицита призывников, вызванной демографическими последствиями Великой Отечественной войны, из-за чего пятимиллионная Советская армия должна была недобрать по численности целую треть состава. Решением Политбюро ЦК КПСС в армию стали призывать людей с уголовным прошлым, что ранее было совершенно исключено. Идеологически это было подано, как исправление оступившихся сограждан, но в действительности привело к тому, что в армию были перенесены уголовные порядки, в солдатскую речь проник воровской жаргон. Бывшие уголовники ввели ритуальные унижения и издевательства. Сокращение срока службы касалось только вновь призванных. А те же, кто уже служил - дослуживали свой срок полностью. В течение определенного времени в одном и том же войсковом подразделении одновременно находились и те, кто дослуживал третий год, и вновь поступившие, которые должны были служить на один год меньше. Последнее обстоятельство злило тех, кто уже отслужил два года, и они нередко вымещали свою злобу на новобранцах.
По другой версии, с конца 1960-х годов некоторые командиры частей начали широко использовать солдатский труд для извлечения личной материальной выгоды. Солдат стали привлекать в качестве рабочей силы для различного рода деятельности – уборки урожая, разгрузки – погрузки, ремонта техники, строительных работ, вплоть до возведения генеральских дач. И в этих «мероприятиях» старослужащие выполняли роль надсмотрщиков над солдатами первого года службы, которые трудились за себя и за «дядю». Подобные отношения требовали беспрекословного подчинения молодых солдат любым указаниям старослужащего. Чтобы сломать и превратить в рабов, на призывников давили и подвергали насилию. Со временем в ряде воинских частей офицеры стали использовать «дедовщину» как метод управления, поскольку сами заниматься обучением молодых, а также воспитательной работой не хотели.
В нашей части, где я проходил службу с 1985 по 1987 год, особой «дедовщины» и не было. Часть была серьезная, стрелковая. Каждый день ходили на службу с боевым оружием. Чревато было перегибать палку с новобранцами. Разозленный и жаждущий отмщения юнец мог на следующий день в карауле пустить тебе пулю в лоб. Не могу сказать, что все у нас было идеально в части. Были, конечно, и перегибы, но совсем другого плана. Когда я был молодым солдатом, заместителем командира нашего взвода стал сержант Алиев. Чеченец, парень из Грозного. Не знаю, чем уж я ему так не понравился, одним словом, невзлюбил он меня. Были у нас ребята во взводе со всего Союза – молдаване, украинцы, казахи, латыши, эстонцы, но выбрал он почему-то меня – русского. Докапывался по любой мелочи – не так честь отдал, не по форме обратился, не так койку заправил, не так табурет поставил, не так подворотничок подшил, не так мусор подмел. Не сказать, что я был плохим солдатом. Делал все, как полагается. Просто, видимо, у него была ккая-то внутренняя антипатия. Докопается – объявит наряд вне очереди – и уйдет довольный. Измотал меня своими придирками, просто проходу не давал. Заездил меня вконец, до слез. Я уж думал – не выдюжу, грохну гадюку. Поэтому, когда объявили набор в сержантскую школу, я первым подал туда заявление и уехал учиться в другой город. Через четыре месяца я вернулся в родную часть командиром отделения и с чувством великого наслаждения услышал, что Алиев уже уволился. Это был для меня самый потрясающий день в армии. Я отслужил уже год, мне оставалось служить еще один. А второй год службы - это совсем не то, что первый. Это было удивительное время. Но… это уже совсем другая история.