К. Пенджикент
Заминан
(роман)
перевод с английского
Книга первая
Изгнанники
Есть и другие земли и страны,
прекрасные и таинственные,
страждущие и ищущие добра…
Авеста
Глава 1. Земля, утратившая невинность
Осень царила над миром уже третью неделю, и её необузданные краски – кровь и золото лесов и рощ и чернь свежеубранных полей – отметили каждую из многих земель Заминан. Только в Пепелище, где время, как будто остановилось давным-давно, смена времён года прошла незамеченной. Лето, осень, весна или зима, в этом краю серый цвет всегда преобладал над остальными.
Серые, голые холмы и долины смешались с блёклыми небесами, и казалось, что бесконечный занавес закрылся вокруг Пепелища, отделив его от мира. Ни луч солнца, ни поблёскивание звезды, ни тусклый свет луны не в силах были пробиться сквозь этот занавес. Временами походило на то, что через эти невидимые холсты даже воздух не мог просочиться, настолько сухой и удушающей была атмосфера первого осеннего месяца.
Земля была высохшая и бесплодная. Ни дерево, ни цветок не росли здесь. Только кустарник ухитрялся пробиться сквозь твердую как кость почву, его ветки - обглоданы ослами, единственными, помимо людей, жителями Пепелища, и хрупкие шары перекати-поля – предвестники пустыни Карамаг - изредка проносились через долины.
На юго-западе от пустыни, беззащитная перед стремительным натиском песков, раскинулась Опалённая долина – часть грустного наследства племени ив. В том месте, где долина граничила с рекой Бахшидан, стоял Калкаш, его ворота и окна оборочённые на Север, туда, где всего в нескольких милях от водного потока начинались владения заклятого врага Пепелища – империи заруханов. Именно здесь, сто восемнадцать лет назад, полчища заруханов, бездушные и безликие словно призраки, перешли границу Пепелища. Отсюда они начали свой опустошающий марш по стране и здесь же, в конце Семилетней войны, устав от собственной злобы, они вернулись на Север.
С вершины горы Тирамин белые камни города походили на огромный курган выбеленных ветром костей, возведённый посреди поля битвы. Три четверти Калкаша в руинах, его жители ютились в квартале ткачей – горстке глиняных хижин на южной окраине города, подальше от мутных, тлетворных вод Бахшидана и зла, что таилось на другом берегу реки.
Ситар прищурилась, пытаясь разглядеть фигуры, карабкавшиеся вверх по узкой тропе, что вела от подножия горы к воротам города. Рудокопы племени ив возвращались домой, нагруженные своей суточной добычей единственного сокровища Пепелища – железа. Холодный металл был для жителей этой страны не только материалом, из которого ковались их инструменты и оружие. Он платил за их хлеб, одежды и, самое главное, мир. Железо было везде – в чреве Пепелища глубоко под землёй, в холмах тускло поблёскивавшей пыли наваленных здесь и там и в отравленных водоёмах страны. Подхваченное стремительными зимними ветрами, оно заполняло воздух и въедалось в кожу пепелищенцев.
Глядя на пустошь, окаймлявшую останки её родного города, Ситар гадала, не были ли истории о цветущих садах Калкаша всего лишь плодом воображения Ольховника. Более века миновало со дня падения Пепелища, последние свидетели тех времён давно отошли в небытие, и никто не знал с уверенностью, где заканчивалась правда и где начиналась легенда. И всё же, она предпочла бы быть одураченной рассказами её старого наставника, чем признать окончательную безнадёжность судьбы своего народа.
- Расскажи нам ещё, - попросила она. – Расскажи нам о душах Пепелища.
Глаза Ольховника сузились, как будто он силился разглядеть далёкое прошлое Пепелища.
– Они были первыми из детей Заминан, - произнёс он сиплым шёпотом, - её наилучшие, безупречные отпрыски. Стройные и сильные, они достигали небес своими зелёнокудрыми головами, не имевшие равных по красоте, непревзойдённые по щедрости. Несчитаны были их ряды и их имена были как музыка – кипарис, сосна, осина, бук, тополь, рябина…
По поверью, они были душами, ожидавшими возрождения во плоти животных, птиц или людей. И потому, срубить дерево было таким же страшным грехом как и убийство человека. Отсюда до самого Бескрайнего моря пролегали их владения. Дубы и ясени были выносливыми созданиями и правили над открытыми, холодными землями Севера. Тополя и берёзы, хрупкие и изысканные, прятались в тени Великих гор.
Воды Бахшидана были тогда прозрачны как детская слеза, и Окс был полон. И вдоль берегов обеих рек, до самого города Чормагз, росли плакучие ивы. Это в их честь названо наше племя.
На мгновение, Ситар подумала о том, не были ли четырнадцать племён Пепелища – дубы, вязы, ясени, ивы, тисы, буки, кипарисы, тополи, грабы, осины, кедры, берёзы, липы и клёны и в самом деле душами исчезнувших лесов. Была ли она сама воплощением хрупкой ивы? Было бы несправедливым и жестоким если бы её собственная жизнь стала возможной через смерть такого прекрасного создания.
В этот момент, двоюродная сестра Ситар, Медовед, сидевшая на земле рядом с Ольховником, потянула старика за рукав и потребовала:
- Расскажи нам о воде, падающей с небес.
Ольховник улыбнулся, счастлив рассказывать детям свои невероятные истории так же, как они были счастливы слушать их. Ольховник был хайолдор племени ив – хранитель грёз, чьей священной обязанностью было передавать из поколения в поколение образы древнего Пепелища.
- Дождь называли его, и был он странным созданием. Не было у него ни рук, ни ног, но был он живым. Дважды в год, прибывал он в Пепелище, провозглашая о себе громким рыком. Языки его огненного дыхания освещали небеса. А затем, вода, чистая и холодная, устремлялась на землю. Дождь лил часами, иногда днями так, что Бахшидан и Окс выходили из своих берегов и наводняли долины на многие мили вокруг, образуя огромные озёра.
Наконец, небеса, выплакавшие темноту, становились лазурно-голубыми. И голубизна их отражалась в неподвижности озёр, и казалось что небо и земля поменялись местами.
Медовед вздохнула и преклонила свою взлохмаченную голову на колено Ситар, глядя пристально и с надеждой на серую вуаль облаков. Между тем, Ольховник продолжал:
- Весна, короткая, но страстная, благословляла горы и долины. Почва, напоённая дождём, дарила жизнь многочисленным растениям. Высокая трава устилала Опалённую долину, и несчитанные цветы – алые, малиновые и жёлтые – появлялись на склонах холмов.
Ситар закрыла глаза, чтобы не видеть колючек, которые, будто в насмешку, выползали из трещин в камнях, и попыталась представить себе Опалённую долину покрытую алыми цветами. Увы, дитя бесплодной земли, у неё не было цветных воспоминаний и всё что ей привиделось была полная чернота – единственный цвет долины.
Прошло несколько мгновений прежде чем Ситар осознала, что рассказ Ольховника внезапно прервался. Она открыла глаза и взглянула на старика. Слеза катилась по щеке хайолдора.
Ситар не нужно было спрашивать старика о причинах его печали, ибо она сама часто чувствовала как холодное и опустошающее отчаяние прокрадывалось в её сердце. Без слов, она взяла руку наставника и прижалась к ней губами.
Какое-то время они молчали, вслушиваясь в окружающий их мир. Внизу, в городе, голодный осёл кричал нудно и долго, и далеко на Севере, где массивные формы крепости Ханджар-Тор возвышались, тёмные и угрожающие, на бледном фоне горизонта, грохотали кузнечные горны заруханов. В любой час, днём и ночью, кузнецы империи ковали и точили мечи для Непобедимой армии.
Старший брат Медовед, Львиный Клык, который до того мгновения стоял молча на краю скалы, посмотрел на Север и спросил:
- Ольховник, откуда появились заруханы?
- Отовсюду и ниоткуда, - ответил Ольховник. – Они не принадлежат одному единственному племени, а включают многих и худших отпрысков всех рас человеческих.
Некоторые люди верят, что заруханы – ученики Заруха, древнего царя Севера, который заключил союз со Злом в обмен на способность летать.
От поцелуя Зла две гигантские кобры выросли из плеч Заруха и понесли царя в небеса. Прожорливые твари, змеи требовали человеческого мяса, и чтобы насытить этих чудовищ царь Зарух вёл многие войны против народов Севера, пока принц Лул из страны Сирамис не отрубил ему голову.
Но прежде чем это случилось, Зарух развратил сердца многих людей. Его последователи, в свою очередь, свели многих других с праведного пути. Со временем Заруханы прибавляли в количестве и в силе. В конце концов они завоевали весь Север.
- Почему столько людей перешло на их сторону? – спросила Ситар.
- Некоторые сделали это из страха. Другие, примкнули к врагу по собственной воле, прельщенные деньгами, славой, властью… Есть много способов подкупить человеческое сердце. – Ольховник сделал паузу и обмотал плащ поплотнее вокруг своих костлявых . – В каждом из нас живет зарухан, Ситар. Гордыня, жадность, лень… Мы рождены с этими слабостями, и часто нам требуется целая жизнь чтобы избавиться от них. Удивительно ли, что для многих из нас легче позволить им расти?
- А правда, что властитель Убис-Тора бессмертен? – спросил Львиный Клык.
- Не знаю смог ли бы кто-нибудь ответить на твой вопрос с уверенностью, мальчик мой, - сказал Ольховник задумчиво, - ибо немногим довелось увидеть хозяина Убис-Тора собственными глазами. Это правда, однако, что он был императором заруханов с давних времён, ещё до падения Пепелища. И если он действительно жив, то ему теперь более ста пятидесяти лет.
- Значит его невозможно убить?
Какое-то время Ольховник молча размышлял над вопросом, морщины на его бледном лбу глубже чем обычно. Наконец, он вымолвил:
- Вполне возможно, что он не может быть уничтожен ни одним средством, которым мы владеем или о котором знаем. В конце-концов, из тех, кто пытались, в открытом бою или хитростью, извести это чудовище, все потерпели поражение.
Он снова замолчал, исследуя бесконечные хранилища своей памяти.
- Прошло уже сорок лет с тех пор как Шилонос и его товарищи отправились в тайный поход через земли заруханов чтобы поймать этого бешеного зверя. Вот там, к востоку от Калкаша, перешли они границу.
Перст Ольховника указал на разрушающиеся опоры моста Сализара, торчавшие из Бахшидана. Сам мост был разобран несколько лет назад, когда северные племена ангов и юсарян, эти диких вассалы империи заруханов, возобновили свои походы на земли ив.
- Но с другой стороны - добавил старик – чтобы победить врага, не обязательно его уничтожать.
- Но разве это не чёрная магия императора истощает наши земли? – не унимался Львиный Клык. – И разве это проклятие не будет длиться столько, сколько существует властитель Убис-Тора?
Казалось, у Ольховника не было ответа. Безмолвно всматривался он в длинный сухой ров, протянувшийся вдоль южного горизонта где когда-то протекал Окс, и в открытые всем ветрам поля на обоих берегах мёртвой реки.
Ситар вдруг осознала, что, возможно, не так уж и важно было то продолжал ли жить император заруханов. Его ли магией или по другой причине, Пепелище было изранено и искалечено так, что мало было надежды на его исцеление. А для того, чтобы возродить его красоту и невинность потребовалось бы нечто большее, чем смерть тирана. Для этого потребовалось бы чудо.
Внезапно, ей припомнились стихи, которые каждый человек в Пепелище знал наизусть:
- Скажи, безутешная мать
Племён убогих и голодных,
Когда твоих полей бесплодных
Каснётся снова благодать?
Когда древа твоих садов
Украсит цвет весенний пьяный
И зашумят опять майданы
твоих великих городов?
- Когда копателя наследник,
Через огонь и лёд пройдёт,
Неуязвим, и в Внешнем мире
Надежду новую найдёт,
Когда всесильный принц – в неволе,
А вольная - его рабу,
Когда царь мертвый – на престоле,
А царь живой лежит в гробу,
Когда обнимутся как братья,
Оставив спор о правоте,
враги, и отблеск звёздной рати
Конец положит темноте.
Когда безжалостный зимний ветер угрожал повалить те из домов Калкаша, которые стенобитные орудия заруханских армий оставили нетронутыми, ивы успокаивали своих детей этими древними строками. Долгое время, их приписывали знаменитому мудрецу Хуршеду-Отшельнику. Некоторые люди даже верили, что стихи – ничто иное как пророчество. И когда, пять лет назад, Королёк, сын царя Пепелища, отправился во Внешний Мир – древние и богатые земли, отделённые от Севера горной грядой Калонкуш, они поторопились провозгласить, что именно этому внуку царя Драхфы-Копателя было суждено восстановить былую славу Пепелища. Однако, по мере того, как время шло, а вестей о принце с другой стороны Великих гор так и не приходило, и эта надежда начала умирать.
Чем дольше размышляла Ситар о печальной судьбе своего народа, тем больше её мучал вопрос :
- Как Пепелище утратило свою благодать?
В ответ, Ольховник покачал головой.
- Не знаю, Ситар. Если бы я знал, если бы кто-либо из нас знал, может быть, мы сумели бы всё расставить на свои места.
- Уже много лет преследует меня тот же самый вопрос, - признался старик. – В анналах истории, написанных нашими далёкими предками, искал я ответа, но не нашёл.
- Ты думаешь, что он утрачен навсегда?
- Ничто в этом мире не утрачено навсегда. Ничто не исчезает бесследно, и следы, оставленные людьми длятся дольше, чем что-либо иное.
Ольховник окинул долгим взглядом южный предел, где горы Калонкуш преграждали продвижение пепелищенской пустоши как дым горящего шалфея преграждает распространение чумы.
- Там, в одном из царств Внешнего Мира, находится Южный оракул – древнейшее из творений Заминан. Он был свидетелем событий, поизошедших задолго до того, как люди пришли в мир, и вёл счёт всех подвигов, хороших и плохих, совершённых человеком с тех пор. Может быть он знает ответ на твой вопрос, Ситар.
Старик замолчал. Медленно его мысли и взгляд перенеслись к объектам не столь отдалённым – к Опалённой долине, покрытой гниющими ранами железных копей, и к протекающей через неё отравленной реке.
- А может быть, ответ - гораздо ближе к нашему дому. Может быть, разгадка к тому, что или кто украл у Пепелища его красоту – у нас прямо перед глазами, и мы просто не видим её.
По мере того как приближалась ночь, тени облаков на земле росли. Внезапный порыв ветра, и, на мгновение, они приняли странную и зловещую форму – гигантское крылатое существо, парящее над долиной. Таким живым был этот образ, что Медовед вскрикнула, и, невольно, Ситар схватилась за рукоять кинжала, пристёгнутого к её поясу. Но уже в следующий момент, ветер переменился, фантастическое видение прошло, и долина вновь стала тиха в своей опустошённости.
Тропина, ведущая к копям, была теперь покинута, и масляные лампы уже зажглись тут и там в окнах домов внизу. Вдали, по западной дороге, в клубах пыли, продвигалась крохотная фигурка; одинокий всадник торопился достичь ворота Калкаша прежде, чем их закрыли бы на ночь.
Его усилия напомнили Ольховнику и его подопечным что и им пора было искать приюта. Северные земли никогда не были безопасными. Однако ночью они были смертельны. А потому хайолдор встал и поднял свой посох, Львиный Клык взял мешки с кореньями и травами – жалкие крохи они собрали за весь день, Медовед вскарабкалась на спину Ситар, и компания начала спускаться вниз по горной тропе.
Стоя у окна своих палат, Сипай, вождь племени ив, смотрел на крыши Калкаша, что устилали склон холма словно ступени широкой каменной лестницы, покоробленной и потрескавшейся от времени. Чей-то осёл переходил с террассы на террассу в надежде отыскать стебелёк-другой травы. В сгущавшейся темноте, бледные прямоугольные плиты крыш походили на камни на могилах чужестранцев, забытые, неухоженные и безымянные. А меланхоличное животное, бродившее между ними, напоминало одинокую фигуру клабищенского сторожа.
Сипай ответнулся от этого унылого зрелища и ещё раз перечитал письмо из Ганджалара. Оно было коротким. Чепурор, вождь племени ясеней, был искуснее с мечом, чем со словами. А может быть он просто не доверял свитку бумаги, которому предстояло проделать путешествие через опустошённые долины Пепелища в сумке одинокого письмоносца под недремлющим оком врага.
Здравствуй, Сипай, вождь ив! – гласило письмо. – Да не впадут твои люди в отчаяние в эти тёмные дни! Не всё спокойно в Ганджаларе. Многое переменилось со дня нашей последней встречи, но я на стану говорить об этом нынче. Мы увидимся скоро, ибо я созвал совет, и он соберётся в Шахринаве через две недели. Ты наверное уже получил повестку от царя. Если нет, не дожидайся посыльного. Оставь верного человека вместо себя и поезжай немедля в столицу. Дорога на юг далека, и я не хотел бы лишиться твоей поддержки, опоздай ты к началу совета. Возьми с собой несколько преданных людей. Когда приедешь в Шахринав, не разговаривай ни с кем прежде чем не увидишься со мной. Берегись. Зло таится поблизости. И всё же надежда есть. Торопись, друг мой, и будет твоя дорога легка.
Ранее в том же месяце Сипай получил письмо от царя. Слухи об увеличенной дани бродили в стране уже долго и по мере того как приближался Драконион, прежде день осенних празднеств, а нынче время, когда Пепелище преподносило империи свою ежегодную плату за мир, все с нетерпением ожидали вестей из столицы. Когда же наконец вести прибыли, слухи подтвердились. Жадность заруханов, какой бы безмерной она не была, росла с каждым годом. В этот раз, количество железа, которое Пепелищу надлежало уплатить своему соверену, выросло вдвое.
Предательство заруханов не было абсолютной неожиданностью, ибо они увеличивали дань несколько раз и в прошлом. И всё таки весть эта взбудоражила пепелищенские племена. И так уже тяжёлая ноша податей вкупе с высокой ценой хлеба, который, из-за того, что их собственные поля оставались бесплодными, приходилось привозить из западных земель, довели их до полной нищеты. Голод и холод были старыми знакомыми жителей Пепелища, и каждый зима стоила им сотен жизней.
Сипай подозревал, что недавние зловещие новости из крепости Убис-Тор были причиной, даже если и частичной, намечавшейся встречи в Шахринаве. Он питал надежду, что хитроумный вождь ясеней нашёл способ облегчить дань или, хотя бы, отложить плату до весны. Тем не менее, у Сипая было неприятное и тревожное предчувствие, что нечто дурное вот-вот должно было произойти. Много раз в его жизни у Сипая было это предчувствие. В последний раз, он испытал его четыре года назад, за несколько часов до того, как потолок железного рудника обвалился, похоронив заживо восемь ив, включая его жену.
Лёгкий стук в дверь отвлёк Сипая от мрачных мыслей.
- Входи, - сказал он, повернувшись к своему посетителю. Дверь отворилась и в комнату вошла дочь Сипая, Ситар.
Ситар было четырнадцать лет, но мало кто угадал бы её возраст, ибо как и большинство юных ив, она была худа и мала ростом. Чрезвычайная бледность её худощавого лица – результат многих часов, проведённых в темноте копей – и несмываемые линии железной пыли вокруг её глаз тоже были характерными чертами настоящего жителя Пепелища.
- Ты искал меня, отец?
- Искал.
Сипай сел на скамью под окном и поманил дочь рукой.
- Иди сюда, Ситар. Посиди со мной.
Ситар пересекла комнату и опустилась на скамью. Какое-то время они молчали, довольны просто быть друг с другом после длинного дня проведённого врозь. Затем Ситар углядела письмо Чепурора на столе и спросила:
- Откуда гонец?
- Из Ганджалара.
- Плохие новости?
Интуиция его дочери никогда не переставляла удивлять Сипая. Он хотел ответить ей, что всё было спокойно в северных землях, но у него не хватило духа солгать ей.
- Не знаю, - признался он. – В такие времена как теперь, любая новость – плохая новость. Но может я и не прав.
- Оставляешь меня? – спросила Ситар, и опять Сипай подивился её способности угадывать недосказанное. Он кивнул.
- Оставляю. Но не бойся, любовь моя, я вернусь прежде, чем ты успеешь соскучиться по мне.
Он обхватил дочь рукой и придвинул её поближе.
- А теперь, расскажи мне чем ты и твои двоюродные брат и сестра занимались сегодня. Хорошо отдохнули?
- Хорошо. Свежий воздух – лучше любого лекарства. И горы – такие красивые. Славно было выбраться из унылого нашего города, хоть и ненадолго.
Она повернулась к окну и, несколько мгновений, всматривалась в безмолвный город. Вечер скрыл прорехи в стенах и крышах домов и в сумерках камни, что были пепельными днём, засверкали белизной. В этот короткий миг Калкаш показался Ситар городом достойным своей минувшей славы.
- Отец, ты думаешь Пепелище когда-нибудь возродится? – спросила она внезапно.
Сипай нахмурился.
- Пора бы уже Ольховнику перестать дурачить вас напрасными надеждами, - проворчал он.
- Почему? Разве ты не веришь в легенды о прежнем Пепелище? Разве ты не веришь, что наша земля была когда-то прекрасной и плодородной и полной людей и зверей?
Сипай хотел сказать дочери, что, хотя он и верил в славное прошлое Пепелища, он не думал, что оно когда-либо повторится, что будущее их народа, близкое и далёкое, виделось ему в весьма мрачных тонах, что то, чем они владели нынче было всем, на что они могли надеется, и что самое лучшее, что они могли сделать это попытаться сохранить то малое, что у них осталось. Но, взглянув в печальные и жаждущие надежды глаза своей дочери, он не посмел открыться ей. А потому, не сказав ни слова, он лишь погладил Ситар по взлохмаченной голове и прижал её к сердцу.
Прошло несколько мгновений прежде чем Ситар вновь заговорила.
- Это правда, что этой осенью нам придётся платить двойную дань, отец?
Сипай вздохнул.
- Я молю святых духов Пепелища о том, чтобы они предохранили нас от такой участи, ибо в этом случае нам предстоит ещё одна голодная зима.
Ситар погладила длинный уродливый шрам на правой руке Сипая – страшная памятка, которую он носил со времён последней открытой битвы между Пепелищем и его врагами, и спросила:
- За что заруханы нас так ненавидят?
Сипай поразмышлял над её вопросом несколько мгновений.
- Я не думаю, что они ненавидят нас, Ситар, ибо ненависть – сильное чувство, и только тот может ненавидеть, кто может и любить. Заруханы не способны ни на то, ни на другое. Ими движет только желание, желание владеть и приобретать. Они хотят железо, что хранится в нашей земле, и им дела нет до того, что станет с нами.
Вождь ив вздохнул.
- Безразличие, Ситар, это единственная вещь в мире людей страшнее ненависти.
- И сколько ещё они будут мучать нас, отец?
И опять Сипай оставил вопрос своей дочери без ответа. Задумчиво, посмотрел он на северное небо. Тёмные тучи собирались над Опалённой долиной. Чтобы разогнать их, понадобится сильный ветер.
На следующее утро, Сипай и трое из его людей отправились в Шахринав. Парусное судно доставило их по водам Бахшидана в земли их западных соседей – племени дубов. Сипай надеялся по прибытии в Чормагз переговорить с Маликом, вождём племени, и, возможно, узнать от него о причинах грядущего совета. Однако, Малик уже отбыл в столицу.
Перед отъездом, вождь племени дубов распорядился, чтобы ивам дали взаймы лошадей. Верхом Сипай и его товарищи двигались быстрее и уже к концу недели достигли южной стороны Булурских гор.
На восьмой день путешествия, контуры Шахринава, нечёткие словно мираж, появились на горизонте. По мере того, как всадники продвигались дальше на юг, город рос в ширину и в высоту. Вскоре, резиденция пепелищенских царей возникла перед ними во всём своём великолепии.
Шахристан, древняя столица Пепелища, была разрушена до основания во время Семилетней войны. Позднее, царь Драхва построил новый город на костях старого. Проезжая вдоль двадцатифутовой стены, защищавшей город от вражеских аттак равно как и от беспощадных северных ветров, Сипай заметил, что здесь белые камни с кусочками золотой и лазурной эмали, останками знаменитых шахристанских росписей, найденные меж руин, перемежались с простыми коричневыми кирпичами из обожжённой глины.
Цитадель и окружавшие её крестьянские хижины не отличались изяществом. Их возвели в спешке люди, которые ценили удобство и надёжность больше, чем внешний вид. Драхва надеялся, что строительство Шахринава станет началом новой эры в Пепелище, что страна, сплотившись вокруг возрождённой столицы зареранских царей, восстанет из праха. С его щедрой помощью были восстановлены многие из северных крепостей. Царя так часто видели несущего лопату вместо меча, что в памяти его народа он навсегда остался Драхвой-Копателем.
Хотя Шахринав был невелик по сравнению с древнем Калкашем, он казался более оживлённым и радостным, чем родной город Сипая. Племя клёнов, на земле которых стояла столица Пепелища насчитывало в шесть раз больше людей, чем ивы.
Часовые на сторожевой башне, узнав знамя Сипая, подняли ворота, и ивы въехали в резиденцию пепелищенских царей. Мальчишка-конюх увидел Сипая и его людей и выбежал им на встречу. Однако, вождь ив, непривыкший к тому, чтобы ему прислуживали, отослал юнца назад и собственноручно повёл своего жеребца на конюшню.
Конюшня была полна, ибо большинство из племенных вождей уже прибыли в цитадель. Сипай прошёлся между стойлами, надеясь отыскать чёрную кобылу Чепурора, но так и не нашёл.
Смотритель цитадели провёл ив в их палаты. Сипаю была отведена спальня в западном крыле крепости, по соседству с остальными вождями, а его сомплеменники расположились в Приюте воина в восточном крыле.
Семеня рядом с Сипаем по коридорам цитадели, смотритель спросил:
- Вождь Сипай, прикажете чтобы вам ужин принесли в опочивальню? Или присоединитесь с остальным вождям в трапезной?
Несомненно, лидеры пепелищенских племён собравшиеся в трапезной обсуждали увеличенную дань. Возможно, они знали также и о тревожных событиях, назревавших на севере, о которых Чепурор лишь намекнул Сипаю в своём письме. На мгновение, Сипай испытал искушение спуститься в трапезную, но, тут же, вспомнив предупреждение Чепурора, предпочёл удалиться в свою спальню.
Вслед за смотрителем, вождь ив прошёл сквозь длинный лабиринт корридоров и, в конце концов, оказался в большой комнате, казавшейся ещё больше из-за высоких потолков и малого количества убранства. Предметы в комнате были неясными и тёмными, ибо свет, сочившийся сквозь узкие окна был слаб. Смотритель зажёг лампу, осветив альков и стоявшую в нём низкую кровать, покрытую тонким серым одеялом, длинный стол и две скамьи.
Сипай положил свой дорожный мешок на пол и подошёл к окну. Оно выходило на старые копи. Закрытые уже несколько лет, копи всё ещё пугали своей пустотой; даже трава здесь не росла. Ветра и дожди выдули и смыли почву, оставив лишь серые камни и крупицы железной руды. Это уродливое и печальное зрелище было знакомо Сипаю до боли.
Отвернувшись, он попытался припомнить счастливые моменты из его жизни. Образы Ситар, расчёсывающей волосы Медовед пришёл ему на ум, и вождь ив улыбнулся.
В этот момент дверь скрипнула и слуга внёс в комнату ужин Сипая.
- Вождь Сипай, - произнёс слуга, кладя поднос на стол, - смотритель подумал, что вам будет интересно узнать… Вождь Чепурор и его свита только что прибыли.
- Наконец-то! – воскликнул Сипай. – Где он? Отведи меня к нему.
Но, прежде, чем слуга успел что-либо сказать, дверь распахнулась, и в комнату вбежал вождь ясеней.
- Сипай, ты приехал! Я так рад видеть тебя!
Друзья обнялись. Даже в тусклом свете масляной лампы, Сипаю было видно как изменился Чепурор. Как будто каждый год со дня их разлуки был равен пяти, вождь ясеней постарел до неузнаваемости. Он был очень бледен. Его волосы, некогда чёрные словно вороново крыло, поседели, и тёмные полумесяцы, знаки многих бессонных ночей, въелись в кожу у него под глазами. Но его голос и нрав, его теплота и открытость остались неизменны.
Чепурор всмотрелся в лицо Сипая. Оно тоже должно быть несло отпечатки тревог и болей, ибо, с грустью в голосе, ясень заметил:
- Давно мы с тобой не виделись.
Позвякивание кольчуг и постукивание ножен донеслось из корридора, и вскоре, ещё две фигуры появились на пороге комнаты. В одной из них Сипай узнал Малика, вождя племени дубов, высокого, могучего мужа с длинными руками и ногами и словно высеченными из камня чертами. Другая была стройной молодой женщиной. Её короткие волосы и облачения воина указывали на то, что она тоже принадлежала к одному из пограничных племён.
Чепурор заметил присутствие этих двух и сказал:
- Сипай, ты уже знаком с вождём Маликом. А это – Коршунок, вождь вязов.
Хотя до того дня Сипай не встречал прежде Коршунка, он безусловно знал это имя. Племя вязов унаследовало самую трудную часть северной границы. Три самых крупных крепости заруханов – Нафрат-Тор, Адоват-Тор и Кина-Тор стояли там. Наибольшая часть имперской армии была расположена всего лишь в двух часах езды от Марворида, столицы вязов.
Заруханы и племёна изр, которые, с самого начала войны были верными союзниками империи, совершали частые набеги на земли вязов и для того, чтобы сдерживать эти атаки требовались неимоверная сила и ещё более невероятное мужество.
Четыре года назад, Коршунок была избрана вождём своего племени. И с того дня, она доказала не единожды, что она была одним из самых смелых людей в Пепелище. Про её всадников, Гоняющих ветра, как их называли в приграничных землях, говорили, что они обладали способностью появляться ниоткуда и исчезать в никуда. Они нападали на заруханских налётчиков внезапно и стремительно и били их безжалостно. Гоняющие ветра окружили города вязов невидимыми для врага ловушками и изобрели сигнальную систему, с помощью которой пограничные племена предупреждали друг друга о продвижениях врага.
По старому пепелищенскому обычаю, Сипай приложил правую руку к сердцу и поклонился вождям. Малик и Коршунок поклонились ему в ответ.
- Как твоя дочь, Сипай? – спросил Чепурор.
- Жива и здорова и шлёт тебе привет.
- Ситар была совсем маленькой, когда я приезжал в Калкаш в последний раз. Теперь, должно быть, она – молодая женщина. Сколько ей лет, Сипай?
- Всего лишь четырнадцать. И всё таки я не смею назвать её ребёнком. Она обладает мужеством и выносливостью, какие редко встретишь у взрослых.
Как только друзья закончили обмен новостями, Сипай удостоверился что слуга ушёл и закрыл дверь. Только после этих предосторожностей он осмелился снова заговорить с вождём ясеней.
- Ты созвал совет в короткий срок, Чепурор. Скажи мне, какое срочное дело представишь ты завтра утром перед царём и вождями Пепелища?
Чепурор усадил своих друзей на скамью и сам сел во главе стола.
- Ты должно быть раздумывал над тем, почему заруханы удвоили дань в этом году, - начал он, негромко.
- Раздумывал, - ответил Сипай. – Хотя, я не мог подумать об иной причине окромя их бесконечной жадности.
- Их жадность, несомненно, бесконечна, но не только из-за неё они увеличили нашу дань. Я получил вести из западных земель. Заруханы собирают войска. Их армии продвигаются к Тихой долине в этот самый момент. Племена ангов, юсарян и полукан, эти несчастные рабы империи, тоже устремляются на запад, к вазарской границе. И у меня нет ни единого сомнения о причинах всей этой суеты. Заруханы готовят нападение на Вазар.
Несклько мгновение, Сипай был безмолвен. Вести Чепурора ошеломили его, хотя он ни на секунду не усомнился в их правдивости. Вождь ив слишком хорошо знал своих врагов чтобы сомневаться в их воинственности. Наконец, он вымолвил:
- Безусловно, властитель Убис-Тора намеревается вооружить своих головорезов пепелищенской сталью.
- Именно, - подтвердил Чепурор. – Мы должны остановить его.
- Ты намерен просить совет вождей отвергнуть требования заруханов на двойную дань?
- Более того, - ответил Чепурор с запалом. – Я собираюсь просить их объявить Пепелище независимым от империи и объединиться с Вазаром в войне против Севера.
Сипай посмотрел пытливо в зелёные глаза ясеня. В них, таился огонь, который никакие страдания или разочарования не смогли погасить. Чепурор был готов к войне.
- Ты думаешь, что тебе удасться уговорить вождей? – спросил Сипай.
Чепурор поднялся и заходил по комнате в возбуждении. Тень отбрасываемая его высокой широкоплечей фигурой, облачённой в просторный плащ, походила на гигантского ястреба.
- Я знаю, это будет не легко. Честно говоря, я ожидаю серьёзное сопротивление моим планам, ибо страх отрастил длинные корни в сердцах наших людей. И всё же, я надеюсь, что в конце концов, они его преодолеют. Я уже переговорил с вождём кипарисов. Он проголосует за союз с Вазаром. И если ты, Сипай, тоже присоединишься к нам, вместе мы уговорим царя и других вождей сбросить заруханское ярмо.
Пламя лампы начало угасать. Сипай встал и зажёг другую лампу. Вождь ясеней прекратил свою беспокойное движение и стоял теперь посреди комнаты, ожидая решения друга.
Вождь ив знал нечто о царе Желне, о чём Чепурор и его товарищи даже не догадывались. Однако он не собирался нынче рассказывать им о делах давно минувших дней, не из боязни, что они усомнятся в его истории, а из-за того, что, принимая во внимание размеры бедствий, который вот-вот должны были обрушиться на их головы, слабость пепелищинского царя не имела значения. С Желной или без него, им так или иначе предстояло сразиться с заруханской империей. Это было делом не только чести, но и выживания, ибо Вазар был не просто старый друг Пепелища, но и его единственный поставщик хлеба и корридор в свободные земли запада.
В тот момент, Сипай подумал о своём племени, о мужчинах и женщинах измождённых трудом и набегами врагов, о вечно голодных детях и о стариках, чьи глаза теряли свой блеск по мере того, как умирала их надежда. Он гадал о том, предпочли бы они своё нищенское существование яростному, но раскрепощающему концу. Если бы только Чепурор поведал ему о грядущей катастрофе в своём письме! Тогда Сипай собрал бы своё племя и спросил бы их какое из двух зол им было милее. Но, увы, вождь ясеней не открылся ему до сегодняшней ночи, и теперь он, и он один, должен был решить судьбу своего народа.
Чепурор не мог более вынести молчания Сипая.
- Ты думаешь, что мой план безнадёжен, Сипай? – спросил он.
- Да, - вымолвил Сипай.
- Значит, ты не поддержишь меня на совете вождей?
- Поддержу, - ответил Сипай. – Я не верю, что кто-либо из нас сумеет убедить лидеров южных племён, а царя и подавно, но мы обязаны попытаться.
Чепурор вздохнул с облегчением и с благодарностью похлопал друга по плечу.
- Но если мы убедим совет бросить заруханам вызов… Ты думаешь, что у нас хватит сил выдержать натиск наших врагов? – спросил Сипай.
- Если Вазар нам поможет, хватит.
Уверенность Чепурора несколько успокоила Сипая, и всё же он не мог не заметит:
- Худшего времени для войны чем нынче и придумать нельзя. Мои люди измучены набегами, и у меня нет ни достаточного количества мечей, чтобы вооружить моих воинов, ни еды, чтобы накормить их.
- У нас есть время, - ответил Чепурор. – Оружие можно выковать. Что касается провианта… Мы используем все наши запасы для того, чтобы подкрепить наши войска перед битвой. Если мы победим, то благодарный народ Вазара не позволит нам голодать. Если мы проиграем… - Он осёкся. – Нам никогда уже не придётся беспокоится о хлебе насущном.
- Ты переговорил с кем-либо ещё из вождей?
Чепурор покачал головой.
– На это не было времени. Кроме того, я не знал кому можно, а кому нельзя довериться.
Сипай нахмурился.
- Ну уж племенным вождям Пепелища ты мог бы довериться без оглядки.
Но Чепурор вновь покачал головой.
- Старые псы как ты и я привыкли сторониться чужаков и доверять сородичам. Однако времена меняются, Сипай.
- Ты так говоришь, как будто ты знаешь нечто, о чём я не ведаю.
- Так оно и есть, - подтвердил Чепурор. Он снова сел на скамью подле своего старого друга и сказал:
- Созвав совет, я собрал несколько верных мне людей и поспешил в земли дубов, чтобы переговорить с Маликом. Я надеялся после съездить во владения тисов. Однако, мне пришлось изменить свои намерения.
На пол-пути в Чормагз, на нас напали. Это произошло внезапно, в ночной темноте, так что я не знаю, кто были наши обидчики. Тем не менее, я уверен, что это были не просто банда юсарян или изр, что отправляются грабить всякий раз, когда у них заканчиваются объедки, которые властитель Убис-Тора бросает им со своего стола. Эти дикари никогда не осмеливаются продвигаться дальше на юг от границы, чем один день езды, и, если дашь им отпор, удирают трусливо домой.
Те, кто напали на меня и моих друзей, если только они пришли с севера, ехали четыре дня через равнины прежде, чем повстречали мою свиту, и наше сопротивление не сразу расхолодило их. Нам пришлось убить пятерых из них, прежде чем остальные убрались восвояси.
Наши кони стояли в стороне без пригляда, но мошенники даже не пытались украсть их. Однако, они забрали всех своих мертвецов. Я уверен, что эти полуночные всадники, кто бы они не были, пришли в наш лагерь с тем, чтобы убить нас.
Он встал, сделал ещё несколько беспокойных шагов вокруг комнаты и добавил:
- Если бы это не было оскорблением памяти наших отцов, я бы сказал, что люди, напавшие на нас на равнине, были пепелищенцами.
- Это – невозможно! – запротестовал Сипай. – Пепелищенец никогда не пролил бы крови своего земляка.
Он рассчитывал на то, что Малик и Коршунок поддержат его, но оба промолчали. Чепурор наклонился к уху Сипая и прошептал:
- Так уж и никогда? Мы живём в страхе уже больше века. А страх вынуждает людей творить кое-что и похуже. Мой тебе совет, Сипай: береги себя, ибо те, кого ты считаешь своими союзниками могут на самом деле быть шпионами твоих врагов.
Приближался рассвет, а Сипай всё ещё бродил по корридорам и галлереям царского дворца. Вождь ив лёг в постель сразу же после того, как Чепурор и его товарищи ушли, но, не смотря на усталость, сон к нему не шёл.
Какое-то время Сипай созерцал пламя лампы, пытаясь выбросить из головы беспокойные мысли. Однако, они начали мучать его заново, как только пламя угасло. Наконец, он встал и вышел вон.
Его шаги отдавались эхом в каменном колодце цитадели. Воздух был сухой и спокойный как будто перед бурей, не весёлой дождевой бурей, что возобновляет жизнь, а жестокой, песочной бурей, что уничтожает всё вокруг. В ночной тишине, слышно было лишь пострескивание факелов и позвякивание кольчуг сторожевых, шагавших взад и вперёд по крепостной стене.
Каменная лестница, встроенная в стену двора привела Сипая на крышу цитадели. Здесь, он прислонился к камням парапета и посмотрел на восток.
В былые времена, солнце возвещало начало нового дня. Теперь, Сипай мог только догадываться о приближении утра, ибо голоса людей начинали доноситься снизу, из кухонь и конюшен, и капитан крепостной стражи принялся разводить дневной дозор.
И всё же, солнце упрямо пыталось пробиться сквозь похоронный саван Пепелища, и, опалённое его лучами, небо блекло, мало-помалу меняя синий цвет на серый.
Сипай повернулся, чтобы уйти. После долгой ночи размышлений и блужданий в темноте, он возвращался в свои покои с тяжёлым сердцем. У вождя ив сердце холодело при мысли о надвигающемся споре с царём и лидерами южных племён. Внезапно, облака вдалеке разошлись на мгновение, и, сквозь образовавшуюся щель, устремился на землю свет. Это была Ситар, Путевая звезда Севера.
Говорили, что много лет назад караваны торговцев и паломников путешествовали от Бескрайнего моря до Страны птиц и от Края до Ажу-Луара свободно, без боязни штормов или бандитов. Реки тогда были полны и земля плодородна, и путешественники находили обильную еду и питьё во время своих странствий. В те времена, Путевая звезда указывала людям дорогу на север.
Много раз Сипай слышал эти древние легенды от хайолдора. Он никогда не видел ничего, что было бы так прекрасно как древнее Пепелище, нарисованное полу-безумным воображением Ольховника. И в то утро, он вдруг осознал, с сожалением, что уже никогда не увидит. Но что если его дочь сможет?
Внезапно, Сипай почувстовал как будто тяжёлая ноша свалилась с его плеч. Сомнения оставили его, и он больше не боялся встречи с вождями пепелищенских племён, какой-бы неприятной она не грозила быть. Он вернулся во дворец, заскочил на минуту в Приют воина с тем, чтобы отдать распоряжения своим людям, а затем поспешил в царские палаты.