Ты, Рассея моя...
Рас...сея...
Азиатская сторона!
С. А. Есенин
Российская глубинка. Присутственное место.
– Здравствуйте, – и решительно, и робко говорит пожилой мужчина, входя в кабинет.
– Добрый день, – важно цедит сквозь зубы одетая в ядовито-зелёную обтягивающую блузку полная женщина, сидящая за столом.
– Присаживайтесь, – добавляет она казённым тоном, лишь слегка шевеля тонкими ярко накрашенными напряжёнными губами.
Мужчина садится, готовый изложить своё дело.
– Что вы хотели? – не улыбаясь, продолжает вести приём дама.
– Дело у меня такое, – начинает посетитель и усаживается на жёсткий стул, – хочу дом оформить на сына. Он у меня за границей живёт. Жена моя недавно померла. Да и я не вечный. Время подходит. Случись что – сыну потом бегать, переоформлять… А так – всё сделано будет.
– Вы где проживаете? – спрашивает хозяйка кабинета.
Сказать просто «живёте» дама не может. Это, по её мнению, принизит важность происходящего.
– В Федотушкине, – отвечает проситель.
– Так. А сын?
– А сын – в Норвегии.
Дама замирает и начинает что-то прокручивать в голове. Потом она берёт трубку телефона и набирает номер.
Посетитель покорно ждёт, понимая, что задачу он задал чиновнице сложную. Не каждый день граждане Норвегии оформляют права на недвижимость в их уездном городе.
– Марин Сергевна, – говорит между тем дама в трубку, – тут такой вопрос. Мужчина хочет на сына дом переоформить.
Она делает паузу, слушает и отвечает:
– В Федотушкине. А сын в Норвегии… Да… Хорошо. Перезвоню.
Она кладёт трубку и начинает ждать. Ждёт и посетитель. Он оглядывает взглядом кабинет.
Толстые стены, арочные своды, казённый дух витает везде. Кажется, что присутственное место было здесь всегда – века c XVIII, когда дом был построен.
Через какое-то время раздаётся звонок. Дама неспешно берёт трубку.
– Алло.
Дальше она долго слушает и уточняет:
– Дарственную? Да… Хорошо, подождём.
Она кладёт трубку и говорит посетителю:
– Надо подождать.
Тот покорно кивает седой головой и молчит, готовый к долгому ожиданию.
Столоначальница начинает перебирать бумаги на своём столе. Они мало её интересуют, но делать что-то надо.
Проходит минут пять.
Проситель – само терпение.
Дама не выдерживает и опять берётся за трубку.
– Зой, – говорит чиновница, – может быть, ты можешь подсказать?
– Что? – оживляется она и с пристрастием слушает.
– А он? – выдыхает дама наконец.
– А ты? – выслушав ответ, выдаёт она.
После долгого прослушивания обстоятельного рассказа столоначальница вздыхает и спрашивает о наболевшем:
– Цыплят купила?
Посетитель сочувственно смотрит на неё – весна, хозяйство, общие заботы.
Он вспоминает, как жена каждое лето ухаживала за выводком цыплят, и тяжело понимающе вздыхает.
День у него сложный. Он выбрался в райцентр по делам. И сегодня его ждёт посещение ещё одного кабинета в другом конце города. Он начал было оформлять документы на получение пособия на погребение. Но в деле обнаружилась незадача. Когда-то какой-то нерадивый чиновник перепутал буквы, и фамилия покойной жены в паспорте и в свидетельстве о браке написана по-разному – Панкратова и Понкратова. 70 лет всё было нормально. А после смерти 88-летней супруги у её мужа начались проблемы.
Старик тяжело вздыхает, представляя череду перемещений по разным инстанциям.
– А редиску посадила? – прерываются его невесёлые мысли вопросом столоначальницы.
Ждёт он ещё долго.
Официальная дама наконец заканчивает разговор. После чего делает паузу, собираясь с мыслями. Потом она вопросительно смотрит на телефон, на бумаги слева от себя, в окно, выжидательно стучит пальцами по столу и опять берётся за трубку.
– Марин Сергевна, – говорит она, – ну так как? Выяснили?
Потом она долго слушает длинную речь, непонятно почему подобострастно кивает головой невидимой собеседнице и кладёт трубку.
Посетитель с надеждой смотрит на неё.
Дама хамоватым тоном начинает излагать содержание разговора с высокопоставленной Марин Сергевной. Говорит она долго. Речь её насыщена канцелярщиной и юридическими терминами. Суть она доносит до просителя в конце следующим образом:
– Вот когда вы умрёте, – она делает зазывно-многообещающую паузу, – тогда пусть ваш сын и занимается переоформлением.
Старик молча глотает известие о своей грядущей неизбежной кончине как о счастливом исходе в решении дела. Но дама так быстро, энергично и бездушно тарахтела канцеляризмами, что глуховатый дедушка плохо понял все юридические закавыки её речи. Поэтому в надежде, что ему объяснят всё громче и доступнее, он спрашивает:
– Дочк, а, может быть, всё-таки сейчас?
– Мужчина! – как спичка вспыхивает дама. – Я же вам говорю – сейчас вам это невыгодно.
– Вы поймите, – эмоционально и навязчиво начинает повторять она. – У вас льготы на коммуналку. А оформите на сына – вам платить надо больше. Ну, дедуль! – стыдит она его за непонятливость.
Потом сбавляет обороты и «по-человечески» добавляет:
– Вот умрёте – пусть приходит.
Посетитель покорно встаёт. Видно, что он засиделся и идти ему трудно. Он некоторое время стоит, потом медленно на плохо гнущихся ногах направляется к двери.
– Спасибо. До свидания, – говорит он, берясь за дверную ручку.
– Передайте там: следующий пусть подождёт! – командирским тоном напутствует его чиновница.
Дверь за посетителем закрывается.
Дама берёт трубку:
– Зой, ты почём цыплят брала?
А старик идёт по пыльным и уже по-летнему душным улицам провинциального города в другое присутственное место. Ему надо спешить, чтобы отсидеть очередь там, выслушать гневно-обличительную тираду по поводу своего и покойной жены легкомыслия в течение семидесяти лет, получить нужную справку и отправиться на автостанцию ждать автобуса на Федотушкино.
(«Всё та же коллекция», Рига, 2013.)