Свет и тени

               
Мы, молодые специалисты ЦНИИАГ, выпускники МВТУ и МАИ шестидесятых, всегда были сдержанными в отношении своих политических высказываний, касалось ли это снятия Хрущёва с поста Первого секретаря ЦК КПСС и назначения на этот пост Брежнева или каких-либо других важных событий отечественной истории. Мир вокруг нас казался нам прочным и нерушимым, поэтому мы принимали его таким, каков он есть. Было не принято вести политические дискуссии, да это просто не приходило нам в голову. Даже когда произошло вторжение войск пяти стран, в том числе СССР, в Чехословакию, стремившуюся к демократическим преобразованиям, мы не обсуждали этот вопрос, хотя, возможно, некоторые из нас и имели свой собственный взгляд на происходящее. Однако в закрытом учреждении, подобном нашему, открыто высказываться на эту тему вряд ли бы кто-нибудь решился.

Лишь однажды у меня состоялся разговор с одной из наших сотрудниц, работавшей в патентном отделе. Это была очень интересная, высокая женщина, у которой был сын призывного возраста. Она поделилась со мной своей тревогой по поводу того, что её сына отправляют в Чехословакию. Я очень осторожно поинтересовалась, нельзя ли уклониться от этого высокого назначения, поскольку сын у неё был единственным. Хотя моя коллега, по всей видимости, и переживала происходящее, но ответила, что гражданский долг надо исполнить. Вскоре ей было доставлено тело сына в цинковом гробу.

 Я горячо сочувствовала ей, но помочь ничем не могла. Её единственный сын погиб, несмотря на то, что при вводе в Чехословакию войск стран Варшавского Договора боевые действия не велись. Тем не менее, потери имелись. Согласно информации, почерпнутой мной из Википедии, в ходе передислокации и размещения советских войск с 21 августа по 20 сентября боевые потери советских войск составили 12 человек погибшими и 25 ранеными и травмированными. Небоевые потери за этот же период — 84 погибших и умерших, 62 раненых и травмированных. Несколько человек погибло в результате авиакатастроф вертолёта и самолёта Ан-12.
 
Иными словами, на фоне внушительных по численности войск коалиции, насчитывающих пятьсот тысяч человек, вступивших на территорию Чехословакии, эти потери не кажутся значительными, но если среди погибших оказался твой единственный сын, то не стоило ли задуматься: “А чьи, собственно, интересы он защищал в чужой стране? Во имя чего он отдал свою молодую жизнь? Стоило ли это делать только для того, чтобы остановить процесс демократизации Чехословакии и снова сделать эту страну подотчётной СССР?” Советское руководство опасалось, что в случае проведения чешскими коммунистами независимой от Москвы внутренней политики СССР потеряет контроль над Чехословакией. Подобный поворот событий грозил расколом восточноевропейского социалистического блока как в политическом, так и военно-стратегическом плане. Однако в данном случае интересы отдельной личности вступили в противоречие с имперскими интересами СССР. Я до сих пор не представляю себе, как в мирное время можно пережить потерю единственного сына.

В молодые годы мне не пришлось испытать горечь потери близких людей, потому что я была слишком мала, чтобы осознать её. Оба моих дедушки умерли ещё до моего рождения; бабушка по материнской линии погибла в блокадном Ленинграде. Отец ушёл из жизни, когда мне было пять лет. У меня была только мама.
 
Первым человеком, кого мне довелось увидеть мёртвым и похоронить, была совсем ещё молодая женщина, сотрудница нашей лаборатории Люся. После окончания института я была избрана профоргом, и когда мы узнали о смерти Люси, мне пришлось поехать в Подмосковье, на станцию Ашукинская, где она жила. Люсе был двадцать один год. Это была симпатичная, белокожая,  голубоглазая женщина. У неё был муж и маленький ребёнок. Незапланированно она снова забеременела, но оставлять ребёнка не захотела. По поводу аборта она не обратилась в медицинское учреждение, а самостоятельно совершила так называемый криминальный аборт, применив для изгнания плода хозяйственное мыло.

 По данным Википедии, закон о запрете абортов действовал в СССР до 1955 года.
Сохранение спроса на незаконные аборты объяснялось просто: после аборта женщина должна была некоторое время находиться в больнице, по выходе из которой она получала листок нетрудоспособности, где в графе "диагноз" стояло слово "аборт". Поскольку далеко не все женщины жаждали обнародовать подробности своей личной жизни, многие предпочитали обращаться к частнику.

Можно предположить, что именно этими соображениями и руководствовалась Люся: она не хотела огласки, да к тому же сказалось влияние окружающих её людей. В итоге у неё произошло заражение крови. Я помню, как она лежала, с тёмными пятнами на лице, которые невозможно было ничем загримировать. Вокруг неё стояли родственники, знакомые и, конечно, её мама. Стон, вырывавшийся из её души, я слышу до сих пор: “Люся ты моя, Люся-я-я…” И это протяжное “Люся-я-я” тёмной тучей висело над притихшими людьми.

Однажды, когда я оказалась в гинекологическом отделении одной из городских больниц, мне довелось стать свидетелем последствия ещё одного криминального аборта. В одной палате со мной лежала яркая, крупная женщина, которая, желая вытравить плод, сунула себе во влагалище ядовитый фикус. Результатом, как и у Люси, явилось заражение крови. Ей предстояла чистка. Меня поразило, что перед самой операцией, прежде чем лечь на тележку-каталку, она накрасила помадой губы, хотя в этот момент у неё была температура выше 40 градусов. Я тогда подумала: “Вот это женщина!”

В первые годы моей работы в ЦНИИАГ ушла из жизни ещё одна молодая сотрудница, Римма, высокая, светлоглазая блондинка. От неё к другой женщине ушёл муж, оставив её с двумя малолетними сыновьями. Римма очень тяжело переживала эту трагедию, никак не могла смириться со своей потерей и мысленно проклинала свою соперницу. В отпуск она поехала на юг и, видимо, слишком много времени пробыла на солнце. Вернувшись в Москву, она вскоре умерла от рака матки. Обе женщины были практически моими ровесницами, и, конечно, смерть обеих глубоко потрясла меня. В течение нескольких последовавших за этим лет мы не теряли сотрудников, однако затем последовала череда потерь, что, к сожалению, неизменно сопровождает нашу жизнь.

В 1967 году я познакомилась со своим будущим мужем Николаем. Как ни странно, но познакомил меня с ним, можно сказать, мой тогдашний недоброжелатель Юра Рогов. Собственно, знакомить меня с Николаем у него и в мыслях не было. Просто Николай работал в соседнем отделе и учился на заочном отделении Московского института радиоэлектроники и автоматики, и ему нужно было срочно сдать “тыщи” по английскому языку. И вот Юра привёл Николая в наш отдел, расположенный в полуподвальном помещении. Я увидела приближавшегося ко мне невысокого, худощавого, очень стройного молодого человека с огромными искрящимися серыми глазами, и в тот же миг судьба моя была предрешена. Из-за необходимости ещё раз получить помощь по английскому Николай снова обратился ко мне. Сейчас я уже не помню, как начали развиваться наши отношения. Слава Богу, что всё дальнейшее происходило уже после моего поступления в аспирантуру. Опуская сейчас все перипетии наших сложных взаимоотношений, скажу только, что одиннадцатого января 1969 года мы с Николаем подали заявление в ЗАГС, и наш брак был зарегистрирован первого марта того же года.

Нашей отрадой служила тёплая атмосфера в коллективе. Ко дню восьмого марта и по случаю моего  замужества я получила поздравление от мужчин нашей лаборатории, написанное в стихах ведущим инженером Генрихом Зайцевым:
              Дел – горища,
                проблем – тысяча,
              Но вы не дёргаетесь
                сгоряча.
              Залогом успеха будет
                воля, Коля
              И вся наша честная компания.
              Желаем успехов
                в труде и борьбе,
              С проблемами быта
                справиться.
              И самое главное,
                самое главное
              Вечно всем нам и мужу
                нравиться.

Позитивным в нашей жизни было также то, что cоветские люди много и с удовольствием, буквально запоем, читали. Мы передавали из рук в руки роман Михаила Булгакова “Мастер и Маргарита”, “проглатывали” толстые журналы “Нева”, “Новый мир”, “Наш современник”, “Москва”, “Иностранная литература” и другие. К этому можно ещё добавить научно-популярные издания “Наука и жизнь”, “Химия и жизнь”, “Знание - сила”. Зарплата инженера позволяла выписывать сразу два-три толстых журнала. В 1969 году в журнале “Иностранная литература” был опубликован роман японского писателя Кобо Абэ “Женщина в песках”. Спустя много лет в новогоднюю ночь я осталась дома одна, когда мой второй муж Николай, за которого я, по иронии судьбы, вышла замуж по огромной любви, ушёл встречать Новый год к своему приятелю. Уходя, он обронил: “Найди себе кого-нибудь”. Тогда ночью я читала роман Кобо Абэ, сюжет которого о жизни людей в яме, в зыбучих песках, глубоко потряс меня.
 
Помню, какое неизгладимое впечатление произвели на меня романы Юрия Бондарева “Берег” и “Выбор”. Как-то в 1975 году я ехала в поезде метро и читала роман “Берег”, опубликованный в журнале “Наш современник”. Неожиданно я почувствовала, что сидевший напротив меня мужчина внимательно смотрит на меня. Я тотчас его узнала, поскольку его фотография была помещена перед текстом произведения. Это был сам автор романа. Он пересел на скамью рядом со мной и как бы отстранённо поинтересовался, что я читаю. Я без слов показала ему раскрытый журнал, и он спросил: “Нравится?” Ответ мой был весьма красноречивым: “Я очарована”.

Как-то в обеденный перерыв я прогуливалась по Авиационному переулку, в котором находится МИЭА. Навстречу мне, тоже не торопясь, шёл мужчина. Поравнявшись со мной, он неожиданно заговорил:
- У Вас такие театральные глаза. Вы часто ходите в театр?
- Не часто, но бываю.
- Вы смотрели “Элегию”?
- Да.

Я слукавила, но я действительно хорошо знала содержание этой пьесы, поскольку в то время она была очень популярна. Я слушала радиопостановку этой пьесы Павла Павловского о любви И.С. Тургенева к талантливой актрисе М.Г. Савиной. Тогда телевидение часто показывало спектакли разных театров, а  радио озвучивало радиопостановки. У меня и моих подруг всегда были абонементы на концерты в консерваторию или зал имени П.И. Чайковского. Мы с удовольствием слушали стихи Андрея Вознесенского, Роберта Рождественского, Евгения Евтушенко, Николая Рубцова. Нам были чужды вещизм и заматериализованность. К счастью, сейчас, после длительного перерыва театральные и концертные залы, музеи и выставки снова охотно посещаются людьми всех возрастов.

Мой собеседник продолжал:
- Я - Павловский, автор этой пьесы.
Я слегка кивнула головой.
- Я живу здесь, совсем недалеко. Сейчас прохладно, а мне хотелось бы поговорить с Вами. Давайте зайдём ко мне домой.
- Спасибо. Я не могу, у меня кончается обеденный перерыв. До свидания.

 На работе я никогда не занималась посторонними делами. Но однажды по отношению ко мне была предпринята, как я понимаю, "идеологическая диверсия". Мне предложили почитать серию книг “Проклятые короли”, состоящую из семи исторических романов французского писателя Мориса Дрюона, посвящённую истории Франции первой половины XIV века, начиная с 1314 года, ознаменованного окончанием процесса над тамплиерами, и заканчивая событиями после битвы при Пуатье. Я читала, не отрываясь, не в силах остановиться, настолько была захвачена событиями и интригами европейской истории, талантливо отображёнными известным писателем. Книги “Железный король”, “Французская волчица”, “Яд и корона”, “Негоже лилиям прясть”…  следовали одна за другой.

Теперь настали другие времена. Теперь я не выписываю ни газет, ни журналов. Слишком дорого. Нечасто покупаю и книги. Слава Богу, есть библиотеки и есть интернет, а там есть всё.