Елене Садловской
My bonnie lies over the ocean…
Старинная английская песня
1
Самолёт начертил схему захода над Рижским заливом, миновал «главный» ориентир – Имантскую трубу, прошёл почти над Илгуциемсом и, в конце концов, приземлился в аэропорту.
«Браво советскому пилоту!» – громко процитировал кто-то в салоне фразу из старого фильма.
Марк не был в Риге целый год.
Сейчас в зале ожидания его встретит мама. Они поедут домой. В тепло и уют. В радость встречи.
Мама прилетала к нему за океан полгода назад.
«My bonnie lies over the ocean,
My bonnie lies over the sea.
My bonnie lies over the ocean,
Oh, bring back my bonnie to me», 1 – будет напевать мама, ставя на стол парадный сервиз, бегая из кухни в комнату с тарелками, хрустальной вазой с оранжевой хурмой и сизовато-чёрным виноградом, столовым серебром и свежим полотенцем на плече. Как в детстве в праздник после демонстрации, когда накрывался стол для гостей. А лёгкий сквозняк будет чуть-чуть отдувать белую тюлевую штору от приоткрытой балконной двери.
Этой песенке мама, преподавательница английского языка, учила детей.
А с тех пор, как пятнадцать лет назад проводила сыночка в Чикаго, искренне полюбила её и пела, пела, пела – в радости, в печали и просто так, чтобы выплеснуть эмоции.
Рига, как всегда, была серой, хмурой и туманной. Конец ноября, бесснежье, межсезонье.
Серый рассвет, серый день в стиле «Как будто не рассветало», серый вечер, ночь. И всё это промозглое, мрачное, скучное.
При встрече рижские друзья спрашивали его:
– Ну, как там за океаном?
– Как? – отвечал вопросом на вопрос Марк. – Там все лыбятся, тут все смурные. Что погода, что лица, что настроение.
Что ещё он мог рассказать? О городе ветров, родине небоскрёбов, бизнесе, ценах и другой непонятной здесь жизни? Зачем?
Маме было уже…
Ехать на другую сторону земного шара она не хотела.
«Старые деревья не пересаживают», – категорично отвечала она на просьбы, уговоры, доводы и увещевания.
«Со мной Алик. У меня ученики, подруги, привычки», – говаривала она.
Сын Марка Алик жил со своей maman Кариной и отчимом за Двиной, на другом конце города.
Ехать к отцу за океан он тоже не хотел. Но бабушку навещал. С удовольствием и регулярно.
Правда, был чрезвычайно активным подростком и иногда слишком утомлял Беллу Александровну, внося сумбур в привычный размеренный ритм жизни.
У Марка за океаном всё складывалось хорошо. Но в силу разного рода обстоятельств было решено, что он должен жить в Риге с мамой.
2
Даша вышла из дому в пять часов дня и быстро направилась к трамвайной остановке.
Всё было по правилам: чуть заметный макияж, яркий шарфик.
Но ехать на работу в новорусский посёлок в пригород на ночь глядя было тоскливо.
Особенно в конце ноября, в дождь и слякоть.
Однако её ждал маленький мальчик, которого она будет учить музыке, с которым будет тараторить скороговорки («От топота копыт пыль по полю летит»), которого будет учить правильно произносить звуки, с которым будет играть, которого будет развивать и потешать («За дорожкой – стожок, на стожке – снежок»).
Мальчик шести лет отроду, непоседа, не желающий ничему учиться. И его мама с папой, мечтающие о карьере Дениса Мацуева для своего чада.
Дарья Станиславовна прекрасно понимает, что рояля мощным и вдохновенным аккордом её подопечный никогда не сломает. Почему?
Он позанимается ещё год, два, три. Потом ему это вконец надоест и родители ничего не смогут сделать.
Но произношение она ему поставит. И он перестанет шепелявить.
А сейчас на уроках всё семейство сидит в креслах в торжественно ожидающих позах и слушает рассказы учительницы о Пете и волке. С восторгом внимает трогательному исполнению нетвёрдыми пальчиками незатейливых песенок, вроде «Василёк, василёк, мой любимый цветок».
Когда занятия с малышом заканчиваются, начинается ликбез для родителей. Они ждут этого. И Даша играет популярные классические мелодии и рассказывает, например, о бегстве Вагнера с женой от кредиторов на корабле из Риги в Англию, о том, как мэтра укачало в шторм и он с перепугу вскоре написал «Летучего голландца».
– Дарья Станиславовна, я тут почитал в Интернете… – нерешительно мямлит отец.
– Да-да, – Дарья Станиславовна – сама готовность.
– Можно приклеить на клавиши разноцветные яркие картинки – кружочки, зайчики, цветочки, домики – и ребёнку будет проще учиться играть.
– Хорошо, – со смехом и энтузиазмом охотно откликается Дарья Станиславовна на бредовое предложение. («Желание клиента – закон!»)
Она не собирается ни с кем обсуждать методику преподавания. Она просто делает своё дело, как научили, как умеет.
Ей нужны эти десять латов за занятие, двадцать – в неделю, восемьдесят – в месяц.
У неё кредит, оставленный ей мужем после развода. Бывший супруг, как тот Вагнер, бежал из Риги за границу от долгов, а заодно и от семьи. Но далеко не в Англию, а в страну, откуда не присылает даже алиментов, потому что зарплата у него в перерасчёте на местный денежный курс мизерная. И ещё молодая любовница, съёмная квартира, безответственность и что там ещё…
А у Дарьи Станиславовны двое детей-подростков на руках.
У неё закрывшаяся летом школа.
И ещё только один месяц получения пособия по безработице.
И частные уроки, уроки, уроки.
Транспорт, расписание движения автобусов, дети с разными характерами и темпераментами, желанием и нежеланием заниматься, уповающие на её преподавательские способности родители, яркие ромашки с жёлтыми серединками и белыми лепестками на клавишах.
3
Марк идёт в свой город. Центр – Старушка – Домчик.
Старушкой ласково называют Старую Ригу, Домчиком – Домскую площадь.
Многолюдная Аудею, по которой без конца ездят машины, ненужные в этом заповеднике; холодная Вальню с плетёными прилавками торговцев сувенирами; узкие камерные Театра и Калею; средневековый уютный дворик Яня сета с неровными выпуклыми булыжниками и остатками старой городской стены; узкий тёмный проход с гипотетической нишей и зловещей легендой о замурованном в стену церкви Иоанна монахе; готическая кладка красного кирпича величественного храма Святого Петра с высоким замшелым шпилем; относительно широкая Скарню с лотками, наполненными янтарём, керамикой и этнографическими шерстяными носками с вывязанными аусеклисами; беспорядочный перекрёсток с Калькю; проходная Шкюню с многочисленными претенциозными витринами магазинов и венец похода – Домская площадь, от которой, как от огромной звезды, во все стороны расходятся улицы-лучи.
Пётр над Ригой.
Марк был одержим этим в юности.
Как Клод Моне с Руанским собором, рисованным им пятьдесят раз, Марк носился со своим собором. Он всюду, где бы ни находился в центре, искал этот величественный шпиль. Где-то Марк вычитал, что это вовсе не собор, – церковь. Но продолжал называть Петра именно так.
Он снимал его с Барона, с Бривибас, с мостов, с набережной, с разных улиц, из парков и скверов, из окон квартир, офисов и учебных заведений. В солнце, в дождь, в снегопад.
Пётр возвышается над городом, величественный, мудрый, невозмутимый, каждый день из своих восьмисот лет разный, разбитый, отстроенный, всякий.
Серо-чёрный, иногда чуть зеленоватый шпиль с золотым петухом на кончике.
Самый высокий. Символ, однако.
Коллекция фотографий хранится в его письменном столе и частично в рамочках на стенах маминой квартиры.
Теперь он идёт к своему собору.
Рига эклектична. А уж Старушка – тем более. Марка не коробит новодел. Это участь города, от которой никуда не деться. Людям нужны выгода и удобство. И всё в соответствии со вкусами и модой своей эпохи.
Три атланта, поддерживающие своими спинами земной шар над крышей дома на углу Вальню и Театра.
Марк всегда физически чувствовал всю тяжесть, которую взвалили на плечи «трёх мужиков». Троица стоит здесь давно, видывала всякое, и ей на всё плевать – на смену эпох, строя, правительств – она держит земной шар. Над городом.
Чего только не видели эти мокрые отшлифованные булыжники, чего только не видел Пётр.
Марк заглядывает на Ратушную площадь и доходит до прянично-красивого Дома Черноголовых.
Когда-то здесь был сквер, в котором Марк в студенчестве сгребал листья на субботнике. А потом фотографировался, сидя на лафете пушки у Музея стрелков. Вафельная стенка цвета горького шоколада на тоненьких ножках семидесятых и затейливая красная с золотом новоделовская роскошь двадцать первого века.
Всё рядом, бок о бок. Под присмотром Петра.
Разоружённые в угоду временам гранитные Стрелки, манерный и галантный белый Роланд у мэрии, Бременские музыканты с затёртыми (наудачу!) блестящими медными носами.
Особо почитаемое в юности стильное кафе на Скарню, куда он любил водить Дашулю. Недалеко от Петра. Как оно называлось? Пыльные окна пустующего помещения.
«Небось, аренду заломили, никто не берёт», – грустно ностальгирует Марк, вспоминая уютные кабинки и вкус салата.
«Фи! – трогательно морщила носик Дашуля. – Терпеть не могу смеси!».
А он обожал этот «Rasols» – русский «Оливье». У мамы тоже был вкусный мясной салатик, но здесь подавали особенный.
Дашуля любила кофе с мороженым и булочки под названием «Вецрига».
Сегодня мама кормила его такими же булочками. Вкус детства, вкус юности, вкус Риги.
Интересно, какая сейчас Дашуля?
Переехала. По старому адресу её нет. Старый домашний телефон отвечает голосами чужих людей. Никаких следов в Интернете. Не любит социальных сетей? Сменила фамилию? Образ жизни?
Сколько ей лет? Сорок.
Зачем она ему нужна?
Кто-то давно говорил про замужество и двух детей.
Наверное, растолстела.
Вероятно, вся в заботах и хлопотах.
Работа, магазины, кухня, уборка.
Но нет.
Дашуля была яркой и фееричной. Она всегда хотела блистать и быть в центре внимания.
А почему бы и нет?
Ей было, чем хвастать.
А он? Два брака, два развода. У него залысины, потухший взгляд, пивной живот, отсутствие роста и стати. Он был невзрачен в юности. Теперь, наверное, это усугубилось.
Марк ностальгирует, разглядывая и вспоминая. Всё на месте. Всё такое же и не такое.
Но он счастлив быть в своём городе, где знает каждый булыжник мостовой, каждый барельеф на стенке, не говоря уж об атлантах, кариатидах и прочем декоре.
Марк специально идёт на Амату к Малой гильдии.
Вот здесь у дома напротив, на портале, у входа слева и справа – две лягушки. Когда-то серые и невзрачные. Теперь выкрашенные в белый цвет. Но… Так и есть! Традиции не меняются! С сигаретами.
Сколько лет этому дому? И каждый день из поколения в поколение чья-то рука заботливо засовывает окурки в пасти земноводных.
Марк улыбается лягушкам, как старым подругам, достаёт телефон и в который раз снимает своих любимиц.
Это его город.
Город, который он оставил пятнадцать лет назад.
Тогда после развала империи уезжали многие. Кто на восток, кто на запад. Он предпочёл последнее.
Говорят, сейчас поток отъезжающих ещё больше.
А Рига всё та же.
«My bonnie lies over the ocean».
Мама переживала.
Но Маргарита, вторая жена, была непреклонна в своей болезненной решимости. Её манила Америка.
«Что здесь делать? Полный бесперспективняк!» – она долго училась выговаривать это словечко и, научившись, напропалую пользовалась им, не замечая, что смешным это кажется только в первый раз.
У Маргариты были проблемы с чувством юмора.
Однако американская мечта прочно сидела в её упрямой рыжей голове. «Там все улыбаются! Здесь все хмурятся!» – любила повторять она. Это казалось ей неоспоримым аргументом в пользу отъезда.
Через пару месяцев деланные улыбки начали раздражать. «Чего лыбятся?»
Новая жизнь, новый мир. Физический труд.
Флейту, память о Даше, вместе с дипломом инженера он оставил в Риге у мамы.
Апартаменты – безликое просторное жильё со стандартной мебелью. Две машины – по одной на каждого члена семьи. Поначалу это забавляло. Потом просто привыкли.
Развернулся. Устроился.
Но счастья, ожидаемого Маргаритой, не было. Было неуютно и холодно – дома, друг с другом.
Со временем появилось своё дело.
Но Маргарите всего было мало, и она, движимая одержимостью, требовала ещё, ещё и ещё.
Хорошо, что не было детей.
Зато появился любовник-американец. Маргарита светилась от счастья, летала на крыльях. Было противно и обидно.
«Ах, Маркуша! Билл – такой красавчик! А ты? Ты мне даже до уха не достаёшь. Вот посмотри на себя!»
Зачем, вообще, как говорится, звала?
Разошлись.
В Риге остались мама и сын, который жил со своей maman и отчимом.
Они встречались ежегодно. Но Алика к нему в Америку не пускала его maman Карина.
А к маме надо было ездить почаще, а ещё лучше – не оставлять в одиночестве и перебраться к ней.
Хоть она и привыкла жить одна, но по сыну тосковала.
Двойного гражданства нет. 2 Американское терять не хотелось.
Марк был в отчаянии.
«Женитесь», – посоветовал ему сердобольный чиновник.
Женитьба снимала массу казуистических проблем.
Женитесь…
На ком?
Двух раз ему хватило.
Найти Дашулю?
Юношескую горькую любовь. Яркую девушку, выковыривавшую ложечкой крем из «Вецриги», – он казался ей слишком сладким.
Сорокалетнюю тётку с двумя детьми? Наверное, с мужем и житейскими проблемами.
А у кого их нет?
Впрочем, он не был ей нужен и в молодости.
4
Белла Александровна встретила Марка и тотчас окунулась в бездну забот.
Надо было накормить и приголубить, дать отдохнуть и сделать много дел.
Фиктивный брак оказался неотвратимым мероприятием.
Когда-то Белла Александровна уже пыталась женить Маркушу. Но куда там!
Сначала Дашуля, своим пренебрежением и холодностью повыбившая из её мальчика всё живое и светлое.
Потом это недоразумение – Карина. Где он её нашёл? Невоспитанная, капризная, истеричная, вздорная. Белла Александровна сопротивлялась, как могла. Но Маркуша был ослеплён и непоколебим. Доводов рассудка слушать не хотел.
Через полтора года измученное чадо дошло до всего своим умом. Но было поздно. Новорожденный Алик не помешал Карине издеваться над Маркушей. Невестка оставляла ребёнка на своих родителей и отправлялась в ночной клуб или в гости, потом в другие, так что её иногда приходилось разыскивать по разным адресам. Они ругались, даже дрались. Её Марк! Благовоспитанный флегматичный мальчик! Белла Александровна сделала всё, чтобы избавить Марка от такого счастья. Однако внук остался с непутёвой maman. Но бабушка продолжала любить и опекать его.
Потом она пыталась найти сыну подругу.
Но дочерей её приятельниц Марк терпеть не мог с детства.
И тут появилась Маргарита со своей заокеанской идеей-фикс. Яркая, рыжеволосая, высокая, деловая, знающая, чего хочет в этой жизни и как добиться запланированного. И вечно требовавшая всё больше, и больше, и больше.
Теперь сидит за кассой в супермаркете по ту сторону океана. И живёт с Биллом. Сюжет из плохого вестерна. Хотя, говорят, счастлива.
Белла Александровна всепрощенчески вздыхает.
Но Марк, её мальчик, – молодец.
Завёл своё дело. Преуспел. В нормальных масштабах.
Но годы, годы…
Марку лучше быть рядом с ней.
Двойного гражданства не существует.
Нужна жена.
Нужен фиктивный брак.
Но каким образом? Как?
Надо найти порядочную женщину (тьфу, не в том смысле!). Надо найти достойного партнёра, оформить все документы, заключить брачный контракт.
Юриста Белла Александровна нашла сразу. Юзик всегда был хорошим и почтительным мальчиком. Юридический факультет, второй брак, трое детей, подруга души в сыне не чает. И похож на своего отца: едва слышный голос, россыпь перхоти на плечах. В детстве худенький, теперь слишком уж объёмный.
Консультации Белла Александровна получила сполна – исчерпывающие, дотошные, профессиональные, грамотные.
Но нужна была женщина.
В окружении Беллы Александровны были только подруги в приличных годах. Не женить же мальчика на Розе Ильиничне!
Роза Ильинична…
Ах! Вот оно!
У Розы была соседка.
Соседка…
Как её звали?
Лана? Да, кажется, Лана.
Белла Александровна оживилась, вспомнив Лану. Вот, с кем можно посоветоваться. Лана была замужем. А вдруг развелась? Может быть…
Или у неё есть такая же, как и она, интеллигентная, порядочная (тьфу ты, опять!), надёжная и хорошая подруга, на которую можно положиться в таком непростом деле.
Лана…
Она занималась с Аликом физикой. И вытянула его из неудов. Вытянула так, что мальчик мечтает поступить на физмат. Где он, правда, найдёт хорошую работу с таким образованием? Ну, да ладно. Главное, есть мечта. И мечта серьёзная! Спасибо Ланочке!
Алик не похож на Маркушу. Но глаза! Глаза её, Беллы Александровны.
Она видит в нём себя.
О чём, бишь, она думала?
Ах, да!
Конечно, Лана.
Умница, красавица. Ровесница Марка.
Где её телефон?
Надо звонить.
– Ланочка! Здравствуйте! Это Белла Александровна! Помните Алика, своего ученика, моего внука?
– Ах, конечно, дорогая Белла Александровна! Как он? Помню, помню. Славный, милый мальчик! – голос в трубке энергичен и приветлив.
– Хорошо, дорогуша! Спасибо вам! Уже собирается на физмат!
– А я всегда говорила, что у вас чудо-внук!
– Спасибо, милая. Мы так вам благодарны! Но послушайте, у меня есть к вам один разговор.
5
– Мам, тебе тётя Лана звонила, – встречает Дашу в дверях двухметровое чадо, чмокает в щёку и с чувством выполненного долга, шаркая тапочками по коридору, направляется в свою комнату к компьютеру.
– Гош, ты один? – заглядывает вслед ему мама.
– Сашка спит, – отвечает ребёнок.
– Что так? Вроде ещё рано.
– Он вчера лёг в три. У него сегодня контрольная по физике была.
– Написал?
– А куда он денется? Формулы до сих пор с ушей свисают.
– Ужинали?
– Да. Спасибо, всё было очень вкусно.
– На здоровье. Посуду помыли?
– Угу.
Дверь закрывается.
Даша переодевается, снимает макияж, с облегчением смывая с себя впечатления дня, профессиональный образ, улыбку, взгляды, чужую энергетику. Ужинает в одиночестве, моет посуду.
Набирает Ланкин номер.
– А, Дашунь, привет, – весело и тепло говорит та и сразу с места в карьер выдаёт. – У меня к тебе есть одно предложение.
– Какое? – любопытствует Дашуня, предчувствуя нечто неординарное – в Ланкином духе.
– Замуж не хочешь? – легко и просто, как стакан воды или конфетку, предлагает та.
– Не хочу, – на автомате выдаёт Дашуня, – я только что в муках развелась. Мне это не нужно.
– Да я серьёзно, – говорит Ланка.
– Ты что, брачное агентство открыла?
– Нет. Но мне предложили, а я не хочу. Может, тебе надо? – как о кофточке не подошедшего размера, говорит она, не вдаваясь в конкретику.
– Можешь поподробнее?
Лана живёт одна. С мужем в разводе. Дети-близнецы учатся в Дании.
В ответ она мычит нечто неопределённое.
– Так почему тебе не надо? – спрашивает её Дашуня.
– Я не могу. У меня отопительный сезон! – вразумляющим тоном говорит Лана. – Ты что, забыла?
Она подчитывает лекции в частном вузе, занимается репетиторством. Но на содержание немалых размеров трёхкомнатной квартиры денег ей не хватает, особенно зимой.
Ей помогает бывший муж, оплачивая все коммунальные счета, ощутимо подскакивающие в этот пресловутый отопительный сезон.
Он не прочь бы и вернуться, но никогда не любившая его Ланка не хочет никаких ремиксов. А денег не хватает.
– Как я могу выйти замуж? У меня Броник!
Этот гостевой брак длится у них уже долго. И если Бронислав мечтал бы опять оказаться в родных пенатах, то Лана просто и тривиально продаётся бывшему мужу. Другого выхода у неё нет.
– А вот тебе бы не помешало! – учит жизни подругу прагматичная Лана. – Это чисто фиктивное мероприятие. Возьмёшь с жениха круглую сумму. Заключите брачный контракт. Он решит свои проблемы, ты – свои.
– Нет, – содрогается Дашуня, – чего мне стоил развод с любимым человеком! А тут – неизвестно кто, неизвестно что.
– Ну, как хочешь! Было бы предложено, – не обижается Ланка, но укоризна в её голосе звучит.
И тут же переключается:
– Кому бы мне его предложить?
– Не знаю, – задумчиво тянет Даша, – предложи Инке.
– Инка замужем, – категорично отрезает Лана.
– Так она же два года как одна.
– Одна-то одна, но не в разводе.
– Предложи Анжеле.
– А это вариант, – сразу хватается за идею Лана и задумывается. – Предложу обеим. В конце концов, Инка может и развестись.
Даша чисто номинативно знает несколько приятельниц Ланы: их истории, характеры, состав семейств, перипетии жизни, цвет волос, глаз, вкусы и манеры. При этом сама ни разу не встречалась ни с одной из них.
Лана – гениальная актриса и умопомрачительная рассказчица. Она умеет обыграть даже нудное рекламное объявление так, что слушатели будут в изнеможении от хохота кататься по полу.
– А в чём, собственно, дело? – вдруг спохватывается Дашуня. – Что за жених? Что за фрукт? Что за брак?
– Ну, наконец-то, – восклицает Ланка, – заинтересовалась!
Вообще-то, подруги понимают друг друга с полуслова. Им с самого начала разговора было ясно, что подробности можно будет объяснить и потом. Главное они выяснили в самом начале.
– Да ты так сразу: замуж, мне не надо, отдам в хорошие руки…
– Помнишь, у меня был Алик?
– Какой Алик?
– Ну, ученик.
– А-а-а.
– У него была бабушка. И папа, который в Америке.
– Да, что-то такое было. Значит, это отец твоего ребёнка? – выдаёт Дашуня старую профессиональную шутку.
– Ребёнок подрос. Мечтает стать то ли физиком, то ли математиком.
– Чувствуется рука мастера, – подхваливает подругу Дашуня.
– А папаня решил вернуться, – отмахивается от комплимента Ланка. – Бабушка здесь одна, лет ей немало. Двойного гражданства нет, американское терять жалко. Нужно жениться. Жениться не на ком. Предложили мне. Мне они доверяют. Это чисто фиктивный брак.
– Ну, и выйди замуж.
– Я же тебе говорю, что не могу. У меня отопительный сезон. Броник обидится. Подумай! Может, согласишься?
– Нет, – задумывается Дашуня, – я тоже не могу и не хочу. Как вспомню этот развод – брр – мурашки по коже.
– Предложу-ка я всё-таки обеим – и Анжелке, и Инке. Кто-нибудь из них да согласится.
– А ты-то тут причём?
– Да бабушка очень просила. Надо сыночка пристроить. Всё-таки одна, годы. Я обещала помочь.
6
Сегодня вторник. По вторникам Дарья Станиславовна ездит в так называемый Цветочный город.
Вообще-то, это новый посёлок в пригороде с совершенно другим именем. Все улицы здесь называются, как в знаменитой сказке Носова или в хите Антонова («Пройду по Абрикосовой…») – Яблоневая, Грушевая, Сливовая (Abolu, Bumbieru, Plumju, соответственно). С выращиванием абрикосов в Прибалтике проблемы, поэтому такой улицы здесь нет. Насчёт Виноградной Дарья Станиславовна не в курсе. Виноград вроде бы выращивают и, говорят, даже не очень кислый. Но такой улицы в Цветочном городе она не встречала. Хотя, может быть, вне Дарьиного маршрута она и есть.
Сюда её привозит на машине отец девочки Инеты вечером после работы.
Добраться в Цветочный город по-другому очень сложно – автобус и маршрутка ходят по расписанию и довольно редко. Да и идти от остановки далеко.
Они встречаются возле супермаркета в Плявниеках, проезжают по выстроенному на издыхании советской власти микрорайону, потом едут по лесной дороге среди сосен и оказываются в Цветочном городе. Так Дарья Станиславовна называет посёлок для себя. Когда-то в детстве она очень любила трилогию про Незнайку. И посёлок вызывает у неё ассоциации именно с ней. Она так и ждёт, что фары высветят в темноте табличку «Улица Колокольчиков», «Бульвар Васильков» или «Аллея Ромашек».
– Представляете, – каждый раз делится восторгом отец девочки Инеты. – Я всю жизнь прожил в центре, на Лачплеша. Сплошной асфальт. С собакой негде было погулять! А потом у дома нашёлся хозяин. И заломил такие цены! Мы купили дом здесь. До сих пор не можем надышаться. Воздух! Птицы по утрам поют! Трава под окном растёт! Цветы! У нас до сих пор розы цветут! Сказка! Деревня! И город рядом.
Дарья улыбается.
Домики здесь похожи и не похожи один на другой. Все чистые, уютные, игрушечные и сказочные. Проекты разные, материалы одинаковые.
Аккуратные ровные газоны с зелёной травкой, альпийские горки, аскетичные клумбы, полное отсутствие грядок.
Их встречает Инета в сопровождении фиолетовоязыкового рыжего медведеподобного чау-чау Менелая.
Тот искренне радуется Дарье Станиславовне, которую сразу истово полюбил, – она угостила его запретной шоколадной конфетой. Менелая на урок не пускают, чтобы не мешал. И он ловит любую возможность, чтобы встретиться с Дашей, прислониться к её ноге тёплым боком и ткнуться холодным влажным носом в ладонь.
Дарью Станиславовну каждый раз пытаются усадить за стол и напоить кофе. Но у неё строгие принципы: кофе не пьёт, за стол не садится. Работа есть работа.
Инета – сама старательность и исполнительность. В свои двенадцать лет девочка знает, чего хочет.
Сейчас Дарья Станиславовна готовит её к конкурсу. Всё как положено – Шопен, Скрябин, Чайковский.
После урока, от которого и учительница, и ученица получают удовольствие, папа девочки Инеты отвозит Дарью Станиславовну всё к тому же супермаркету.
Домой она едет с пересадкой.
В полупустой троллейбус заходит новый пассажир.
Даша от нечего делать разглядывает его.
Чёрный модный френч, явно костюмные брюки, наверное, пиджак, белая рубашка и галстук выглядывают из-под неплотно запахнутого интеллигентского шарфика, портфель.
«Странный возраст, – праздно думает Даша, – уже не огурчик, но ещё не одуванчик».
Пассажир валидирует синий e-талон и садится.
Даша отворачивается, потом случайно ещё раз взглядывает на попутчика и в шоке замирает, узнав в незнакомце своего преподавателя, когда-то молодого и энергичного.
Потом она начинает подсчитывать его возраст, затем свой.
«Ужас! – думает она, выходя из троллейбуса. – Что делает с людьми время. Интересно, а сколько таких знакомых незнакомцев вокруг? И я так же неузнаваема?».
7
Белла Александровна накрывает на стол. Старинная кружевная стильная скатерть, тонкого фарфора сервиз. Кофе, чай, сахар, сливки, лимон, конфеты, печенье, фрукты. Она оценивающим взглядом окидывает сервировку и приоткрывает окно, чтобы был свежий воздух.
– Мам? – раздаётся из комнаты. – А можно без галстука?
– Мальчик мой, – деланно сварливо говорит Белла Александровна, бросив полотенце на стол и появляясь в «детской». – К тебе сегодня придут на смотрины две невесты. Будь добр соответствовать.
– Ну, мам! – смеётся Марк. – Это всё равно фиктивный брак. Зачем мне эта удавка на шее?
– Надо выглядеть, – ворчит и учит его уму-разуму матушка, – ты не на лужайке перед телекамерой после правительственного саммита. И не забудь поцеловать дамам руки. Это очень располагает.
– Всем трём или только невестам? – ёрничает Марк.
– Главное, смотри внимательно! И выбирай! Имена запомнил?
– Инна и Анжела. Инна – блондинка, Анжела – баклажанового цвета, – вымуштрованно чеканит Марк. – Баклажанового цвета! Кто бы мне сказал, что это такое! Сваха – Лана, светло-русая.
– Она не сваха, а талантливый преподаватель, который вытянул твоего сына из неудов и дал ему зачатки, возможно, будущей профессии.
Раздаётся звонок в дверь. Белла Александровна бежит в комнату за полотенцем и относит его на кухню. Возвращается в коридор, бросает придирчивый взгляд в зеркало, ещё раз оглядывает сыночка и подталкивает его к двери.
– Добрый день, Белла Александровна! Здравствуйте, Марк! – появляется первой Лана.
– Здравствуйте! Здравствуйте! – тараторят хором Марк, его мама, Инна и Анжела.
Марк (воспитанное дитя!) методично перецеловывает три источающие разные ароматы руки.
Дамы польщены.
– Нет, обувь снимать необязательно, – гостеприимно увлекает нафуфыренных благоухающих французским парфюмом барышень в комнату Белла Александровна.
Она усаживает их за стол, разливает кому чай, кому кофе.
– Давайте знакомиться, милые дамы, – призывает она на правах хозяйки, видя, что её мальчик оглушён и ошарашен.
Несмотря на два своих брака, он никогда не был дамским угодником.
Невесты тоже смущены.
Но только не Лана.
Она сразу поддерживает Беллу Александровну, и они очень мило трещат о погоде, о последних политических новостях, о светских сплетнях.
К разговору потихонечку присоединяются и поначалу закомплексованные невесты, и немногословный Маркуша.
Понемногу дамы раскрепощаются. Видно, что семья им понравилась, а перспективы – ещё больше.
– Расскажите о себе, – незатейливо предлагает Белла Александровна.
– Давайте, начну я, – решительно бросается в бой белокурая Инна. Она отставляет пустую чашку и говорит:
– Я рижанка. Бухгалтер. Окончила экономический факультет нашего университета. Веду как бы… несколько фирм.
Инна задумывается и продолжает:
– Воспитываю дочь. Славная девочка, двенадцать лет. Изумительно рисует, пишет стихи. Хочу издать их книгой. Владею латышским. Как бы английским тоже, но, к сожалению, не очень. Но могу освоить. Готовлю. Хорошо готовлю, – уточняет она.
И чтобы усилить и закрепить эффект добавляет:
– Медовый торт, штрудель, «Наполеон».
Несмотря на решительность и деловитость, она волнуется и быстро перепрыгивает с одного на другое. Инна без меры оснащает свою речь словами-паразитами. Это кажется ей очень модным. А она хочет выглядеть продвинутой.
– Вожу машину. Собственно, стаж – два года. У меня двухкомнатная приватизированная квартира в Пурвциемсе.
Инна делает паузу, и видно, что она вспоминает заготовленный текст.
– Люблю театр. Особенно, балет. Недавно пересмотрела «Корсара». На самом деле, прелесть! Чудо!
– Ты забыла сказать, что ты замужем, – голосом доброй змеи добавляет Анжела.
– Это не проблема, – по-деловому чеканит Инна, – в принципе я могу развестись в любой момент. Мы не живём с мужем как бы… уже два года. Просто не хотелось возиться с формальностями, – оправдывается она, переводя взгляд с Беллы Александровны на Марка и обратно с Марка на Беллу Александровну.
Инна умолкает, возбуждённо передвигает со стороны в сторону колечко на пальце и, покраснев, обводит взглядом присутствующих.
Все молчат. Белла Александровна откладывает вопросы на потом. Марк просто не находит, что сказать. Лана молчит, потому что она тут вообще ни при чём. Её миссия свахи кажется ей выполненной: невесты доставлены во вполне товарном виде, процесс идёт.
– Перейдём к вашей биографии, – обращается Белла Александровна к Анжеле.
– А что бы вы хотели узнать? – надменно приподняв левую бровь, неожиданно высокомерно говорит та.
Её немного коробит этот кастинг, ей хочется казаться оригинальной и утончённой, а также придать себе вес.
Она выдерживает длинную паузу и начинает с самого, как ей кажется, главного.
– Я не замужем, разведена давно, – подчёркивает она, пристально глядя в глаза Марку.
– У меня тоже дочь двенадцати лет. Живу в центре. Хорошая квартира на тихой престижной улице.
– В хозяйском доме, – быстро добавляет Инна.
Анжела презрительно взглядывает на неё и продолжает:
– Дача в Саулкрасты. Водительский стаж, – она с иронией смотрит на Инну, – шестнадцать лет. – Я тоже экономист по образованию. Аудитор, – ядовито добавляет она и косится в сторону соперницы. – Про языки говорить не буду. Мы не на собеседовании. Но у меня разговорный английский. А государственным владею на высшую категорию.
Лана улыбается в свою чашку.
– Люблю путешествовать, – Анжела с комфортом откидывается на спинку стула, – обожаю европейское Средиземноморье! Беру уроки живописи. Одна картина сейчас даже находится на выставке.
Она добавляет название и адрес художественной галереи.
«Зачем это знать Марку?» – думает Лана.
– А мне не нравится твой стиль, – вдруг встревает в её монолог Инна, – какие-то огромные пятна-пятна – типа лес вдалеке – ничего не поймёшь!
– Ты плохо разбираешься в живописи, – уничижительно шипит Анжела в сторону конкурентки.
– Одна моя знакомая… как бы… купила такую картину за сто латов и повесила её в своей спальне. Через неделю у неё начались дикие головные боли! Просто ужас! Ничего не помогало! Ни таблетки, ни врачи! В конце концов, обратилась к экстрасенсу. И тот ей как бы посоветовал избавиться от картины. Немедленно! Сей момент! – Инна делает эффектную паузу и обводит взглядом слушателей. – Она была вынуждена, – манерным голосом продолжает рассказчица, – снять её. И только после того, как она продала картину, головные боли на самом деле прекратились. Совсем.
– А мои картины лечат, – несколько раздражённо прерывает её Анжела. – Я, вообще, занимаюсь целительством. Лечу травами и камнями. Увлекаюсь фэн-шуй. Твоя знакомая просто неправильно картину повесила.
Лана непонятно хрюкает, потом кашляет, роняет ложечку и лезет за ней под стол. Её откровенно веселит этот «рыцарский турнир». С одной стороны, ей смешно, с другой, стыдно за тот цирк, который она невольно организовала.
Анжела и Инна – не очень близкие её приятельницы. Одна – одноклассница, с другой она уже несколько лет вместе ходит в бассейн. Такой «битвы титанов» она никак не ожидала.
Марк не настолько тонок, чтобы налету постигнуть все дамские штучки, но по реакции Ланы догадывается о том, что что-то не так.
Белла Александровна сидит с застывшим радушным выражением лица хорошей хозяйки.
– Кажется, чай остыл, и кофе закончился, – неожиданно спохватывается она и удаляется на кухню, прихватив и вправду подостывший чайник и пустой кофейник.
Белла Александровна не в силах задавать какие-либо вопросы. Она понимает, что обе дамы вообще не вариант. Но, в конце концов, выбор сделать придётся.
По сути дела, Лана по-прежнему устраивает её больше всех. Но та, к сожалению, не может.
«Ну, ничего, – успокаивает себя Белла Александровна, – это всего-навсего фиктивный брак. А выбрать надо незамужнюю. Позвать Юзика, заключить брачный контракт. Не жить же с ней Маркуша собирается!».
Гости выпивают ещё по чашке кто кофе, кто чая. Белла Александровна задаёт вопросы Анжеле и для приличия Инне.
Вечер заканчивается тепло и непринуждённо.
Марк (хорошо воспитанный ребёнок!) галантно целует дамам руки на прощанье. Те удаляются, каждая – уверенная в своих силах. Лана – в предвкушении пересказа Дашке подробностей сегодняшнего балагана.
– Ну, и на ком мне прикажешь жениться? – вопрошает маму Марк.
– Конечно, на Анжеле! – оглашает вердикт Белла Александровна. – Свободная, деловая, приятная. И без этой словесной шелухи – «как бы», «на самом деле», «собственно», «в принципе». В конце концов, это всего лишь фиктивный брак.
– Зато теперь я знаю, что такое баклажановый цвет, – констатирует жених и помогает маме убрать со стола.
– Интересно, а дача от моря далеко? – спрашивает он уже вечером, когда матушка заглядывает к нему в комнату пожелать спокойной ночи.
– Тебе это так важно знать? – интересуется та и прикасается губами к колючей щёчке дитяти. – Приятных снов, сокровище моё.
– Анжела, – бормочет Марк, засыпая, – пусть будет Анжела. Никуда не денешься.
8
Сегодня четверг. Хороший день.
Дарья Станиславовна едет на урок засветло. На Юглу. Всё в пределах города. Трамвай преодолевает путь от центра к микрорайону без пробок.
У Дарьи Станиславовны два занятия подряд в одном доме – для брата и сестры. Всё очень удачно.
Правда, этажом выше живёт очень нервная бабушка, которая к началу второго урока стучит тростью в пол. Но это проблемы родителей!
– Вы не представляете себе, Дарья Станиславовна, – оправдывается мама Родиона и Агаты, – я пыталась ей объяснить, я ей даже коробку конфет отнесла, и она её взяла! Но чуть подольше звучит музыка, как она начинает стучать. Не обращайте внимания!
Дарья Станиславовна старается не обращать…
Это её работа. Кусок хлеба, как говорят в таких случаях.
Два урока в одном месте – сразу двадцать латов без лишних перемещений.
К тому же на Югле.
Здесь живут её родители. После урока она обязательно зайдёт к ним. Когда-то и она жила здесь.
И каждый четверг с удовольствием ездит в район своего детства. В этом доме жила Регинка, в том – Таня и Оля. А сама она обитала во-о-он в той девятиэтажке. В этом дворе они гуляли, под теперь уже большим разросшимся кустом сирени закапывали секреты из ярких фантиков и стёклышек. И делали из её пианино (научил какой-то умник в музыкальной школе!) клавесин, засунув газету между струнами и молоточками. И соседка сверху тоже стучала тростью в пол, когда Дашины подружки доставали её «Собачьим вальсом» – почему-то ничего другого они осваивать не хотели.
А в юности на трамвайном кольце всегда истуканом стоял Марк, караулил её. Ни спрятаться, ни скрыться.
В памяти всплывает сценка.
Дашуля с Регинкой собираются на дискотеку. Договорились о встрече на кольце. За десять минут до выхода из дома раздаётся телефонный звонок.
– Марк стоит на остановке! – вопит эксцентричная Регинка, которая, зная о потенциальном препятствии, держит маршрут под контролем и выглядывает в окно.
– Он уже звонил вчера. Хотел встретиться. Я сказала, что мы с тобой идём на концерт в Домский. Билетов в кассе нет. Так что он туда точно не попадёт. А ты его точно видишь?
– Точно. Смотрит на пешеходный переход. Ждёт, что ты сейчас нарисуешься, – комментирует происходящее Регинка.
– Что делать-то будем? – паническим голосом спрашивает Дашуля. В сегодняшние её планы Марк не входит никак, да и не только в сегодняшние.
– Иди на автобусную остановку за кинотеатр, а я мимо школы пройду и через другой переход, жди меня, – командует практичная Регинка.
Всё проходит удачно.
Марк звонит на следующий день.
– Как концерт?
Дашуля уже основательно подустала от постоянных преследований назойливого поклонника и потому не особо церемонится с его чувствами.
– Понравилось. Я обожаю Баха, ты же знаешь.
– А как Регине?
– Она даже всплакнула в одном месте.
Вообще-то, Дашуля врать не умеет, но она воспринимает Марка, как препятствие, к тому же включилась в игру и не скупится на детали.
«Зачем я это говорю? – думает она. – Послать его подальше и не мучиться».
– Но ведь вас там не было!
– С чего ты взял?
– Я после концерта стоял на выходе из Домского. У самой лестницы. Просмотрел всех – вас там не было, – настойчиво бубнит он уже надоевшую фразу.
Марк её раздражает, не даёт проходу, надоел – никуда не сходить, ни с кем не познакомиться – и потому она с садистским удовольствием играет сценку этого театра абсурда.
– А нас там и не могло быть. Мы через другой выход прошли. Прямо к бюсту Гердера. И как ты нас не увидел? На Регинке был такой яркий красный берет!
Марк, наконец, чувствует стёб и сворачивает «сцену ревности».
Дашуле и досадно, и смешно, и стыдно. Марка по-человечески жалко.
Где он теперь? Говорят, уехал в Америку. Наверное, иногда приезжает. Ни разу не встречала. Или встречала, но не узнавала, как профессора переогурчика-недоодуванчика. А может быть, уехал вместе с мамой и не приезжает в родной город. Сколько ему? Сорок с хвостом. Где уж тут узнать! Наверное, семья, дети, свои проблемы, только заокеанские.
Трамвай неспешно ползёт к центру. Когда хочется спать, кажется, что он не двигается вообще. Вчера после уроков она приехала домой поздно. Варила мальчикам борщ, жарила котлеты. Встала рано, чтобы накормить обоих завтраком и проводить в школу.
Сейчас она заскочит в магазин за хлебом и поедет в свой район, где магазинов возле дома, к сожалению, нет.
Даша выходит из супермаркета с двумя пакетами (сходила за хлебом!) и направляется к другой трамвайной остановке.
– Даш! – вдруг окликает её кто-то.
Даша оглядывается. Однокурсница. Не виделись сто лет.
– Почему такая усталая?
– Да так… Работа. Уроки. Не выспалась.
– Надо высыпаться! Где работаешь?
В ходе разговоров выясняется, что, кто, где и почём.
– Слушай! – вдруг выдыхает альтруистка Катерина. – А не хочешь поработать за границей? Наша фирма занимается этим. Найдём тебе место, например, гувернантки. Будешь в Испании детей музыке учить. Да ты ещё и логопед! Два счастья в одном флаконе. Там много русских.
– Нет! – первая реакция Даши.
– Что – нет? – толково вопрошает Катерина и заботливо снимает ниточку с Дашиного рукава. – Дети поживут с бабушкой и дедушкой. Уже не маленькие. А ты за год заработаешь и отдашь свой кредит. К тому же пособие по безработице кончается.
– Я подумаю, – обречённо отзывается Даша.
Ей страшно не хочется никуда ехать, но она отчётливо понимает, что другого выхода у неё нет. И это предложение, неожиданно свалившееся на голову, – спасение.
Катерина и Даша обмениваются визитками. И Даша едет домой – заниматься детьми, думать, прикидывать, терзаться сомнениями и мучиться.
9
– Дашка, ты говорить можешь? – зазывно начинает смеяться в трубку Лана.
– Сейчас доем и перезвоню.
– Ладно, жду.
Даша чувствует, что Ланке не терпится живописать вчерашнюю встречу. Она умеет и любит делать из обыденных вещей анекдоты и с удовольствием пересказывает их Даше.
Даша в предчувствии весёлого отдыха быстро доедает свой ужин и садится к телефону.
Дети при деле: один у компьютера, другой с ноутбуком. Изображают, что готовятся к урокам. Или действительно делают задания. Учатся оба хорошо. Но могли бы и лучше. Оба хохочут, когда она произносит эту фразу.
– Что бы мы ни получили – восьмёрки, девятки, десятки – тебе всегда мало.
– А я не потяну платного высшего образования, – внушает она своим мальчикам, – учитесь так, чтобы попасть на бюджет.
Даша набирает номер подруги.
– А, Дашуль, ну, наконец-то. Вчера были смотрины, – начинает Лана.
Дашуля слушает рассказ о словесной схватке невест, отдалённо ей знакомых по Ланкиным рассказам, хихикает.
Но вот Лана произносит имена Марка и Беллы Александровны.
Даша переспрашивает:
– Кто-кто?
– Белла Александровна и Марк, – недоумённо и растерянно повторяет Лана, – ты их, что, знаешь?
– А где они живут? – всё ещё сомневается Даша.
– Сейчас в Кенгарагсе, а раньше где-то в центре – то ли на Блауманя, то ли на Авоту. Но дом оказался хозяйским, и Белла Александровна переехала. А Марк, само собой, – в Чикаго.
– На Авоту они жили, – уточняет Даша, – это, Ланусь, мой кавалер.
И она выкладывает неведомую Лане историю из своей юности.
– Вот это номер! – констатирует та. – А ты замуж за него идти отказалась.
– Уже во второй раз, – вздыхает Даша.
– То есть?
– Он когда-то делал мне предложение, но я и тогда отказала.
– Слушай! Давай всё переиграем, – загорается Ланка. – Они, конечно, выбрали Анжелку. Но она заломила такую сумму! Они-то рассчитывали совсем на копейки. Но не за коробку же конфет! Скинь тысячу-другую евриков. И он твой.
– Не хочу, – устало говорит Даша.
– Почему?
– Не хочу замуж. Фиктивно… за Марка… за деньги… Брр – мурашки по спине.
– Ну, ты всё-таки подумай. А то Анжелка вся сияет, вся в восторге.
– Я подумаю, – неопределённо обещает Дашуля, – только прошу тебя: не говори обо мне ни Марку, ни Белле.
10
Через неделю Даша дозревает и звонит Катерине.
– Вот и прекрасно! – восклицает та и медленно, неторопливо и обстоятельно переходит к делу. – Я тебе уже подыскала место. Хорошее – в Стокгольме. Заметь, абсолютно бесплатно. Твои мальчики смогут к тебе в гости по выходным и праздникам приплывать на пароме – ночь туда, ночь обратно. «Всего и делов-то» – море переплыть!
Она специально всё упрощает, чтобы мероприятие казалось лёгким и привлекательным.
«My bonnie lies over the ocean», – всплывает у Даши в подсознании детская песенка.
Становится тоскливо от неотвратимости разлуки с родными и любимыми людьми. Но Катерина очень убедительна, обстоятельна и активна.
– Это лучше, чем Ирландия или Испания. Туда не налетаешься! А здесь всё рядом. И условия прекрасные. Семья русская. Ребёнок, правда, маленький, 4 года. Контракт на год. У тебя будет отдельная квартира. В том же доме, где живёт семья. Оплаченные проживание и дорога в Ригу. Зарплата приличная. На той неделе устроим вам с хозяйкой встречу в Скайпе. Обо всём договоритесь. Соглашайся!
И Даша соглашается.
Сколько можно мотаться в темноте по предместьям?
Завтра пятница. Надо ехать в Марупе. В пригород.
Два дома, два урока. Двадцать латов. Встреча с папой мальчика Каспара у супермаркета, папа девочки Насти отвезёт её к тому же супермаркету. А дальше домой – автобус, пересадка, трамвай.
В субботу засветло – два урока. Один в центре, другой в Плявниеках. Не ближний свет.
Зато в воскресенье выходной.
Ради детей она готова на всё. Но пособие она получает последний месяц, отопительный сезон в разгаре, кредит. Помощь пенсионеров-родителей проблем не решает. Денег не хватает.
Она мучительно принимает решение. В пользу своей семьи. Об отъезде в Швецию.
11
Всё-таки болтушка-Ланка проговорилась. Что она сделала? Не через Беллу же Александровну! Но она вышла-таки на Марка и сообщила ему Дашин телефон.
Даша знала слабости подруги и не удивилась позабытому голосу из мобильника.
Не узнала, но догадалась.
«Зачем встречаться?» – терзалась она.
Встречи она боялась. Замуж не хотела категорически. Просто снедало любопытство. И присутствовало чувство благодарности за непрошенную нежность.
12
…Старая Рига. Аудею, Вальню, «мужики с земным шаром», торговцы сувенирами, плетёные столы на колёсиках – янтарные бусы, коричневые глиняные кружки, магнитики с видами города, вязаные белые носки с орнаментом. Увитая голыми стеблями дикого винограда красная Пороховая башня в конце улицы.
Высокий седой шпиль церкви Святого Петра над городом.
…Она по-прежнему выковыривала ложкой крем из «Вецриги» и пила кофе с мороженым.
Изменилась. Чуть постарела. Чуть поправилась. Всё ещё хороша. Изысканно одета. Знает себе цену. Те же глаза, тот же голос, вечно ледяные кончики пальцев.
Как говорил Эгилс, «fifiga». В русском существительном «фифа» звучит пренебрежение к манерной даме, в латышском прилагательном «fifiga» – восторженное признание стиля и индивидуальности.
…Изменился. Появился акцент, от которого очень коробит – был свой человек, стал чужой. Чуть постарел. Чуть поправился. Стал самоуверенным и самодостаточным. Появился заморский апломб. Но всё тот же всепрощенческий и всё принимающий взгляд.
– Уезжаешь? Когда?
– Пятого.
…Трудно говорить о материальном.
– Кредит? Сколько?
Он всё оплатит.
…Замуж? Для неё это было бы выходом. Не нужно никуда ехать. Но надо продаваться, как Ланке. И зачем ей чужой человек в доме? Кормить, обихаживать, подстраиваться… А уж детям он, вообще, ни к чему.
Или оставить своих, улететь/уплыть за море и петь там в тоске «My bonnie lies over the ocean»? Но вернуться через год свободной и никому ничем не обязанной.
…А вдруг всё-таки она согласится? И рядом с мамой. И брак не фиктивный. Если, конечно, захочет. И не Анжела с её шестнадцатилетним водительским стажем и дачей в Саулкрасты (удобства во дворе, до моря километр).
Когда-то Даша научила его играть на блок-флейте. И он купил себе эту лакированную дудочку в музыкальном магазине на углу Амату и Шкюню. Но осилил всего пару-другую мелодий, старательно зажимая нетренированными пальцами коварные дырочки. Шрам на сердце. Студенческая любовь… Двое детей. Кредит.
Но ей это выгодно.
Хотя она всегда была непредсказуемой.
…А может, лучше в Швецию? Говорят, Стокгольм – та же Рига. И всего ночь на пароме. И отдельное жильё, и «всё включено», и оплаченный проезд.
Они встретились через год. На том же месте. Даша была весёлой, но, по обыкновению, далёкой и чужой.
Она, как всегда, извлекала крем из «Вецриги».
«Почему? – думал Марк. – Не такой уж он и сладкий!».
1 Мой любимый за океаном,
Мой любимый за морем.
Мой любимый за океаном.
О, вернись ко мне, мой любимый. (англ. яз.)
2 Через год после написания повести в Латвии был принят закон о двойном гражданстве.
(«Всё та же коллекция», Рига, 2013.)