Выдумки
***
Я никогда не видел собственной крови. Нет, конечно, у меня много раз брали ее на анализ, я получал ссадины, сбивал кулаки, резался бритвой и, самое любимое, давил прыщи. Но никогда я не видел свою кровь, текущую из рассеченной брови или опустевшей глазницы. Ни единого стоящего повреждения в жизни.
Ни одной раны.
При ударах безоружного по корпусу открытое повреждение получить крайне сложно. Пару раз в драке мне прилетало в голову – синяки, опухшие щеки и скулы, горящие уши – и не более того.
Не то, чтобы я так ищу приключений на свою задницу, но… Я ведь не видел своей крови!
Мой терапевт говорит:
- Вы должны научиться ценить свою… неприкосновенность. Вас оберегает жизнь. Это несомненный плюс для Вашего психического состояния. Не накручивайте себя.
После каждой его фразы я жду обращения, которое бы закончило ее по достоинству.
«Не накручивайте себя, мистер Фримен»
«Цените свою жизнь, мистер Фримен»
«Присоединяйтесь к нам, мистер Фримен»
Изо дня в день этот G-man приходит посмотреть на меня, обронить несколько поучительных слов, записать что-то в свой дурацкий фиолетовый блокнот. Иногда я замечаю, как он пишет что-то вроде «тяжелое психическое расстройство» или «негативные изменения». Это заметно по его непроизвольному движению губ, по взгляду, прыгающему с блокнота на толстую книжку по психотренингу, по едва уловимому покачиванию колпачка на верхнем конце шариковой ручки.
Глядя на стену, увешанную чьими-то ненормальными рисунками, говорю:
- Де-гра-да-ци-я. Запомните.
Он поднимает ко мне свой туманный взгляд. Поворачиваю голову, смотрю на его неумело пришитую к халату пуговицу. «И как же это дипломированный специалист может так неграмотно писать?»
Все еще буравит меня взглядом, будто пытаясь вызнать, в какой лаборатории скрывается доктор Кляйнер.
Однако как он похож. Вытянутое лицо, низкие с опущенными уголками губы, сочувствующие и стеклянные – из-за плохой графики – глаза. Кажется, лицо вот-вот покроется текстурами.
- Как Вам спится? Кошмары не мучают? Может, воспоминания?..
Нет, голос не тот. Нет в нем какой-то властности и таинственности.
- Как младенец. А по кошмарам я уже соскучился. Без них…
- …теряете вкус жизни?
- Пожалуй.
Опять пометка в этот чертов блокнот. Что ему известно обо мне? Что-то, чего не знаю я? Что ему вообще от меня нужно?
Открываю глаза, и передо мной вдруг простирается потолок. Или надо мной?
Старый круглый плафон молочного цвета пытается дотянуться до меня, но добротный толстый провод останавливает его.
На фоне потолка появляется почти столь же белое пятно в обрамлении черной копны и с ярко-красной волной по центру. Это Ника. Медсестра в этой клинике. И если все это не галлюцинация, то, видимо, я сейчас лежу на полу. Худые руки этой симпатяшки сложились где-то ниже моего обзора и что-то толкают. У меня остановка сердца? Хреново.
Ника кричит. Я не знаю, меня ли она пытается услышать, но я стараюсь об этом не думать. Отвечать ей лень. Мне хорошо. Мне хочется смеяться.
Рядом возникает еще одно знакомое лицо. Это человек-чемоданчик. Мой терапевт. Стало быть, мое оригинальное положение в пространстве почти наверняка обусловлено неврологией. Неужели G-man прав?
Обе мордашки что-то шлепают губами, но мне уже совсем наплевать. За ними появляется черная дымка, сливающаяся с цветом волос Ники, она постепенно густеет, становится вязкой, капает на меня. Ее прикосновения согревают. Темно, тихо, хорошо…
Пустота.
Даже мыслей нет…
;
- 1 -
Андрей Николаевич придумал этот психотренинг. Чем я ему и обязан. Конечно, его книги тоже значительно повлияли на меня, но это упражнение в особенности. Именно благодаря ему я научился не бояться будущего. Того самого будущего, которое ожидает всех.
Суть такова. Каждый раз, когда ложишься спать, напрягаешь свою толстую и зеленую фантазию. Необходимо представить свою смерть. С самых разных ракурсов, в самых жутких ситуациях и наиболее возможное количество раз. Во всех подробностях.
Спустя месяц я стал относиться к смерти философски. Спустя полгода я просто плюнул на нее. Спустя пять лет я снова начал ее бояться.
- Опять много куришь. И фильтр весь обкусан. Ты в порядке?
Она всегда такая внимательная. Всегда красивая и ухоженная. Всегда добрая и любящая.
Она всегда такая выдуманная.
Мой больной мозг придумал ее, чтобы хоть как-то контролировать меня. Сатрап.
Я перестал отличать ее от настоящей. Она помогает мне жить и во всем меня понимает. Она в прямом смысле дышит мной. Я ее люблю.
- Не совсем. Но, пожалуй, справлюсь. Не беспокойся об этом.
Нежно беру ее за руку. За ее полупрозрачную руку. Подходит, закидывает мне руки на плечи, улыбается.
- Надо сегодня съездить в магазин. Холодильник почти пустой.
Только я хотел сказать: «Одевайся», как она уже готовая стоит и ждет меня.
Средь бела дня на дороге почему-то мало автомобилей. Так всегда. Она говорит, что это нормально.
Я сижу за рулем своей любимой Шеви Импалы. Мы остановились на перекрестке. Все светофоры почему-то выключены или даже вывернуты из земли, а потому регулировать движение не могут. Но она безошибочно подсказывает мне, когда остановиться, а когда ехать. Первые раза три мне было смертельно страшно. Еще раз десять я пытался спорить. А потом поверил. Видимо, моему мозгу лучше знать, горит ли светофор и при каком свете начинать движение.
Глупое чувство. Осознавать, что ты псих, и все равно ничего с этим не делать. Про психотерапевтов, наверное, мой мозг знает меньше, чем про светофоры.
- Поехали, - произносит она с улыбкой, и я трогаюсь. Улица пустынна, это обнадеживает.
Допустим… представьте, что Вашу легковушку на всем ходу сносит огромный Урал.
На мое лицо наползает улыбка. Она сейчас важнее всего. Важнее страха, испепеляющего зноя и, даже, звука ревущего клаксона, слышимого где-то на грани.
Это был КрАЗ. Он большой. Мою ненаглядную Импалу смяло, как фольгу. А также смяло и меня, и мою любимую аналитическую половину мозга.
Однако я выжил. Полгода реабилитации. Порядка двадцати пяти операций. Наркоз и обезболивающие.
После всего этого я и познакомился с ним. Ко мне в палату зашел человек в костюме и белом халате поверх него. Он был подтянут и хорошо сложен. Единственным, что выдавало его в моих глазах, был чемоданчик. Медленная походка, вытянутое лицо и этот самый чемоданчик. Где-то я его уже видел…
G-man, мать его!..
И хотя он не назвал мне новых диагнозов, мне нравилось с ним общаться. Возможно потому, что однажды утром он зашел ко мне в палату и сказал:
- Проснитесь и пойте!
;
- 2 -
Неизвестно, кто это придумал. Столь жестокий и эффективный принцип. В медицине он называется как-то иначе, но к выражению «клин клином выбивать» привыкли все. Тоже самое случилось и со мной. Хотя я до сих пор не могу понять, было ли это так хорошо для меня, как я думаю.
После остановки сердца я еще три дня пролежал в отделении интенсивной терапии. Мой незабвенный доктор появился только на четвертый.
- Я в порядке, спасибо.
- Не раздражайтесь…
«…мистер Фримен!..»
- …я здесь не для этого. По правде говоря, сегодня меня интересует только один вопрос.
- Я ведь не отделаюсь одним ответом?
Он не на шутку озабочен. Сегодня больше, чем обычно. Что же со мной происходит?
- Алексей, скажите, хоть что-нибудь радует Вас с момента происшествия аварии?
Пытается вычислить цепочку причин и следствий. Он молодец.
- Мои галлюцинации исчезли.
- Это были видения, сны или полноценные длительные события?
- Это была моя жена. Моя любимая мертвая жена. Хотя она казалась мне вполне реалистичной. Мой мозг придумал ее незадолго после ее смерти.
- А как…
- Она была в коме. Неделю. А когда она окончательно меня покинула, врачи распотрошили ее.
- Ваш мозг придумал ее как лекарство? Почему же Вы рады исчезновению этой галлюцинации?
- Потому что я недоверчивый. Сознанию не удалось меня переубедить и в конце концов я обнаружил некоторые неточности в ее образе. Другой цвет помады, более темный оттенок волос и ее полупрозрачные руки.
- Только руки?
- Вообще-то все тело. Но больше всего я любил ее руки… Я осознавал, что сошел с ума; устал от ее мнимого присутствия. Пока она была рядом, я не мог смириться и отпустить ее. А теперь начинаю привыкать.
Только сейчас мне стало ясно, что из глаз текут слезы. Поганый организм! Поднимаю взгляд к G-man’у и вижу, что он тоже плачет. При этом стеклянные и прежде полубесчувственные глаза его бегают из стороны в сторону.
Я – блокнот – чемоданчик – я – кушетка – я – его халат – блокнот – книга – блокнот.
Мне начинает казаться, что его руки дрожат не от моего рассказа. Впрочем, мне ли, параноику, об этом говорить?
Он ушел, не попрощавшись, погруженный весь в себя. Кажется, ему нужен доктор.
Да и мне, оказалось, есть над чем поразмыслить. Авария выбила мои предыдущие психические расстройства. Но взамен пришли, видимо, более серьезные осложнения. Рассудок теперь не просто не может справиться с личностью (как раз ее-то он оставил в покое), но до него дорвались стрессы, депрессия и куча страхов. А еще паранойя. Значит, если раньше я вредил преимущественно себе, то теперь все наоборот. И первым в категорию риска попадает человек-чемоданчик. А это для меня не есть хорошо.
Отправляюсь по коридору на небольшой балкончик. Нужно все тщательно обдумать и лишь потом действовать. Хотя и действовать тут особо нечего.
;
- 3 -
Во всем виноваты создатели игры. Они создали этого персонажа. Выдуманный ими G-man постоянно преследовал главного героя – Гордона Фримена – являясь ему то в непонятном анабиотическом сне, то на улицах городов, по которым пришлось прошвырнуться доктору, чтобы защитить мир. Никогда в нее не играл.
Но в какой-то момент мне стало казаться, что человек-чемоданчик преследует и меня.
Пять лет назад, дня через три после смерти моей любимой я хотел вспороть себе сонную артерию. Это намного действеннее, чем взрезание вен. Шансов на выживание крайне мало. Это не так мерзко, как, скажем, отправление таблетками. В крови нет ничего омерзительного в отличие от содержимого желудка. И это почти безболезненно. Не в пример самосожжению или повешению.
Я подошел с бритвой к зеркалу. Посмотрел на себя. Поднес бритву к шее.
Сердце загромыхало, и артерия вдруг еще больше запульсировала. Она сама тянулась к лезвию. А потом резко потемнело в глазах.
Мои ноги подкосились, ногтями я стал раздирать себе лицо, задыхаясь, упал на колени, перегнулся через край ванны и разом попрощался с завтраком, обедом и ужином. И еще раз с завтраком.
Все эти секунды в голове победно и громогласно раздавалось: «Это ведь все по-настоящему! Там ничего нет! Там пустота и ты ничего не будешь помнить! Даже себя!!!»
А вдобавок я обмочился.
Сплевывая остатки выворота со вкусом желчи, вытирая слезы, сопли и слюни, я кое-как отдышался, пришел в себя. Мне требовалось курить.
По пути из магазина домой, докуривая первую пачку, я вдруг заметил в стороне от себя странного человека. Он странно ходил, странно смотрел, странно пропал из виду. Будто растворился.
Видимо, это была моя первая галлюцинация. Что бы я ни делал, раз в неделю я обязательно встречал этого человека. Его чемоданчик мелькал на остановках автобусов, в парке, в магазине, на колесе обозрения. Везде, где угодно.
Это теперь я понимаю, что мой мозг пытался отвлечь внимание на нечто постороннее. А позже он придумал ее. Галлюцинации с G-man’ом прекратились где-то через год и появились новые. Видение моей любимой было, наверное, большим наркотиком, чем тот тип. С чего бы это?..
После аварии я снова с ним встретился. И это было странно. Хотя, чем реальнее человек, тем меньше от него хлопот. А сейчас мне придется пойти и как следует его отколошматить. «Я может и псих, но не идиот» Так надо.
Наверняка Фримен с удовольствием оторвал бы G-man’у голову, окажись тот связанным прямо перед ним.
;
- 4 -
По коридору я шел уже с четко выработанным планом. Я его сам придумал. А ровно через минуту…
Вхожу к нему в кабинет. Ненормальные рисунки все еще висят на стене. Этакий teambuilding, мать его.
«Я Вова. Я псих.
Здравствуй, Вова. Познакомься со своими коллегами. Это Саша, он псих. Это Витя, он псих. Это Люда, она псих.
Здравствуйте, психи.
А теперь давайте устроим коллективную игру, чтобы сплотить наш дружный и теплый коллектив. Сейчас все садятся, берут карандаши и рисуют свою любимую психоделику.
Это уныло. Знаете, я уже не псих. Можно я пойду?
Нет-нет, Вова. Ты должен работать в коллективе. Вы ведь психи»
Чемоданчик стоит слева от него, на его любимом стуле. Любимом, потому что там всегда стоит чемоданчик.
Удивленные глаза встречают меня.
- Алексей? Что-то случилось?
Я молчу. Только кивнул ему головой. Подхожу, беру его за волосы и впечатываю лицом в стол. Потом еще. И еще. При этом я поминутно извиняюсь.
Ровно через три минуты вваливаются санитары. У него же кнопка под столом! Почему он так долго не нажимал ее? И почему я знал это?
Двое из ларца скручивают меня, но я продолжаю сопротивляться, уворачиваясь от шприца. Санитарам крайне неудобно в тесном кабинете, и один из них, не выдержав, вмазывает стеной по моему лицу. По крайней мере, все так и выглядело.
И все это я тоже знал.
Даже то, что секундой позже я впаду в беспамятство.
Неделю спустя в 12:00 я ожидал обеда. В своей уютной комнатке с мягкими стенами. В своем ненавистном карцере с кушеткой по центру. На кушетке толстые кожаные ремни для рук и ног. Радость моя.
Хоть подушку дали.
В двери открылось окошко с глазами.
- Алексей Сизоев? На кушетку, пожалуйста.
Подхожу к центру комнаты, ложусь.
- А обед?
В ответ мне закрылось окошко, скрипнула и распахнулась дверь. Уже знакомые двое из ларца подошли к кушетке, связали мне руки и ноги. Ушли.
И тут же в гости зашел человек-чемоданчик. Идеально выглаженный костюм и представительная внешность никак не сочетались с вспухшим лицом, синими мешками под глазами, рассеченной губой и сломанным носом.
- Я ждал Вас. Извините, доктор.
- Положим, Вы добились своего, Алексей. Увидели свою кровь. Ради чего это было? Эндорфины?
- Это не единственная цель. Конечно, когда я увидел свою кровь на стене и ощутил, как она течет по лицу, я испытал облегчение. Это было сродни новой жизни. Однако было и еще две цели. Во-первых, оказаться здесь.
- Зачем это Вам?
- Так было нужно. Я стал слишком опасен для всех, для Вас.
- О, это я заметил.
- Вы не понимаете. У меня снова тяжелая депрессия, у меня снова жжение в голове, снова панические приступы и паранойя. Я становился чересчур опасным.
- Агрессия?
- Больше, чем Вы думаете.
- А может быть эта Ваша паранойя всего лишь… паранойя?
- Считаете, мне хочется быть психопатом?
- Считаю, Ваш мозг оберегает себя. Вы – нет.
Он оглядел меня, бросил взгляд на подушку.
- Почему Ваше лицо исцарапано? И почему Вы пытались съесть свою подушку?
- Это… еще одна причина моей выходки. Мне было необходимо потерять сознание.
- Чтобы узнать, что там?
- Да. Околосмертельное состояние может дать хоть что-нибудь для понимания.
- Вас откачивали десять минут! И то лишь по моим слезным просьбам. Вы кое-как вернулись к жизни! Понимаете? Этот Ваш… эксперимент, видимо, не помог? Так?
- Нет. Я узнал, что хотел. Паника вернулась и теперь атакует с новой силой. Каждый раз, когда я ложусь спать, я смотрю в темноту. А потом сами собой возникают эти мысли. Они нарастают очень стремительно. Вскоре я уже сжимаюсь в позе эмбриона, то наоборот, мой позвоночник выгибается назад. Я раздираю лицо ногтями и закусываю подушку, чтобы никто не услышал полунемых стонущих криков. Мышцы сокращаются произвольно, я даже подумать не успеваю. И весь дрожу. …Вот только одного не понимаю. Если я здесь, то приступов у меня быть не должно.
- Я попросил, чтобы Вас ничем не накачивали. У Вас удивительно ясный рассудок. Будет намного лучше оставить его не затуманенным.
- Вы ведь не экспериментатор, доктор.
- Это вовсе не для меня. Так будет лучше для Вас. Наверное.
- Наверное? Что Вы хотите этим…
- Послезавтра я снова приду к Вам с визитом, Алексей. И хотя все равно после этого Вы будете меня ненавидеть, мне необходимо подготовиться. Все обдумать. Взвесить каждое слово.
- Да о чем же Вы?!
- Речь пойдет о Вашей жизни. А теперь извините. Я должен идти.
;
- 5 -
Мозговой штурм придумали черт знает когда. Бросаешь идеи одну за другой, даже самые идиотские. Рано или поздно наткнешься на что-то должное. У меня времени на раздумья больше суток. То есть, предостаточно.
5:00 Не сплю уже всю ночь и хожу по комнате. На ходу думается проще.
Может быть все это галлюцинация?
9:15 Подходит к концу вторая сотня идей. Без толку. Отказываюсь от завтрака и все хожу. Болят ноги, и почему-то шумит сердце.
Может действительно неврология?
13:00 Обед остывает уже час. Аппетита нет. Не то, чтобы я так занят. Его правда нет. Что он там сказал? «Речь пойдет о Вашей жизни»?
А если я уже умер?.. Нет, мыслю, значит существую…
18:00 Ноги отказываются ходить. Я чертовски устал и разлегся на кушетке. Де-гра-да-ци-я. Так он писал.
Может быть, функции мозга стали чем-то ограничиваться?
22:30 Смотрю в потолок. Неинтересное занятие. В детстве фантазировал, что если он вдруг окажется полом, то я со всего маху шлепнусь о него. И все станет наоборот. Но потолок так и не стал полом.
Или стал?
Возможно, в какой-то момент меня переклинило, и я начал воспринимать реальность как галлюцинации, а свои видения как действительность. Но в какой?
Когда хотел покончить с жизнью? Или…
Или когда погибла Эльза?
Или не погибла?!
На пару секунд я «завис», а потом у меня участилось дыхание. Лицо исказила гримаса ужаса, предательское горло сковалось само собой.
Я одновременно понял все.
И даже часть воспоминаний всплыли в мозгу. Настоящих воспоминаний…
Битый не битого везет…
Моя жена не умерла тогда. В коме она пробыла неделю. А я эту неделю пробыл в запое. Команда лучших врачей, как могли, старались вернуть ее к жизни. Нормальной жизни, без аппарата жизнеобеспечения. И, в конце концов, им это удалось.
До чертей пьяный и обкуренный я сидел рядом с ней и рыдал. Она утешала меня и тоже плакала навзрыд. Потому что я ее не замечал. Я думал, что все кончено.
Пока она оправлялась после болезни, меня решили отправить домой. Думали, я сам справлюсь, что это только временный стресс. Но депрессия стала выедать мой мозг.
Ко мне приставили психотерапевта, чтобы он все-таки следил за моим состоянием. И, когда стоя перед зеркалом, я пытался себя убить, ему ничего не оставалось, как скрутить меня и перекинуть через бортик ванны. Остальное сделала моя фобия.
Доктору пришлось прибраться за мной в ванной комнате, переодеть меня, а затем идти со мной в магазин.
Как мне хотелось курить…
Прием к нему мне был назначен раз в неделю. Когда моя жена вернулась домой, ей не пришлось отдыхать. Но еще целый год я не замечал ее, не замечал никого, кроме парня, похожего на персонажа игры.
К этому времени уже было известно, что в моей голове вальяжно расположилась опухоль. Она не распространяла какие-нибудь зловредные клетки в мозг. Конечно, нет. Она просто давила на него.
Но посещение доктора дало небольшие плоды. Я начал узнавать жену и начисто забыл про G-man’а. Вроде бы все пошло в гору. Основные функции мозга остались, если не считать, что вместо значительной части своего окружения я видел придуманные мной лично картинки.
Она часто оставалась одна в комнате и плакала. Она понимала, что я ее люблю, и также понимала, что я не верю в ее существование.
Несмотря на это, кажется, у нас даже бывал секс. Вот только я в это время не отличался от простого животного, которому необходимо только удовлетворить потребность. А она лежала подо мной и тихо плакала.
И вот, как-то раз она предложила мне поехать в магазин. Конечно же, у нас не было моей любимой леворульной Импалы, а вместо нее был обычный семейный Субару с правым рулем. Я на пассажирском сиденье слева от нее. Что-то напеваю, а в руках верчу игрушечный пластмассовый руль с кнопками, какие дарят детям на трехлетие.
Она поворачивает влево – я кручу влево.
Она прибавляет газу – я напеваю чуть громче.
По пути у нас состоялся разговор. Я все расспрашивал, почему светофоры не работают, а она отвечала, что все в порядке, что она сама подскажет, когда ехать.
Кажется, даже тогда в ее глазах стояли слезы.
Мы попали в аварию. У огромного КрАЗа отказали тормоза. Она погибла. Я – чудом остался жив.
«…хоть что-нибудь радует Вас с момента происшествия…»
«Мои галлюцинации исчезли»
Я не знаю как, может, стараниями врачей, но опухоль стала отступать. Хотя и не полностью.
А быть может и из-за хороших эмоций. Ведь я испытывал облегчение с момента исчезновения «видений».
Вдобавок обострилось мое аналитическое мышление. Я стал чертовски внимательным и рассудительным. И это с моими-то закидонами!
Впрочем, я все равно ощущал жжение в мозгу, отсутствие аппетита и сбивчивую работу сердца. Даже приступ случился.
Из-за новых стрессов опухоль дала метастазы в разные отделы мозга.
Он оберегал себя.
Я – нет.
Как, в общем-то, и сейчас.
Я весь трясусь и у меня участилось дыхание.
Я сижу на полу возле кушетки и застегиваю ремень для правой руки вокруг шеи.
И еще на одно деление.
В голове уже роятся тоскливые мысли, но я отгоняю их и сдерживаюсь, чтобы не закричать. Нужно лишь затянуть до такого состояния, чтобы пережало артерии.
И еще на одно.
Хорошо, что ремни достаточно длинные. В горле хрустнула гортань. Тем лучше. Все пойдет быстрее.
«Для чего это было?! Что ты сделал, чтобы умереть достойно?! Там ничего нет! Здесь ты хоть кому-нибудь да нужен. А там ты сдохнешь!!!»
И еще.
И еще.
И еще.
Руки безвольно упали. В глазах все плывет. Я уже не дышу. Давно. Более того, я уже остываю. Я остываю уже полжизни. Это мой личный период полураспада…
Эльза?..
;
***
В глаза бьет яркий свет, а по сторонам от меня и сзади – темнота.
- Эльза?
- В сознании. Пульс шестьдесят и растет. Сатурация восемьдесят. Давление в норме.
- Что… Где я…
Чтобы что-нибудь разглядеть, приходится прищурить глаза. Свет стал не таким ярким. Я осматриваюсь и вижу над собой двух вортигонтов. Но вместо того, чтобы лечить телепатически, один держит в руках допотопные электроды дефибриллятора, а второй, с ярко-красными губами, смотрит на дисплей и вводит катетер мне в руку.
Позади них, наблюдая издалека, стоит человек в темно-синем костюме. У него вытянутое лицо, чуть выдающаяся вперед нижняя губа, стеклянный слегка сочувственный взгляд и чемоданчик в руке. Я оглядываю его с ног до головы, откидываюсь на подушку и начинаю смеяться взахлеб. Но это даже не смех сумасшедшего. Это смех обреченного.
Жить.
И весь остаток жизни провести на кушетке, связанным по рукам и ногам, в комнате с мягкими стенами.
Жить, зная, что ты псих.
Жить, зная, что к тебе не придет ни один человек, кроме вот этих вот инопланетян и странного человека, появляющегося по утрам со словами:
- Проснитесь и пойте, мистер Фримен! Проснитесь и пойте!