ОТРЫВОК
У вас когда-нибудь звенело в ушах? Помните, как было неприятно, словно в голове шумит и пенится северное море? Вы, конечно же, думали, что это атеросклероз сосудов или отит, и, конечно же, ошибались. Это была я.
А зеркало? То самое старое надтреснутое зеркало, доставшееся вам от прабабки? Забравшись на чердак, вы долго-долго вглядывались в зеркальную глубину, силились рассмотреть в ней картины прошлого или грядущего, но вместо того видели свое собственное отражение. В какой-то миг ваше милое юное лицо вдруг становилось безобразным и старым, морщинистым, как будто к нему прилипла октябрьская паутинка. Испугавшись, вы сваливали вину на мелкие зеркальные трещины, вы ведь и помыслить не могли, что из зеркала на вас смотрела я.
Допустим, прабабка завещала зеркало не вам, а вашему кузену, бывает и такое. Но пустота? Неужели вам не случалось проваливаться в пустоту, просто так, посреди рабочего совещания или в метро, по дороге домой?
Смотрю, вы уже начинаете догадываться. Да, пустота – это тоже дело рук моих, без моего участия не обошлось.
И то странное состояние d;j; vu, которое так часто накрывало вас в детстве, но почти не случается теперь; и события, которые вы, кажется, забыли навеки, но потом вдруг ни с того ни с сего вспомнили; и слова, которые от частого повторения совершенно теряли смысл…
Всё это – я.
Только я.
Всегда я.
***
Кажется, пришло время представиться – меня зовут Дезире Сэнд.
Я родилась и выросла у вас под боком, в Прозрачной Империи, в Графстве Желаний. Вижу, вы сразу же бросились искать Империю на политической карте мира; прошу вас, не утруждайте себя – там ее нет. Я хочу, чтобы вы поняли: мир вовсе не такой, как вам всегда представлялось. Он – многослойный. Один слой – плотный, в нем живете вы. А сверху – прозрачный, тонкий, будто весенняя утренняя дымка, там живу я. Вам меня не рассмотреть ни в лупу, ни в сверхмощный микроскоп, а я вас вижу даже без очков. Видимо, у меня более зоркие глаза.
А хотите, я вас и вовсе удивлю?
Я не только вас вижу, я влияю на вашу судьбу. Работа у меня такая – задувать иллюзии в трещины плотного мира, в старые зеркала, в полузабытые воспоминания. Когда вы долго-долго смотрите в пустоту, или мучаетесь от апрельской бессонницы, или не можете вспомнить фамилию бывшего одноклассника, или слышите звон в ушах, знайте – в этот момент я рядом, я колдую над вами.
В моих ладонях – иллюзии, сыпучие, похожие на синий мерцающий песок.
В моих глазах усталость и тоска, в конце концов, не так уж это приятно – вечно обманывать людей, внушать им пустые надежды.
Знаете, я никогда не мечтала стать Иллюзионисткой, как раз наоборот, мне хотелось быть Мечтательницей. Увы, меня превзошла моя извечная соперница Мрия Квитковская, лучшая студентка факультета прикладного мечтаведения. После успешной стажировки ее взяли ассистенткой на Фабрику Грёз, за несколько лет она сделала головокружительную карьеру и сейчас возглавляет отдел оптимизации позитивного мышления. А я так и осталась в младших специалистах департамента самообмана и разбитых надежд. Как говаривала моя бабушка Желания: выше головы не прыгнешь.
Все дело, конечно, в песке.
Когда-то давно, в самом начале, нам позволили определиться с материалом для работы. Мрия Квитковская выбрала землю, черную, плодородную. Я – синий мерцающий песок. Глупая, я думала, что мне повезло – синий песок ведь гораздо красивее черной жирной земли! Разумеется, очень быстро выяснилось, что я ошиблась с выбором.
Теперь Мрия выращивает роскошные мечты, которые при должном уходе превращаются в цветущие удачи и победы, а на моем песке ничего не растет – разве что колючие кактусы разочарований.
Вы понимаете, о чем я?
Нет?
Что ж, расскажу-ка я парочку историй, и тогда вам все станет ясно.
***
О моем Первом вы, разумеется, слышали, хотя никто не знает, что на самом деле он страдал акрофобией. Он боялся высоты – до нервного тика, до липкого пота, до тошноты, выше маленького пригорка никогда не поднимался, а, поднявшись, все равно боялся смотреть вниз.
Я была юной и амбициозной, совсем еще дурочкой, я верила, что страх можно легко переплавить в мечту. Пока мой Первый помогал своему отцу конструировать махолет, я добавила щепотку иллюзий в их амфору с водой. Пострадали оба.
«Ты сможешь перебороть свой страх!» - шептали невидимые песчинки Первому, - «Ты сможешь взлететь!».
«Ты станешь самым великим инженером всех времен и народов!» - звенело в ушах у его отца.
Что из этого вышло, вы и сами знаете. Правда, миф повествует о том, что искусственные крылья Первого были смазаны воском, мол, он поднялся слишком близко к солнцу и воск расплавился…
Никакого воска и в помине не было, крылья получились надежные, уж поверьте мне. Опьянев от иллюзий, мой Первый взлетел. Он упивался полетом, парил, будто вольная птица, поднимался все выше и выше!
Солнце напоминало огромный надкушенный апельсин; рядом разрезали воздух быстрокрылые ласточки.
Но вдруг все изменилось, эйфория сменилась паникой: на Первого с новой силой накатил страх высоты, и он не справился с управлением махолета.
Отец? А что отец?! Конечно же, сошел с ума. Рассказывал потом всякие небылицы о запутанном лабиринте, в котором якобы жил получеловек-полубык.
Неприятная история, что и говорить.
Лучше послушайте о моей Второй.
***
Моя Вторая совсем не умела жить.
В ранней юности она была пылко влюблена в одного юношу с глазами оленя, но, не ответив ей взаимностью, он уплыл за моря искать свое счастье. С тех пор Вторая только и делала, что вспоминала вчерашний день, какие-то мимолетные слова волоокого красавца, каждый его взгляд и жест. При этом очень достойных женихов отвергала, между прочим.
Мне хотелось ей помочь, научить жить не прошедшим, а настоящим – одной минутой, одним мгновением.
Как-то она прогуливалась берегом моря, по привычке вглядывалась в лазоревую даль, надеясь увидать парусник своего возлюбленного. Я подошла к ней, никем незамеченная, и бросила горсть мерцающих синих иллюзий ей в лицо.
Моя Вторая на мгновение провалилась в пустоту, и пустота ей пропела: «Живи сегодняшним днем, живи сейчас, не думай о прошлом»…
К сожалению, я перестаралась: несколько песчинок попало Второй в «третий глаз».
С тех пор вместо прошлого она начала видеть картины будущего: предсказывала войны и убийства, предательство и обман, но ей никто не верил. Все потому, что люди вокруг жили-то как раз одним моментом, любили жизнь, им и дела никакого не было до грядущих событий.
А песчинка-иллюзия хорошо моей Второй подпортила зрение, вскоре она и вовсе ослепла. Ей пришлось переодеться мужчиной и бродить по миру, рассказывая каждому встречному всякие сказки – то о прошлом, то о будущем. О себе самой она целую легенду выдумала: о войне, о яблоке, о прекрасной богине, о каком-то деревянном коне. Между прочим, ей поверили, но я к этому никакого отношения уже не имела. Мне предстояло заняться Третьим.
***
Третий… о Третьем вспоминать стыдно.
Он был неплохим человеком, но очень уж самокритичным, считал себя никчемным неудачником и, в общем-то, на то у него имелись веские причины. Классический сюжет: жена ушла к другому, работа – каторга, друзей нет. В юности он, как и прочие, мечтал о всемирной славе, но, поскольку никаких талантов в себе не обнаружил, спрятал свои мечты куда подальше.
А тут я со своими иллюзиями…
Понимаете, было холодно, зима. За окном выли и кружили стылые ветры. Третий грелся у одинокого очага, подбрасывая хворост в оранжевое пламя. То было крайне печальное зрелище, и я не выдержала – высыпала горстку иллюзий прямо в огонь. Пламя затрепетало, словно в него подлили камфорного масла, на какой-то миг приобретая синеватый оттенок.
Третий вгляделся в разгоревшийся огонь и с удивлением обнаружил, что, оказывается, синие сполохи умеют говорить.
«Ты сможешь прославиться, еще не поздно», - напели ему сполохи, - «тебя ждет великое будущее, твое имя останется в веках…».
Конечно, я и понятия не имела, что он там себе надумал. И когда все случилось, когда он поджег тот самый храм, мне совсем не хотелось верить, что всему виной мой мерцающий песок. С другой стороны Третий оказался прав: о нем, о его безумном поступке до сих пор помнят, пьесы сочиняют и пишут поэмы. Не самая лучшая слава, конечно, но чего вы хотели? Что еще можно вырастить на песке?
Как любила напевать моя бабушка Желания, «на барханах цветы не растут».
***
Знаете, были еще и Пятый, и Девятая, и Сто Четвертый. Я протекала сквозь них, как песок сквозь пальцы, пыталась внушить надежды, приободрить, разбудить давно уснувшие мечты и амбиции… Ничего путного из этого не выходило. Их мечты, как тот корабль, который построил мой Двести Восемьдесят Восьмой, сталкивались с айсбергом реальности и шли на дно.
Я протекала сквозь них, а они протекали сквозь меня чередой прозрачных лунатиков, строем бесплотных призраков, оставляя по себе неприятные воспоминания и послевкусие не вина, а вины.
Пока я беспомощно барахталась в своих синих зыбучих песках, Мрия Квитковская продолжала подниматься все выше и выше по воздушной лестнице успеха. Она вдохновляла поэтов и художников, режиссеров и композиторов – и вот уже мои неудачи становились чьей-то победой, иллюзии и обманутые надежды превращались в сюжет для романа или сценарий для фильма.
Как вы сами понимаете, меня это бесило безмерно.
Однажды я не выдержала, вспыхнула:
- Послушай, Мрия! Послушай, но ведь это же подло – обращать чьи-то трагедии в источник дохода, возвышаться, прославляться за счет чужой неудачи!
- А то, что делаешь ты, Дезире? – пожала узкими плечиками Квитковская, - Это ли не подло? Это ли справедливо – засыпать несчастных неудачников бессмысленными иллюзиями? Вести их к верной гибели?
- Работа у меня такая, - буркнула я.
- Правильно. Потому что ты сама – неудачница, ты сама в плену самообмана, веришь в то, что однажды на твоем песке вырастут гиацинты. Признай это и не мешай мне делать мою работу.
Ох, и разозлилась я тогда! Все потому, что Мрия говорила правду. Все потому, что я и сама понимала – никакого толку от моего песка не будет.
Что-то сломалось во мне после того разговора, и я решила…
Поймите, во мне говорило отчаяние.
***
Я долго искала его – своего Трехсотого, Юбилейного.
Где-то в груди копошилось темное предчувствие – этому сезону быть последним, и почему-то сия мысль меня не пугала, а успокаивала. И все-таки мне хотелось уйти красиво, ярко, вспыхнуть напоследок, как звезда во время взрыва.
- Пусть весь мир запомнит моего Юбилейного, пусть его иллюзии станут хрестоматийными, как было в самом начале моего пути – с Первым или Третьим, - повторяла я, выйдя на охоту.
Великая слава или дурная слава – если честно, мне было все равно! Лишь бы мой Юбилейный вошел в историю, лишь бы о нем помнили в веках.
Я нашла его, не поверите, в школе. Двенадцатилетний мальчик: прыщавые щеки, волосы ежиком, очки в стальной оправе, скобы на зубах. Типичный «ботаник». Он сидел за третьей партой у двери и старательно конспектировал каждое слово своей учительницы – старой девы в коричневом сарафане. Я сразу почувствовала в нем необычайную силу, способность свернуть горы и воздвигнуть дворцы.
Щепотка синего мерцающего песка – и мальчишка пожелает стать великим.
Как знать? Быть может, на этот раз мне повезет…