2. 1. Возвращаясь к жизни, или первая встреча

Александр Тараканов
Карета «скорой помощи» разрывала на части привычный гул машин, который по своему обыкновению, заполнял улицы города. Два ярких луча света слепили меня, заставляя щуриться и ловить картину обрывками киноленты. Надо мной склонился доктор, что-то бормоча себе под нос. Его седые усы, местами ярко-оранжевого цвета, видимо покрытые слоем никотина от частого курения, редко вздрагивали. Я не мог увидеть его губы, так как они были прикрыты маской, но мне казалось, что он всё-таки что-то говорит. Хотя среди всего гула и посторонней болтовни я так и не разобрался в достоверности своих предположений. Я видел, как достают из моего правого бока кусочки стекла, но боли я не чувствовал. Молоденькая медсестричка время от времени измеряла мне пульс. Её лицо выражало крайнюю неуверенность. Мелькнула где-то вялая мысль, что девушка ещё «совсем зелёная». Повезло мне! Или как?
Толи звон в ушах, толи те лекарства, которыми в меня прокалывала медсестричка - не давали мне держаться в сознании. Я то и дело отключался, но вновь просыпался от этого шума. Мне казалось, что я теряю последние здравые мысли из-за него. И вдруг всё прекратилось. Шум внутри меня резко обозвался. Я оглох. Почти обрадовавшись этой отсрочке, я вдруг услышал отчетливо:

- ВСТАВАЙ!

Жутко испугавшись, я схватился за поручни носилок и попытался встать, эти слова обжигали моё сознание, поэтому я не смог не подчинится, но доктор и медсестра силой удержали меня от этого намерения. Я попытался понять, что за злые шутки, решили учинить со мной эти двое, заглядывая им в глаза. Но увидел, что и доктор, и медсестричка не меньше меня были напуганы.

- ВСТАВАЙ, Я СКАЗАЛ! – вновь повторились слова, эхом проносясь в моей голове. Моё сердце от страха готово было выпрыгнуть из груди. Все так же не в силах сопротивляться этим словам, я напрягся и вновь попытался встать. И даже чувствуя, как что-то во мне ломается, издавая неприятный хруст, я не прекратил попытки. Доктор, наваливаясь всем телом на меня, что-то приказывал ассистентке, но что именно, я не слышал. Та, достав откуда-то шприц, быстро наполнила его какой-то жидкостью и вколола его мне. Я почувствовал, как по моим венам, охлаждая горячую кровь, понеслась эта жидкость, вырывая меня из этого мира…

Я совершенно не помню, как очутился в больнице. Очнулся я глубокой ночью в палате c решетками на окнах. Моя голова была свинцовой, a мысли липкими и тягучими. Я лежал в кровати, уставившись в потолок и выискивал причудливые узоры в тенях. Я и дальше занимался бы этим занятием, но тени, сгущаясь в моем сознании, начинали на меня катастрофически давить. Я вздрогнул, сбрасывая окоченение, и попытался встать c постели, но оказался привязанной к ней по рукам и ногам, кожаными ремнями. Меня объял страх, который покрыл моё тело противным и холодным потом. Я попытался напрячь свою память и вспомнить, где я и как сюда попал, но всё было тщетно. Память мне рисовала только какие-то несвязанные обрывки. «Что я здесь делаю? Как я сюда попал?» - крутились роем эти вопросы в моей голове, пока я не понял, что не могу даже вспомнить, как меня зовут. B панике я начал рваться из пут и взывать o помощи. Бок мой противно взвыл, и я почувствовал слабость. Мне было холодно, но холод исходил из меня! Мои уши начал заливать усиливающийся шум, дополняя мои страдания. Вот так мучаясь, я и не заметил, как открылась дверь, и в мою палату вошёл человек. Это был доктор. Он уже что-то держал в набранном шприце, чтобы утихомирить тебя. Игнорируя все мои вопросы и всплески, он вколол мне это и удалился. Я тут же потерял контроль над своим телом. Язык стал ватным и не послушным. Кричать я больше не мог, силы и разум покидали меня. Мой взгляд уперся в щель между полом и дверью. Я видел шмыгающие из стороны в стороны тени за нею. Видимо это носился персонал, занятый обычной своей работой. A я же просто тонул в неведомости и боли. Тень за тенью, тень за тенью, пока они не слились в единый поток. Шум в ушах прекратился очень быстро. Сознание притупилось, и забылся сном...

Во сне я очень многое вспомнил: случившуюся аварию, последовавшую за ней операцию. Врачи долго и усердно тогда меня спасали, что y них отчасти получилось! После чего я порядком полегчал!
Я так же вспомнил тот шум и не мыслимые слова-приказы, сводящие меня c ума.
Врачи сказали, что шумы это следствие аварии, но они не верили и слышать не хотели ни про какие немыслимые приказы. Но ведь они были!!! И эти слова каждый раз меня срывали с больничной койки и заставляли куда-то бежать. Но зачем и почему я так себя вел? Не знаю! Тогда я был сам не свой! Моё тело болело, раны кровили, a кости ещё не срослись, но меня каждый раз невидимая сила гнала прочь в никуда!
Я мучился от боли, но эта боль была не телесной; в агонии была моя душа и разум. Я чувствовал, как блуждающую во мне пустоту, из моих недр пытается заполнить чернь — это гордый взгляд; лживый язык; руки, проливающие невинную кровь; сердце, кующее злые замыслы; ноги, быстро бегущие к злодейству; лжесвидетель, наговаривающий ложь; сеющий раздор между братьями... И от этого мне было больно, ужасно больно…
Я пытаюсь убежать, скрыться от этого, но меня всё время возвращают назад. Пока не принимают решения, что я буду изолирован…

Я помню, как меня вели по длинному, ярко освещенному коридору двое здоровенных санитаров; как завели в палату и без лишних церемоний, швырнули на железную кровать сталинских времен. Но перед чем уйти, они сделали так, чтобы я не шастал по палате, закрепив мои руки и ноги кожаными ремнями к постели. Я не мог сопротивляться, ни сказать им слова, ведь я был накачан лекарствами настолько, что только и мог просто наблюдать, что со мною делают. Они ушли, но закрывая двери, один из них спросил другого:

- А ты знаешь, что этого собственная жена закрыла здесь? – я не знал о ком он и о чем говорил, да и мне было плевать на тот момент. Я был в заторможенном состоянии от действия препаратов. Меня больше занимали солнечные блики, играющие на моих длинных ресницах. Но эта, небрежно брошенная фраза, мне еще аукнется… потом лишь я узнаю, что брошен был я в больницу с позволения своей жены…

- Да, брат! Худовато тебе, как я погляжу! – услышал я отчетливо знакомый голос. Не поворачивая головы, я стал вяло водить глазами по сторонам, отвлекшись на минуту от своего занятия. Поймав человеческий силуэт у окна, я повернул голову и увидел сидящего на подоконнике, одетого во всё белое, …себя. Но я всё так же был отрешен от действительности, поэтому и не был удивлен представшему моему взору. Я отвернулся и снова начал ловить блики на своих ресницах, которые распадались радугой на моих глазах.

- Так и будешь лежать, лежебока? Даже не поздороваешься? – голос был радостным и струящимся, как звон хрусталя. – Не удивляйся тому, что ты видишь перед собой. – Продолжал «другой я». – Есть долгий разговор…
В ответ я только и смог, что-то «пробулькать», и, как я уже говорил, был совершенно отрешен от происходящего.

- Молчишь! – сказал этот «другой я», - Тем лучше, может, не будешь перебивать!
Я посмотрел в его сторону и увидел, что он смеётся. «Он еще шутить изволит!» - пронеслось в моей голове первая трезвая мысль.

- Для начала, я думаю, стоит представиться, - сказал он, - меня зовут Николай Колгаров, и я – одна из твоих ипостасей. Я - это ты, а ты – это я. Понял? Не отвечай, скажу проще: - я твоя душа, дух, душенька, душонка, середыш, психея, квинтэссенция, естество, сердцевина, твоё нутро, твоя сущность, твоя природа, я твои крылья, называй, как тебе будет угодно, но суть я думаю, ты уловить должон! Вместе мы единое целое, неделимое в веках.

- Ссё… ссё… - силился я произнести хоть какие-то слова, но во рту у меня было так, будто бы кто-то натолкал туда земли.

- Да, не напрягайся ты! – сказала душа, спрыгивая с подоконника и метнувшись ко мне. – Сейчас можешь ни чего не говорить, а только слушай. Я отниму у тебя немного времени, если ты конечно не занят…

- Сю… сюка ты - попытался я выразить своё недовольство по поводу скверного юмора моей души.

- Что отпускает? – подмигнул он мне. - Ну ладно, значит, времени на разговоры у нас осталось еще меньше. – И наклонившись ко мне почти вплотную, добавил, - Те шумы, что ты слышишь в твоей голове, не пугайся их, но и не слушай – это Другие ищут меня за то, что я сделал. Я разделился с нашим телом, только для того, чтобы мой голос наконец-таки был услышан Разумом. Но иначе было нельзя, нам: тебе и мне, нужна твоя помощь, но время на исходе, так, что слушай меня! Ты ошибался в жизни не раз, было в жизни подчас очень туго, просил Бога не опускать глаз, но что ты делал,  чтобы не было худо? Вся твоя жизнь – это споры с душой. Люди, пока не научатся, не могут сами чинить добро, не внимая нашим советам. А в твоём случае, Николай, ты видимо решил, что меня вовсе нет и можно попирать ногами то, что делает человека - человеком. Жизнь коротка, а ты в ней еще короче. Я с каждым разом всё дальше удалялся от тебя, чувствуя свою слабость, теряя тебя. Но не за тем мы в этот мир пришли, чтобы нести с собою разрушение - таков человек бездушный, а для того, чтобы мы могли открыть дорогу, ведущую в райский сад. Помощь другим заблудшим душам, обрести сей путь. Поверь мне, всё намного серьёзней, чем я могу тебе преподнести. Ты должен понять, что все, кого мы любим и любили, не уходят бесследно из нашей жизни, оставляя за собой след. Не уходят люди бесследно и из собственной жизни, оставаясь незримой защитой для живых. Мы защищаем Вас, но кто тогда защищает Нас, как ты думаешь? – душа отпряла от меня, и я заметил, как та становится прозрачной.

- Люди - награждены Жизнью! – продолжала душа, - Но эта награда не игрушка и ею не стоит пренебрегать. Николай, пойми и прими то, что я сейчас тебе скажу: есть маленькая истина, о том, что должно быть неизменным, так - это вера в себя и людей… – голос и лик моей души стал смываться, - Запомни это… и до скорой встречи… - душа исчезла окончательно и остался один на один со своими мыслями. Незаметно для самого себя я уснул, полный тревог и обид. Во сне мне снился дом родной и мать, и друг армейский, и жена… Наверное, я плакал во сне, потому что мои глаза были влажными, когда меня разбудили и повели на очередной осмотр к врачу.

Я хотел всё рассказать ему; всё, что видел и слышал – всю правду, но осекся, когда увидел, как этот старый хрыч отреагировал на мои слова, когда я начал Видимо, так всегда реагируют на людей моего положения; на людей, которые несут откровенную чушь. А что я еще мог ожидать, что на меня кинутся как на спасителя, принесшего благую весть мирскую? Я ВЕДЬ В ПСИХУШКЕ! Даже будь я в ином месте, мне бы всё равно не поверили. Настолько нереальным было то, что я видел и слышал. Но дело в том, что это действительно было!

После разговора с доктором меня отвели назад в палату, и я понял, что сам себе выписал бессрочный абонемент проживания в этом месте, наговорившись с доктором вдоволь. Кто меня дергал за язык? Удачней места не нашлось, чтобы рассказывать подобное!
Провожавшие меня санитары, те же самые с которыми я был впервые здесь, предварительно повязав меня по конечностям к моей кровати, ушли. Снова оставляя меня наедине с самим с собой и с мыслями о том, как я до подобного докатился. Одно мгновение и моя жизнь была перевернута с ног на голову, причем выражаясь в буквальном смысле и в фигуральном. Я всё потерял! ВСЁ! Но если оглядеться назад, то будет ясно, что и терять-то нечего было - всё было не моё; всё было построено на лжи! Так что финал мог, увы, был предрешен еще в начале. Как однажды кто-то сказал, что «пирамида, стоящая на своей пике в основании, должна упасть!», так и моя жизнь не имела оснований, построенная на чужих жизнях.

Окутанный мыслями, я не сразу заметил, что на улице пошел дождь. Крупные капли дождя разбивались о стекло моего окна и стекали вниз, оставляя за собой грязные разводы. В углу оконной рамы, на дрожащей паутине извивалось  и пыталось выбраться от пут неосторожное насекомое, на которое уже надвигалась осьмилапая смерть. Это сама жизнь смеялась надо мной, ведь и я когда-то питался другими жизнями, теперь полакомятся и мной! Теперь я сам стал жертвой…

Меня разрывает изнутри эти мысли, и шум, о котором я так удачно позабыл, вновь поднимается из моих недр, волоча за собою всё-то отвратительное, покрытое слоем гнили и ржавчины, не человеческое – чернь. Я боюсь захлебнуться этой дранью, выворачиваюсь, ловлю ртом воздух, но не знаю, что может мне помочь на самом деле… мой немой крик срывается, и я начинаю звать на помощь…
Только после сделанного мне укола, мне становиться лучше и я засыпаю. Я не знаю, что со смой происходит, но не желаю чтобы это продолжалось…