Не связанные хронологией и сюжетом отдельные эпизоды из рассказов моего отца, для которого война началась в районе западнее Львова в 41-м и закончилась 2 мая в Берлине.
==Лежим «на точке» (расчет прожекторной установки на базе «полуторки») на спине в жите, смотрим в небо вторую неделю - самолеты летают туда и обратно – «…наши, наверное, уже Берлин бомбят…»
Недели через две привезли приказ отступать – все-таки кто-то руководил войсками…Ехали впятером на «полуторке», подобрали еще человек пять, а из наших один пропал, пошел в село за продуктами и не вернулся. Я немного умел водить машину, еще на «точке» ездили по воду с шофером, теперь вели машину по очереди. Как фронт переехали, не заметили – видели только, что горят села по обе стороны маленькой речки. Остановили в тылу, думали, что мы дезертируем, но документы и оружие были при нас, обошлось. Тех, кто к нам подсел по дороге, увели куда-то. А нас накормили и сказали, где искать часть.
Смотрим, везут в поезде раненых – завидуем тем, у кого руки или ноги нет – «Домой поедет…»
Напарник полез чердак смотреть, а я зашел в хату…Немец в углу на полу лежит, автомат на меня наставил, а у меня винтовкa прикладом вверх , чтобы за одвирки не цеплялась…Показываю на перевязанную свою руку – «ранен», мол…Он показывает на свою ногу – тоже ранен. Задом- задом в дверь, напарник с чердака слез, спрашивает «Что там?». «Порядок», говорю. Пошли мы следующую хату проверять…
В Сталинграде, сынок, я не воевал, тех живых нет – там было так – сколько за ночь перевезут, за день выбьют. А на Курской дуге был. Командование знало, где немцы наступать будут, день и ночь мы рыли окопы. Нам легче, у нас минометы, а у кого пушки, те там и спали, в окопах, нельзя уходить, пока приказ не выполнен. Только выроем, переводят назад километра на два-три, снова роем, начальство клянем. Думаем, что первый раз ошиблись. Потом и счет потеряли, сколько мы окопов нарыли для других, свежих частей.
Утром артподготовка, наши начали. Немцы отвечать стали, потом в наступление пошли. Меня сразу ранило – пуля в щеку, и в рот вылетела, семь зубов вынесло. Ранение плохое – во рту не перевяжешь. Собрали нас, раненых, на полуторку, ехать можно, а тут шофера осколком убило. Спросили, кто может водить машину, я и сел за руль. Приехали в госпиталь, потерял сознание от потери крови. Эвакуировали в Горький, когда рана зажила и зубы вставили, снова на фронт собираться,переформирование. Приехал покупатель, майор, приказали сразу шоферам выйти. Я стою, вышло мало, это сейчас каждый с правами. Меня вызывает. Вышел. Майор говорит - «Ты что, под трибунал хочешь?» Оказалось, меня, как из-за руля санитары вытащили, так и на стол, документов при мне не оказалось, записали шофером, потом уже спросили, кто я и часть. Сообразил сказать майору, что документы сгорели, поэтому и не выходил. Документ дали, немного поездил на ЗиС пять, потом к весне попал возить хорошего командира из штаба. Виллис машина тоже хорошая. Вот только тогда я стал подумывать, что войну пережить можно будет.
Война, если правильно, закончилась второго мая, расписался и я на рейхстаге. С немцами за что хорошо воевать – если видят, что ихняя не берет, поднимают руки. После второго уже не стреляли.
После войны еще два года служил на Кавказе, а приехал домой, здесь голод. Деньги у меня были – грузины хорошо платили за перевозку бочек с вином, а начальник со мной делился – купили зерна, тем и спасались.
А в четвертый раз ранило, когда мы с твоим крестным перегоняли «шавралет» из Львова для колхоза, маршал Еременко, земляк, подарил. Знали, что там бандеровцы, еле-еле нашли гражданскую одежду, наменяли на форму, но все равно не помогло – ранили меня в четвертый раз, теперь в левую ногу, прямо за рулем. Хорошо, что машину не повредили, только в левой дверке две дырки и в кузове немного – правая нога работает, жал на газ, пока пост на дороге не показался. Крестный твой пересел за руль, а я рубашкой перевязался и снова поехали, уже подальше в госпитале пулю из меня вытащили и перевязали. Обошлось, только теперь от этих потерей крови голова часто кружится.
Знаю, что не всем читающим понравится – кому покажется, что мало патриотизма, другой не поверит, что в сорок первом не только бежали, но и отступали, третий совершенно правильно заметит, что в Сталинграде не все погибали.
Как рассказывал мне мой отец, так я и записал – уточнить что-либо нет возможности.