Писательство моё в пограничной прозе короткими штрихами воспоминаний будет нонче о жизни и службе на временном пограничном посту (ВПП) «Боровой».
«Приписан» этот пост был к моему подразделению — КПП «Люття». Стоял он с начала лета до самой зимы на правом берегу реки Чирко-Кемь, недалеко от посёлка с тем же названьем Боровой, километрах в восьмидесяти от Костомукши.
Правобережье Чирки в этом месте было пологим, можно сказать находился ВПП на большом песчаном сосновом острове посреди немалых болот Овриясуо и Коржакксуо. За этими болотами стояла гора Киневара и местность мал по малу начинала подъём на западный склон Тунгудской возвышенности.
На левом же крутом берегу, на самом взгорье стоял посёлок Боровой. По сказаньям бывалых погранцов селенье это издавно было связано с зэками как тюремного, так и ссыльного содержания.
По карельским меркам посёлок был довольно молодым — организовали его в начале шестидесятых двадцатого века. По моим разышленьям таковое название (что ближе к Средней полосе, а никак не к Карелии) он получил как раз благодаря окружавшим его среди карельских болот сухим песчаным сосновым борам, в иных местах напоминающим шишкинские «корабельные рощи». Обычный советский леспромхозовский посёлок, в котором не было ни одной молекулы карельского духа. Чего не скажешь о соседнем и древнем селе Юшкозеро (не путать с Новым Юшкозером, что рядышком). Эти таёжные селенья были связаны с «большой жизнью» советской страны отростком железной дороги, что тянулась от «Юшки» через Боровой до станции Ледмозеро, куда маневровый тепловоз таскал один-единственный вагон с пассажирами из местного люда. Основным же назначеньем этого аппендикса железной дороги, как я понимаю, была перевозка заготовленного в таёжной округе леса. Единственным кормильцем здешнего населения был некогда богатый и обширный по своей территории Юшкозерский леспромхоз. Непонятно почему, но в Боровом, через который проходила «железка», тогда была только товарная станция, и чтобы попасть в Ледмак (Ледмозеро), а через него прицепным вагоном приклеиться к костомукшскому поезду, нужно было за восемнадцать камушков добираться до Юшкозера. Однажды мне и самому пришлось проделывать этот хитрый крюк-маршрут.
Естественно, существовала и насыпная, без бетона и без асфальта, автомобильная дорога. Однако по меркам моего родного Среднеруссья назвать её «просёлочной» и язык не поворачивается. Та, в больших кавычках, «шоссейка» петляла как змея меж лесов, болот и ламбин. Словно карельская речка она имела изредка спокойный и ровный нрав, но в большинстве своего пути, будто стиральная доска из вылезающих каменьев, была похожа на сплошные шиверы и перекаты. А рытвины и ямы, что изрезали дорожную насыпь тракторы и лесовозы (порой до самой болотины) напоминали речные пороги, в которые как плоты и байдарки проваливались легковушки. Наверное оттого основным транспортом местных, по моим наблюдениям, были мотоциклы-вездеходы «Урал» и «Днепр».
Вообще издавна русские поморы, населявшие Карельский (тогда КОрельский) берег Белого моря таёжную глубь Карелии называли Болотом. Для них море было единственным путём, что связывал поморские селенья до самой Кандалакши. До обустройства мурманского тракта вглубь Болота поморы редко совались. Но всё же жизнь их была неразрывна связана с корелами. И здесь, не забывая о Юшкозере и его округе, позволю себе некоторое удаленье в историю.
В эпосе «Калевала» есть древнее сказание о Сампо — волшебной мельнице карельского народа. Словно рогом изобилия выдавала эта мельница из под своих жерновов хлеб, золото, железо и прочие богатства. Она была похищена злой ведьмой Лоухи и спрятана под горой колдовской страны Похъёлы. Выковал же эту мельницу «вековечный икускный кователь» Илмаринен - главный кузнец земли Калевы. В древнем эпосе несколько страниц посвящено «Рожденью железа» из руды болот карельских. И этот «вековечный» герой-кузнец, что добывал и плавил руду, а затем мастерством кователя творил всяко-разное, есть на самом деле и «вековечный» образ той части карелов, что занимались этим промыслом.
Многие века карелы были добытчиками железных и медных руд, что непосильным трудом «выскребали» из таёжных болот. Они же эту руду и плавили и мастерили всякие металлические орудья — и топоры и ножи и горбуши (подобия серпов, что заменяли в этих краях косы). Хоть и грубой, доморощенной работы, но производили лесные корелы и огнестрельные оружья — и винтовки и пищали и «дробовки». Поморские стрелки да с карельскими ружьями считались в ту старину чуть ли не лучшими во всей России. Намывалось в карельской глуши и золотишко; выламывалась слюда, необходимая для военных судов, что строились в Архангельске. Для поморского народа «карельское племя» подсобляло и другим промыслом, что был унаследован от финнов и шведов — это уменье строить прочные и красивые лодьи, раньшины и боты. Так вот, карелы Юшкозера славились своими трудами по добыче и выплавке руды и изготовленью всякой железной утвари и оружия. В среде покупщиков-охотников юшкозерцы считались лучшими ружейными мастерами.
Но это преданья старины глубокой, а в советское время, к которому я возвращаю свой сказ, и Юшка и Боровой «славились» лесозаготовками, что вёл ужо совсем иной народец...
Ежегодное (на исходе мая — в начале июня) прибытие в Боровой погранцов считалось здесь не иначе как возвращением советской власти. Въезд в эту пограничную зону по железнодорожной ветке контролировали пограничники ледмозерской тыловой заставы. Нашему же посту надлежало блюсти пограничный порядок и режим погранзоны, контролируя въезд в Боровой по той самой автодороге перед мостом через Чирку-Кемь (а за одно и приглядывать за рекой на этом участке).
Первая смена прибывших пограничников по обыкновению занималась обустройством Временного Пограничного Поста (ВПП) и налаживанием службы.
На пятачок, что был на берегу Чирки, недалече от моста, так скажем на перекрестии дороги и реки, пригоняли крытый металлом балок какого-то прибалтийского производства (чуть ли не рижского вагонмаша — врать не хочу, не помню, что было нарисовано на бирке производителя). Балок этот на-пра и на-ле состоял из двух комнат, а посередине, при входе была махонька котельня-печь, для парового (иль водяного?) обогрева балка через радиаторы. Ежегодно эта «минизастава» требовала косметического ремонта, установки кроватей в два яруса и конкретного ПХД. В «спальном», где в два этажа ютились восемь человек личного состава, не то что тумбочку или стул поставить негде было... - проходили меж кроватями только боком. Зато старшему смены, офицеру иль прапорщику, что жил в соседней комнате — раздолье было. В своём вооружении наша пограничная «советская власть» хранила в сейфе два или три штык-ножа и пистолет Макарова. Ну и конечно, пограничный пёс, что жил рядом в обычной деревенской будке.
Балок был строеньем автономным, а вот кухню (на которой, кстати, и протекала вся бытовая жизнь погранцов) приходилось строить каждый год заново. Кухня — название условное для этого строения, ибо это была и кухня, и дежурка, и ленинская комната, и кинозал (был у нас на кухне телевизор).
Кроме кухни надлежало каждый год копать в стороне от нашего пятачка яму и водружать над ней «туалэт типа сортир». Ну ещё и будку собаке сколотить.
Стирались-полоскались на реке, мыться ходили в поселковую баню. Харчевались тоже в поселковой столовой за исключеньем субботы и воскресенья. Тут уж за неименьем штатного повара кашеварили по графику кто во что горазд. Только график этот был недолгим — после первой же моей поварской смены большинством голосов пограничная демократия назначила меня поваром выходного дня, что было с одной стороны лестно (стрепня народу нравилась), а с другой стороны... — «ну что я рыжий что ли?»
Завершающим этапом установления советской власти была постройка будки на обочине дороги для часового шлагбаума и установка самого шлагбаума.Обычная труба с грузилом — подобие журавля над колодцем. Как только он появлялся на дороге — всё, люди добрые (и не очень), просим любить и жаловать нашу пограничную власть и наши законы. Без докУментов и уж не проползёт и воробей не пропорхнёт. Точка.
Но ведь всё это хозяйство в считанные дни, да не особо опытными на строительное мастерство руками надо было из чего-то отстроить...
- Александер, за мной! - скомандовал капитан Ксенофонтов, начальник нашей первой боровской смены, - идём в леспромхоз, у лесных королей милостыню просить.
По дороге в посёлок капитан заставил меня быстренько посчитать — сколь материалов нам надо для строительства. Я, покумекав, назвал цифры. Сейчас уж не помню, но пусть это будет три куба тёса, семь кило гвоздей, пять рулонов рубероида.
- Значиться так... - почесав ухо, сказал Ксенофонтов, - запомни на всю жизнь, когда что-то придётся просить: всегда проси больше чем надо — всё равно дадут меньше, а значит столько сколько нужно. Стало быть просим не три куба тёса, а пять! Дадут необходимых три. Но тёс не дадут, наверняка необрезную и горбыль всучят!
- Ну тогда просим шпунтованную доску и дадут тёс!
У Ксента фуражка козырьком на нос съехала. Кэп улыбнулся и, перещёлкнув по своему обыкновению пальцами, произнёс:
- Ну ты наглец!
- Ну дык, чья школа, тащ каптан?!
- Моя конечно... значит и рубероиду на два куска больше и гвоздей на пару кило прибавим.
Ну, в общем, после переговоров с руководством леспрохоза всё так и вышло. Вместо тёса нам предложили необрезнуху с горбылём (щели прикрывать), вместо пяти кубов — три.
- А как же будка у шлагбаума? - сказал я своему начальнику во время этих переговоров.
Мда! - воскликнул Ксенофонтов, - кухню-то мы как-нибудь из горбыля слепим, а вот будка у шлагбаума... - кэп, сделав паузу, по-чекистски выразительно посмотрел в глаза «лесному королю», - это ж лицо погранвойск Советского Союза!
Кэп подмигнул мне и добавил:
- Тут шпутнованная доска нужна, струганая!
- И ведро зелёной краски — добавил я.
В итоге положили нам сверху полкуба тёса и банку болотной зелени...
Напомню, что цифры я привожу условные, ибо реальных не помню, но факт и, как говорили тогда, «мулька» в том, что всё сбылось по формуле моего капитана: «всегда проси больше чем надо — всё равно дадут меньше, а значит столько, сколько нужно».
Отдельной песней в обустройстве пограничного поста было подключение телефонной связи и «линии электропередач»...Вот где египетская сила отдыхает! Подключение-то нам электрики подсобили сделать. Но перед этим нам самим предстояло проложить электрический кабель от посёлка до поста. У меня до сих пор в глазах эта катушка с каблом, что мы в восьмером пердячим паром толкали через боровское болото (коротким путём!). Болото, по правде говоря, было верховым и под ногами весьма крепким. Иначе бы катушку ни на метр не свернули. Позже ныряли мы на то болото за морошкой. Итак, когда перед самым мостом через реку, пар закончился и толкательно-пихательные силы тоже, стратег и тактик Ксенофонтов объявил:
- По мосту кабель тянуть нельзя. Только под мостом.
- Какой под мостом, тащ каптан! Итак подыхаем!
- Ты прав... - сказал Ксент, поглядев с моста вниз, - под мостом нельзя... Сегодня нельзя. А завтра — нужно!
- Урряяя... - протянул кто-то обессиленно.
- Ура, - повторил капитан и добавил — катушку вон в те кусты. Маскируем её и на болото — маскировать проложенный кабель.
- Зачем тащ кптан? Там же болото - его и так не увидит никто.
- А затем, что ты не в стройбате служишь, а в погранвойсках. Вперед на маскировку!
Следующим днём мы творили чудеса эквилибристики, прокладывая под мостом, по какой-то ржавой ферме, этот электрокабель. Видел бы это ректор циркового училища — точно бы без экзаменов на учёбу принял!
- Обезьянам хорошо, - сказал я кэпу, когда мы закончили это приключение.
- С чего бы?
- С того что у них хвост есть, им зацепиться для страховки можно.
...Ну вот кухня-дежурка построена, сортир водружён, электричество подключено, будка для собаки, что приедет вскоре с инструктором, сколочена; краска на шлагбауме высохла — ВПП «Боровой» готов к несению пограничной службы.
А служба наша состояла из двух нарядов.
Первый — стоять у моста «на палке» и контролировать проход и въезд в погранзону.
Второй — километрах в двух (может и меньше, может и больше - не помню) в тыл от шлагбаума, у дорожной развилки, торчать в землянке-СНП (скрытный наблюдательный пост). И скрытно бдить происходящее в округе. Скрытно... угу... - вся округа знала про эту землянку. Когда мы там появились впервой, то полсмены наводили порядок — выгребали пивные бутылки, окурки, фантики, презервативы, скелеты сушеной рыбы и прочую хрень. Гадюшник одним словом, а не СНП...
А ведь и впрямь гадюшник. С одной стороны болотце, с другой — на песчаной подушке сухой сосновый бор. Змеиное царство. Такого полчища гадюк как в Боровом я не встречал нигде и ни разу. И зачастую эти твари заползали в нашу землянку. Но заползали туда и двуногие. Всё местное население знало об этом «скрытном» наряде. И наведывались сюда как в песочницу в соседнем дворе. Однажды, в моросящий дождь, охотнички-рыболовы нагрянули «сугреться».
- Оба-на! - воскликнули нежданные гости, - а чёй-то вы тут делаете?
- Службу тащим!
- А-аа... А пить будете?
Другой раз девки боровские заползли. Штук пять страшных подвыпивших кикимор на двух погранцов. Вот «оторви и брось!» отродьи. Говоришь им:
- Не место здесь. Офицер в любое время на проверку придти может.
А они в ответ с хмельной страстью в глазах:
- А и пусть приходит, мы и офицера снасильничаем!
Ни уговоры «покинуть помещение», ни угрозы — ничего не помогает. Лезет свинья слюнявая целоваться, да по штанам рукой шарить.
И только окрик «Змея!» вмиг опустошил землянку.
Не раз встречали мы гадюк и в окрестности нашего жилья. Недалеко от сортира была старая полусгнившая куча мусора — наследство прежних поколений погранцов. Поставил нам старший смены задачу — ликвидировать этот мусор. Стали разгребать... Ё-мазай! Как поползли оттуда эти аспиды! - мы побросали всё и наутёк. А ведь «кабинет» в трёх шагах. И чего теперь делать? Ну ладно, поморосить за каждой сосной можно, а по более важному государственному делу куда обращаться? Теперьча по утру в сортир очереди не было и журнал «Пограничник» там уже никто не читал. Быстрее выстрела РПГ дело делалось.
И вот забрёл как-то к нам «на огонёк» житель местный, охотник. Рассказали мы ему невзначай про свою беду...
- А и где они?! - с азартом встрепенулся мужичонка.
Срезал он себе маленьку рогатинку, взял палку и пошёл кучу ворошить. Переловил таки всех гадов и гадёнышей. Их там целый выводок оказался. После чего по округе нашей «минизаставы» как мышкующий лис крутился и ещё нескольких смог словить.Да как ловко у него это получалось!Словно мангуст прыгал он на гадюк и прижимал их головы своей рогатинкой.
- С маленьких, - говорит, - ремешки для часов наделаю. А с больших тварей и поясные ремни сотворю.
Видать из зековских умельцев был тот охотничек.
Следующим утром в «читальне» кто-то опять оставил журнал «Пограничник».
...Оно конечно жить на берегу карельской реки и не порыбачить — совсем не дело.
Тем более, что читал я ещё до службы, что в некоторых карельских реках жемчужницы водятся - речные моллюски, в раковинах которых жемчуг найти можно. А переносчиком личинок этих моллюсков-жемчужниц была царская рыба лосось. Вот бы словить и то и другое! Тем более что жемчужным промыслом издавна занимались на реках Кереть и Кемь. А наша-то Чирка есть правый приток большой Кеми. Авось повезёт?! Не зря же на старинном гербе города Кеми венок из жемчуга красовался.
Но Чирка-Кемь была когда-то рекой лесосплавной и топляка на дне хватало, а стало быть удовольствия от рыбалки особого лично я не испытывал — зацеп за зацепом. Дважды ходил рыбалить и «насладившись» до нервов зацепами и обрывами плюнул и боле не возвращался к этому занятию. Обшарив местное прибрежное дно не нашёл и не одной раковинки с пресноводным жемчугом.
Грибная охота да ягодный сбор были более удачными и душевными промыслами. Уж и не помню, сколь я отослал домой брусники, но ели мы её (и вареньем и мочёную) аж четыре года после дембеля. А грибы с картошкой чуть ли не каждую ночь жарились в нашей кухне-дежурке. Хороша выдалась по осени клюква на соседнем болоте. Ягоды было немного, но крупна с добрую черешню. Особым боровским трофеем стали ветвистые оленьи рога. Они таки дождались дембеля и были довезены до дома, где и по сию пору украшают мою лоджию.
Рутина службы шла своим однообразным чередом — наряд на палке по проверке документов входящих и въезжающих, да сиденье-бденье в землянке-СНП. Одни погранцы сменяли других, вторые третьих... вновь возвращались в Боровой те, что были в первой смене и так далее. Не всегда вся смена состояла из погранцов с «Лютти». Бывало, присылали ребят по одному-два и с линейных застав - с «Отборного», с «Физмата», и даже с «Успеха». Но основным костяком ВПП были всё же люттяне. Разнообразием средь рутинной службы были субботне-воскресные дни — походы в баню, в кино. Иной раз на танцульки — но сие уж зависело от благосклонности шефа.
Случались в клубе и потасовки с местными ревнивыми парнями, бывало и до драки дело доходило. Отправились однажды в выходной погранцы на танцы (конечно же не всем личным составом, а свободные от службы). Ну знамо дело — девки сразу сами клеиться стали. А тут у местных в подпитии ревность взыграла...
В общем прилетает на пост пацанёнок на мопеде и орёт во всю глотку:
- Погранцыы! Там ваших бьют!
Ну ни фига себе! - погранцы шапку в охапку и в клуб марш-броском. Ксентушка пистолет прихватил, впереди своих бойцов сайгачит. Аккурат из СНП наряд вернулся. Шлагбаум на замок — и часового с палки прихватили!
А там уж не токмо наших бьют — стенка на стенку танцульки разделились. Хрен поймёшь — кто, где, кого и почему. Где наши, где ваши, кто за кого? - всё перемешалось. Кэп не разбираясь первому же встречному в лоб закатал, второго схватив за хибот и задницу в окно вынес. После выстрела в воздух всё замерло...
- Значиться так! - скомандовал кэп, - или вы сами найдёте зачинщиков или я устрою вам кузькину мать с карательным батальоном! - и следом спокойным тоном произнёс свою коронную фразу, - я вас не пугаю — я вас предупреждаю...
Следующим, воскресным вечером, оставив на ВПП только часового на шлагбауме все отправились в кино. При появлении погранцов первый ряд мигом освободился и перед самым сеансом быковатые ребята выводят на сцену вчерашних зачинщиков с крепкими бланшами под глазами.
- Мы, - замямлил глядя в пол один из них, - мы извиняемся перед нашими пограничниками...
И перед погранвойсками Советского Союза! - подсказывает с первого ряда наш капитан.
И перед погранвойсками Советского Союза, - не поднимая подбитых глаз, повторяет вчерашний ревнивец.
...Поскольку харчеваться мы ходили каждый день (за исключеньем выходных) в поселковую столовую леспромхоза, то мордашки наши всем уж пригляделись и запомнились. И не только запомнились, но и в девичьем миру Борового приобрели свои прозвища. Я от чего-то был прозван Ласковым Маем или просто — Май.
Следом и пацаны и взрослые мужики да бабы так и стали кликать:
- Здорово, Май!
А я и не против был — призыв весенний, дембель в мае.
Но и с нашей стороны тоже кое-кому прозвища вешались — Облигация, Кикимора, Мальвинка, Рыжий, Синяк ну и т.д.
Здоровкался с нами в посёлке каждый встречный-поперечный — независимо от того, знаемся мы или нет.
Советска власть в лице пограничников в Боровом укреплялась и чуть что — все бежали к нам. То помогите, мужик соседский бабу свою спьяну бьёт, то пацаньё хулиганит: «вы б с ними беседу провели, они вас уважают и послушают», то переженить всех хотят и в Боровом на постоянное жительство оставить. В баню уж ходили не токмо помыться да обратно, а бывало с мужиками сидели с чаями да разговорами «за жисть» и парились добротно. Однажды сидим паримся, свистим о чём-то, обливаясь седьмым потом. Тут заходит дедок древний, с улыбкой в полтора зуба. Видать из настоящих, генетических корелов.
- О, рекордсмен пришёл! Ща начнётся!
Кащей этот, гремя костями, залез на верхнюю полку и тут же причмокнув и хлопнув себя по коленкам заявил:
- Шойта мёржну я! Нукысь шинок, пляшни на камянку-то! Ишо-ишо пляшни, да дровней подкинь. Шо за баня така? Тольки рыбу замораживать!
Кто-то с верхней полки на ярус ниже опустился...
- Ага, вродексь тёплеет, а? Чё шинок, душновато стало? - обратился он к сбежавшему на нижнюю полку, - ну дык я шас провентилирую вошдух-то.
Дед схватил веник и давай им от каменки в круговую наяривать, словно лопастью вертолётной.
- Ага, вот это дело, аж душа запела. Дайко ишо плешну!
Кто наверху был - ниже спускаться стал, кто на низу сидел — вон из парилки выскочил.
- Тю-юю... Тожешь мне — кОрелы! — проводил дедок ушедших.
Остались мы вскоре с дедом вдвоём. Ну, думаю — давай дед, кто кого пересидит.
- Холодно дед! - сказал я плеснув на каменку.
- И то верно! - сказал старый и выхватив у меня шайку добавил на раскалённые каменья.
- Старый! Ты чё — горох рассыпал? Ну-ка провентилируй.
- Го-роох?... в шмышле бждёх?! - отозвался корел и принялся охаживать себя веником, - а у меня на это дело уж шилёнок нет, а ежли и ешть, то боюша, так штрельну в шрапенель, што кошти мои пошипяца и каменка разлетиша, а в Реболах ваших весь отрядь в ружо подымуть!
«Ну дед за словом в карман не полезет» - подумал я и тоже мальца похлестался.
Сидим в тишине дальше. Чую не в моготу становится, расплываюсь рыбьим жиром.
- Ну ты корел, от настояший корел... - пробормотал дед сползая вниз, - душевное дело... Корел...корел...
Дед выполз из парилки. Я выдержал секунды три и следом тикать.
Гляжу - дед на лавке распластался, не жив, не мёртв.
- Май, ты как, живой?! - окрикнули меня мужики.
- Корел... чуть не угорел...Ну-ка пляшни холодненькой! — ответил я, почти в безсознанке валясь на лавку. И тут же меня окатили с двух вёдер ледяной водой.
Такой нирваны я никогда не испытывал, хоть и приучен был к крепкой пограничной бане.
Однакось однажды, дело было выходным днём, мы всем личным составом едва не угорели и вовсе не сгорели.
Повеяло как-то на наш таёжный пограничный «лагерь» дымком. Дымком-то пахнет, а дыма не видать... Сидим в дежурке, ящик смотрим, принюхиваемся.
И тут влетает капитан Ксенофонтов:
- Ребятки, в ружьё! Пожар в лесу. В нашу сторону прёт. Хватаем весь шансовый инструмент и за мной. Успеть бы, пока по верхам не пошёл — тогда хана нашему посту.
Похватали мы лопаты, грабли, топор, кто-то с перепугу даже метлу прихватил. Оказалось милое дело — по горящему ягелю огонь метлой дубасить. Хорошо почва под ногами песчаная — тока успевай лопатой махать. В низинках лужи болотистые — хоть какая вода. Ведром вместе с тиной и сырым мхом черпали.
- Так! - командует кэп, - у кого грабли? Отходи от огня дальше и пулемётом мох сдирай. Быстрей, быстрей отсекай. Кусты, кусты можжевеловы рубите, ща огнём займутся да по верхам дело пойдёт!
Мужики местные, два грибника на подмогу прибежали.
- Где ваш леспромхоз грёбаный! - обрушился на них гнев пограничников.
- Да хер их знает! - орёт в ответ местный и срывая с себя куртку-москитку начинает лупить ей по огню.
… Когда всё было кончено прибыла леспромхозовская техника с трактором для опашки и с бочкой воды. Лесникам осталось только пролить для верности обгоревшую округу.
Мы же, уставшие и чёрные как шахтеры, жутко откашливаясь, побрели отмываться и стираться на речку. Кто-то подпалил волосы, кто-то сапоги поджарил, у кого-то от ожога руки подрумянились...
Однако довольство от исполненного долга светилось в глазах каждого. А после помывки и мордашки наши засветились как перезрелые помидоры. Загар был отменный. Даже после бани такой румяны на лицах не бывает. Весь вечер только и гутарили об этом пожаре. Ну как же — если б не ВПП «Боровой», что успел придушить огонь, разыгралась бы стихия не на шутку. Теперьча по всему посёлку токмо об этом и разговоры — герои, погранцы-то!
Однажды служба наша на пару дней разнообразилась. Пришёл сверху приказ — усилить бдительность на проверке документов и... организовать в тылы поисковую группу. То ли зек с какой-то зоны сбежал, то ли с ПВО-шной части опять солдатик дёру дал — что-то такое произошло в таёжном приграничном миру. Тут-то мы в «поисковке» и изучили местность тыловую. Раньше-то дальше землянки-СНП нос не совали. А тут вперёд, в даль тунгудскую пошлёпали. И реку Оврию перешли, и гору Киневару с Горелой Сопкой позади оставили. Мал по-малу, а земля той дорогой поднимается незаметно. Оглянулись - а Карелия-то местная как на ладошке. Стало быть на горбину Тунгудской возвышенности припёрлись.
- Эдак и до Кеми, до Белого моря дотопать можно, давай возвращаться, а то и к ночи не вернёмся, - сказал старшой.
- И то верно, - высунув текущий слюнями язык, ответила своим взглядом уставшая псина Рольда.
Вернулись и впрямь по-тёмному. (Белые ночи уж свернули свою власть над Карелией). Следующим днём маршрут покороче сделали. А к вечеру и указание пришло о снятии усиленного несения службы.
Но случилась однажды нам ещё одна поисковка. И связана она была уже с чрезвычайным происшествием на нашем посту...
И происшествие то угораздило случиться с моею персоной.
Дело было рассветным временем — стоял я с ночи часовым шлагбаума. Самое дремотное время. И холодное. Особливо у реки. Потому сидел я в будке полубдя-полукемаря. Слышу треск мотоциклетный. Выхожу из будки - «Днепр» к шлагбауму с тыла подскочил. Что за гости такую рань? Да вижу что не боровские лица, не знакомые. Шлагбаум у меня на замке, ключ в кармане. Из оружия — штык-нож на ремне. Им не навоюешься.
- Документы!
- Чё? - с какой-то зековской наглецой разинул рот рулевой мотоцикла.
- Я говорю документы предъявите. Паспорт и пропуск на право въезда в пограничную зону!
- Ух ты какой прыткий! - вякнул с заднего сиденья второй, - отворяй калитку, не выпендривайся!
Чую народец под хмельком.
- Так граждане, сначала предъявляем документы, а затем посмотрим, отворять калитку или нет.
- Ты чё зелень, оборзел? Поднимай палку! Дай проехать!
- Без документов, - отвечаю, - не положено.
- Ну ща будут тебе документы! - с кипящей злостью в глазах сказал «гость» и склонился к «люльке» мотоцикла.
Я стою в ожидании, что из мотоциклетной коляски этот чел достанет рюкзачок или сумку. Но вместо того мужичок извлекает двухстволку-вертикалку, вскидывает её в мою сторону с криком: «Держи!»...
Посколь между нами было не более трёх шагов, черноту двух дульных отверстий я увидел перед глазами, что называется, крупным планом.
В ту секунду, когда дуплетом грянул выстрел, кто-то невидимый толкнул меня вниз с высокой дорожной примостовой насыпи. Пока я кубарем летел по каменьям склона — моя короткая юношеская жизнь летела киноплёнкой перед глазами. Очнувшись внизу, на земле, я услышал как мотоциклист дал по газам.
Поднялся на дорожную насыпь словно контуженный — будто комета пронеслась над самой макушкой.
Стою на дороге и словно в кино (будто не со мной всё происходит) вижу как выскакивает из балка прапорщик Морозов в тапочках и с пистолетом в руках. Бежит в мою сторону и кричит:
- Что случилось?!
- Стреляли... - ответил я.
Следом за прапором повыскакивали и наши парни...
...- А вот что было потом — убей не помню! - сказал я спустя двадцать годков Митричу (инструктору службы собак Серёге Дмитриеву), когда мы, встретившись через столько лет, вспоминали в подпитии нашу службу, - и было ли всё это.... До сих пор будто сон какой воспринимаешь.
- Ты чё, Саня! - загорелся Митрич, - мы ж потом весь Боровой кверху жопой поставили, я сам с Рольдой в поисковку бегал этих уродов искать! Шухер навели по полной программе!
Вот она, её величество память — видимо, руководимая инстиктом самосохранения человеческой психики, старается стереть в файлах мозга столь смертельные стрессы...
В 2009-м будучи в Костомукше, в компании наших прапорщиков, я таки спросил для уточнения:
- А кто был старшим смены, когда в Боровом стреляли в часового на шлагбауме?
- Я и был, - привычно улыбнувшись, ответил Миша Морозов.
- В одних тапочках, чуть не в исподнем, с пистолетом из балка выскочил...
- Так точно.
Гондурасов тех словили боровские мужики.
«После шухера, — продолжил наши посиделки-воспоминания Митрич, - который мы устроили в посёлке, они завалились на ВПП с просьбой:
- Успокойтесь ребята... Мы сами их найдём и сами накажем!Нашли. Где-то в Тунгудской тайге. Отмудохали по полной. Залётными оказались те охотнички».
Как выяснилось - далеко не из местных, а стало быть и пропусков в погранзону у них никаких и не было.
Кстати, раньше нашего случилось подобное ЧП у соседей — то ли в Калевальском, то ли в Суоярвском отряде на подобном ВПП обстреляли с охотничьих ружей скрытный наблюдательный пост. Одного погранца там подранили.
...Жизнь в Боровом возвратилась в прежнее русло. А вскоре приехали ребята менять нашу смену. Где-то через месяц я вновь оказался на ВПП «Боровой» и в первый же день, отправившись харчеваться в поселковую столовку, услышал вдруг за спиной звонкий девичий голос:
- Май вернулся!
__________________
P.S.: Спустя двенадцать лет был я в тех краях. Снимал телеочерк про экологическую экспедицию Матвея Шпаро. И сплавлялись мы с ним по той самой реке Чирко-Кемь. Узрел я с плота знакомый взгорок у моста, что вёл к посёлку Боровой, окинул взглядом правый берег в надежде разглядеть пятачок нашего ВПП. Да ничего, кроме бурьяна не узрел - как говорится, всё трын-травой да былью-небылью поросло...