7
Скользнув взглядом по повестке и по паспорту, дежурный кивнул в сторону широкой лестницы. Томимый предвкушением вечернего матча киевского «Динамо» и московского «Спартака», лейтенант Петя Баринов не обратил внимания, что в повестке значилось «Звонарев В.В.», а паспорт был предъявлен гражданкой Звонаревой В.О.
-- Второй этаж, -- бросил Петя.
Осторожно ступая по истоптанному тысячами сапог, ботинок и туфелек потертому ковру, Звонарева прошла два лестничных марша и оказалась в длинном коридоре. Прямо перед ней на стене висела указательная табличка -- «Отдел уголовного розыска». Она ощутила легкий холодок в груди. Еще раз заглянув в повестку, отыскала нужный кабинет и осторожно постучала в дверь.
-- Да-да!
-- Мне к товарищу Шифману.
Звонарева ожидала увидеть в кабинете хотя бы нескольких милиционеров, но перед ней за столом сидел лишь смуглолицый молодой человек в парусиновой рубашке с короткими рукавами. Два стола вдоль стен были пусты, около сейфа почему-то стоял старый пулемет, на колесах и со щитком, такой же, который когда-то видела в историческом музее.
-- Вот, -- Звонарева протянула серый бумажный прямоугольник. -- Вчера вечером принесли, и я...
«Звонарев В.В.», -- прочитал Шифман и заинтересованно глянул на посетительницу:
-- А как вас пропустили? Ведь вы же не гражданин Звонарев Вадим Владимирович?
-- Видите ли, -- подобрав платье, Звонарева удобнее уселась напротив. -- Вадим Владимирович -- мой муж. Вот мой паспорт...
-- Значит, прибыли вместо мужа?
-- Да, я хотела только узнать...
-- Вы хотели узнать, почему его вызывают в милицию? -- уже добродушнее спросил человек за столом.
Она кивнула.
-- Тогда давайте знакомиться. Меня зовут Александр Николаевич Шифман. Вас?
-- Вера Олеговна.
-- Очень приятно, Верочка Олеговна. Так что же случилось?
-- Нет, ничего не случилось. Просто мой муж... Он не может сегодня прийти.
-- Ну, это не смертельно. Мало ли -- болезнь, командировка... Он мог бы и позвонить. Телефон указан.
-- Но он сегодня не ночевал дома.
-- Тоже бывает. И вы не знаете, где он?
Звонарева покачала головой.
-- Он часто не ночует дома. У него работа сложная, бывают неожиданные вызовы, когда он просто не успевает предупредить а то и сотовый отключит...
-- Не успевает, значит. И где же он работает?
-- По коммерции, в корпорации «Альфа». Он директор.
-- Чем занимается эта «Альфа»?
-- Посредничество.
-- Понял. Деньги -- товар -- деньги. Работает ведь не один, коллектив, видать, есть?
-- Но я никого не знаю, -- ответила Звонарева. -- Обычно ему звонит один и тот же мужчина, говорят о делах, я не прислушиваюсь.
-- А как зовут этого мужчину, не помните? Ваш муж к нему как-то обращается?
-- Александр Никитич, -- ответила Звонарева.
Шифман напрягся. Совсем недавно ему приходилось слышать что-то похожее. Настораживало довольно редкое отчество, не то, что имя. Он и сам Александр. Но не так уж много знает он Никит и Никитичей, а вот совсем недавно это отчество ему встречалось. Но где же, где?..
-- Фамилии не помните? Александра Никитича этого?
-- Нет, Вадик не называл его фамилии. Во всяком случае, я не слышала.
-- Но о чем они говорят, вы не можете вспомнить?
-- Знаете, я не прислушивалась, -- с некоторым возмущением сказала Звонарева.
-- М-да... Ну, а какова же цель вашего визита, Вера Олеговна?
Несколько секунд помолчав, она с трудом проговорила:
-- Александр Николаевич, я бы очень хотела, чтобы Вадим не узнал, что я была у вас.
Опять условия! -- подумал Шифман. И эта туда же. Не слишком ли?
-- Вера Олеговна, вам ничего не говорит такая фамилия: Курцева?
-- Курцева, Курцева... Нет.
Шифман не готовился к этому разговору, и не знал, как вести себя со Звонаревой. А что, если прямо сейчас спросить в лоб о Литвинове? Нет, рано. О Демине? Нет, можно вспугнуть. Или стоит подождать, пока она сама заговорит, ведь неспроста же пришла по мужниной повестке? Черт его знает, что делать... А может быть, вот так:
-- Вера Олеговна, я вас, честно говоря, не вызывал, -- Шифман положил руки на стол. -- Я ждал вашего мужа, именно его. Давайте откровенно, так будет легче и вам, и мне. Почему вы пришли?
-- Я беспокоюсь о Вадиме.
-- Есть повод для беспокойства?
Звонарева, вдруг решительно тряхнув локоном, в упор глянула на Шифмана.
-- Александр Николаевич, вы женаты?
-- Да, -- растерялся он.
-- И... и вот если, например, в ваше отсутствие к вам придет повестка в милицию... Я понимаю, что для вас это, конечно, смешно, но на минутку представьте себе такое. Так вы считаете, что жена ваша будет спокойно стирать белье или варить ужин?
Шифман замер и, стараясь скрыть восхищение, посмотрел на Звонареву. Вот те на... А он-то думал, что дама эта по уши влюблена в Демина, судя по его же, деминскому объяснению. Но опять-таки, кто же знает, -- влюбленный мальчик, встретив свою первую-незабвенную, может в запале напридумывать себе такое, во что и сам ненароком поверит. Каждый всегда невольно приукрашивает свое прошлое. В будущем же начнет идеализировать настоящее – ах, как меня любили! Дела сердечные, чтоб их... Сколько «висяков» можно было бы раскрыть, если бы не эти любовности! Очевидные, казалось бы, убийства, тяжкие телесные и, конечно же, изнасилования -- да все, что угодно! -- распутывались бы одной левой ногой. Если бы все потерпевшие ХОТЕЛИ быть потерпевшими, если бы все свидетели ХОТЕЛИ быть свидетелями!
Была секунда, или нет, четверть секунды, когда он вдруг представил свою Женьку на месте посетительницы, сидящей сейчас напротив. Смогла бы Женька вот так прийти к следователю, узнав, что мужу что-то угрожает?..
...А тогда был школьный бал, и подошел студент юрфака по фамилии Шифман к одной из выпускниц, пригласил на танец, угостил шоколадкой. И пошла эта девочка за ним. Девочка Женька, волшебное создание с длинной толстой косой. И теперь носит ей Шифман свою капитанскую зарплату, выслушивает сдержанные нарекания, граничащие с упреками, и иногда не на что даже купить себе сигарет. Как точно сказал Чижиков, помешанный на каламбурах:
У Жени деньги --
Уже не деньги...
-- и, скорее всего, даже не догадываясь, насколько прав!
-- Не знаю, -- сухо ответил Шифман. -- Моя жена не попадала в такие положения. Но вы уж, если пришли вместо мужа, то вам, вероятно, есть что сказать? -- Он перевел дыхание. -- А если сказать нечего, то вы могли бы стирать белье или готовить ужин.
-- Понимаете, у нас в доме, -- словно взвешивая каждое слово, произнесла Звонарева, -- недавно убили человека. Они... они дружили с мужем. С Вадимом. -- Встретив внимательный взгляд Шифмана, она уточнила: -- Ну да, Коля и Вадик. С детства дружили.
-- Росли в одном дворе?
-- Да, и в школе вместе учились. В восемьдесят девятой.. Она рядом с нашей пятьдесят первой, метрах в сорока. Открылись почти одновременно, когда Павлово поле застраивалось.
-- Продолжайте, -- Шифман взял лист бумаги и начал что-то быстро писать. -- Слушаю вас.
-- Это убийство произвело на Вадика страшное впечатление.
-- Почему вы так решили?
-- Ну, он стал каким-то ненормальным. Нет, он не кричит по ночам, не пьянствует, не безумствует. Он... -- Собеседница словно подыскивала слова. -- У него будто мания преследования началась. Все время чего-то боится, раньше такого не было. Звонок в дверь – он вздрагивает. Даже из подъезда выходит крадучись. Недавно собрались поехать к маме, так он машину полчаса осматривал со всех сторон.
-- Машину осматривал? Зачем?
-- Ну да. Вокруг обошел, ручки все потрогал осторожно... Будто взрывчатку искал.
-- И таким подозрительным он стал сразу после...
-- После того, как Колю убили. И я думаю, что он неспроста осторожничает, он боится чего-то. И я боюсь за него. А тут еще эта повестка в милицию...
Звонарева замолчала, словно давая Шифману время для обдумывания. Конечно, боится, -- понял Шифман. А кто сейчас не боится и за себя, и за своих близких? Перед глазами возникла его Женька, распятая гвоздями на двери, сожженная бензином. Именно так нашел свою жену старший лейтенант Серов после двух телефонных предложений, чтобы он отказался от ведения какого-то уголовного дела. Дело в конце концов было приостановлено, убийц не нашли, но Гуревич уже второй год обитает на Сабуровой даче...
-- Извините, Вера Олеговна, -- Шифман раскрыл папку и высыпал на стол полтора десятка фотографий и ксерокопий. -- Из этих людей вам никто не знаком?
Звонарева склонилась над изображениями. Словно перебирая карты в пасьянсе, она пододвинула к себе несколько штук. Еще раз оглядев оставшиеся, отложила их в сторону. Шифман не торопил, давая возможность получше всмотреться, припомнить, даже над чем-то подумать.
Наконец она осторожно проговорила:
-- Вот... Этих троих знаю. Сосед наш, Кукушкин Ваня.
-- Он сейчас в городе? -- быстро спросил Шифман. -- Вы давно его видели?
-- Ну... Пару недель назад.
-- А знаете его хорошо?
Звонарева пожала плечами.
-- Как сказать. «Здрасте -- до свидания». Отца его знаю лучше.
-- А что отец?
-- Скандалист. Склочник. Истеричка. Жалуется постоянно, что наш Тоша, кот, царапает его дверь. У нас ведь как: дверь железная, двойная, а коту гулять нужно. Мы его утром выпускаем, а часов в одиннадцать вечера открываем дверь -- он уже сидит на половике, ждет...
Шифман усмехнулся -- да, сейчас он услышит то, о чем говорил Кукушкин-старший. Только уже с другой стороны, в другой интерпретации.
-- А если вы забудете открыть...
-- И так бывает, -- впервые за все время улыбнулась Звонарева. -- Тогда Тоша царапается в дверь Кукушкина, чтобы тот нам позвонил. Умный кот. А Кукушкин открывает, звонит к нам, и, конечно, кроет на чем свет...
Звонарева аккуратно стряхнула сигаретный пепел в медную ракушку, точно так же, как до нее это сделала Курцева. Но сейчас Шифман невольно задержал взгляд на пальцах Звонаревой. Что-то непривычное, странное, едва уловимое, но отчаянно знакомое было в этом жесте. Что-то показалось ему близким и характерным...
-- Вот этого еще знаю, -- она придвинула к Шифману вторую фотографию. -- Сережа Демин. Одноклассник мой. Даже в детском саду были в одной группе. Сейчас он по сигнализации работает... Ну, и вот Коля Бреславцев, которого убили. Только тут он какой-то странный, непохожий на себя. Глаза очень большие...
-- Это посмертный снимок, -- пояснил Шифман и положил перед Звонаревой две новые фотографии. -- Если вы узнали этих троих, то...
-- О! -- воскликнула Звонарева. -- А этот с нами в параллельном учился. Фамилии, правда, не помню. Лагутин, Ливанов, что ли... По-моему, как-то на «Л».
-- Да, как-то на «Л», -- подсказал Шифман в нарушение служебной инструкции.
-- Леднев, Лежнев... Леженев...
-- Й-асно, -- Шифман отодвинул в сторону снимок Литвинова.
Догадка, туманно-расплывчатая, возникшая утром, начала приобретать более ясные очертания, врезаясь в логическую последовательность, о которой, после беседы с Литвиновым, Шифман пока не решался говорить не только Хромакову, но и Чижикову. Теперь он искоса поглядывал на последнее, пятое фото, уже предвосхищая дальнейшую реакцию Звонаревой. Если она не врала с самого начала и если действительно не знает о делах своего мужа, то, выходит, можно ей верить полностью?..
-- А этот тоже из нашей школы! -- радостно удивилась Звонарева.
-- Фамилию помните?
-- Еще бы! Это Жичигин, в него половина школы была влюблена.
-- И вы? -- Шифман хитро прищурил глаза, но, не дождавшись ответа, серьезно продолжал: -- Давайте-ка, Верочка Олеговна, вернемся к вашему мужу. Вот вы сами как думаете, с чего бы это Вадим так изменился? Чего он испугался?
Звонарева положила руки на колени.
-- Мне кажется, ему кто-то угрожает. Я несколько раз спрашивала, но он все отшучивается. Или говорит, что на работе проблемы.
-- Может, так и есть?
-- Александр Николаевич, я все-таки могу отличить производственные проблемы от проблем, скажем, личных. Если на работе что-то не ладится, то в крайнем случае работу можно и поменять. Ничего страшного здесь нет. Вон, сколько организаций всяких, обществ, частных фирм -- лишь бы голова была. А у Вадима голова есть, он всегда найдет для себя дело.
Шифман давно уже понял, что ничего нового Звонарева не скажет, ничем не поможет. Наоборот -- теперь уже будет активно мешать. Ведь совершенно ясно, что при первой же встрече с Вадимом она расскажет ему и о повестке, и о походе в УВД, и обо всем, что говорила следователю, или как там его. Жена все-таки. И самоотверженные, и злодейские поступки совершаются во имя любви. А защитить, оправдать любимого – это не подвиг. Это обычный порыв любящего человека. Тем более – любящей женщины. Может быть, именно поэтому слово «подвиг» -- мужского рода, а «любовь» -- женского...
-- Вера Олеговна, а насколько близок был ваш муж с этими ребятами? -- Шифман кивнул на лежащие перед Звонаревой фотографии.
-- Разве что с Колей. Они часто общались. Ну, Ваня Кукушкин, я уже говорила. О Демине я ему сама рассказывала, но, насколько знаю, они никогда не встречались. А вот с Жичигиным и с этим... на «Л» который, он уж точно не знаком.
«Ошибаешься», -- подумал Шифман.
-- А вообще много друзей у Вадима? -- спросил он.
-- Раньше были компании. Школа, институт. А в последнее время к нам почти никто не ходит. Вадик работает много, дома редко бывает, и почти все друзья просто растеря... потерялись.
-- Может быть, с кем-то переписывается?
-- Нет. Если вдруг кто-то срочно нужен, то договариваются по телефону. А так -- ну, открытки к праздникам. Архаизм, понимаю, но Вадик очень любит поздравления. Любит, когда о нем кто-то вспоминает. Хотя почта небогатая у нас.
Звонарева снова замолчала.
-- И что же за почта? -- машинально спросил Шифман, думая уже о другом.
-- «Труд», «Комсомолка». Из местных -- «Вечерний Слобожанск», -- удивленно проговорила она, не понимая, почему Шифман интересуется прессой, которую читает Вадим. -- Это тоже важно?
-- А вот как бы вы сами охарактеризовали своего супруга? -- спросил Шифман, с опозданием отметив дурость этого вопроса, но тут же поправил себя: -- Он эрудирован, начитан?..
-- Я думаю, что дело не в том, сколько книг человек прочитал – десять или десять тысяч, а в том, как он живет. Да, Вадик не знает, кто такой Ницше и как сегодня нужно воспринимать Сартра или Гессе. И «Код да Винчи» ему не понравился. Но он честный, слишком даже честный, поверьте мне...
-- Рад за вас, -- улыбнулся Шифман и прихлопнул в ладоши, давая понять, что официальная часть разговора если не завершена, то уже близится к завершению. – Коль речь зашла о классике, позвольте вопрос по этой теме?
-- Пожалуйста…
-- Вы помните «Джоконду»?
-- Разумеется, -- твердо ответила Звонарева, и, как показалось Шифману, отстранилась от него с недоумением. -- Кто же не помнит. Но я не люблю ее.
Теперь настала очередь удивляться Шифману.
-- Как же так? Весь мир в восторге от ее улыбки, никто не может разгадать…
-- А что там разгадывать, – хмыкнула Звонарева. – Улыбка пренебрежительного ожидания. Вот-вот спросит: «Ну и что ты хочешь рассказать мне, дурашка? Чем хочешь удивить?»…
-- Даже так? – растерялся Шифман. – А как же эта… ну, таинственность?
Звонарева пожала плечами:
-- Вся таинственность в том, что эта дамочка была язвой. Если, извините, не стервой. Лично для меня автор сумел это предать, а весь мир, как вы говорите, в восторге и не может разгадать. Это лишь мое мнение, -- спохватилась она. – Может, я и ошибаюсь…
-- А что на втором плане? – перебил Шифман.
-- Что является фоном? – уточнила гостья.
-- Ну да.
-- Окно, -- последовал быстрый ответ. – В окне – извилистая дорога… Вам как – точно описать пейзаж?
-- А вы так хорошо его помните?
-- Почему нет? На память пока не жалуюсь… -- она затянулась сигаретой и медленно вдохнула дым через нос. – А при чем здесь, собственно, «Джоконда»? Каким боком она к Вадиму?
-- Пока не знаю.
-- Вот и я о том же… -- в ее тоне Шифман уловил легкую иронию.
Он снова проследил взглядом за рукой собеседницы. Звонарева стряхивала пепел, слегка постукивая ногтем по фильтру сигареты.
Он вдруг вспомнил, что это за жест.
...Точно так же, опасливо и неуклюже, он сам держал сигарету в первые несколько дней после женитьбы. Тогда на его пальце сидело новенькое обручальное кольцо, которое с непривычки чуть сковывало движения ладони. Всего лишь несколько дней он невольно поджимал палец, боясь, что кольцо может случайно соскользнуть.
Именно потому, что для него кольцо было новым и непривычным. Женька тоже, покручивая свое тонкое колечко, старалась насадить его поглубже, и лишь через пару недель догадалась «поддерживать» обручальное золотое простым мельхиоровым колечком, которое плотно сидело на пальце. Как это она полупрезрительно называла его -- «обручх-хальное»...
В последнее время Шифман часто обращал внимание, что Женька, перед тем, как произнести его имя, на какой-то миг запинается, словно вспоминая, как же зовут благоверного, кто именно сейчас перед ней. Неужели опасается назвать его другим, чужим именем? Может быть, есть основания для такой осторожности?
Неужели... От этой мысли Шифман даже поежился. Нет. Нет, нет! Чтобы Женька, его Женька!..
-- Вера Олеговна, а скажите...
-- Да? -- она подняла голову.
-- Вот этот перстенек... -- Шифман кивнул на правую руку Звонаревой. -- Он ведь у вас недавно, правда? И вы к нему еще не привыкли?..