Начало самостоятельной жизни
Я начал свою работу в отраслевом научно-исследовательском институте ВАМИ (Алюминиево-магниевый институт) ещё за полгода до окончания Горного института. Еще студентом для дополнительного заработка я стал принимать участие в лабораторных исследованиях по технологии прокалки глинозема.
Руководителем этой работы и заведующим печной лаборатории был Игорь Александрович Южанинов, который недавно защитил кандидатскую диссертацию.
После окончания Горного института летом я отдыхал с моими друзьями в Алупке и был срочно вызван телеграммой в Ленинград для выезда на Уральский алюминиевый завод (УАЗ), где должен был пускаться опытный аппарат для кальцинации глинозема в «кипящем слое».
Было бы разумно не обращать внимания на эту телеграмму, как будто бы я ее вообще не получал, и продолжать свой отдых в теплой компании моих близких друзей и завоевывать сердце моей мало знакомой Лены, которая мне очень нравилась, и мы уже начали испытывать взаимные нежные чувства.
Но я, нисколько не задумываясь, срочно выехал в Ленинград и через пару дней летел на ТУ в Свердловск, а оттуда на автобусе в город Каменск-Уральский на УАЗ.
На заводе опытный аппарат еще не был готов к пуску, Южанинова также не было.
А за подготовительные работы отвечал Гарик Телятников, который также работал в ВАМИ и закончил Политех на год раньше меня.
Мы жили в гостинице завода, в комнатах на несколько человек командировочных. Утром мы отправлялись на завод, завтракали в заводской столовой, а потом весь рабочий день вели контроль за завершением монтажных работ и подготовкой аппарата к пуску, а также за установкой контрольно измерительных приборов, за что отвечал также сотрудник ВАМИ Олег Лебедев.
Рабочие стали называть меня по имени-отчеству, что для меня было очень забавно, и мы так же величали друг друга на работе с таким же почтением.
Опытный аппарат был спроектирован сотрудниками проектной части института Гипроалюминий, а нам надо было его пустить, освоить и выдать данные для проектирования промышленного образца.
Через месяц мы смогли запустить опытный аппарат, но нормальной его эксплуатации для поддержания необходимой технологии прокалки глинозема обеспечить не удалось.
В течение почти двух лет мы продолжали работать по этой тематике, но ничего хорошего не получалось. Необходимо было изменить конструкцию аппарата.
Весь этот период наша команда проводила много времени на заводе.
В гостинице Гарик рассказывал пикантные истории о своей жизни с молодой женой, а Олег Лебедев выступил убежденным сторонником многопартийной системы в стране.
Я занимался иогой и по утрам долго стоял на голове у двери нашей комнаты. Одно время вместе с нами в комнате жил какой-то пожилой специалист, который, бреясь по утрам, смотрел в зеркало туалета и, разговаривая сам с собой, говорил:
«Ну что, Василий, тебе уже 35, а ты еще не женат». Войдя в нашу комнату и увидев меня на голове ногами вверх, он очень испугался и сразу же переехал в другой номер.
К нам с Гариком очень хорошо относилась начальник опытного цеха завода, которая давала нам талоны для получения по бутылке молока ежедневно.
Как-то у нас кончились деньги, и мы смогли прожить десять дней на этом молоке и купленном ведре картошки, чем очень гордились.
На первую же зарплату я купил себе магнитофон, который тогда был катушечным, советского производства, и представлял собой ящик весом 9 кг. Мы с Гариком возили магнитофон в командировки для увеселения и выхода в гости к местным девушкам, которые жили в общежитии завода.
Главным спецом по автоматике и контрольно-измерительным приборам был Гена Австрейх, как и Олег Лебедев, сотрудник лаборатории автоматики ВАМИ.
У Генки были близкие отношения с Томкой по данной нами кличке «мамка», которая жила в общежитии и работала в цехе прокалки кокса завода. Когда мы заходили к ней, чтобы пригласить обедать в столовую, то ей надо было предварительно смыть крем с лица, которое было черным, как у негритянки, от коксовой пыли.
Генка поматросил Томку, а потом уехал в Москву и там женился до или после своего переезда.
Освоившись на заводе, мы переехали жить в коттеджи, которые имели статус гостиницы для ВИП–персон и располагались на берегу Ишима – довольно широкой реки.
Весной и летом мы с Гариком загорали на террасе своего номера, а летом купались в реке. К тому времени я приобрел свои первые ласты, которые довольно плохо на резинках крепились к ноге. Наш приятель Олег утопил одну из моих ласт при первом же купании, и я приобрел другие светло-зеленые ласты более совершенной конструкции, которые потом использовал много лет.
По выходным дням мы кормились в городском ресторане, цены в котором были для нас вполне доступными. При этом я всегда жил только на командировочные 2,6 руб. в день и 0,7 руб. в день на оплату гостиницы, а моя зарплата в первый год работы в должности инженера составляла 90 руб. в месяц. Зарплата оставалась у моей мамы, и могла расходоваться мной при коротких приездах в Ленинград и на отпуска.
Примерно через год работы в своем институте пластмасс Тим женился на Ирине. Ирина до знакомства с Димкой готовилась в ближайшее время выйти замуж, но он ее увел из-под венца. Познакомившись с Ириной, которая была в модном желтом плаще и мне понравилась, я сразу сказал Димке « А почему бы тебе на ней не жениться». Возможно, это ускорило ход дел, которые можно было легко прогнозировать, и они переехали в арендованную квартиру, которую им обеспечил отец Ирины, работающий на очень хорошо оплачиваемой должности главного энергетика Норильского никелевого комбината. Ирина тогда еще училась в медицинском педиатрическом институте.
В арендованной квартире она родила своего первенца Мишу, и отец поселил их в приобретенную им кооперативную двухкомнатную квартиру в районе Лесного проспекта, которая им же была полностью меблирована.
Мой друг Марк поступил на работу в исследовательский отдел онкологического института, располагавшегося под Ленинградом в Песочном. Он начал там заниматься исследовательской работой , а дома растил свою подругу Женьку до возраста, когда можно будет на ней жениться к радости ее мамы.
Первый же свой свободный летний отпуск я провел опять в Алупке вместе с Тимом и его женой Ириной. У меня в основном были свои знакомые, хотя дни мы проводили вместе на пляже.
Марка с нами не было. Белла Иосифовна настояла на том, чтобы он и Алла провели лето у нее в Душамбе, где она ранее получила должность заведующей кафедрой в медицинском институте, несмотря на свою еврейскую национальность. Там это не имело такого негативного значения, как в Ленинграде, где антисемитизм проявлялся совершенно откровенно, и после защиты докторской диссертации ей было трудно занять должность профессора.
Мама Марка терпеть не могла его подругу Женьку, и пользовалась в этом взаимностью, но хотела избавить сына от такого знакомства.
Нас с Димкой она просила помочь ему бросить Женьку, но я не считал возможным вмешиваться в личные дела Марка. К тому же в то время я не считал Женьку такой уж отрицательной личностью, и у меня с ней были вполне добрые отношения.
Но Димку она терпеть не могла за его грубость и хамство.
При продолжении работ на УАЗе, в один из выходных мы с Гариком встретили в ресторане других командировочных – молодых женщин.
После довольно сытного обеда, включавшего отбивной шницель весьма приличного размера с яйцом и жареной картошкой, я с грустью им сказал, что мог бы съесть ещё. Они не поверили и предложили мне сначала один, затем два, потом три и, наконец, четыре порции такого шницеля, на что я, к их изумлению, согласился.
Условие было такое – они оплачивают, если я съедаю все за один час с бутылкой лимонада. К их изумлению, я съел все за более короткий срок, так как при медленной еде возникает чувство насыщения, которое трудно преодолеть.
После такого обжорства я был освобожден от работы на следующий день, но все опасения за мое здоровье были напрасны, никаких желудочных болей не было, и я спокойно пошел на работу, но с середины дня.
После этого случая моя репутация, как хорошего едока, стала известна в ВАМИ, и подобные испытания позднее также предлагались.
При длительных пребываниях в командировках я много времени уделял изучению технической литературы, так как моего образования в Горном институте явно было недостаточно для научных исследований в области технологии производства глинозема.
Кроме того, я решил вспомнить немецкий язык, который изучал в школе.
Это оказалось не трудно, и через относительно короткий срок я мог читать в оригинале романы моего любимого к тому времени писателя Генриха Бёлля.
Завершив освоение опытного аппарата с негативным результатом, мы с Гариком обосновались в Ленинграде.
К этому времени в ВАМИ был проведен конкурс на замещение вакантной должности заведующего печной лабораторией, которую занимал наш руководитель Игорь Александрович, в качестве временно исполняющего обязанности зав. лаборатории.
И к его большому удивлению, по конкурсу был избран Евгений Иосифович Ходоров, который до этого работал заведующим печной лабораторией в институте Гипроцемент. Конечно, он был более опытным специалистом, чем Южанинов, ему было около 45 лет, он продолжительное время работал заведующим лабораторией, им были опубликованы две книги «Вращающиеся печи цементного производства» и «Расчеты вращающихся печей», а Южанинов только совсем недавно защитил кандидатскую диссертацию.
Но при этом Ходоров был евреем, что, к удивлению Южанинова, не оказало влияние на решение конкурсной комиссии и ученого совета института.
Это был короткий период, когда партком института не мог влиять на кадровые решения при избрании специалистов по конкурсу на вакантные должности научных сотрудников и заведующих лабораториями.
Позже я понял, почему Ходоров получил должность заведующего печной лабораторией в нашем институте.
В этот период холодной войны для военно-промышленного комплекса страны планировалось быстрое развитие производства алюминия, для чего надо было производить глинозем из местного низкокачественного сырья, которое можно было перерабатывать способом спекания с использованием вращающихся печей.
Институт ВАМИ стал быстро расширяться с образованием новых аппаратурных лабораторий, в том числе печной лаборатории.
В этой лаборатории сначала было две группы – по печам спекания во главе с Барановским со стажем работы порядка 3 года и группа по прокалке глинозема, которую возглавлял к.т.н. Южанинов.
Но основной опыт по использованию вращающихся печей имелся в цементной промышленности, где работал десяток крупных промышленных предприятий.
Проектирование этих заводов производилось в институте Гипроцемент, а оборудование изготавливалось на заводе Волгацемтяжмаш.
Печная лаборатория института Гипроцемент имела опыт использования печей в крупном промышленном масштабе, поэтому ее заведующему вполне могли предложить перейти на работу в ВАМИ на более выгодных условиях.
Для Ходорова переход в ВАМИ из Гипроцемента объяснялся тем, что ВАМИ имел более высокую категорию по оплате персоналу, а также сокращенный на один час рабочий день.
Необходимо также отметить, что научный уровень прикладных и отраслевых институтов был очень невысокий, в них в основном занимались не технологическими исследованиями, а пуском и наладкой и технической помощью при освоении работы новых заводов.
После избрания нового заведующего в нашей печной лаборатории была развязана война между Ходоровым и Южаниновым, в которой последний, естественно, проиграл и вынужден был перейти на работу доцентом на кафедру печей в Горный институт.
Для Ходорова очень актуальной задачей была защита докторской диссертации, что обеспечивало для него увеличение зарплаты с 400 до 500 руб. в месяц и продолжительности оплачиваемого отпуска с одного до двух месяцев в году.
К тому времени я уже получил должность младшего научного сотрудника с окладом 100 руб. в месяц.
Еще в начале своей работы в ВАМИ я быстро понял, что институтского образования явно не достаточно, и совершенно необходимо изучать техническую литературу, чтобы быть высококвалифицированным специалистом. Это мало кто понимал даже из работников отраслевого института. Большинство занималось текущей работой в институте по тематике, которую с большой натяжкой можно было назвать научной работой, и сидело в командировках по всей стране при участии в пуске и освоении производства на новых заводах по освоенной технологии.
Это позволило мне быстро вырваться вперед.
Так, при работе на УАЗе, мы с Гариком занимались халтурой на других предприятиях по наладке вентиляторов и дымососов со снятием их технических характеристик, которыми руководил я, используя сведения, полученные при изучении технической литературы.
Через год работы в ВАМИ я опубликовал в техническом журнале свою первую статью с результатами обработки данных исследований по пылевыносу глинозема из «кипящего слоя», и имел конфликт по этому поводу с Южаниновым, так как опубликовал эту работу без его участия.
Южанинов даже пожаловался на меня в этой связи директору ВАМИ Захарию Валерьяновичу Васильеву, но тот принял мою сторону, так как обработка данных с получением количественной зависимости была проведена мной самостоятельно.
После перехода на работу в ВАМИ Ходорову нужен был молодой аккуратный работник, чтобы выполнять для него технические расчеты по обработке испытаний и исследований, необходимых для защиты им докторской диссертации по процессам, происходящим во вращающихся печах при производстве цементного клинкера.
Он предложил мне заняться этой работой, с чем я согласился.
У него имелось порядка 5-7 испытаний, проведенных на промышленных печах по производству цементного клинкера, которые надо было обработать, получить количественные зависимости и использовать их при усовершенствовании процесса и проектировании новых печей.
Этими работами мы занимались в ВАМИ и в командировках в Волхов, где по предложению Ходорова был сооружен опытный аппарат спекания нефелиновой шихты в «кипящем слое».
Обычно Ходоров давал мне задание для количественной обработки опытных данных на один-два дня работы, потом анализировал результаты, давал следующее задание, и так работа продолжалась.
В те времена не было компьютеров и портативных калькуляторов, поэтому все расчеты делались мной на логарифмической линейке.
Я быстро освоил эту технику и внимательно проработал соответствующую тематике техническую литературу.
При этом мне стало очевидно, что научный уровень моего шефа был очень не высоким, и в основном он занимался компиляцией из работ, опубликованных другими авторами, не использовал аналитические методы обработки данных и не имел ни малейшего представления о статистике.
В то время существовали достаточно простые аналитические методы позонного расчета теплообмена во вращающихся печах, приведенные в литературе Дмитрием Александровичем Диомидовским, заведующим кафедрой печей Горного института, но они не были проверены для определения их точности по данным промышленных испытаний, хотя использовались при проектировании.
Ходоровым был приведен аналитический метод расчета теплообмена в печах цементного производства, опубликованный в его второй книге, но также не была оценена точность метода. Необходимо также отметить, что эта методика расчета была им заимствована из работы Ганса Гиги ( перевод которой на русский язык имелся в библиотеке Гипроцемента), которую он дал мне для изучения. Но там были обобщены результаты испытаний только на одной промышленной печи весьма малого размера. Мой шеф считал разработанные методы мало пригодными для расчета печей ввиду их трудоемкости и отсутствия оценки точности по данным промышленных испытаний.
Его целью было предложить достаточно простую критериальную зависимость для теплообмена во вращающихся печах и расчета их производительности, расхода топлива при заданных конструктивных параметрах и составе перерабатываемого сырья.
Вид этой критериальной зависимости должен был определяться по данным испытаний промышленных печей.
Но для получения достаточно точной зависимости требовалось предложить теоретически обоснованную зависимость, что было затруднительно, и определить ее эмпирические параметры при обработке достаточно большого количества опытных данных. Это могло позволить определить доверительную вероятность точности получаемых результатов при расчетах процесса в новых печах.
Ходоров всю жизнь проработал в прикладном институте, и ему не были знакомы статистика и оценка точности результатов серии испытаний.
У него имелось ограниченное количество испытаний на промышленных печах (5-7), чтобы разработать достаточно точную систему расчетов.
Это ему не было понятно при его уровне образования, полученного тридцать лет тому назад, и отсутствии изучения специальной литературы.
Еще в начале своей работы в качестве калькулятора я поразил босса своей технической квалификацией.
Босс дал мне результаты 5 промышленных испытаний, по которым было необходимо установить зависимость, содержащую пять эмпирических коэффициентов.
По имевшимся у меня данным я математическим путем решил задачу определения пяти неизвестных параметов для системы, содержащей пять уравнений, что было вполне возможно для ученика средней школы.
Полученная зависимость описывала результаты опытов с нулевым отклонением от имеющихся результатов. Босс был поражен моей квалификацией.
В этот период я активно занимался изучением английского языка, что мне потом очень пригодилось в жизни.
При наших обсуждениях программы последующих работ, которые надо было достаточно часто согласовывать, в ходе беседы я для практики переводил его слова на английский, то есть сидел с глубокомысленным внимательным видом, не перебивая, что ему очень импонировало.
Я так навострился в этой работе, что обычно выполнял ожидаемые задания на пару дней вперед, и когда их получал, то мог бездельничать, проводя время на пляже у реке Волхов, или общаясь со знакомыми.
Через весьма продолжительное время, завершив цикл таких расчетов, достаточный для защиты боссом диссертации, я получил свободу от крепостной зависимости и решил заняться исследованиями технологии спекания, а не процесса теплообмена в печах.
Вероятно, босс не защитил докторскую диссертацию в таком виде, или получил авторитетные отрицательные отзывы.
Его работа после длительного перерыва была продолжена, и калькулятором теперь стал мой приятель Коля Срибнер. Он только что окончил институт по специальности теплотехника и поступил в ВАМИ по распределению, чем босс очень гордился. После этого босс защитил докторскую диссертацию, но место и время защиты он держал в тайне, а в дальнейшем высказывал мнение, что для защиты докторской важно не содержание работы, а правильная организация защиты, что дя тех времен было совершенно справедливо.
А я получил свободу и начал заниматься технологическими лабораторными исследованиями процесса спекания шихт глиноземного производства.
Весь первый период работы в ВАМИ мой босс много внимания уделял укреплению своего положения в лаборатории и институте, что было достаточно типичным поведением в научном сообществе страны в те годы.
В этой области он уже имел хороший опыт работы в Гипроцементе и понимал, что отсутствие партийности, а также его еврейское происхождение всегда будут требовать повышенной страховки.
Для укрепления своего положения в среднесрочном плане необходимо было защитить докторскую диссертацию, что он и планировал сделать.
А в краткосрочном плане требовалось проводить в лаборатории политику по принципу «разделяй и властвуй», то есть разделить коллектив на отдельные не связанные группы, исключающие блоки и серьезную оппозицию, контролировать тематику групп и отдельных сотрудников, сформировав для них тематику кандидатских работ под своим руководством.
Добившись ухода Южанинова, вторая задача была частично решена.
Но в лаборатории оставалась еще вторая группа под руководством Васи Барановского, работающая в области печей спекания. В ней было два молодых специалиста Володя Абрамов и Виктор Екимов.
Сам Барановский был готов к защите кандидатской диссертации по печам, где у него одним из научных руководителей был Ходоров.
Наш босс предложил обоим сотрудникам Барановского, который имел прозвище Баран Барановский, самостоятельную тематику, говоря, что они для этого уже достаточно подготовлены. На это было трудно возражать, и группа распалась, к большому неудовольствию их руководителя.
Но сам Барановский представлял из себя потенциальную угрозу для Ходорова и своих бывших сотрудников после защиты диссертации, так как он был уже членом КПСС и членом месткома научной части института при чисто арийском происхождении, что делало его серьёзным конкурентом для Ходорова в будущем на должность заведующего лабораторией.
Для подрыва его престижа на защите диссертации в ВАМИ, оба его бывших сотрудника, сагитированный ими Гарик Телятников и еще один сотрудник выступили с резкой критикой работы.
Они уговаривали и меня выступить на Ученом Совете, от чего я отказался, так как считал такие действия и их мотивы недостойными и даже предупредил об этом Барановского.
Эти выступления не оказало особого влияния на решение Ученого Совета, но явно подорвало престиж диссертанта.
В результате проведения этой тонкой операции выиграл его научный руководитель.
Через непродолжительное время Барановский уволился из ВАМИ и перешел на работу зав. кафедрой печей в только что образованный Красноярский институт цветных металлов, который ранее находился в Москве.
В это время по предложению Хрущева в стране были организованы Совнархозы, и часть высших учебных заведений была переведена на периферию, поближе к промышленности, в том числе и институт цветных металлов.
Конечно, вся профессура осталась в Москве, но образовалось много вакансий для специалистов, которые необходимо было срочно заполнить.
Став свободным человеком, я женился 23 ноября 1962 года, через три года после начала работы в ВАМИ, на нашей сотруднице Тамаре Ивановой, и единственным свидетелем в ЗАГСе был мой друг Марк.
Это также было ударом для Васи Барановского, который ухаживал за Тамарой.
Тамара в это время работала в нашей лаборатории в должности лаборанта с зарплатой 79 руб. в месяц и училась на последнем курсе Менделеевского химического техникума, который давал образование не хуже институтского.
До этого я ухаживал за ней в течение года, и мы провели летний отпуск вместе в Лоо на Кавказе.
Тамара с самого начала нашего знакомства поразила меня своей цельностью, самостоятельностью и надежностью, что полностью подтвердилось при нашей совместной жизни в течение многих лет.
Несмотря на наше явное нежелание, нам пришлось отметить свадьбу у меня дома с салатами и танцами для всей нашей лаборатории.
После нашей женитьбы мы могли жить только у моей или ее мамы, так как на мою зарплату 120 рублей в месяц и ее 79 руб. снимать комнату было невозможно.
На первое время моя мама сняла нам на месяц комнату на Большой Подъяческой, а потом мы переехали к ней в одну комнату, где она спала на кровати, а мы по той же стене на диване, разделенные шкафом, поставленным боком к стене.
Моей маме тогда всего-то было 51 год, но нам, при нашей молодости, она казалась достаточно пожилым человеком.
Первые два года мы с некоторым напряжением притирались друг к другу, и это оказалось не легким делом.
Нашей довольно скудной зарплаты на двоих явно не хватало, и первый совместный отпуск в качестве мужа и жены мы провели в Гаграх и Новом Афоне, обманув свою контору, так как Тамара по моему предложению оформила командировку на Урал, но туда не поехала, а ее командировочные были нами истрачены на отпуск.
Там мы встретились с моей московской знакомой Натальей Юдиной, которая была там вместе с мужем Виталием Яструбинецким.
Мы достаточно хорошо отдыхали и даже имели возможность провести вечер в шикарном ресторане Эшеры в горах около Нового Афона, где меня наши соседи-грузины впервые угостили стручковым перцем.
Я сам проявил инициативу, спросив у них, сидящих за соседним столиком, что они едят, показав на тонкие зеленые стручки. Они ответили, что не знают русского названия этого плода, но, благодаря ему, в Грузии живут до 100 лет и больше.
Когда они дали нам попробовать, и я разжевал этот стручок, который оказался совершенно горьким перцем, я мог сидеть только с открытым ртом и периодически полоскать его вином.
Потом туда с подругой приехала моя бывшая любовь Лена Рогозина.
Вся наша компания пошла на танцы, я станцевал с Леной, но моя жена не сочла нужным уважать мои старые привязанности, и расставание с Леной получилось достаточно натянутым.
С начала 1964 года у меня началась работа в опытном цехе Ачинского глиноземного комбината.
Впервые я оказался в Ачинске 6 марта 1964 года вскоре после пуска опытного цеха будущего глиноземного комбината.
Ачинск имел тогда около 70 тыс. жителей, был старинным купеческим сибирским городом, расположенным на реке Чулым, примерно в 150 км к западу от Красноярска.
Там завершалось строительство крупного цементного завода на местном месторождении известняка и глины. А потом должен был строиться глиноземный завод с использованием нефелиновой руды, отходы производства которого должны были использоваться при производстве цемента, что обеспечивало существенную экономию затрат.
К этому времени был пущен опытный цех в Ачинске, где надо было руководить работами по переделу спекания, поэтому меня принесли в жертву технологам и администрации, повысили зарплату и отправили в Ачинск в помощь пожилой даме – технологу Думской, которая в этом важном и ответственном деле была назначена «руководителем проблемы».
С 1964 года моим основным объектом стал Ачинский глиноземный комбинат, где сначала я руководил работами по проверке и усовершенствованию передела спекания нефелинового сырья (один из переделов производства глинозема методом спекания) в опытном цехе этого предприятия, а потом освоением производства в промышленном масштабе.
Я был руководителем группы сотрудников, из которых двое участвовали в работе на заводе, а трое постоянно занимались технологическими исследованиями в ВАМИ по моим программам. Кроме того, на заводе было создано исследовательское отделение из специалистов, которые также работали под моим руководством.
Вот так я и оказался в Ачинске впервые в своей жизни 6 марта 1964 года.
Сама дата нашего приезда - 6 марта была достаточно характерной для последующего периода работы.
Дело в том, что 6 марта накануне 8 марта, являющегося в стране праздником - женским днем, который был выходным и всегда торжественно отмечался.
Но Думской было важно показать, что для нее работа и выполнение своего партийного долга - превыше всего и важнее праздников.
Так, по ее категорическому настоянию, мы выехали накануне праздника, а не задержались на три дня, что было бы естественно.
То, что у меня оставалась в городе молодая жена, с которой мы поженились полтора года тому назад, не имело значения для «руководителя проблемы» и администрации. Нас вместе с ней на Ачинск вылетело четверо.
Естественно, что приехав 6 марта днем в Красноярск, а вечером в Ачинск, мы трое потратили остаток вечера на устройство в общежитии завода.
7 марта мы все отправились на завод, где попали накануне великого праздника.
Во всех отделах предприятия царила предпраздничная суета, женщины делали салаты и накрывали столы, а мужчины готовили подарки и добывали спиртное.
Мы были никому не нужны.
Даже Думская – «руководитель проблемы» не смогла попасть на прием к главному инженеру завода товарищу Волкову.
В 1964 году я отсутствовал дома 9 месяцев, из них 8 месяцев в командировках в Ачинске и один месяц на военных лагерных сборах младшим лейтенантом минометной батареи.
После сборов в моей характеристике отметили отсутствие интереса к воинской службе, что для меня было весьма высокой оценкой. Вероятно, это был не плохой отзыв, так как меня сразу произвели в лейтенанты.
Мои хорошие знания английского языка были востребованы моими приятелями,
работающими в ВАМИ, и намеревавшимися защищать кандидатские диссертации. Для этого необходимо было сдать три экзамена на кандидатский минимум, в том числе иностранный язык, который никто из них не знал даже на три балла.
Сначала я сдал английский за моего товарища Володю Абрамова, который в то время ушел из ВАМИ и работал на Тихвинском глиноземном заводе начальником опытного цеха.
Володя переклеил мою фотографию на свой паспорт и продлил печать на фото. Затем мы отправились в СЗПИ с письмом от завода с просьбой принять у него экзамен.
После сдачи экзамена перед заполнением протокола с оценкой у меня попросили паспорт, но его тщательно не изучали, и эта авантюра прошла прекрасно.
Позднее я сдавал английский за моего товарища по ВААМИ Пашу Яшунина с таким же результатом. А Венька Брин одновременно сдавал за Гарика Телятникова.
После этого вся наша компания с друзьями пошли отпраздновать это событие в шашлычную у Никольского собора.
Ребята стали заводить меня, как уже известного едока, что я не съем десять порций шашлыка, но я не сдавался и спор закончился на четырнадцати порциях с бутылкой лимонада. Я должен был оплатить заказ при проигрыше пари.
Но я победил в этом споре и мое реноме в этой области еще более укрепилось.
Несмотря на плотные отсидки в Ачинске по 8 месяцев в году в течение трех лет, я закончил лабораторные исследования, опубликовал результаты работы, написал и в начале 1967 года защитил кандидатскую диссертацию по технологии спекания нефелиновых шихт в производстве глинозема. Это была работа в области физической химии процесса с получением количественных зависимостей, которые ранее были неизвестны.
По принятым порядкам, в качестве научных руководителей моей работы были указаны профессор Владимир Абрамович Мазель, который действительно давал мне консультации по отдельным вопросам, и заведующий моей лабораторией д.т.н. Ходоров, который потребовал, чтобы он также был указан в качестве моего научного руководителя.
Ходоров тогда был «молодым» доктором и ему надо было иметь порядка 5-6 учеников, защитивших кандидатские диссертации, для получения для престижа звания профессора.
На этом мой период работы в качестве молодого специалиста закончился, я был руководителем группы с окладом 150 руб. в месяц, а Тамара поступила на вечернее отделение металлургического факультета Горного института и стала получать зарплату 90 руб. в месяц.
Для представления о масштабе цен следует указать, что после защиты кандидатской диссертации, как водится, я должен был устроить банкет в ресторане для сотрудников своей группы, лаборатории и друзей. Стоимость довольно хорошего банкета составляла 7 руб. на человека.
Я полагаю, что Марк несколько раньше меня защитил кандидатскую диссертацию, так как он занимался только своими исследованиями, а не сидел, как я, в заводских командировках.
Как я помню, тематика его работы заключалась в изучении влияния загрязнения воздуха в Ленинграде на онкологические заболевания. Его партнер, работавший в институте транспорта, производил замеры загрязнения воздуха на улицах города, а Марк изучал влияние этих загрязнений на развитие онкологических заболеваний у лабораторных животных.
Вскоре он разошелся с Женькой и женился на Ирине, которая стала его верной подругой на всю жизнь.
Мы с Тамарой, а также Дима с Ириной были на их свадьбе, где было много друзей и родственников.
Дима тогда играл роль бравого залихватского парня и потребовал у Марка налить ему медицинский спирт. После второй рюмки он быстро полностью отключился, и Ирина с трудом увела его домой в полусонном и совершенно пьяном состоянии.
На меня большое впечатление произвел папа Ирины, который воевал всю войну и был человеком с хорошим юмором и ответственностью.
Марк с Ириной стали жить по его прежнему адресу на бульваре Профсоюзов, где у них было две комнаты в коммунальной квартире.
А его сестра Алла с мужем Семеном переселились в кооперативную квартиру на проспекте Тореза.
У Димы развитие его научной карьеры в институте пластмасс очень затянулось,
и это было чрезвычайно болезненно для его самолюбия, тем более что наши дела с Марком развивались достаточно успешно.
Он считал основной причиной этого отсутствие нормальных рабочих отношений с заведующим лабораторией Песочинским, но это было явно слабым утешением.
Его отношения с шефом лаборатории были постоянной темой разговоров при наших встречах, и я не имел возможности объективно оценить справедливость его претензий, не имея информации о тематике его работы.
Позже я понял, что спорить с заведующим лабораторией для любого специалиста в прикладном институте является безнадежным делом, что называлась «ссать против ветра». Заведующий имеет много возможностей вмешиваться в ход твоей работы, лишать технического персонала, создавать мелкие и крупные проблемы и отравлять жизнь.
Дима долго это не мог понять. При свойственной ему самоуверенности и высокой самооценке он использовал для защиты маску грубоватого и хамоватого человека, которая вызывала только отторжение у окружающих, а под ней было содержание очень чувствительной и легко ранимой личности.
Его вечные конфликты с Завом существенно определяли содержание его работы и положение в институте.
Мы трое продолжали часто встречаться, когда это было возможно, особенно в праздники и на днях рождения нас и наших жен, и поддерживали дружеские отношения.