Победа

Мир Василия Аксенова: персонажи и призраки

Несколько вступительных слов
Одно, короткое слово, большими буквами, кавычки.
Зачем его закавычивать? Должно быть, речь идет о Машине. В 45-м, в честь Победы начали серийный выпуск «Победы», маленькая, шустрая. Сколько случайных встреч состоялось в этой маленькой машине. Надо же, сел в машину, стал ближе к Победе. А кто-то и не расстается с «Победой», не купить ли? Да нет, надо всего лишь устроиться на работу, скажем, в таксопарк. Требуется мелочь, московская прописка, такая есть? действительно, есть?! Вы приняты, дорогой вы наш водитель, завтра же выходите! в ваших больших, надежных руках эта прекрасная машина будет служить многие и многие годы.
Есть такое слово, короткое чудесное слово, победа!

«Крохотная, черненькая, как жучок женщина» (Черепахова, с.77).
Дитя победы, шапочка с помпоном, плачет. Рядом «огромный верзила», нужен контраст, иначе жизнь становится невзрачной. Верзила, как заведено, чешет висок, маленькая женщина, как отведено, плачет, «где-то у него под локтем». У верзилы всего не больше, чем у других, но все очень большое, голова, руки, локти, пальцы. Недоволен, развезла «опять снова-здорово». Конечно, этот Петя, твердит как заведенный. Жили, ну а теперь не будем. «Устраивала же», теперь не устраиваешь. Верно, силой не удержишь. Кажется, прозрела, «мне ясно», все ясно, и что же тебе ясно? Ухаживал, когда? А когда «в Мытищах жил». Ну, вспомнила. Да, припомнила, ведь устраивала. А как «прописался – не стала устраивать» (Там же, с. 78). Верзила несколько обеспокоился, на суде? Да, скажу! Сказать можно, и даже нужно, но от слов уже ничего не изменится. На то и Победа, чтобы открыть возможности, чтобы кто-то ими воспользовался, а кто-то пренебрег.
Можно ли пренебречь Победой? Или «Победой»?

Одни хотят получить прописку,
какая-то вшивая прописка, но жизнь осветилась, барьер снят, ты принят.
Такой вот метод, сознательного, волевого действия, а другой метод? Есть и другой, характеризуют его с помощью двух слов, два словечка, «задним числом». На виду? Кто бы спорил, конечно, наше сознательное воздействие: «управление – более эффективный метод увязки и разрешения возникающих проблем» (Попов, с.15). Сознательное действие плавно перетекает в управление. Это означает, не события нас тащат, но мы их направляем в нужную для нас сторону, к нужному исходу. А что в это время творится за спиной? Стоит ли спотыкаться об эти мелочи, придавил, растер, и жизнь пошла в верном направлении, катись. Можно сделать что-то с собой, а можно что-нибудь с другими. Вот вы, я? да вы, что предпочитаете? Задавать вопросы.
Ну да, этот добродушный дядя из тех, кто предпочитает стоять на капитанском мостике.

1. Действие первое. Коси коса
Лозунг дня: «Лучше сделайте одну косу, достаньте один фунт хлеба» (Эренбург, с.165).
к счастью, те времена прошли. И теперь люди устремились в другом направлении, сделайте хоть одну победу. Да, сделайте, и тогда жизнь ваша, жизнь – ради единственного дела, будет оправдана. Что для этого требуется? Шоры, или иначе, границы, надо ограничиться, надо сконцентрировать «всю энергию на едином помысле» (Там же). Точка отсчета задана: конечно, мы правы, конечно, оппоненты ошибаются.
«одни из них глупцы, другие предатели» (Там же, с.166).

Если человек не предатель, неужели рассчитывать, что он из глупцов?
Вот-вот поезд отправится, в купе заходит молодой еще человек, разумеется, его там уже поджидают. Какой-то пассажир, весь внимание: он сразу понял, конечно, перед ним Гроссмейстер. За первым «конечно» следует второе: Гроссмейстер, в свою очередь, сразу понял, конечно, перед ним определенный тип людей. И каждый понял, играть придется. Гроссмейстер, хорошо, если отделаешься партией. А ну как не удастся, но отступать поздновато, поезд набирает ход, набрал, не прыгать же на ходу. Его попутчик, на левой его руке нацарапаны инициалы ГО , неужели Гришка Отрепьев? ГО, напротив, уверенно полагает, не отделается, ход уже набран, не выпрыгнет. Когда еще выпадет такой случай, какой? Плохо ли, обыграть Гроссмейстера.
Если бы вдруг выпало, вы бы отказались?

Доска, фигуры, розыгрыш хода, игра покатилась.
Что-то беспокоит Гроссмейстера, кулаки?! Не странно ли, играть-то будут в шахматы, а его беспокоят кулаки соперника. Беспокоят настолько, что он даже представил «удары этих кулаков, левого или правого» (Аксенов, с.28). Может, дело не в кулаках, а в самом Гроссмейстере. Внешне, он воплощение аккуратности, еще строгость в одежде, в движениях, в манере держаться, что за этим? Неуверенность «в себе». Как же он стал, но как-то он стал Гроссмейстером. Его соперник? Понятно, полная противоположность, тот, кажется, стосковался по борьбе, ему просто показан азарт борьбы, а не показать ли этому хиляку.
Что же увидел Гроссмейстер?
Знаки, и среди них желтый снег, нет бы ослепительно белый, но нет желток слежавшегося снега. Над ним заборы, заводская громада, цементная пыль. Хватило бы этого, но помимо пыли он борется с «кислым запахом казармы», а там уборка и хлорка. Незаметно он прошагал из кухни – в казарму, а затем в уборную.
Ну что тебе делать в уборной, выходи, играй.
Но как играть, если тебя преследует страх, страхи детства, юности.
«Жертвуете ладью…» (Там же, с. 29). ГО не слишком еще уверен, опасается ловушек, а вдруг следом атака. Но Гроссмейстер спешит успокоить, «спасаю ферзя». Заходит дальше, «вы сильный игрок» (Там же), зачем, чтобы успокоить себя, или уже смирился? Есть еще шанс, это шанс – убежище, отсидеться бы.

Предопределенность в форме "поезда", под видом поезда, какое низкое коварство.
Поезд тронулся – игра началась, иначе и быть не может. Не выжимать же губы в плотную щелочку. То есть какое-то время можно и посидеть с плотно сжатыми губами, кстати, почему губы? Губы – это то, что Гроссмейстер хотел бы спрятать, но как раз этого-то и не получается, приходится сжиматься, сильнее. Но губы вдруг  разжимаются: ваш ход, сударь. Вы не можете, не сможете, сможете остановить поезд? Тогда ходите, ибо это единственный способ оттянуть неизбежное. Оттягивайте, отодвигайте. В самом деле, что вам остается, если нельзя сбежать, убежать, убить. Приходится принимать неизбежность, такова она, первая стадия любой игры. Я принимаю ваш вызов, нет сил, сопротивляться. А вступить в игру, не сопротивление? хотя бы умиротворение? сколько их прошло, миротворцев. Отсидеться = оттянуть бы конец.
Свобода дерева? Допустим, есть такое, в чем она,
«расти в силовом поле своего зрения» (Экзюпери; Рюриков, с.196).
Дерево хочет расти, отказать? зачем, поставить некоторые условия, зрение + силовое поле + рост. Что видит Гроссмейстер, что можно видеть, сидя в тесном купе? Но если силовое поле в наличии, чье это поле? Или точнее, кто может расти в этом силовом поле. Гроссмейстер – это еще не Генератор (= харизма).
На первой стадии неожиданно выяснилось, у каждого игрока нет оружия.
Того оружия, с помощью которого можно победить. Нужно шагать, от комбинации – к тактике, затем к стратегии, долго, как долго. Но возможно и обратное, стратегия ; тактика ; комбинация. Выдавливать стратегию, в этом купе? Эх, была бы коса, взмахнул бы, естественный вывод, надо сделать косу. Кто делает косу? Самое главное, выяснить, кто сделает косу, ту самую косу, которая легко скосит любую траву. Заодно и соперника, затаившегося в этой травке, притаился нехороший, ловит момент. Два человека, оба:
ловят момент, поэтому обоим приходится таиться.
Может тем и хороши шахматы, что можно таиться, совершенно открыто.

2. Действие второе. Стрекоза
Если тебя преследуют страхи, конечно, нужно прятаться.
Найти убежище, и туда, к террасе. Полуразвалившаяся, зато не привлекает внимание, кому он нужен тихий угол за террасой, «укромный угол», уголок. Можно расслабиться, это называется «удобная поза». Сиди, поглядывай, но как коротка, эта минута «юношеских мифов». Выйти из мифа = Войти в жизнь. Какая жизнь? Предстоит «сложная, тонкая, увлекательная» борьба, при таком раскладе выбора нет. Но плохо ли, тонкая, увлекательная, можно увлечься, увлекайся. А далее горизонт, цветы маленьких радостей, в чем они? Просто творчество, может быть, миротворчество, увы, опять все то же, неизменное мифотворчество.
Давай, на солнечную сторону, могут опередить, желающих! еще бы, там хлоркой не пахнет.
Создается стремительное чередование, оборачивание, «из света в тень, из тени в свет» (Аксенов, с.29). Такое бывает, надежда, утрата надежды. И снова очарование жизни, и снова прозябание без жизни. Чутье, чувство пространства любви. Если ты в убежище, простое пребывание там оборачивается «полем любви». Его признак – над ним «висели прозрачные стрекозы». Шаг вперед, когда-то не менее увлеченно, Павел Петрович мечтал о механических стрекозах, летящих над тесниной городских улиц. На смену им появились стрекозы прозрачные и их неизменные спутники, поля, бугорки, пруды.
«приходит к тебе победа, а радости от нее нет» (Там же).
Прокатиться, в Гонконг? Ах, да, я там уже был. «Я везде уже был» (Там же).

60-е, самая середина. Вот так, запросто, пришла к голову вздорная мысль, а не поехать ли? И покатил в безвестный Гонконг. Кому под силу такие мечты, не простому обывателю. Во всяком случае, если кому-то пришло в голову подобное, такого обывателя придется вычеркнуть из обывателей. А здесь реальность, обычная земная реальность. Что вы хотите, ведь это же сам Гроссмейстер. Механическая стрекоза на старте, подают трап, и к вечеру того же дня, вот он, «город Гонконг, далекий и весьма загадочный» (Там же).
О чем он забыл?
О силе противника, логичная, но абсурдная сила.
Возможно ли такое, внешне логичная, внутренне абсурдная сила? Но как она представлена эта сила, для начала хотя бы внешне. Конечно, раздражением, хиляк все еще сопротивляется, он что смеется! И сила начинает делать свое обычнее дело. Она концентрируется, как обычно, в центре, места побольше. Музыка сменяется грохотом, опять хлорка, опять кого-то выносят. Движение в «коридорах памяти» не прекращается никогда. Как бы вот отделить, проклятые коридоры – от тех, где царствует любовь, хотя бы, миролюбие. Но долгожданная жизнь снова запихивает, снова в проклятые коридоры: «Все равно я тебя задавлю, хоть кровь из носа» (Там же). Желтый снег, карканье ворон, и бессмысленность жизни.
«Он начал атаку в центре…» (Аксенов, с.29). Он = ГО.

Сильный игрок, отсюда сила, отсюда уверенность?
Что-то знакомое. Где-то уже приходилось видеть, силу? Нет, концентрацию, на чем?
«Ильич – волевая натура. К нему с аршином мещанского терпения подходить нельзя» (Валентинов, с.118). Обычная размеренная жизнь, что в этой жизни? Порядок, равновесие, всего? А возможность работы! Как раз в этом и заключается проблема. На чем можно сконцентрироваться, да так, чтобы позабыть обо всем прочем мире. На работе? Помилуйте, ну какая работа! когда в сознании осталась одна, единственная мысль. Я буду, я должен быть, кем? Звучит, или вернее, звучало, это так: «Он любил с нами состязаться» (Там же). На каком поле? Сколько этих полей, скажем, охота, белые грибы, коньки: «И впереди всех несется Ильич» (Там же). Победить, «каким угодно напряжением сил» (Там же). Среди этих увлечений – шахматы: «Он мог сидеть за шахматами с утра до поздней ночи» (Там же). Игра «заполняла мозг», да так, что «он бредил во сне». Буквально, вскрикивал: «если он конем пойдет сюда, я отвечу турой» (Там же).

а вот персонаж Аксенова, некий «тип этого человека», тот самый ГО:
«Если я сниму здесь, он снимет там, потом я хожу сюда, он отвечает так… Все равно я его добью, все равно доломаю» (Аксенов, с.29). видимо, робкая натура Гроссмейстера реагирует мгновенно: «Гриппозный озноб и опять желтый снег, послевоенный неуют, все тело чешется» (Там же). память, естественная машина, избавляющая нас от всего лишнего, тут работает в обратном направлении: «кроме того, у соседей скребли ножом оловянную миску», что может быть отвратительнее подобных воспоминаний? Только их эскалация, все новые и новые картины заполняют мозг, чем не концентрация – пора? Пора! Кончать!! Игру!!!
Ильичу нужен слушатель, статист, мальчик для битья, Гроссмейстер соглашается.
ГО ; Ильич! Как будто нет, но он тоже рвется, он нуждается, в ком?

Кем быть? смешно!
Я уже есть, дан самому себе, стало быть, дан этому хилому миру.
Для Ильича «быть» и означает – побеждать, над кем? неважно, кто бы ни попался в текущий момент. Мало ли нас, озабоченных победами, или страстью к победе? Если откровенно, а много ли среди нас этаких, помешанных на личном первенстве, на достижении сугубо личного превосходства. В любом вопросе, всегда и везде, над всеми, я = абсолютный претендент на абсолютное превосходство. Претензия, далее Носитель. Однажды он появляется, как долго тебя ждали. Он думает за вас, замрите, замрите! Гроссмейстер послушно затаился. Говорит о центре, начинайте атаку в центре, слушайте, слушайте! Нужно лишь ввязаться в бой, да именно так делал Наполеон. Для этого требуется другой Центр, он есть, есть! Из "града обреченного" силы перетекают в восходящий центр, концентрируются. Он идет, выходит, встречайте. Говорите, случайность? «Он вбежал маленькими шажками в Актовый зал» (Алданов, с.375). Листки, где они, перед собой, «дошел, больше не уйду!» (Там же). Мне было три года (не хватало 12-ти дней), когда эти слова легли в текст. Кто их услышал? «Победа» Аксенова вышла через восемь лет. Знал ли он их? вряд ли, скорее, не воспринимал «устойчивые стереотипы». В итоге, «разрешите сказать вам, вы человек нетерпимый» (Алданов, с.12).
Вы же сами сказали, сильный игрок, но разве это одно и то же?

Некоторая статистика по ГО есть:
; Хиляк какой-то.
; Потеря пешек не огорчает, добью.
; Все равно задавлю, хоть кровь из носа.
О чем это они? Один борется со своими страхами. Второй, а с чем борется второй, нет, в самом деле, с чем борется ГО? Собственные страхи, достаточно их раздувать, и бесконечная борьба обеспечена, остается мечтать об убежище. Можно сказать, когда Гроссмейстер борется со своими страхами, он борется за себя, за свое право на существование, в убежище. Его соперник? – он и так убежден! в своей убежденности. Он и так защищен, в своей защищенности. Стало быть, и бояться нечего. Выйти из убежища, зачем? Надо только затащить соперника в это убежище, здесь он будет беспомощен. Игра на своем поле, когда было доказано. Не странно ли, наш Гроссмейстер почему-то оказывается на чужом поле, видимо, здесь не шахматы. Его сопернику нет нужды бороться с чем-то, с кем-то. Он борется исключительно за себя, за свою единственную единственность. Он проделывает «это с непоколебимой верой, что только он имеет право на "дирижерскую палочку"» (Валентинов, с.122). Дирижерская палочка, место, высота, он имеет право на то!
чтобы остаться единственным на единственной вершине.
а Гроссмейстер больше всего боится остаться единственным, на него сразу же наваливается прошлое. Уборные с их вечной хлоркой, кислый запах барака, кухонные тряпки, касторка, понос. И всегда он был там один, всегда он хотел забиться в угол, укрыться, зарыться. Страшно одинокому остаться одному.
Даже если это шахматный Олимп, впрочем, это символ.
3. Действие третье. Клеточка
Можно сказать чуть иначе, Гроссмейстер оказался в ловушке.
Торопился в убежище, чтобы найти себя, пришел в себя в ловушке.
Или в клетке, он сам сооружает эту клетку. Старательно, поэтапно, о чем я! Он соорудил свою клетку давно, загнал туда самого себя, сидится. Как же он стал Гроссмейстером? значит, были победы. Возможно, другие противники слишком много внимания уделяли этой клетке, прочна, мол, зараза. А ГО не обращает на клеточные условия никакого внимания, ровным счетом. Вы, да-да, вы пришли ко мне, будем сражаться на моих условиях. Помилуйте, я зашел в купе, поеду как все. Это вы так думаете. На деле все сложится так, как посчитаю я. А я утверждаю, вы зашли ко мне, и играть мы будем на моих условиях, по моим правилам. Но позвольте, мне тесно, я задыхаюсь. Ничего удивительного, вы в клетке, такая чудесная клеточка. Но это не надолго, как только сдадитесь, или пойдете на какие-нибудь уступки, так и задышите.
И как вам будет дышаться, свободно, глубоко, во всю грудь.
Надеюсь, вы поняли, Свобода дышать =  Дышать на Моих условиях. Конечно, Гроссмейстер мог бы добавить, что слов слишком много, и надо сократить эту длинную фразу. Скажем, так: Свобода = Условия. Отсюда, Моя свобода = Ваши условия. Или даже так, на ваших условиях! Мол, только при наличии ваших условий, моя свобода становится реальностью. Но он, конечно, ничего не стал добавлять, он лишь негромко «вскрикнул и бросился бежать» (Аксенов, с.30). Погоня, увлекательное действие, увлечемся.

Разумеется, нить игры уже в руках ГО: «Шах» (Аксенов, с.30).
Чудесное свойство языка, шах = угроза королю противника, который должен спасаться бегством. Вот она картина, из тех, из древних: хлеба и зрелищ. Первое среди зрелищ – бегство поверженного противника. Беги, далеко ли. Потому что шах = это я, ГО. Я и есть та угроза, которую король не сможет отстранить. Ни бегством, ни жертвой, ни встречным ударом. Понятно, в роли короля выступает Гроссмейстер. Жалкая ему досталась роль – беглеца, попытался закрыться. Недалеко ушел, и вот его уже ведут, узкий проход в толпе. Кто-то «касается его спины каким-то твердым предметом» (Там же). Толкают на ступеньки, шагай.
Но почему его ведут вверх, «почему вверх»?
Он тоже должен взойти на свою вершину. Ему намекали, твое место в яме, все «следует делать в яме». Ну, так сделайте, я соберу все свое мужество, «нужно быть мужественным»! Это не обязательно, но каждый может выбрать, что ему ближе. Вместо этого ведут вверх. Да, ирреальному Гроссмейстеру, заподозренному в связях с космополитами, грозила бы яма, нечто вроде братской могилы. Но нашему тихому Гроссмейстеру обещано, обещание выполнено, поэтому вставайте, идите к позорному столбу. Вот это место, оно достойно вас, вставайте. Опять эти языковые шуточки, неужели поражение суть мое достоинство.
Достойное место, которого вы достойны.

Как он рад, как он счастлив, «Невероятно, залепил мат гроссмейстеру!» (Там же).
Нет-нет, на колени вставать не требуется, достаточно несколько слов и несколько движений руками. ГО «погладил себя по голове», понятно, шутливо, но сродни возложению короны. А теперь сверху вниз, вот так: «гроссмейстер вы мой, гроссмейстер». После чего следует возложение рук на плечи Гроссмейстера. Не посвящение ли. Ну, сознавайтесь, посвященный торопится, признается. Да, нервы, сорвался. Шахматы – моя жизнь, и как жизнь, они есть чередование светлых и темных полей, «это бесконечное чередование светлых и темных полей наполнило его благоговением и тихой радостью» (Там же). Есть, неужели есть такое место в жизни. Где можно безнаказанно, "из тени в свет, переходя", жить тихой радостью. Конечно, есть.
Плюс бесплатное приложение, мой гроссмейстер.
Я не совершал «крупных подлостей в своей жизни», по-детски радуется Гроссмейстер. Кто бы спорил, действительно, повод для радости. Но когда в жизни появляется «мой гроссмейстер», приходится совершать чужие подлости. То есть, делать их за того, кто говорит, мой гроссмейстер, да, вам сегодня нужно уступить.
Да, ради жизни, ради людей, ради нашего лучшего будущего.
В конце концов, сделайте для меня!

Действие четвертое. Страх высоты
Где же здесь вечность, переходя на марксистский язык, необходимость?
Представить необходимость как необходимость, разве не выполнили эту задачу персонажи Аксенова? Они только продолжали. Конечно, по необходимости, но продолжали. Если необходимость есть, то ведет к ней также необходимость. Что же там, в начале? заглянем, посмотримся в это начальное «зеркало». Что-то такое бурное. Точнее, короткое. Еще точнее, постоянно повторяющийся короткий сюжет.
«Он тоже сразу узнал тип этого человека» (Аксенов, с.28).
что же там типичного? «он видел розовые крутые лбы таких людей» (Там же). Выпуклость лба, всегда дополняется выпуклостью на руках, между пальцами, указательным и большим, всегда ли? Тогда подальше, в подвалы времени: «Это был невысокий, коренастый лысеющий человек с высоким лбом» (Алданов, с. 5). Над невысоким телом – высокий лоб, уж не игра ли слов. Между двумя этими лбами – шестьдесят лет, чуть более. Оба "лба" – они почему-то всегда натыкаются на робких, неуверенных в себе людей. Как эту робость попытался преодолеть Гроссмейстер, мы уже видели. Теперь выход коренастого человека, в далекой Европе его встречает старый партиец. Шанс, можете поспорить, на политические темы, но партиец «политических споров с Лениным в меру возможного избегал и при них съеживался» (Алданов, с.11). Революционер, знал "брата Ленина", но перед самим Лениным ежится: «так на него действовали безграничная самоуверенность этого человека, его грубые отзывы о товарищах, его презрительный смешок и больше всего шедший от его глазок волевой поток» (Там же). Эстафету перенял Гроссмейстер, мужественно встал под «волевой поток», стоял и держался, сколько мог. Вернее, одно бесконечное мгновение. Далее недлинный ряд превращений, озноб, бегство, наконец, почетная капитуляция, а кто «в белых перчатках», бросьте упрек.

На очереди следующий персонаж, нетерпеливый, когда-то известный, ныне забытый.
Ну что же, ваш выход, Илья Григорьевич, припомните, расскажите: «Войдя в кабинет, я только успел заметить чьи-то глаза, насмешливые и умные, понял, что надо бежать» (Эренбург, с.164). Но как быстро он соображает, надо бежать! а Гроссмейстер, разве он соображает хуже? Решил поначалу отсидеться, в тихом углу. Почему бы и нет, если разрешается «удобная поза», посидим. А тот, который понял, что надо бежать, бросился бежать? «вместо этого кинулся за стоявшую в углу тумбу с бюстом Энгельса» (Там же). Не самый плохой выбор, кто будет тревожиться классиком. Но вот насчет позы, «сидя на корточках, зяб и томился», явно прогадал. Расскажи кому, ведь не поверят, ради чего, почему? «испугался добродушного дяди».

Двое в кабинете, кабинет в Кремле, Кремль, понятно, высоко.
Первый – вождь, сам Ильич, второй – Учитель, его настоящее имя Хулио Хуренито .
Беседуют, третий спрятался за тумбочкой, да так ловко и быстро, что Ильич даже не успел заметить. Преувеличение? Еще какое, еще в 22-м! А чем же занимается наш Гроссмейстер, но уже в 65-м? Тем же! Не зря, поэтому Аксенов выдает пояснение: рассказ с преувеличениями. Сами вожди, особенно в нашей стране, представляют собой прямое преувеличение, без этого невозможно быть вождем. Далее уже необходимость: рассказывать о них тоже невозможно без преувеличения. Можно лишь сократить число этих натяжек.
Смысл преувеличения? От человека остается единственное – его воля.
А воля – всегда четкость и ясность: «стой, трус, с винтовкой защищай Советы! Работай, лодырь, строй паровоз! Сейте, чините дороги, точите винты! (Там же, с.167). Трус перестал трусить, лодырь перестал лодырничать, да чего ради? «Мы гоним их вперед, гоним в рай железными бичами» (Там же, с.166). Перед таким аргументом выстоять трудно. Не случайно, многие, из числа тунеядцев и трусов, проявили высокую сознательность, и быстренько превратились из вечно гонимых – в высокомерных гонителей,
бич – оружие диалектического материализма.
Но еще точнее, диалектический материализм – оружие Бича.

Трудно оставаться равнодушным к таким словам.
Эренбург, презрев страх, даже высунулся из-за своей тумбы. Что открылось? «я увидел, как Учитель подбежал к нему и поцеловал его высокий крутой лоб» (Там же, с.167). Дошло, родился законченный образ = умные глаза + крутой лоб + шоры = я пришел! Следом, «организация, партия, власть». Реакция Ученика? Вполне нормальная, человеческая: «Очумев от неожиданности и ужаса, я бросился бежать» (Там же).
Беги, Ученик, беги, иначе станешь Гроссмейстером.

Вместо заключения
Три писателя, далекие друг от друга, три даты, тоже далекие друг от друга.
22-й, Эренбург, «Хулио Хуренито». 57-й, Алданов, «Самоубийство». 65-й, Аксенов, «Победа».
Конец 1922-го, Ленин превращается в инвалида, диктует Завещание, достойного нет. 1957-й, Хрущев начинает и выигрывает бой с «антипартийной группой», в результате остается единственным, на вершине власти. 1965-й, Брежнев начинает и заканчивает реформы, его подпирают и запирают олигархи. Всякий раз очередной зигзаг представляется как возвращение к ленинским нормам жизни. Хрущев, Брежнев, понятно. Но вот последние месяцы самого Ленина, здесь-то, какое может быть возвращение Ленина – к ленинским нормам? Разумеется, это обычное преувеличение. Если исключить одну ленинскую особенность, известна хорошо: Ленин = мастер раскола. Лишившись привычной жизни на «верху», вождь рьяно взялся за старое, принялся раскалывать собственный ЦК. Разумеется, под флагом борьбы за единство.
За единство того же самого ЦК, за единство партии.
Не привыкать, интрига суть оружие марксизма-ленинизма. С подачи же отца-основателя, марксизм-ленинизм стал оружием в руках интриганов, кто еще может толкаться возле партийного трона. Видно не зря, природа определила ему высокий лоб + бешенство + вера в свое высокое предназначение = харизма.
Почему руки трех писателей  столь неутомимо творили образ «высокого лба».
Обычный путь, восхождение от харизмы – до земного Бога. А не пуститься ли нам в обратный путь? от бесчеловечного Бога к человеку. От черепа, заставляющего думать «не об анатомии, но об архитектуре» (Эренбург). К высокому, но всего лишь «розовому лбу» (Аксенов).

1.
Пора вернуться к Аксенову, туда, где писатель ставит точку.
Рукоплескания, признания, все сказано, два человека нашли общую почву, можно договариваться. ГО вздыхает, неужели радость померкла? Нет, наслаждение бьется, но желательно бы продлить эти счастливые минуты в будущее: «расскажешь, и никто не поверит» (Аксенов, с.30). Гроссмейстер спешит на помощь, что тут невероятного, «вы сильный, волевой игрок». Это знаю я, теперь знаете вы, кто еще? Чего проще, давайте устроим публичное состязание, покажете всем свою сильную, волевую игру. Ну, это для пропагандистских клише, что касается данной ситуации, то сам Гроссмейстер расценил бы подобные слова, прозвучи они, как опровержение своих же суждений насчет сильного игрока. Вы сомневаетесь? «чуть обиделся гроссмейстер, глядя на розовый высокий лоб» (Там же). Не в глаза же глядеть, волевой поток истекает, можно и утонуть.
Это судьба, «я знал, что я вас встречу», видимо, та самая осознанная необходимость.
Обычно, необходимость осознают «задним числом».

Напротив, Гроссмейстер поспешил навстречу необходимости, когда?
Когда собирался в поездку, по несложной формуле: осознал, значит, нашел свободу, личную свободу. Для подготовки потребовалось немногое, некоторые специфические умения: «Он открыл свой портфель и вынул оттуда крупный, с ладонь величиной золотой жетон» (Там же). На нем гравировка: «Податель сего выиграл у меня партию в шахматы». Теперь последнее действие, безличную надпись превратить в надпись персональную. Инструменты, из того же портфеля. Быстро, но красиво, Гроссмейстер гравирует имя, число, вручает. Напоследок, это золото, чистое золото. Кусок золота величиной с ладонь, не может, быть? Может, очень даже может, я «заказал уже много таких жетонов» (Там же). Как красиво работал Гроссмейстер не шахматными инструментами, чем же он занимается «в Шахматном клубе на Гоголевском бульваре».
Середина 60-х, в обычном поезде движется «абсолютно чистое» Золото.
Какая там партия, доказательства, вот он – подлинный эквивалент всего трех слов, каких? Сильный, волевой игрок?! Вовсе нет, для этого есть доска с клеточками, а вернее, клеточки на доске, демонстрируйте свою игровую силу. Нет, золотой жетон – это эквивалент харизмы: «розовый высокий лоб». Не кто-нибудь, сама История выбивает золотые буквы именно на таких лбах, и только на таких лбах. Разумеется, когда лоб, подобный этому, сочетается с шорами на глазах. Особые шоры, сквозь них видна только одна картинка:
обладатель сего лба есть Носитель власти.

2.
Можно отклонить еще не написанные ходатайства о помиловании, заранее .
Так поступили с Зиновьевым и Каменевым в 36-м. А можно заранее признать, вы победили, получите ваш "непреходящий" приз. Так может, и играть нет смысла? А как же Носителю власти убедиться в том, что он осуществляет процесс властвования, через сопротивление? Ему ближе жертвенность, скажем, всеобщее самопожертвование. Но еще ближе Носителю атака, вот она власть: «Мужественная атака Хрущева на один из элементов большевизма…» (Волкогонов, с.368), один из элементов = культ личности. Даешь атаку! тем же самым привлекают и шахматы, возможностью неотразимой атаки. Репрессии? Это результат успешной атаки. Ах, вас подставили, оговорили, оклеветали! где же вы были раньше, малость запоздали вы с вашей интригой , любезный вы наш интриган.  Возня вокруг трона – интриги, а шахматы – самая благородная игра. Но итог игр, и благородных, и подковёрных, один – коронование. «Чаша коммунизма – это чаша изобилия, она всегда должна быть полна до краев» (Волкогонов, с.380). Неужели ради этой чаши Никита Сергеевич бросился в атаку? Корона! единственное, что делает человека единственным, вот куда его понесло.
Корона вручена, любезности, впереди станция назначения.

Так и разойдутся, Гроссмейстер гравировать, ГО искать новые встречи?
Но может быть, им давно пора разойтись. Вспомним Валентинова, его «Встречи с Лениным»: «только одна идея, ничего иного, одна в темноте ярко светящаяся точка» (Валентинов, с.122). Он видит ее, начинай движение, не все так просто: «а перед нею запертая дверь и в нее он ожесточенно колотит» (Там же). Будет колотить, пока не откроют, а если нет? Тогда сломает. Атака – вот его подлинная жизнь. Так и жил? «Лицо делалось буро-желтым, даже чернело, маленькие монгольские глазки потухали» (Там же). Все, исчерпался. Бежать, скорее, бежать, «Ленин убегал отдыхать в какое-нибудь тихое, безлюдное место» (Там же, с.123).
Разве не можем мы сказать, что Шахматный клуб – одно из самых тихих мест в Союзе,
те, кто хочет покричать, отправляются на стадионы. Или в пивные. На праздничные демонстрации, в первых рядах, держите горло, товарищ. А клуб, не разновидность ли убежища? Можно молчать, ни с кем не разговаривать, зачем, думайте, уходите в себя. Там, в себе, вы можете позволить «Безлюдие и Безделие».

3.
Два человека в одном купе, действительно два, или все-таки один?
Можно представить, прибытие, вещей у каждого немного, выходят, расходятся. Как будто в купе был один-единственный человек, и этот человек вдруг разделился на две половины, каждая пошла в нужную ей сторону. Расходятся, разошлись, станут жить своей жизнью? Живите! возможна ли историческая аналогия? Конечно, Никита Сергеевич, вот уж кто покричал, помахал, постучал: «Я, господа, не скрою от вас своего удовольствия – люблю подраться с врагами рабочего класса» (Волкогонов, с.401). Его заменил, или, может быть, точнее, сказать, его задвинул, совсем другой персонаж. Спокойный, ценящий стабильность, любящий удовольствия. Да: «Новый первый секретарь особо ценил спокойствие, безмятежность, бесконфликтность» (Волкогонов, 2. с.7). На смену любителю подраться пришел любитель «терпеливо тащить пестрое одеяло власти на себя» (Бурлацкий, с.295). Тут Брежнев был вне конкуренции. Не спеша, постепенно, сталкивал «с края скамейки», даже «соломку подстелить» не забывал. Два высших руководителя = две ипостаси единой власти. В рассказе Аксенова эти две ипостаси обрели раздельное существование. Бродят два человека, два лика. Иногда им надо встречаться, отсюда уверенность Гроссмейстера, рано или поздно встретится «вторая половинка». Именно поэтому он готовится, возит с собой необходимые инструменты. Все как обычно,
сели за шахматы. Как всегда, вызов Короны – зов Убежища, ну, что здесь такого особенного?
«Я заказал уже много таких жетонов, и постоянно буду пополнять запасы» (Аксенов, с.30).
Без обмана?


Литература:

1. Аксенов В. «Победа» // Юность, 1965, № 6.
2. Алданов М. Самоубийство. Собр. соч. в 6-ти т. Т.6. – М.: Правда, 1991.
3. Бурлацкий Ф.М. Никита Хрущев. – 2-е изд. – М.: РИПОЛ КЛАССИК, 2003.
4. Валентинов Н. Встречи с Лениным // Волга, 1990, № 10.
5. Волкогонов Д. Семь вождей. – В 2-х книгах. – Кн.1. – М.: Новости, 1995.
6. Волкогонов Д. Семь вождей. – В 2-х книгах. – Кн.2. – М.: Новости, 1995.
7. Гильде В., Штарке К-Д. Идеи необходимы // Техника и наука, 1973, № 3.
8. Попов Г. Управление производством при социализме // Техника и наука, 1973, № 2.
9. Рюриков Б. Человек – одиночество и свобода // Иностранная литература, 1698, № 9.
10. Черепахова Э. «Современный» Алик // Юность, 1965, № 6.
11. Эренбург И.Г. Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников. – М.: ЭКСМО, 2008.