Я был ранен в штыковом бою,
Я без чувств лежал в траве густой.
Бледная березка надо мной
Как сестра, вздыхая, наклонялась.
В. Степанов
В январе метели поутихли. Улежался, стал плотным снег. Но морозы не отступали. А мне Дед Мороз к Новому году не краски подарил, как приснилось, он подарил по новой дыре на моих пимах.
Был один из тех редких дней, когда мама днем была дома. Встала она утром позже обычного и сразу принялась щипать ножом лучины для растопки печи. Дожидаясь тепла, сестры не спешили вылезать из-под одеял. Томе с Ниной сегодня не в школу – воскресенье. На улице уже рассвело, и розоватый свет сквозь морозный туман освещает заледеневшие окна. Я встал, быстренько оделся, из сеней занес свои коротенькие лыжи.
– Теперь снег плотный, не будут лыжи проваливаться. Как позавтракаю, пойду кататься, – решил я.
– Лучше бы ты сидел дома, рисовал и не морозил бы нос, – сказала мама. Она взяла один мой пим, потом другой, покрутила, повертела в руках, зачем-то посмотрела на свет окна. Может, она, глядя через дырявый пим, словно в подзорную трубу, старалась разглядеть, близок ли конец зиме, потом, бросив их под порог, заругалась:
– Как на огне горят! Ведь недавно починяли.
– На каком огне? – оправдывался я. – Когда они все время мокрые.
– Снова тащи дяди Сереже подшивать, – велела мама.
Дядя Сережа совсем еще молодой: все так же пышной копной торчал светлый чуб, все тот же быстрый цепкий взгляд, только лоб прочертили глубокие борозды, да у глаз появились ниточки морщин. Я сидел, смотрел на его левую ногу с высоко подвернутой штаниной, на костыль, прислоненный рядом к стене, и вспомнил, как кто-то на улице говорил: «Повезло же Сергею, остался живым». Куда пойдешь босиком? Жду. Неожиданно дядя Сережа как-то внимательно посмотрел на меня, на мои босые ноги, нахмурившись, тяжко вздохнул, часто заморгал. Руки его вдруг задрожали, и он, с силой протянул дратву, стал рассказывать о страшной войне. Я вдыхал непривычные запахи просмоленной дратвы, кожи, сапожной ваксы и какой-то краски. Черная краска стояла в стеклянной банке, прикрытой картонкой. «Этой краской дядя Сережа, наверное, красит кожу новых, сделанных им сапог», – решил я.
– Ногу-то мне и оторвало, можно сказать, в первом бою,- рассказывал он. – Наш эшелон прибыл ночью на какой-то полустанок.
– Не курить! Не греметь! – послышалась команда.
Потом построили нас и повели редколесьем. Как призраки, светлея стволами, мимо проплывали березы. На рассвете подошли к небольшой возвышенности. Немного в стороне, отражая утреннюю зарю, пробегала речушка, и на берегу сквозь редкий туман проступили хаты. Кругом тишина. Даже не верилось, что рядом линия фронта. Но тишина оказалась обманчивой. Еще не успели как следует окопаться, а из-за хутора ударила немецкая артиллерия. Завыли мины, забухали снаряды, где-то справа затарахтел пулемет. Впереди, сзади, с боков – фонтаны взрывов. Дрожит земля! Огонь! Удушливый дым! Страх охватил меня. Мал окопчик, не спасет! Только я взялся за лопаточку, чтобы как-то углубиться, послышалась команда:
– В атаку! Вперед!
Тут уж я схватил винтовку, выскочил из своего укрытия и... сразу взрыв!.. В глазах желтые, красные круги, и я как в бездну провалился. Сознание вернулось уже в госпитале. Хватился – ноги нет. Дядя Сережа замолчал. Я представил, как он, оглушенный взрывом, ничего не видя, шарил вокруг себя, искал ногу. Но вот дядя Сережа закончил подшивать второй пим, сделал узелок.
– Получай! Теперь до конца зимы хватит. Да не забывай сушить, береги ноги, – сказал он и, опираясь на костыль, поднялся, похромал к ведру с водой, напился.
Мне уже расхотелось бежать на улицу, прижав к себе пимы, продолжал смотреть на дядю Сережу. Мне стало жаль его, и я уже был готов заплакать, вспомнил своего отца, воевавшего где-то так далеко, что уже четвертый месяц от него не было писем. «А, может, он где-нибудь лежит раненный и некому помочь», – совсем расстроившись, думал я.
– Надевай свои пимы и беги, играй, – сказал дядя Сережа и снова сел на скамейку, на которой был разложен чеботарный инструмент.
– Спасибо за починку, – сказал я как будто не своим, дрожащим голосом и вышел во двор, немного постоял на крыльце. Хорошо! За пальцы и пятки не хватает теперь мороз.
От горки за нашими дворами доносились ребячьи голоса, смех. Мальчишки и девчонки катались на санках и на лыжах. Захотелось к ним, чтобы развеялись грустные думы.