начало: http://www.proza.ru/2013/05/18/795
— Вот здесь, на диванчике тебя и определим, а я с Мишей в соседней комнате. Надеюсь, ты не очень чутко спишь? — Ира кокетливо засмеялась, прижимаясь к спине мужа, который с сожалением рассматривал остатки водки в бутылке. Недовольно покосившись на развеселившуюся жену, решил ей не наливать — разделил на две неполные рюмки и сказал:
— В самом деле, Иван, живи, сколько хочешь, пока в общежитие не устроишься. Места есть, холостяков принимают. Ты вовремя приехал. Ничего в твоем захолустье не отломится, здесь мы тебе и жену найдем, заживешь — кум королю. Ну, давай, выпьем по последней, а тебе, Ирка, хватит, заговариваться начала.
— Что я такого сказала? — удивилась Ира, поднимая тонко выщипанные брови.
Она выглядела чрезвычайно соблазнительно в коротко повязанной блузке, едва достигающей до юбки, отчего при малейшем изгибе тела показывается светлая полоска нежной кожи. Ира перехватывает мой взгляд и улыбается пухлыми губами. Становится неловко, отвожу в сторону взгляд, чтобы напрасно не будоражить кровь. Миша дает к этому повод — запустил руку к жене под блузку и чувственно гладит. Ира блаженно щурится, с усмешкой поглядывая на меня.
— Да-а, крепко вы устроились, только два года прошло, а у вас уже всё есть, — говорю я, принимаясь в очередной раз осматривать обстановку комнаты, не отличающейся разнообразием от большинства советских жилищ — тот же стандартный набор ширпотребовской мебели, непременный ковер на стене, палас под ногами.
— Это далеко не всё, — довольно засмеялся Миша. – Машину надумали купить. Отец уже заявление написал на девяносто девятую, тесть с тещей обещали на гараж подбросить. Ирка заказ на цвет сделала — "мокрый асфальт" — это сейчас самый модный цвет — сочетание черного с "металлик". Герман Александрович обещал проследить весь путь сборки по конвейеру, чтобы никто не напортачил. У нас же знаешь, всё тяп-ляп, лишь бы побыстрее, с рук сбыть. Вьетнамцев поставили, а с них спрос какой? Ни поговорить, ни спросить. Гайку пальцами наживит, и плевать. Разбирайся потом, кто не затянул? А уж проверишь, так будешь спокоен за машину, знаешь — не подведет.
Мне бы ваши заботы, думал я, нанизывая на вилку аппетитную шпротину, давно не ел, забыл, как выглядит. Подержал над банкой хвостом вниз, давая стечь последней капле янтарного жира.
Иру, сидящую на костлявых коленях мужа, вдруг осенило.
— Хочешь, и у тебя будет всё это? — задорно выкрикнула она, подпрыгивая, словно на невидимой кочке. — Познакомлю с Таткой Ропшиной. У нее отец в исполкоме работает. Будешь жить получше нашего. Карьеру сделаешь. Наружность у Татки немного подкачала, но, с лица не пить. При желании — жить можно, характер хороший, а браки по-расчету, говорят, самые крепкие.
— Да, с моей Иркой её не сравнить,— согласился Миша, целуя жену в шею.
Ира довольно улыбнулась словам мужа, но след поцелуя стерла ладонью.
— Ты не подумай, она не страшная, но и симпатичной не назовешь. Так себе, двадцать лет, а всё в девках ходит. Познакомить? Давай я сейчас за ней слетаю, это недалеко, в нашем квартале.
— Лишнее, Ира. Я работать приехал, а не с девушками знакомиться, потом как-нибудь.
— Разве одно другому помеха? Ну, смотри. В принципе ты не против? Я ей так и скажу: есть отличный кадр — можешь рассчитывать.
— Разбежалась. Может, она ему не понравится, а ты так сразу — можешь рассчитывать, — как бы для проформы сказал Миша, опуская ладонь на тугое бедро жены.
— А я о чем говорю? Конечно, надо показать их друг другу, а там уж как сами захотят. Давай я приглашу её на воскресенье и познакомим с Ваней. Ты ей только внимания побольше удели, и она без памяти втрескается. Наши местные не очень-то её балуют, походят день-два и отваливают. Сама виновата, недотрогу из себя строит. Ей бы, дуре, забеременеть от кого, папашка бы нажал, и всё, муж в кармане.
— Ирка, ты что такое говоришь? — поразился Миша.
— А что такого? Многие так делают. Да, кстати, её папашка выставил свою кандидатуру в депутаты, уж не помню, куда, в местные Советы или в РСФСР, но, всё равно, буду голосовать — против. Ненавижу начальников: на всем готовеньком, домой привозят, а мне в очередях приходиться разрываться. Но, если ты согласишься с Таткой дружить, я и Миша за него проголосуем, и всех знакомых подговорю. Свой человек в депутатах нам ой как нужен!
— Зачем, Ирк, на кой он сдался? — спросил Миша, обнимая жену.
— Дурачок. Твой отец в очереди на машину, сколько лет будет стоять? А тут свой человек, поговорим по-приятельски, пошутим, и машина на блюдечке. Ведь Ваня свой парень. Ты же не откажешь, Ванечка?
— Совсем как в анекдоте: цыган мечтал лошадь продать и купить автомобиль, а потом представил, как весь табор будет в ней сидеть и за ручки дергать, да как закричит: А ну, геть с моей машины! Так и мы.
— Ты мне не веришь? Да она же рухнет, когда увидит тебя. Хотя, если быть точной, она не совсем нормальная, с заскоками. Как-то в восьмом классе пришла в школу с накрашенными губами, так, слегка, мы даже ничего не заметили, а классная усекла, подняла на уроке и заставила стереть помаду, брякнув при этом: "Тебе ещё рано мальчиков подманивать". А Татка ей в ответ, без задержки: "А вам уже поздно". До нас не сразу дошло, а как увидели, что классная пятнами пошла, да только рот раскрывает, то так и грохнули. Классная пулей вы¬летела из химического кабинета. Потом целую неделю дикий хохот стоял по всей школе. Классной пришлось появляться в школе с ненакрашенными губами, и все увидели, что у нее совершенно нет губ, такие тонкие полосочки, как у жабы. А Татка с тех пор не красит губы, говорит: хочу, чтобы полюбили не за накрашенные губы. Дура она и есть — дура. Кто же на бесцветные губы клюнет? А в десятом что учудила, на дискотеке? У нас был один такой шкодливый парень, всё у него хохмочки, вечно за пазуху девчонкам лазил, полез и к Татке, а она как даст оплеуху. Будто не знает, что пощечину можно давать порядочным, а не таким блатарям. Он ей как врезал, так она к стене отлетела. Два зуба выбил. Его, правда, из комсомола исключили, хотели к суду привлечь, но Татка на собрании встала и сказала, что сама виновата — верхнюю пуговицу на блузке вовремя не застегнула, чем и спровоцировала Игоря на такой поступок. Вот чокнутая! Игорь потом за ней полгода бегал, встречаться было начали, но он даже аттестат зрелости не успел получить, посадили за изнасилование своей соседки. Вот какая судьба — уступила бы Татка, парень сейчас бы на свободе бегал, а так — загремел на восемь лет. А вообще — она неплохая девчонка, подход только нужно найти. Ой, ламбада! Умираю, когда слышу её, пойдем, Ваня, станцуем.
— Татку пригласишь — тогда и будет с ней ламбаду танцевать, а пока — ты со мной, — удержал её Миша.
— Ой, не могу! Заревновал. Это же танец такой. Какой глупый. Два года вместе живем, а ко всем ревнуешь, дурашка.
Я в смущении смотрю, как они, раскорячась, старательно подергивают бедрами: одно дело созерцать по телевизору, но когда то же самое проделывает очаровательная женщина в двух шагах от тебя, пусть даже и с мужем — это невольно возбуждает, навевает дурные мысли, от которых не так просто избавиться. С огнем играет. Бедный Мишка, такую никуда одну не отпустишь, весь исстрадаешься. То ли она нарочно это делает, проверяет мою реакцию, то ли всегда такая?
В прихожей вдоль стены сиротливо стоят два чемодана. И двух часов не прошло, как я вломился с ними в квартиру своего друга. Хотя, какой он мне друг? Вместе служили в песках Туркмении, вместе уволились в запас, но у него жена, квартира с обстановкой, а я у разбитого корыта. За четыре года работы только и смог немного прибарахлиться, купил костюм и самое необходимое из носильных вещей. Родителям не до меня, помогают старшему Трифону, который уже третьего сына настрогал, а мне места в трехкомнатной квартире не нашлось, да и не квартира вовсе, а пародия на нее, тридцать три квадратных метра. Это разве квартира для восьмерых? В коммуналке просторней. Пришлось уехать. Хорошо, Мишкин адрес чудом сохранился, а ведь не хотел брать, считал ненужным, не такие уж и друзья, чтобы адресами обмениваться.
— Ну, чего загрустил, Ваня? — присел рядом Миша. — Всё образуется. Я так рад, что ты приехал. Я тебе многим обязан. Если бы тогда за меня не заступился, не знаю, что бы с собой сделал, на пределе был. Ты для меня самый лучший друг. Хочешь ещё выпить? Пойду по соседям, может, у кого найду в заначке. Скажу, кореш приехал, вместе служили, ради такой встречи, неужели не дадут?
— Мне хватит, Миша. Всё нормально.
— Да ты что! — Вскочил он, направляясь к двери. — Бутылка на троих, это же воробью на понюх. Ради такого дня.
— Ты завтра работаешь.
— Ну и что? Мы не напиваемся. Твой приезд отмечаем. Это две большие разницы. Но ты, пожалуй, прав. Уже поздно, у нас всё впереди. Ирка, стели нашему дорогому гостю! Пора спать.
— Надо сначала со стола убрать. Что же, посуда грязная так и будет всю ночью стоять? — заметила Ира, не делая попытки подняться с дивана.
— Хорошо, убирай, — разрешил Мишка и плюхнулся в кресло, довольно посматривая пьяными глазенками, то на жену, то на меня, — Всё путем. Ты, в самом деле, считаешь, что у меня всё нормально? Без этого самого? Да? Я рад. Вот ещё что. Хорошо, что вспомнил. Ключа лишнего у нас нет, все потеряли, обходимся одним, неудобно, но мы привыкли. Будешь уходить — просто захлопни. Раньше нас не вернешься. Я в половине пятого буду уже дома, а Ирка в очередях потолкается, может, чего вкусненького купит. Просись в наш цех, скажи — друг там работает, могут пойти навстречу. Если будешь молчать, на конвейер запихнут.
— А что, там плохо?
— Там другая специфика. Впрочем, смотри сам. Если в деньгах нуждаешься — там триста рублей подъемных выдают, но надо будет два года отработать, или вернуть деньги. Ну, ладно, потом наговоримся, не всё сразу, сейчас Ирка постелет, а я пойду, спать хочу — спасу нет.
Миша поднялся, сладко, с зевотой потянулся, и ушел в спальную. Ира по одному прибору уносила на кухню. Я взялся помогать убирать со стола. Грязную посуду складывали в мойку.
— Пусть лежит, завтра вымою, сегодня вымоталась, — сказала Ира, чему-то посмеиваясь.
Выходя из кухни, она пошатнулась и прижалась ко мне мягкой грудью.
— Ой, я совсем опьянела, выпила всего чуток.
Я улыбнулся и отошел к мойке, закатывая рукава рубашки.
— Здесь делов на минуту. У вас хорошо, горячая вода есть, открыл и мой, а у нас колонку надо включать, спичку зажигать и долго регулировать, чтобы пошла нормальная вода.
— Спасибо, помощничек. Оставайся подольше, я страх как не люблю грязную посуду мыть, вот и откладываю на завтра.
— Муж выгонит.
— Где уж ему, — пренебрежительно откликнулась Ира и ушла.
Горячая вода под напором сама смывала желтые жировые пятна с белого фаянса, ёршик лишь ускорял процесс очищения. А мысли роились вокруг поведения Иры. Неужели она совершенно не любит Мишу? Но до чего же хороша, смотреть больно, так бы и набросился на нее, не будь она замужем за Мишкой. А если отбить? Жениться на ней. Не жена, а мечта. Все мужики шею свернут, на нее оборачиваясь. Так она и мне рога будет наставлять, неуемная. Только бы Мишка ничего не заметил. Надо держаться от нее подальше.
Подошел к окну. На улице в пустынном дворе ярила метель, гоняя снежную сеть под ослепительными фонарями. Что меня здесь ожидает, в чужом городе среди незнакомых людей? Смогу ли зацепиться, устроить свою жизнь? Что если, и, правда, жениться на Татке, не уродина же, в конце концов? Двадцать четыре года, пора определяться, на ноги становиться, в институт не прошел, так надо вкалывать на заводе.
— Ваня, ложись, я постелила, — негромко сказала Ира, — Если хочешь, можешь принять душ, полотенце в ванной.
Ира переоделась в домашний халат, такой короткий, что казалось, ничего не прикрывал, я изумленно покачал головой. Атака превосходящих сил противника обычно заканчивается чьим-то поражением. Не устоять. Она с ума сошла, появляться в та¬ком виде перед незнакомым мужчиной. А если я...
— Спасибо, Ира, — сдержанно поблагодарил я и снова отвернулся к окну, чтобы не выдать себя.
Ира нерешительно постояла в дверях, потом ушла в спальную, закрыв дверь. Я окинул взглядом застеленный диван и пошел в ванную, предвкушая чистые простыни и сладкий безвременный провал.
Выйдя из ванной, осторожно улегся на податливо прогнувшиеся пружины дивана, выключил мягкий свет торшера и закрыл глаза, расслабляясь. Тихо. Нет, слышен опускающийся лифт, у кого—то гудит кран. На улице хлопнула дверца подъехавшего автомобиля. Долго и бесстрастно брешет собака. Спать. Спать. Мысли бегут одна за другой: воспоминания прошедшего дня, новые заботы будущего дня. Надо спать и не думать, что начинается новая жизнь, и от меня зависит, какой она станет.
Открылась дверь спальни — мягкие приближающиеся шаги. О, Господи! Полураспахнутый халат на обнаженном теле, и обжигающий шепот.
— Тебе больше ничего не надо? Мишка спит, как убитый, пушкой не разбудишь.
Не выдерживаю искушения, руки обхватывают теплое податливое тело, губы с жадностью впились в маленький полуоткрытый рот. Пить и пить мёд соблазна. Мишка сам виноват, нечего было жениться на такой красивой, а коли женился, то неси свой крест. Но, как я завтра в глаза посмотрю? Он ко мне с открытой душой, а я? В последний раз поцеловал страстные губы и зашептал в близкое ушко:
— Всё, сестричка, спасибо за поцелуй. Больше мне ничего не нужно. Мишка мне как брат. Ступай, я спать хочу.
Я оттолкнул её и повернулся лицом к спинке дивана, услышав за спиной злой шепот.
— Дур-рак! Я ему...
Она осеклась и ещё какое-то время продолжала стоять, потом тихо ушла. Я сосчитал до ста двадцати трех белых овечек, медленно семенящих по желтой пустыне, и уснул.
продолжение: http://www.proza.ru/2013/05/18/1039