Карандаш

                “…и, наверное, оставит мне в подарок
                пятьсот эскимо”.
                Из песенки крокодила Гены
               

      Сашка дотянулся до звонка, нажал кнопку и уже не отпускал ее. В квартире Генки слышался нескончаемый трезвон, но, почему-то, двери никто открывать не спешил. И лая их маленького пуделя Тобы тоже не слышно. Значит точно, дома никого. Тоба всегда так, когда кто-то дома есть, лает на каждый шорох и шаги на лестнице, на каждый звонок в дверь бросается как тигр. Это он показывает хозяевам, какой он незаменимый сторож, и не зря ест свой дорогущий собачий корм. Но когда Тоба остается в квартире один, сидит тише мыши. Наверное, в засаде. Лежит он вот так под диваном и думает: "Ну, только попробуйте войти. Попробуйте только, мокрое место от вас останется”.
      Сашка с сожалением оставил кнопку в покое и задумался. Куда же мог запропаститься Генка? Ведь договаривались же созвониться, а потом встретиться. Но Гена и трубку не брал, и дома его не было.
      Выйдя во двор, Сашка огляделся по сторонам, и, сунув руки в карманы курточки, двинулся к детской площадке. В песочнице копошились малыши, по лазалке и горке с визгом носились дети постарше. На скамейках степенно восседали молодые мамаши и беседовали друг с другом, зорко приглядывая за своими чадами.
      В другое время, если бы никто не видел, Сашка и сам бы с удовольствием скатился с горки, покачался на качелях, или даже, только, чур - никому, построил бы в песочнице гараж, проложил бы дороги, и покатал бы свой любимый игрушечный грузовичок с покосившимся колесом. Но Александру Викторовичу Петрову уже стукнуло целых одиннадцать лет! А это уже, знаете ли, не шутки. Возраст солидный. И для него все эти детские забавы остались в глубоком прошлом.
      Он немного поглазел на визжащую мелюзгу, снисходительно усмехаясь, по-пиратски криво, одним уголком губ, и пошел себе дальше, теперь уже никуда особо не торопясь.
      Спланированный субботний день на глазах трескался, разрушался и осыпался шелестящими клочками, как старая, облупившаяся краска. И думы в Сашкиной голове сейчас крутились невеселые. И кто ее придумал, эту такую вот дружбу? Таких вот друзей. Друг называется, ага! Ничего, вот встретится он еще на пути, все ему выскажу в лицо, честно, по-мужски. Посмотрим, что он в оправдание станет лепетать, послушаем.
      Так Сашка думал, шагая по тротуару вдоль своего дома. Длинного, аж на десять подъездов. Сашка смотрел вниз, следил за камешком, который пинал поочередно, то правой, то левой ногой, не давая ему скатиться с тротуара. Потом камешек, все-таки, влетел под чью-то машину, и с обратной стороны уже не вылетел. Сашка вздохнул и поднял глаза. Навстречу ему шел Генка. Даже не шел, а почти бежал, чуть ли не вприпрыжку, смешно вскидывая коленки, маша правой рукой, а левой что-то придерживая в кармане.
      Ага, подумал Сашка, вот ты и попался, предатель. Он остановился, скрестил руки на груди, выставил ногу вперед, презрительно оттопырил нижнюю губу и стал поджидать приближающегося товарища. Но что-то в облике Генки обеспокоило Сашу. Что-то неестественное. Подумав, он понял, что. Во-первых, Генка бежал. А это уже само по себе небывалое событие. Потому что Гена Макеев никогда не бегал. Все это знали, все к этому привыкли. И даже учитель физкультуры в школе был прекрасно осведомлен, что Гена "навечно" освобожден от его занятий. Никогда не бегал, означает, что не бегал вообще никогда. Проще было бы представить себе летящего в небе кита  кашалота, чем бегущего Генку Макеева.
      Весу в нем было, на двух Сашек хватит. И, главное, характер Генки был не бегательный, а как раз наоборот, ходильный и степенный. И он даже не ходил, он шествовал. Всем своим солидным внешним видом давая понять, что бежать его не заставит и стадо разъяренных крокодилов за спиной. И вот, Генка Макеев, как мог стремительно, бежал.
      Во-вторых, он был испуган. А это тоже совершенно невозможное дело, чем-либо напугать Генку. Все знали, что он настолько флегматичен и нетороплив, что даже самый сильный испуг заставит его лишь незначительно побледнеть, и слегка вскинуть брови.  Невероятно озадаченный и заинтригованный Сашка уже понимал, что случилось нечто, из ряда вон выходящее.
      Генка, издали заметив друга, замахал ему рукой, как бы приказывая бежать следом. Он не останавливаясь, шумно, со свистом дыша и гулко топая, пропыхтел мимо Сашки, на ходу проговорив сдавленным голосом:
      - Не отставай!
      Сашка был все еще обижен на друга, чтобы вот так, безропотно выполнять его указания. Но любопытство, необычность происходящего и отходчивый характер делали свое дело. Сашка пожал плечами. Сашка гордо отвернулся. Сашка независимо сунул руки в карманы… и, забыв о своих почтенных годах и недавней обиде, опрометью понесся за Генкой.
      Бежали они, впрочем, не долго. Нет, Сашка мог еще бежать и бежать. Уж что-что - а бегать он любил и умел. Главное, знать, куда и зачем. А вот Гена – совсем другое дело. Добежав до первой же скамейки, он плюхнулся на нее, тяжело дыша и отдуваясь. Широкое лицо его было мокрым от пота. Да, непростое это дело, бегать с непривычки.
      Не успевший даже запыхаться Сашка присел рядом с другом, поглядывая на него искоса. Он терпеливо ждал, когда тот отдышится, и сам ему все расскажет. Сашка, как и подобает настоящему мужчине, был терпелив, суров и немногословен.
      Постепенно свист в легких Гены стал стихать, а потом вообще исчез. Дыхание стало ровнее, хоть еще и далеко не спокойное. Но внятно говорить он уже мог. Генка огляделся по сторонам, и, наклонившись к Сашке, прошептал:
      - Смотри. В автобусе нашел.
      Еще раз оглянувшись, Генка достал из кармана обыкновенный простой карандаш, желтенький такой, очиненный с одной стороны, и с ластиком   на другом конце. Ребристый, и без каких-либо надписей на нем.
      Сказать, что Сашка чувствовал себя одураченным, значит, ничего не сказать. Он решил, что Генке захотелось просто поиздеваться над ним, и, утихшая было, обида вспыхнула в нем с новой силой.
      - Так, да? Над другом насмехаться, да?
      Сашка встал со скамьи, с намерением немедленно уйти, гордо выпрямив спину и не оглядываясь.
      - Ты можешь дослушать, или нет? – досадливо поморщился Генка, нетерпеливо ерзая по скамейке, - Слушай сюда, я имею показать вам, месье, нечто особенного.
      Генка любил иногда выражаться “по-одесситски”, как он сам говорил. У Генки в Одессе жила бабушка, и его часто отправляли туда на лето.
      - Что тут смотреть? Я что, карандашей не видел? – Сашка пока не уходил, что-то подсказывало ему не торопиться с этим. Все-таки, чтобы Генка ради такого дешевого розыгрыша бегал до одышки? Генка, который выше всего ценил собственное достоинство? Да и не шутил он так никогда, сколько знал его Сашка - ни разу.
      Сашка снова сел на скамейку. И снова обида его угасала, растворялась бесследно в окружающей весенней теплой благодати, в шелесте молодой листвы, в радостном щебете птиц, и улетала вместе с теплым ветерком куда-то в сторону Финского залива.
      - Такого ты точно не видел! Есть лист бумаги? – Генка, подрагивая в возбуждении, нетерпеливо помахивал карандашом перед Сашкиным носом.
      - Глаз мне выколешь, - проворчал Сашка, - нету у меня бумаги, вот только… - он, покопавшись в кармане, извлек на свет старый трамвайный билет. Счастливый, но не съеденный, потому что все это предрассудки.
      - Это маленький, нужно побольше. Пойдем ко мне. У меня дома никого, - Генка, кряхтя, поднялся со скамейки.
      - Да знаю я, что никого, только Тоба под диваном, - Сашка тоже встал.
      Через пять минут друзья уже входили в Генкину квартиру. Тобик радостно скакал вокруг хозяина, лая и повизгивая, ткнулся мокрым носом в Сашкину ладонь, узнавая и разрешая войти.
      В своей комнате Генка тут же достал из ящика письменного стола чистый лист бумаги для принтера, положил его на стол, разгребя по сторонам “всякий-разный бардак”, как говорила Генкина мама. Оглянулся на Сашку, подзывая его кивком головы поближе.
      - А дело было так. Ехал я в автобусе сегодня. И на сиденье, рядом со мной увидел вот это. Не кривляйся, я тоже сначала подумал, что это карандаш.
      - Я что-то не пойму, - подбоченился Сашка, чувствуя, что его опять дурачат, - если что-то выглядит, как карандаш и пишет, как карандаш, то это что? Карандаш и есть! Или ты думаешь, что если у тебя в четверти на две пятерки больше, и книжек у тебя на полках побольше, чем у меня, то я совсем круглый дурак, да?
      Тут Сашка не соврал ни на копейку. Пятерок у Генки и вправду было побольше, невзирая на Сашкину по физкультуре. И библиотека Макеевых считалась одной из лучших в городе. Ну, тут уж ничего не поделаешь, в профессорской квартире по определению не может быть мало книг.
      - Пишет, да? Ну, давай, я тебе покажу, как он пишет! Я тоже думал, что пишет, даже попробовал на справке из поликлиники этот карандаш так называемый расписать… Готов? – Генка плавным движением опустил руку с карандашом на лист бумаги, секунду помедлил, и точным движением нарисовал круг.
      И сейчас же что-то произошло. В комнату, вдруг, ворвался ветер, запах моря и еще чего-то вкусного, крик чаек, шум прибоя и гудок теплохода. А в нарисованном Генкой круге, как в иллюминаторе, вдруг, стала видна какая-то отштукатуренная поверхность, вроде бы, стена.
      Гена взял со стола этот лист с иллюминатором, и поднял его на уровень глаз Сашки, потом развернулся вместе с ним немного. И сразу же стена в круглом окошке уехала вправо, и стала видна набережная, залитая солнцем, вся в зелени деревьев. Стали видны идущие люди, мужчины, женщины, дети, все легко и нарядно одетые в светлые одежды.  Можно было даже услышать, о чем они говорят. И из этого круглого отверстия лился свет и тепло южного, нездешнего солнца.
      Сашка сидел на стуле, не шевелясь, не дыша, и, кажется, даже не думая. Не стало, вдруг, никаких мыслей в Сашкиной голове. Полный вакуум.
      - Это… что? – голос его прозвучал тускло, без малейших интонаций. Ему казалось, что из него вынули все, что в нем было, а пустое пространство в нем заполнили ватой.
      - Это? В смысле, там, за этой бумагой? Одесса. Набережная у морского вокзала, - вот Генкин голос звучал спокойно, уверенно, и, даже, как-то буднично, будто бы и не произошло ничего особенного. Ну и что, подумаешь? Дыра в листе бумаги. Подумаешь, Одесса в дыре в листе бумаги! Эка невидаль! Просто Генка уже немного привык. Ему было легче.
      - Да нет, я про этот… карандаш. Это – что? – Сашка, наконец-то, начал оживать. Он чувствовал, что кровь снова побежала по его телу, вату вынули, и вернули обратно все, что было раньше. А уж в голове его сразу столько мыслей забегало, запрыгало, запорхало, обгоняя друг друга, сталкиваясь и спутываясь в клубок!
      Генка пожал плечами, и аккуратно положил лист на стол. Сразу же  стала видна тротуарная плитка, с проросшей кое-где зеленой травой.
      - Не, я доктор? Я таки, знаю? – Немного с вызовом, снова “по-одесситски” спросил Макеев. А потом добавил уже вполне с Питерским акцентом: - Веришь, нет? Я и сам не понимаю, что это, и как. Я, когда этот… карандаш расписывал на справке, о Светке Ружевской думал, - Генка покраснел, - Только – никому! Даешь слово?
      Сашка быстро закивал. Тоже мне, секрет. Все и так давным-давно знают, что Генка со второго класса безнадежно влюблен в хорошистку Светку Ружевскую, длинноногую, с огромными глазами и короткой стрижкой. В нее были влюблены почти все мальчишки из их класса, и, даже, несколько из параллельного. А вот сам Сашка избежал Светкиных чар.
      - И только я о ней подумал, как сразу и увидел ее в маленькой щелочке на листе справки. Я думал, что с ума схожу, по сторонам огляделся, а никто на меня внимания не обращает. Я глаз к щелочке приблизил, а там Светка, на кухне посуду моет. Наверное, у себя дома, где же еще? Я испугался, справку скомкал и в карман сунул. Потом выскочил из автобуса, и две остановки до нашего дома бегом бежал, - Макеев развел руками, как бы говоря что, мол, прости, друг, тут еще не так побежишь.
      - А чего испугался-то? – Сашка, уже вполне придя в себя, ведь будущему космонавту, альпинисту, или на худой конец, разведчику положено моментально справляться со своими эмоциями в любой ситуации, подошел к столу, и склонился над дырой в Одессу.
      - Испугался, что она меня заметит, и подумает, будто бы я за ней подглядываю. А я ведь случайно… - Генка снова покраснел, потом его глаза округлились, челюсть отвисла, - Эй! Ты что делаешь? Стой, дурак!
      Но Сашка уже запустил руку в иллюминатор по самый локоть, и теперь что-то делал ею там, в Одессе. Лицо его было напряжено, глаза упрямо прищурены. Все давно уже знали, что когда у Сашки Петрова такое вот лицо, останавливать его и уговаривать нет никакого смысла.
      - Ну вот, смотри, на тротуаре валялось. Там… - на Сашкиной ладони лежал скомканный конфетный фантик. Саша расправил его пальцами, и прочитал:
      - Ромашковый букет. Фабрика имени Крупской. О, смотри, наши конфеты и в Одессе продают.
      Генка взял с его ладони зеленый фантик, с нарисованными на нем бело-желтыми цветками, повертел его в руках, понюхал даже.
      - Недавно совсем развернули, шоколадом пахнет.
      - А о чем ты сейчас подумал, когда этот круг рисовал? – Сашка, впрочем, уже догадывался, что ответит ему Гена.
      - Вот об Одессе и подумал. Через месяц к бабушке ехать,  это первое в голову и пришло. Набережная, мы там часто гуляем и мороженое едим.
      - Понятно все с тобой. А вот с этим… феноменом, далеко не все ясно, - Сашка снова взял со стола листок, снова повертел его так и сяк, а потом перевернул задом наперед. С обратной стороны это был обыкновенный белый лист бумаги формата А4, без каких-либо кругов, квадратов, окон и дверей неведомо куда.
      - Теперь смотри, - Сашка снова сунул руку в дыру, - смотри с другой стороны, что видишь?
      - А что я могу видеть? Бумага как бумага. Никакой твоей руки тут нет. Попробуй сунуть ее подальше, - Генку тоже охватил азарт исследователя.
      - Да, подальше, а мне на нее там кто-нибудь наступит, или собака какая-нибудь подумает, о, рука ничейная, и потащит к себе в конуру, - Саша вытащил свою руку из отверстия в листе, с задумчивым видом посмотрел сквозь него в Одессу. Поднял его вверх, взглянул на синее, без единого облачка небо.
      - Подальше, - рассеянно пробормотал он, - Куда уж дальше-то, когда я здесь, а рука вон аж, где, сколько отсюда до твоей бабки?
      - Не бабки, а бабушки. Не знаю, двое суток на поезде. Ты смотри, сейчас тебе чайка сверху на глаз ка-а-ак… - Засмеялся Генка.
      Саша снова бросил лист на стол.
      - Чайка, это ничего. А вот рука длиной в две тыщи километров, это да!
            Сашка вертел в руках карандаш, разглядывая его со всех сторон под разными углами. Он подносил его к носу и принюхивался, даже осторожно лизнул грифель. Ничего особенного он не обнаружил, пожал плечами и вернул карандаш Генке.
      - Ну, и какие ваши выводы, мистер Холмс? – спокойно, без тени издевки спросил Генка.
      - Мой папа говорит, что для выводов необходимы факты. А факты у нас с тобой, Геночка, только те, что мы видим. Смотрим, видим, слышим и нюхаем. Остальное – загадка. Только если… ну-ка, дай мне его. Как же мы с тобой раньше не обратили внимания… Папа мой, когда в шахматы играет, говорит, что проблему нужно рассмотреть со всех сторон. И вертит доску по столу.
      - Что ты имеешь в виду? – не понимал друга Гена.
      - А то! Это что у нас тут? – Сашка сунул карандаш под нос Генке.
      - Ластик… Я понял! – Гена схватил листок, и принялся стирать ластиком нарисованную окружность. И через четверть минуты окно в Одессу закрылось. Гена потрогал рукой место на бумаге, где еще вот только что был виден красивый южный город, и весело посмотрел на Сашку.
      - А ты говоришь, чайка на глаз!
      - Я говорю?- изумился такой наглости Сашка.
      - Ладно, не важно. Какие еще мысли есть?
      - Есть мысли, - важно протянул Сашка, - дай-ка еще лист.
      - А этот что, не подходит уже? – рачительный Генка протянул старый лист Сашке.
      - Для чистоты опыта требуется новый! – уперся Сашка, - Жалко, что ли?
      Новый лист бумаги лег на стол. Сашка зажмурился, шевеля губами, а потом быстрым движением нарисовал на листе не очень ровный квадрат, который тут же стал черным. Сашка рассмеялся, и, подмигнув Генке, смело, уже без опаски сунул руку в дыру.
      - Сейчас, где-то здесь… вот! – Он вынул из этого черного проема два холодных, ярких пакетика.
      - Держите, коллега, сахарная трубочка. Мама вчера десять штук купила. Вот, два оставалось, я и вспомнил.
      - Так, это что, - удивленно моргал на чернеющее на бумаге отверстие Гена, - холодильник ваш там, что ли?
      - Точнее – морозилка, - кивнул Саша, уже с аппетитом откусывающий от своего мороженого здоровенные куски. Именно такой способ поглощения мороженого он считал самым правильным.
      - А я еще вот что подумал, ты извини, конечно, - продолжил Сашка, - ты у Ружевской когда-нибудь дома был?
      - Ты что? Нет, конечно! – снова начал заливаться краской Генка, - как бы я там оказался?
      - Тогда как же ты в тот, в самый первый раз, ее кухню увидел? – Саша даже перестал жевать, - так это что, это же… - он быстро доел свое  мороженое и облизал пальцы. Потом, вспомнив что-то, попросил:
      - Дай свой ластик, а?
      Генка вынул из ящика стола большую, красную резинку и протянул ее Саше.
      - Я тоже об этом подумал, но это вряд ли.
      - Посмотрим, - Саша начал тереть Генкиным ластиком края своего черного квадрата. И ровным счетом ничего не происходило. Квадрат продолжал чернеть на бумаге, и из него тянуло холодом.
   - Да, так можно и холодильник разморозить, - заметил Сашка, уничтожая квадрат ластиком, прикрепленным к карандашу, - Не все так просто, оказывается. А почему ты решил, что не выйдет?
      - Понимаешь, карандаш не обычный, вот, я и подумал. Что ластик на нем тоже не совсем простой. Если ты, к примеру, путешествуешь в лодке по реке, станешь ты брать с собой запас воды для питья? Только в одном случае, правда?
      - Точно, если вода в реке плохая, и для питья не годная, так?
      - Вот именно. Если бы дыру можно было стереть простым ластиком, стали бы к карандашу этому крепить простой ластик?
      - Кто? -  спросил Саша.
      - Что, кто? – не понял Генка.
      - Ну, кто сюда прикрепил ластик? Кто вообще этот карандаш сделал, и зачем? И как он в автобусе оказался? – это Сашка сдерживался, на самом деле вопросов у него было гораздо больше. И пока все без ответов.
      Генка помолчал, сосредоточенно сворачивая в тонкую трубочку свою пустую упаковку от мороженого.
      - Я не знаю. Давай пока не будем об этом думать, а? И так голова от мыслей уже пухнет. Ой, чуть не забыл… - Генка быстро вышел из комнаты. Вернувшись, он держал в руке смятый клочок бумаги.
      - Моя справка из поликлиники… - смущенно краснея, проговорил он. Положил справку на стол, и, стараясь не смотреть на нее, быстро стер карандашные каракули, и еле заметное отверстие на бумаге исчезло. Сашка его даже и разглядеть не успел, - А то неудобно как-то, - виновато развел руками Генка, - прости, я перебил, ты там что-то придумал, ты говорил? Ну, когда про кухню Светки Ружевской вспомнил.
      - Ага! Ты молодец, а то у меня от всех этих дел тоже голова совсем дурная сделалась, - Сашка взял со стола карандаш, и подвинул поближе к себе листок, на котором еще совсем недавно чернел вход в его холодильник.
      - Есть место в твоей квартире, где я ни разу не был?
      - Конечно, - кивнул Гена, - папин кабинет. Даже я там всего два или три раза всего был. Папа туда никого не пускает, даже уборку там сам делает.
      - Вот сейчас ты там побываешь в четвертый раз. Дуй в кабинет, а я здесь буду представлять себе тебя. И посмотрим, что получится. Понял мысль?
      - Понял! – Сашка, уже выбегая из комнаты, обернулся, - Набережную в Одессе я знаю, ты знаешь свой холодильник. А вот кухня Светкина мне совсем незнакома. Но как-то ведь я туда попал? Я ведь тогда и не о кухне совсем думал…
      - Хватит уже краснеть! Давай, топай.
      Когда Гена ушел, Сашка подождал с минуту, потом задумался, представляя себе большую Генкину фигуру, его широкое, доброе и курносое лицо. Потом нарисовал на бумаге большой треугольник.  И сразу же в треугольном отверстии появилась веселая Генкина физиономия. Вернее, только половина. Сколько поместилось.
      - А почему треугольник? – Генкино лицо исчезло, но зато появилась его рука. Она протянулась из листа бумаги, который Сашка держал перед собой. Заглянув на другую сторону, Саша увидел лишь белую, чистую бумажную поверхность. Зрелище, надо сказать, было сюрреалистическое. Из плоского, двухмерного листа бумаги торчит пухлая, вполне себе трехмерная  рука, шевелит пальцами и пытается схватить тебя за нос!
      - Не балуйся, - проворчал  Саша, - у нас тут не балаган какой, а научный эксперимент.
      Он попытался отодвинуть листок подальше от себя, но не смог этого сделать, мешала Генкина рука. Тогда Саша отпустил лист, и тот просто повис в воздухе. Потом рука втянулась внутрь, и листок спланировал на пол.
      - Эй, держи его руками, не отпускай. А то у меня тут дыра на пол упала! – голос Генки звучал весело.
      - Как это выглядит, на что похоже? Что ты видишь? – крикнул Сашка.
      - Ну чего ты орешь? – из листа, лежащего на полу, снова показалась Генкина рука, - дай карандаш, сейчас сам увидишь.
      Рука с карандашом исчезла. Саша стоял посреди комнаты и озирался по сторонам. Вдруг, кто-то хлопнул его по плечу. Сашка подпрыгнул от неожиданности и обернулся. Генка стоял, широко улыбался, а позади него висел в воздухе большой, в рост человека проем, в котором виднелся огромный письменный стол, книжные полки от пола до потолка, стул… Границ этого прохода совсем не было заметно. На бумаге хоть дыра была видна, а тут, прямо в воздухе кончалось “здесь” и начиналось “там”.
      Саша медленно обошел проход кругом. По мере движения видимый вход в кабинет Генкиного отца становился все уже, стал толщиной в волос, и, наконец, исчез вовсе. С обратной стороны стоял улыбающийся Генка, и ничего необычного больше заметно не было.
      - Ты меня видишь? – спросил Саша.
      - Слышу только, а вижу папин письменный стол и все остальное.
      - А я вот тебя прекрасно вижу, - проворчал Сашка. Он уже немного пришел в себя от переживаемого приключения, и теперь в нем жил и работал исследователь с холодным, критическим  умом. Решительный  и уверенный в себе.
      - Где ты там такой большой кусок бумаги нашел? – спросил он.
      - А я прямо на обоях. Только совсем тоненько. А то, если ластиком жирную линию сотрем, заметно будет, правда?
      - Это да. Ты вот что, пойди-ка и сотри прямо сейчас. Твои родители скоро придут? – Саша все еще с интересом разглядывал проход, пытаясь разглядеть границу между двумя пространствами.
      - Скоро уже, и сестра из института тоже вот-вот должна прийти. Ладно, я быстро, - Генка направился к дверям.
      - Эй, профессор! – Сашка, иронично улыбаясь, постучал пальцем себя по лбу, и кивнул оглянувшемуся Генке на проход, все еще висящий в центре комнаты.
      Генка махнул рукой, дескать, виноват, не подумал, сделал два шага в центр комнаты и исчез. Вот он был здесь, и, вдруг, оказался в кабинете своего отца. Это пока что не очень хорошо укладывалось в голове. К этому нужно было привыкнуть.
      Саша опустился на диван, откинулся на спинку и попытался подытожить имеющиеся у них на руках факты. За этим занятием его и застал Генка, вошедший уже совершенно нормально. В обычную дверь. Он поставил на стол тарелку, на которой лежали бутерброды с докторской колбасой.
      - Над чем задумался? Здесь есть, о чем подумать, правда? – Гена сел рядом с Сашкой, но сразу же снова встал, - Чай забыл, сейчас принесу.
      - А ты окно нарисуй, - посоветовал Саша.
      - Да я помню. Только не хочется лишний раз этой штукой пользоваться. Может у нее срок годности маленький, или батарейки сядут. Да и ходить полезно, а с этим карандашом можно совсем двигаться перестать, - Генка вышел.
      Потом они сидели, ели бутерброды, пили чай, и наперебой предлагали, как бы интереснее и полезнее использовать эту штуковину.
      - А вот, если где-то на полярной станции человек заболел. Нужна срочная операция, а погода нелетная. Не летают самолеты, и вертолеты тоже. Что тогда?
      - Верно! Рисуем дверь, и – здрасьте! Доктора вызывали?
      - А, допустим, где-то засуха. Ну, то есть, вообще лето без дождя, и урожай погибает. Мы приносим листок бумаги, просим нервных удалиться, барабанная дробь! И рисуем окно на самое дно Ладожского озера.
      - Здорово! А какой высоты будет фонтан, как думаешь?      
      - Наверное, с наш дом, а то и выше.
      - Да! Вот это было бы зрелище!
      - Зрелище! Эх ты. А польза?
      - И точно так же можно, когда страшный пожар, лес горит или большой дом какой-нибудь. Поднимаемся над пожаром на вертолете, и поливаем огонь сверху водой. Сколько нужно, столько и льем.
      - А еще можно срочную почту доставлять, или продукты скоропортящиеся. Мне мама рассказывала, она когда-то в Казахстане жила, там растут какие-то совсем особенные яблоки. Уникальный сорт, самые вкусные в мире.  А есть их можно только там.
      - Это почему?
      - А они очень нежные, совсем не переносят дороги, быстро портятся.
      - А теперь их могут все-все попробовать!
      - И еще вот, смотри, допустим, кто-то потерялся. Ну, например, пошел в лес по грибы и заблудился. Что делают его родные? Просто рисуют дверь, и все. “ Где тебя носит? А ну, марш домой, ужин стынет".
      Это было так здорово и весело, придумывать и фантазировать! Тем более что с этим чудесным карандашом самые смелые выдумки и мечты могут стать выполнимыми и совершенно реальными.
      В дверь позвонили.
      - Пойду, открою. Это, наверное, сестра, она часто ключи забывает, - Гена вышел.
      На лестничной площадке стояла молодая симпатичная женщина в форменной куртке с какой-то эмблемой на рукаве. Рядом с ней, на полу стояла большая картонная коробка, перетянутая цветным скотчем.
      - Макеев Геннадий Георгиевич? – деловито осведомилась женщина.
      - Да, это я, - растерянно протянул Гена.
      - Вам посылка, распишитесь в получении, - пришедшая протянула Генке бланк и авторучку.
      - Мне? От кого? – недоумевал Гена.
      Женщина вздохнула, подняв глаза к потолку.
      - Взрослые есть дома?
      - Нет. Хотя… Сашка! – крикнул в квартиру Генка.
      Вышел жующий бутерброд Саша. Вопросительно взглянул на Генку, на женщину, на коробку.
      - Вы из какой организации? – солидно спросил он.
      - Я из организации, которая называется почта, - усталым голосом, терпеливо, как маленьким, объяснила женщина, - Берете посылку? Или потом самим на почту за ней идти придется.
      Ребята переглянулись. Саша пожал плечами, дескать, ты, Гена, хозяин, посылка тебе, ты и решай.
      - Берем! – решительно сказал Гена.
      - Ну, и, слава Богу, - кивнула женщина, дождалась, когда Генка распишется в квитанции, и положила ее в папку.
      - Всего хорошего вам, ребята. Берегите здоровье. Весной так легко простудиться… - мило улыбнулась она, и убежала вниз по лестнице.
      Мальчики с трудом, обхватив коробку с двух сторон, занесли ее в квартиру.
      - Тяжелая. Слушай, а как же она ее одна притащила?- только сейчас спохватился Сашка.
      - А я почем знаю? Может, грузчики принесли и ушли.
      - Да? А если бы дома никого не было? Что бы она одна стала с такой коробенцией делать? – не унимался Саша.
      Генка посмотрел на него пристально, ничего не ответил и пошел на кухню.
      - Ты куда? – крикнул вслед ему Сашка.
      - За ножницами. Открыть-то надо?
      В большой коробке ребята нашли еще десять коробок поменьше. И на каждой была этикетка: “ Хладокомбинат №1. Мороженое крем-брюле в шоколадной глазури. Сахарная трубочка. Количество – 50 шт.”
      Гена и Саша растерянно смотрели на эти коробки, друг на друга, в недоумении пожимали плечами, и ни один не мог даже предположить, что бы это все значило?
      - Ваши мысли, дорогой Ватсон?
      - Никаких нету, мистер Холмс.
      Вдруг, по квартире пронесся легкий ветерок и какой-то еле слышный хрустальный звон.
      - Карандаш! – воскликнул Сашка, и бросился в Генкину комнату. А Гена, вдруг, все понял. Как-то так, сразу все встало на свои места. Он вслед за Сашкой вошел в комнату. В открытое окно влетал приятный, майский ветерок, слегка колыша занавески, а вместе с ним в комнату вплывал чудесный запах свежих огурцов, это уже на каждом углу, прямо с лотков продавали корюшку. Со двора, с детской площадки доносились визги и крики играющих  малышей. У стола столбом стоял Сашка и растерянно озирался по сторонам. Карандаша на столе не было.
      - Ты его с собой взял, да? – с надеждой спросил Сашка.
      - Нет, он на столе оставался.
      - Так, где же он, интересно знать?
      - Я думаю, его забрали обратно, - спокойно ответил Генка, - Понимаешь, я думал, думал, и понял.  Я не случайно этот карандаш нашел. И его вовсе не потеряли.
      - А что? Специально тебе подбросили? – с иронией спросил Саша.
      - Не мне, а тому, кто его найдет.
      - И зачем?
      - Наверное, посмотреть, кто и что с ним будет делать.
      Сашка долго молчал, растерянно глядя то на Генку, то на коробки с мороженым. А потом он рассмеялся.
      - Я понял, кто нам этот карандаш подсунул.
      - Да? Интересно, и кто же? – оживился Гена.
      - Волшебники!
      - Ха! Ну, ты сказал, - Генке тоже стало весело, - А почему ты так решил?
      - А ты сам сосчитай, - Саша кивнул на мороженое.
      - Ну и что… десять коробок по пятьдесят штук в каждой… Ух ты! Пятьсот!
      - А я что говорил? – И Сашка запел:

                - Прилетит, вдруг, волшебник
                В голубом вертолете.
                И бесплатно покажет кино.
                С днем рожденья поздравит,
                И, наверное, оставит
                Мне в подарок пятьсот эскимо...

      - Но ведь волшебников не бывает?
      - Тогда это пришельцы. С чувством юмора!
      Друзьям стало легко и весело. Хотя, как ни странно, и немного грустно. Как обычно бывает, когда открывается тайна, когда решишь трудную задачу. А пропажа чудесного карандаша уже виделась им вполне естественной и правильной. Что же тут поделаешь? Пришел и ушел, как и не было его. А вот мороженое осталось. Совершенно нормальное, обыкновенное мороженое, холодное и вкусное. И быстро тающее, каким ему и положено быть.
      - Что с ним делать будем, - озабоченно спросил Гена, - слишком много, не съедим, и в холодильники наши не поместится.
      - Да, растает, жалко, - Сашка замолчал, прислушиваясь к чему-то, потом лицо его украсила широкая улыбка.
      - Значит, устроим праздник для всех! Мне нужно позвонить.
      - Я понял, - Генка оживился. Быстро сбегал и принес телефон, - Ты всем собираешься позвонить? – Генка почувствовал, что опять, уже в который раз за этот день, краснеет.
      - Не волнуйся, у меня записаны все нужные номера. А каких нет, те у Леньки Акимова есть. Так! Я всех обзваниваю, а ты готовь коробку к переноске. Попробуй к ней ручки приделать, ага?
      - Есть, командир! – Генке так нравилось, когда все становилось четким и ясным, когда было точно известно, что нужно делать. Ему нравилось, что Сашка так здорово умеет все организовать, так скомандовать, что вовсе и не обидно, и хочется с радостью все делать, как надо.
      Он уже возился в коридоре с огромной коробкой, когда услышал приглушенный голос друга.
      - Ты понял? Всем позвони, кому сможешь, или передай через других. И еще, обязательно девчонкам позвони, Ирке Савиной, Светке Ружевской, Каринке Меликянц. Понял? Обязательно! И через двадцать минут встречаемся на детской площадке.
      Генка улыбался. Здорово, все-таки, что сейчас май, что вот-вот начнутся каникулы, что Сашка Петров такой замечательный товарищ. И что скоро он увидит Светку Ружевскую. И даже, может быть, найдет в себе силы сказать ей: “Привет, хочешь мороженого?”
      В коридор вышел бодрый Сашка.
      - Ну, все. Всех обзвонил. А кого не смог – Ленька найдет. Этот найдет!
      - Ага, а я почти закончил. Сейчас вот ручку шпагатом обверну, и готово.
      - Знаешь, Ген, а я рад, что этот карандаш тебе и мне попался.
      - Почему?
      - А я подумал, что вот, нашел бы его какой-нибудь сообразительный дурак. Быстро бы понял, с чем дело имеет, а не как мы с тобой, экспериментаторы. Представляешь, сколько бы он успел всякого натворить?
      - Ух, а я и не подумал. Ну, тогда конечно. Тогда, я думаю, это хорошо, что мы с тобой такие несообразительные.
      - И не такие дураки?
      - Надеюсь.
      А когда уже спускались в лифте вниз, Генка задумчиво покачал головой.
      - Жалко, все же, что карандаш так быстро исчез.
      - И чего тебе жалко?
      - Да вот, было бы здорово узнать, есть ли, все-таки, жизнь на Марсе, или, все-таки, ее там и нет?
      - Ну, это мы и сами узнаем, - улыбнулся Сашка.
      - Ты так думаешь?
      - Нет. Я в этом просто уверен, - и Сашка упрямо сузил глаза. А всем было прекрасно известно, что когда Сашка Петров так прищуривается, разубеждать его в чем-либо не имеет ни малейшего смысла.