Комсорг Оглоблин

Повесть в эпизодах

Пропесочили

– Ну, вроде бы все в сборе,– Иван Оглоблин обвел взором присутствующих. – Выходит, можно начинать.
Графин с водой на столе и стопка бумаги для протокола, будь они одушевленными предметами, наверняка тоже бы проголосовали за данное предложение.
Потому затягивать процедуру Иван не стал:
 – На повестке дня...
Только договорить он не успел. Дверь комитета комсомола со скрипом отворилась, и в проеме обозначилась сухонькая фигурка технички тети Нюси. Веник и ведро в ее руке говорили о серьезности намерений, а не о том, что привело гостью исключительно любопытство.
Только встретили ее не ласково:
– Сюда нельзя!
– Не мешайте работать!
– Ходят тут всякие!
Шквал реплик и комментариев прекратился лишь после вмешательства главного в кабинете.
 – Не видите – идет заседание штаба «Комсомольского прожектора», –   голос Оглоблина тоже утратил прежнюю мягкость, имевшую место в общении со сверстниками. – Заняты очень серьезным делом!
– Так убирать-то когда?
– А вот закончим  – и пожалуйста.
Проскрипев дверью еще раз, тетя Нюся исчезла.
– Ну, так продолжим! – Иван Оглоблин вкратце обрисовал обстановку.
А она не радовала. На носу отчеты и выборы, а колхозному штабу «КП» и отчитываться-то, мягко говоря; не о чем.
– Нужно немедленно провести рейд, —подвел итог своим тревогам Оглоблин. —Какие есть предложения?
За инициативой с мест дело не стало.
 – Предлагаю пропесочить ферму, – с места высказался контролер ОТК машинно-тракторной мастерской Шура Скворцов. –  Животноводческие помещения до сих пор к зимовке не готовы, кормов нет, а комсомольцы не чешутся.
Обрадоваться теме проверки Иван и другие не успели. У ее инициатора оказался очень серьезный оппонент.
– Вот, вот. Валите теперь на нас, – вспыхнула зоотехник Вера, – теперь уж и мы во всем виноваты.
Она принялась загибать пальчики с ярко красным несмываемым маникюром:
 – А как технику попросишь за лесом для ремонта съездить, так один ответ – не исправна. Нет трактора и для сенокоса. Телеги и те требуют мастеров.
Люба возвысила голос до истерики:
 – Сколько же  можно железную рухлядь ремонтировать?
И тут на ее миловидном лице появилась ядовитая улыбка, адресованная в первую очередь Скворцову, а потом уже секретарю заседания, нависшему авторучкой над листком протокола:
 – Вот где бы пройти с проверкой.
Шура, возмущенный до глубины души, взорвался:
– Поможет ваша проверка, как же.
Он попытался пронять сердца друзей.
 – Только премии лишусь, – услышали собравшиеся крик души. –  Нет уж, в этом я вам не помощник.
Ссориться до полного разрыва с Шурой, даже мстительной  Вере не захотелось. Она пошла на попятый:
– А давайте торговлю проверим?
От души у Скворцова отлегло, но ненадолго.
– Что ж, предложение дельное, – взялся было за свой, остро отточенный карандаш Оглоблин,— но....
 Секретарь потупился, и все вспомнили; что у него в магазине работает жена.
Карандаш, споткнувшись на первом слове, зачертил на листке каракули.
– Ну, тогда пищеблок?
– Гараж?
– Строительный отдел?
Однако, все предложения отметались тут же, как непригодные. Благо, что пример для притупления бдительности подали Шура, Вера и Иван. Остальные тоже не были шиты лыком. Таким образом, дебаты затянулись до позднего вечера.
Тетя Нюся, не дождавшись  за дверью кабинета их окончания, ушла управляться по хозяйству.
А когда «прожектористы», не придя ни к какому решению, надумали расходиться по домам, Ваню Оглоблина осенило:
– Ребята, а в помещении комитета комсомола не прибрано.
– Пол не мыт!
– В пепельнице окурки!
– Вот и тема для критики,– заключил Иван.– Айда, ребята, выпускать «Колючку».
Наутро в конторе у листка ватмана с карикатурой на тетю Нюсю останавливался народ. А комсорг Оглоблин ходил гордый и неприступный, переполненный чувством исполненного долга.


Информация

Сегодня Иван Оглоблин как воды в рот набрал. Ходит по колхозным производственным участкам, меньше говорит, больше присматривается. А как что-то интересное увидит – сразу достает блокнот  из кармана и берется за на карандаш. И такое его поведение не могло не насторожить окружающих.
– Что это ты про меня записал, – обиделась диспетчер гаража Люба. –  Так уж нельзя и повязать на спицах, если свободная минутка выдалась?
Упрек, видимо, был не по делу. Потому смолчал Оглоблин и даже на то, что Люба свои спицы и почти готовый свитер в стол спрятала, не обратил внимания. Повернулся на каблуках, как бывало на недавней армейской службе, отправляясь из штаба на  выполнение особо важного задания.
И  только диспетчер его и видела.

Путь продолжался с переменным успехом. Никого не слушал Оглоблин, не обращал внимания на упреки, все больше и щедрее заполняя блокнот своими странными заметками.
По-настоящему его обрадовали, сидевшие за верстаком над шахматами молодые шоферы Саня с Толей:
– Ну, кто выиграл?
Вопрос оказался поистине не в бровь, а в глаз!
– Да вовсе и не играли мы,– запоздало спохватились ребята. – Так, покурили вместе над интересной задачкой из журнала.
А сами фигурки в коробку ссыпали и – ходу к своим машинам.
Только Оглоблин так просто не отстанет:
– Белые-то хоть у кого были?
Но отвечать  ему уже некому.  Грузовики,  сорвавшись с   места, исчезли за густой завесой пыли.
– Вот дают, как на автогонках! – восхитился шедший с мешком комбикормов методист по спорту Семен.
Его появление тоже не удивило комсорга.
– С полцентнера будет? – деловито поинтересовался у него Оглоблин.
– Чего с полцентнера?
– В мешке?
– Где там, на донышке самом,— возмутился Семен. – Жалость одна.
Он скинул на землю свой немалый груз и сам пошел в атаку на излишне любопытного приятеля.
 – Да и не домой, как видишь, сейчас  направляюсь, – пришел на ум методисту отличный аргумент защиты. – Назад несу, где взял—на ферму.
Понять то, как была воспринята хитрость, ему не довелось, так как собеседник уже сменил тему разговора:
– А вообще, сколько поднимаешь?
Однако Семена не проведешь:
— Почем знаю, первый раз только.
Настала пора серьезно отстаивать репутацию, чуть было не подмоченную подозрениями в краже.
 – А ты сразу записывать, – в голосе Семена появились нотки обиды. –  Другие вон уже с утра набрались, и то ничего.
Словно в подтверждение его слов из вырулившего на улицу трактора донеслась нестройная мелодия.
Иван присмотрелся, прислушался и не утерпел от оценки.
– Отлично  все у тракториста Толика получается с вокалом, – видно было, что песня пришлась ему по душе, как и талант исполнителя. – Не хуже чем по радио.
И снова серьезная мина сменила на физиономии восторженное выражение.
 – А говорил – слуха нет, – занес Оглоблин в блокнот фамилию новоявленного Карузо. – Теперь ты у меня попоешь, как миленький!
К вечеру, когда Иван вернулся в контору, в его блокноте и места для новых записей не осталось. Только сел за обобщение увиденного, как в кабинет вошли почти все члены их колхозного комитета комсомола и прямо с порога донеслось:
—  Что это  ты, не предупреждая,   проверку устраиваешь?
Иван поднял задумчивую голову от своих записей и уперся взглядом в недовольные лица товарищей.
 – Многие  недовольны,  – за всех высказался инженер Костя. – Нельзя же так.
Он жахнул кулаком по казенному сукну, накрывавшему столешницу рабочего места Оглоблина:
 – Не по-товарищески.
И тут улыбкой он ответил на кинжальные взгляды комитетчиков.
– Вовсе и не проверку, – успокоил их Оглоблин. – Данные собирал для информации по спортивной и культурно-массовой работе.
С довольным видом Иван накрыл ладонью свой многострадальный блокнот:
Теперь-то уж в райкоме не скажут, что у нас развал!
Комсорг принялся за перечисления их общих достижений:
 – Шахматисты есть, автогонщики, тяжелоатлеты, певцы, а вон Люба – одна за целый кружок кройки и шитья сойдет.
Его поддержали. Информация получилась подробная, с яркими примерами. Только теперь, после нее, Оглоблин не рад. В райкоме похвалили и обещали приехать с обобщением опыта.


Все будет!

Этот разговор сулил Ивану Оглоблину многое, поэтому начал он его, выждав; когда опустеет кабинет колхозного комитета комсомола и он останется с Петей Нехрюткиным один на один.
– Ну как, Петя, дела? – издалека начал он, удобнее усаживаясь на секретарском стуле и приветливо глядя в лицо важного посетителя.
А тот и сам уже понимал, судя по всему, как много зависило сейчас именно от него для вожака их колхозной молодежи. Потому что принял, выгодную лично ему линию поведения и отходить от нее ни на шаг не собирался.
– О чем говорить, – сокрушенно вздохнул Нехрюткин. – Весь день как белка в колесе кручусь.
Он шмыгнул простуженным от таких занятий носом:
 – То одно достань, то другое принеси.
Взгляд бедолаги медленно поднялся от суконной скатерки на столе, прошелся по стене за спиной Оглоблина, увешанной плакатами и призывами крепить механизаторский всеобуч, а также получать всеобщее среднее образование и словно нехотя остановился на вполне здоровом, так и пышущим довольством, облике Ивана:
 – А где взять?
Тот, будто  знал подобный поворот разговора, поскольку за словом в карман не полез, врезал сразу же, как домашнюю заготовку капитан из популярного КВН по ящику:
–  Не расстраивайся, поможем!
Нехрюткин повеселел прямо на глазах и продолжал набираться положительных эмоций, так как хозяин кабинета не желал ему отказывать и в малом, не говоря уже по большому счету. О чем и сделал заявление, доказывая, что его  участливость сегодня не имеет границ.
– Что, ты говоришь, нужно?
Петя с сомнением поглядел на пухлый блокнот, с совсем небольшим, по его мнению,  остатком чистых страниц, над которым повисло перо авторучки, но диктовать начал...
Многое нужно было ему для личного благополучия, и ни в чем от Оглоблина не было отказа.
– Ладно, Петя, все будет! – видя, что разговор течет по нужному руслу, повеселел Оглоблин.— Ну а ты...
Капкан был готов захлопнуться намертво, только охотник рано радовался удаче.
– Нет, не могу сейчас, – замотал головой Петя. – Жена по дому закрутилась, помогать велит.
Но и про супругу своего комсомольца секретарь, как оказалось, не забыл:
– А мы выхлопочем ей путевку в санаторий?
И даже пожелал более счастливого будущего обоим:
 –  Пусть  отдыхает.
– Ну если путевку, – готов был пойти на уступку Петя. – Только вот...
Снова пришлось раскрыть Оглоблину блокнот, взяться за самописку. А когда уже и на корках не осталось места для записей, наконец-то Петя согласился на все, ради чего и пригласили его в комитет комсомола.
– Ладно, уговорил, – устало поднялся он из-за стола. – Подаю заявление.
Не успела за Нехрюткиным закрыться дверь кабинета, как довольный Иван Оглоблин не мешкая тотчас занес его фамилию в разлинованный на листе ватмана список желающих учиться в вечерней школе.
Нехрюткин был первым.


Однажды в клубе

Весь вечер, закрывшись в кабинете колхозного комитета комсомола, Иван Оглоблин скрипел плакатным пером. А когда дело подошло к концу, он довольно оглядел солидную стопу объявлений:
— Ну, братцы, теперь-то уж все у нас будет как по писаному.
С утра он отправился по производственным участкам.
– Вот тебя-то мне и нужно,– окликнул Ваня встретившегося ему методиста по спорту Семена Канушкина.– На-ка вот, вывесь на самом видном месте.
Тот удивился:
– А что это?
На что получил исчерпывающий ответ:
— Объявление.
Однако, сам комсорг не удовлетворился сказанным.
 – Сегодня вечером в клубе сеанс одновременной игры в шахматы, – вслух и очень выразительно прочитал он текст собственного объявления. –  Видишь, написано – участвуют сильнейшие мастера.
Теперь все стало ясно.
 – Вот хорошо-то, – обрадовался Семен. – А мы обижались, что забывают нас шахматисты из райцентра.
Он прямо-таки расцвел довольной улыбкой:
 – Теперь-то уж ребята-шахматисты дома не усидят – все соберутся.
Поняв, что добился своего, секретарь потерял интерес к этому своему помощнику в распространении объявлений. Тем более, что ближе к обеденному перерыву народ стал появляться из самых разных помещений колхозной конторы.
– Ну,  Семен,  давай! – заторопился Иван Оглоблин, увидев библиотекаря Свету Ягодкину. – Тоже нужно кое-что сказать!
Света даже в ладоши захлопала от восторга, когда Ваня сообщил ей, что к ним приезжает маститый литератор – на встречу с читателями. Даже не расспросив толком, побежала она вешать объявление.
В магазине Оглоблин  предупредил, что приезжают из Дома моделей – моды демонстрировать. В гараже развел агитацию о концерте артистов из филармонии. А на ферме повесил объявление о танцах под приезжий вокально-инструментальный ансамбль.
Вечером народа  в  клубе собралось как никогда.
– Ну, Иван,  где они, обещанные мастера? – гремя коробкой с шахматными фигурами и пешками, подошел к Оглоблину Семен Канушкин.
– Подожди ты,– перебила его подбежавшая Света Ягодки на. – Какой он писатель?
И еще больше затормошила комсорга:
 – Что пишет – стихи, прозу?
– Все скажу, не волнуйтесь! – отмахнулся от наседавших на него с вопросами комсомольцев, Иван Оглоблин.
А когда уже собралась вся молодежь села – пригласил парней и девчат в зрительный зал.
На сцене стояли заранее приготовленные – стол, трибуна, на ней стакан и конторский графин с водой.
Уверенно поднявшись на сцену, Иван Оглоблин попросил тишины и уже официальным тоном известил:
–  Комсомольское собрание объявляю открытым.

Победитель

Иван Оглоблин  собрал  экстренное  заседание комитета   комсомола:
– Сегодня нам нужно подвести итоги соревнования, назвать лучшего молодого производственника.
Он обвел активистов изучающим взглядом:
 – Какие будут предложения?
Повестка дня никого не оставила равнодушными.
– И предлагать нечего, –  заволновалась, что ее перебьют, зоотехник Вера. – Только нашего, передовика, с фермы.
Она, словно на зачете в своей заочной сельскохозяйственной академии, начала перечислять достоинства возможных передовиков:
 – Вот взять Любу Стрижкину.
 – Чем не самый лучший передовик?  – услышали комитетчики. – Больше всех в колхозе молока надоила.
Никто еще не успел и слово вставить в поток, а уже появилась еще одна кандидатура.
 – А Петя Несклюин! – с тем же напором произнесла Люба. – Кто лучше него за молодняком ухаживает?
Опровергнуть ее не могли. Да никто и не старался этого дела. Обходной маневр оказался более продуктивным.
— Все животноводы, да животноводы,— не согласился инженер Костя.— А о механизаторах совсем забыли.
И его доводы последовали незамедлительно.
 – Вася Молодкин третий план по выработке на трактор бьет, – раскрыл Костя производственную тайну. – Первое место, конечно, его.
Только верно говорят, что в любом деле пенки снимает тот, кто высказался по нему последним.
–  Не знаю, как вы, а я буду голосовать за Толю Лопатина, –  перебила его техник-строитель Света.  – Его кирпичной кладке любой позавидует.
– Нет. Любу Стрижкину!
– А я говорю – Васю.
– Все равно Толя – лучший...
Спор разгорался не на шутку.
– Товарищи, так нельзя, – попытался направить разговор в нужное русло Оглоблин. – Вот вы скольких предлагаете.
Он для солидности поднял вверх указательный палец:
 – А нужен один.
— Почему это именно один, если многие хорошо работают?
– А потому что из райкома сказали, что лишь одного, самого лучшего, нам нужно обязательно направить на районный слет передовиков.
–  А-а, на слет!
– Нашли когда!
– Летом!
Такие реплики Оглоблину уже не понравились:
– Так на ком остановимся?!
Все молчали. Даже зоотехник Вера, раскрывшая было журнал с результатами за прошлый месяц, и то запрятала его подальше в сумку.
Комсорг заглянул в протокол заседания, где лично отмечал все предыдущие высказывания комсомольцев.
– Может, все-таки, Любу Стрижкину, – глянул он на зоотехника. – Опять же, надоев молока добивается высоких?
Только его показной энтузиазм разбился о железобетонную стену производственной необходимости.
– Люба не подойдет,– вздохнула Вера. – Она на слет поедет, а на кого группу коров оставить?
– А Петя Несклюин?
– У него сотня телят, а их три раза в день кормить нужно.
Аргументы были серьезные.  Из разряда тех, какие  никто  не мог оспорить. Зато в протоколе нашлись иные варианты выполнения задания райкома.
  – Что верно, то верно, – согласился Иван Оглоблин. – Прав все-таки Костя, пошлем на районный слет передовиков нашего самого лучшего механизатора.
– Ты что, издеваешься? – буквально взорвался от его предложения Костя.— Сенокос в разгаре, каждый человек на счету.
О каменщике Лопатине Иван Оглоблин даже и заикаться не стал, знал, сколько на стройке работы.
Однако вопрос так и оставался открытым. Но не первый год секретаривший Оглоблин мог найти выход и не из такого критического положения.
– Знаешь, Костя, – вдруг обратился он к инженеру. – Я тут у тебя в мастерской паренька видел, слоняется целый день без дела.
Иван состроил на лице жалостливую мину:
 – Даже жалко бедолагу стало.
Инженер оживился:
— Так это же практикант из профтехучилища. 
И пояснил не занятость паренька на территории мастерской:
 – Ремонт ему не поручишь – не справится, а трактор доверить – жалко.
Затем Костя успокоил друзей с той же убежденностью, с какой только что объяснил необъяснимое:
 – Но скоро конец практики, характеристику напишем – и будь здоров.
Инженер потянулся к графину, налил в стакан воды, как оказалось, здорово нагревшейся за время их долгих дебатов. Опорожнил его в два глотка и опустился на свое место за столом, укрытым зеленым бюрократическим сукном.
 – Пускай учится, навыков набирается, – уже сидя продолжил он диалог с комсоргом. –  А что ты о нем спросил?
Оглоблин бесхитростно ответил:
–  Так ведь слет.
И опять напомнил о требовании райкома:
 – Кого-то посылать нужно.
 – Вот давайте его и  пошлем,  –  несказанно обрадовалась    зоотехник Вера.  – Что зря без дела сидит.   
И всерьез, чуть ли не по-матерински, побеспокоилась о самом практиканте:
 – Еще натворит чего со скуки.
На том и решили...

Поработали

К приходу Ивана Оглоблина у колхозной конторы уже собралось немало молодежи.
– Это хорошо, что грабли да лопаты захватили,  – похвалил Оглоблин. – Сразу видно, что работать настроились.
Только от слов нужно было переходить к делу.
– Прошу,  – щелкнув в замке ключом и приглашая всех желающих составить ему компанию, комсорг  распахнул  двери.
Его радушие тут же нашло ответную реакцию. Молодежь повалила на призыв. Причем,  посетителей  было намного больше, чем вмещал кабинет.
Оценив ситуацию на глазок,  Ваня уже строже добавил:
– Приглашаются не все, а только  члены комитета.
Наработанный годами метод не подвел. Он оказался весьма продуктивным, изрядно сократив число молодых людей, набившихся в помещение.
Все остальное прозвучало уже для избранных, потребовавших привычные бумагу и карандаш для ведения очередного заседания выборного органа.
— Не до протоколов, – заявил Оглоблин. –  Ребята на улице ждут, потому нечего переливать, как говорится,  из пустого, в порожнее.
Затем, своим авторитетом он надавил на тех,  кто попытался возразить против такой исключительной деловитости,
 – Высказываться будем короче, – остановил Оглоблин привычно раскрывшую тетрадь зоотехника Веру. – С тебя и начнем.
Он внимательно вперил в нее свой честный пронзительный взгляд борца за светлое будущее и ревнителя комсомольской дисциплины:
 – Чем предлагаешь заняться на субботнике?
У той, однако, был уже готов достойный ответ.
– Побелкой коровника, чем еще, – заявила зоотехник. –  Жаль только, что известки не запасли.
И тут же нашлись оппоненты, не желавшие отправляться в ее вотчину с навозом и стойким запахом силоса:
 – Грязновато у вас.
 – Не пролезть там без сапог.
А так как природа не терпит пустоты, тут же отыскалась альтернатива.
 – Лучше к нам в мастерскую, там я дело каждому найду, – спас положение инженер Костя. – Только надо послать за заведующим.
И объяснил невозможность обойтись без начальства:
 – Ключи у него.
Пока ходили к заведующему мастерской за ключами, ребят, собравшихся у конторы на субботник, стало заметно меньше.
Когда заведующего не нашли, вновь оказались перед непростой задачей по поводу фронта работы.
 – Мастерская отпадает, – продолжил, прерванное напрасными поисками, заседание комитета Оглоблин.  – Где еще помощь нужна?
Он не зря надеялся на взаимовыручку. Окружающие его не подвели.
 – Я знаю! – немного подумав, сказала техник-строитель Света. –  Щебенку под летнюю танцевальную площадку, когда еще завезли?
Она не только задала риторический вопрос, но сама же, на него и ответила:
 – Зимой!
Могла, однако, не напоминать о дате. Ее помнили все, как и то, что потом до самого весеннего таяния снега, не могли отыскать, оказавшийся под сугробом строительный материал.
  – Так в кучах и лежит, – подтвердила недавнюю находку, Светлана. –  А пора бы уже и раствор заливать.
Теперь уже никто и ничто не могли помешать началу субботника. Хотя было уже  за полдень, но Оглоблин заявил, что лучше поздно, чем никогда и повел свою паству за собой. На месте будущей летней танцевальной площадки, заметно поредевшее число парней и девчат принялось наконец-то за работу. Но разравнивать кучи щебня оказалось делом не простым. Да и время поджимало. Наступили сумерки, а в деле далеко не продвинулись.
– Пора заканчивать! – первым не выдержал неформальный лидер колхозной молодежи, бузотер и дезорганизатор, механизатор Петя Нехрюткин. – Пошли по домам.
Ему пытались противостоять члены комитета комсомола:
– Как же тогда – танцплощадка?
 – Бетонировать пора!
  – Другой субботник не скоро еще соберем?
Только и после этих реплик Пётр Нехрюткин не сдавался:
— И собирать не обязательно.
Он обвел мозолистой пятерней все кучи щебня.
 – Завтра с утра загоню сюда свой бульдозер, – услышали участники субботника. –  Дел-то на пять минут.
Теперь всем захотелось следовать за неформалом.
И только один официальный секретарь комитета комсомола пошел свой проверенной дорогой.
— Что ж, тогда расходитесь по домам;— скомандовал Оглоблин. – А я вас догоню, вот только  позвоню  из конторы в райком о проделанной работе.
И со значением в голосе пояснил:
 – Там районный штаб заседает. Ждут итогов.

Душевный разговор

Механизатора Николая Шмырина Иван Оглоблин искал целую неделю. Побывал везде — ив бригаде, и в мастерской, и на машинном дворе. Везде неуловимого Шмырина колхозники видели, но было это давно и где он сейчас — затруднялись ответить.
Однако Оглоблин отступать не любил, поэтому решился на последний шаг. И добился своего. Нашел все же  того, кто ему был позарез нужен.
Николай сидел за столиком в пивной, смотрел в окно и задумчиво шелушил вяленого карася.
 – Ишь, чем в рабочее время занимается, – про себя возмутился Оглоблин, но вслух высказывать это не стал, решил подойти по-дружески, без нотаций:
— Здравствуйте, Шмырин.
После чего любителю пенного напитка поступило от комсорга конкретное предложение:
 – Можно Вас, Николай, отвлечь  на минутку?
Однако, что-то не понравилось Николаю в словах навязчивого просителя и он ответил предельно грубо.
– Занят я, – отхлебнул из кружки Шмырин. – Не до разговоров.
Но и проситель был не лыком шит, умел, если нужно, переломить в свою пользу любую ситуацию.
– Да я всего на пару слов, – не отступил от своего Оглоблин. – По душам хотелось поговорить.
И, как на деле оказалось, нашел верный подход.
 – Ну, если по душам, – потеплел Шмырин и пододвинул подсевшему за столик Оглоблину кружку с пивом. – Тогда можно и поговорить.
Комсоргу только это и было нужно. Он подсел на пустующий стул и уже смотрел на Николая не сверху вниз, а будучи на равных перед кружками с пивом.
 – Ты, Николай, конечно, знаешь, что в нашем колхозе у всех молодых механизаторов есть персональные шефы, – издалека начал Оглоблин. – Только ты один вроде бы как без присмотра остался.
В это время собеседник тянул из кружки янтарную по цвету жидкость. Пиво было свежее, с горчинкой, такое Шмырин любил. Поэтому спорить ему не хотелось:
– Что ж, давайте шефа, если нужно.
Долгожданное согласие очень обрадовало Ивана, что было видно по тому, как он неожиданно засуетился, стремясь закрепить успех.
 – Мы уж тебе выделим самого лучшего! – обрадованный Оглоблин полез в карман за блокнотом. – Вот хотя бы Семена Ивановича Победилова.
Он начал расхваливать предложенную кандидатуру:
 – И передовик, и человек хороший.
Но, тут же наткнулся на решительный отпор.
 – Не пойдет! – нахмурился Шмырин. – С Победиловым я не сработаюсь.
Николай опять отхлебнул пивка:
 – Уж больно строг.
Оглоблину пришлось поддержать его занятие из предложенной кружки, после чего, вытирая пену с усов, сделал новое предложение:
 –  Тогда  Бывалов Петр Ефимович?
И снова попал пальцем в небо.
– Подхода не имеет, грубит, когда опаздывают или делают брак, – отказался потенциальный подшефный. –  Маяться с ним не хочу.
Остался тогда у комсорга его стратегический резерв:
– Ну, а Покладин?
Шмырин и тут сохранил свои позиции непреступными, какими те были до начала общения.
– Такому только попади на язык, – услышал комсорг. –   Продраит с песочком.
Пришлось захлопнуть блокнот и сдаться на милость победителя.
–   Тогда сам выбирай,  кого хочешь, – уступил Оглоблин.
– А что там выбирать – за Сенькина я горой, – донеслось под бульканье последнего глотка из опорожненной посудины. –  Пусть он и шефствует.
Оглоблину и такой вариант показался лучшим, чем прежний прочерк в отчете о развитии движения шефства и наставничества:
– Вот и ладненько.
Он поднялся из-за стола и снова стал деловым и серьезным секретарем колхозного комитета комсомола.
 – Сговорились – отчеканил он. –  Побегу его искать, поставлю в известность.
 – И искать не нужно,– в ответ хмыкнул Шмырин. – Он здесь сам сейчас будет.
И пояснил с ясной как будущие перспективы улыбкой:
 – За бутылкой побежал!


Билеты на стол!

К осени для комсорга Ивана Оглоблина началась страдная пора. Впрочем, о ее приближении можно было догадаться заранее. Еще когда летний исторический форум так и не обрушился на пустые полки магазинов дождем из рога изобилия.
Тогда, по разговорам других, колхозный комсорг понял:
 – Семена недовольства посеяны, будет и урожай.
И вот осень. Тянется молодежь к комсоргу. То один, то другой достают из карманов заветные некогда книжечки, протягивают без сожаления:
– На, однако, – бесхитростно заявляют одни.
– Раздумал я каждый месяц взносы платить, – подводят другие экономическую базу под своим политическим решением.
 – Эх, окаянные! – позавидовал бывшей «комсе» слесарь Паршиков.
Он не забыл прошлого.
– Когда еще только вступали туда, то гоголем смотрели на нас, простых работяг, – саднит на его простой душе. – И сейчас они опять вроде самых лучших: мы де поступком отвечаем. Вот, мол, какие принципиальные.
 – А я чем хуже? – додумался, наконец, до своего звездного часа и Паршиков. – Тоже сдам билет, не отстану от других.
Целый вечер копался он по домашним сусекам. Все билет свой искал, за долгие годы вконец утерянный.
Даже с женой поругался:
 –  Это ты, назло мне запропастила!
Но к утру семейный скандал утих: обнаружилась пропажа. Оказалось, что спокойненько лежит билет под ножкой кухонного стола, чтоб, значит; не шатался колченогий.
В этот день на работе Паршикова было не узнать. Так и светился перед всеми законной гордостью:
– Не лыком шит, тоже хлопну билетом по столу!
А любой пример, как известно, заразителен.
– Нас подожди, не спеши к Оглоблину, – уговорили его друзья Шмоткин, Крабов, Фаев и все остальные.— Нам тоже охота быть как все.
 Чуть ли не хором проскандировали:
 – Тоже посдаем все, что имеем.
Каждый побежал шарить по заветным захоронкам.
Так и настала для Оглоблина сборочная страда. Пачками увязывал билеты суровым шпагатом: «Общества охраны природы» – Паршикова, «Красного Креста и красного полумесяца» – Шмоткина, ДОСААФ — Крабова.
 Тогда как, изрядно  от радости подвыпивший Фаев решил больше не бороться за трезвость в не так давно организованной одноименной общественной организации.
Целый день хлопали двери в кабинете комсомольского секретаря. Время у него отнимали. Ведь не просто: хлоп корочками и айда себе.
Еще и требовали, чтобы сохранил он их документы до лучших времен:
 – Вдруг когда пригодятся.
– Ну, все! – утер пот со лба Оглоблин, когда смена закончилась и все по домам разошлись. – Теперь-то уж и я управился.
Ан, нет.
Со скрипом дверь открылась, и оттуда показалась физиономия технички бабы Нюси, что до этого звенела ведром, убирая помещения:
– Ты, милок, говорят; билеты собираешь?
– Точно, а вам-то что?
– Да и я бы сдала.
Подошла поближе к столу, развязала, крепко затянутый в узел, головной плат, и оттуда на свет божий показалась голубенькая такая бумажка:
— Возьми и мой билет.
Расчувствовалась старушка, голос ее так и дрожит, потому что понимает она силу  решительного отказа от прошлого:
 – Хоть и лотерейный билет, а не хуже, чем у других.
Пришлось Оглоблину и этот документ оформлять под протокол и рассуждения бабы Нюси.
 – Я сколь годов прожила, но от общества никогда не отбивалась: в коллективизацию первой шла, в войну облигации мешками брала; на целине, опять же, горбатилась, – правду матку выдала поздняя посетительница. –  А вот на тебе – оказывается, надо билеты сдавать!
Напоследок запричитала жалостливо баба Нюся и пошла восвояси, вытирая набегавшие слезы пустым теперь платком.
Ведь, хоть и совсем старая, потрепанная  лотерейка-то. Да и не выиграла ничего, но жалко ее до смерти:
 –  Как же – память по старому доброму времени.

1978-2013 г.г.