Небо над нами.
В окно заглядывает теплое летнее солнце, освещая мое жилище. Его лучи образуют как бы небольшой столп света, и витающие в воздухе редкие пылинки, попадая в этот столп, блестят и сверкают золотыми искорками.
Я сижу за дубовым столом и, держа в руке перо, думаю, глядя в окно на мир под Небом – думаю о том, как бы лучше начать повествование. В последнее время мне очень хочется о чем-нибудь написать, и чтобы это обязательно было добрым, тихим и красивым – как утро после темной грозовой ночи. И хотя мне и не стоило потакать своим желаниям и чувствам – я ведь все-таки стремлюсь к совершенству – я не удержался и снова взял в руки перо и положил перед собой на дубовый стол лист бумаги. Все вокруг говорят, что я человек творческий, что у меня хорошо получается сочинять что-нибудь… Ну да что там: наверное, так оно и есть, хотя ведь есть в мире множество людей более талантливых, чем я.
Самое трудное для меня в таких делах – это начать.
Я – деревенский священник, служитель Неба. В нашей деревне – она называется Серый лес – живут и люди, и эльфы. И здесь же прошли мои лучшие годы – годы детства. Хотя, не только у меня: почему-то все считают, что детство – это самые счастливые годы, самое то время, когда живущий человек прекрасен, как цветы в наших садах весной: такой же благоухающий, яркий и чистый. Впрочем, немало ведь и такого, что люди с детства познают несчастья. И иногда даже с детства становятся преступниками… На моей памяти был один такой случай. Мальчика звали Уравай. Он был озлоблен на всех людей, хотел стать героем и впоследствии, ведомый своей гордыней и жаждой славы, умыл свои руки кровью. К счастью, он очень раскаялся потом: ему в этом помог человек, ставший странником – тоже из нашей деревни… Кажется, этого странника зовут Авнар… Но точно не помню. Слава Небу, Уравай возвратился сюда. И его, несмотря на все его злодеяния, приняли с радушием, поскольку люди узрели в нем блудного сына, вернувшегося домой. А потом он привез девушку откуда-то из деревни днях в двух пути отсюда, они создали семью, и сейчас их подрастающий мальчик помогает мне при нашей церквушке. Сам Уравай очень изменился: я знал его ретивым, бойким и непокорным, а сейчас он на службах стоит всегда на коленях и просит прощения у Неба, хотя уже давно прощен. И я не знаю более мягкого человека, чем он. Я помню тот день, когда он пришел: я тогда сидел и читал Наставления при свете свечи. В дверь робко, почти неслышно постучались. Я пошел открывать, гадая, кем бы мог быть этот нежданный ночной гость. Моему удивлению не было предела, когда зашедший мужчина скинул с головы капюшон, открыв ясное лицо, и упал мне в ноги, прося прощения. С трудом я узнал его, а когда узнал – тоже опустился перед ним, и мы обнялись как старые друзья. Я не мог сдерживать слезы радости – они потоком струились из глаз. Мне стало вдруг так светло и хорошо, будто Небо само заглянуло в мою душу и дотронулось до грешного сердца. А может быть, так оно и было на самом деле…
Мы все дружны в нашей деревне. И хотя нет добра без худа, вся моя паства уже научилась понимать, что это только к лучшему, что это худое – испытания, посылаемые Небом. Испытания на крепость веры, на твердость души. На любовь. И потому все принимают их без ропота, со стойкостью и благодарностью Небу. И Оно посылает скорое избавление и благодать нам всем.
Я гляжу в окно, смотрю, как последний месяц лета уже начинает понемногу окрашивать деревья в желтый цвет. Вот уже полетел с ветки первый лист: осень скоро наступит. Что-то вдруг подсказало мне, что самым верным будет рассказать про мое детство. Да, скорее всего, я так и сделаю. Надеюсь, что-то получится…
Тайны, которые мир понемногу открывает нам, мы начинаем познавать с нашего детства. И красоту подаренного нам мира тоже чувствуем и различаем с детских лет. Как порхает разноцветная бабочка; как падает желтый лист с дерева осенью; как кружится в завораживающем танце снег, застилающий уснувшую землю белым пушистым одеялом – все подмечает пытливый любознательный взгляд.
С детских лет, сколько себя помню, я больше всего любил зиму и осень. Не потому, что осенью у меня день рождения, а зимой бывает праздник, на который папа дарил нам всем подарки – просто я радовался холодам, радовался увядающей осенней природе, лужам, покрытым тонкой корочкой льда, который можно ломать, слушая его хруст, мелким, моросящим дождям и туманам после них, запаху опавших листьев в тихую безветренную погоду и многому-многому другому, что приносит с собою холодная пора. И тогда же, с детских лет, я начал понемногу постигать духовный мир. Вернее сказать, он сам начал открываться мне.
Однажды я сидел на берегу реки и смотрел, как течет вода. В этом движении было что-то завораживающее, что-то притягивающее. Я прислушивался к журчанию, воображая, что река говорит со мной, и старался понять, о чем шепчет вода. Вдруг недалеко от меня что-то всплеснуло, возмутило воду, и на берег выбралась русалка. Увидев меня, она некоторое время просто смотрела и как-то криво улыбалась, а потом тонким пальцем поманила к себе. Я подошел.
- Впервые вижу так близко маленького человечка, - как-то томно, растягивая слова, проговорила речная бестия. – А ты меня не боишься?
- Немного…
- И все же подошел? А если я возьму тебя и утащу с собой в реку?
- Я слышал, что вы не слишком опасные осенью… - я все же огляделся. – А еще дедушка говорил, что меня защищает Небо, потому что я маленький.
Русалка засмеялась звонким заливистым смехом. Отчего-то страх у меня прошел, и я тоже улыбнулся.
- Будь ты повзрослее – каким-нибудь молодцем, я бы попробовала утащить тебя, - отсмеявшись, произнесла она. – Однако, твой дедушка прав. Да и не только из-за того, что ты еще слишком юн. Просто ты Небом отмечен, и мне нельзя тебя трогать. Пока что… А потом – сам будешь выбирать, что делать: слушаться ли всякую нечисть, которая будет тебя искушать и смущать, или бороться с ними… Ладно, малыш, беги, не то твои родители спохватятся и начнут тревожиться о тебе и возводить на нас напраслину, - русалка погладила своей холодной влажной рукой меня по голове и с плеском окунулась в реку.
Я долго вспоминал эти ее слова насчет того, что я отмечен Небом, и думал над их смыслом почти каждый день. Только когда я стал священником, я понял, что русалка, которой было открыто мое будущее, говорила именно о служении Небу и людям.
Я любил службы в нашем деревенском храме и всегда с рвением ходил на них. Особенно мне нравились вечерние служения – в них было что-то таинственное, что-то трогательное, заключающее сердце в теплые объятия, а душу будто уносящее вдаль. На службе есть время, когда на всех подсвечниках гасятся все свечи – остаются только три возле алтаря. Храм погружается во мрак; люди кажутся застывшими изваяниями – они с благоговением внимают Наставлениям, которые читает служитель Неба. В наступившей тишине слышно только чье-то тихое дыхание да негромкий спокойный голос священника. Слушая этот голос, слушая слова Наставления и созерцая окутавший помещение мрак, разгоняемый лишь тремя свечами посреди храма, как будто уносишься куда-то, в то же время оставаясь на месте. Внимаешь священнику, слова таинственного учения вливаются в сердце подобно потокам живительной воды, наполняя его, восхищая его.
Утренние же службы, наоборот, были очень торжественны и веселили душу. После них я выходил из храма весьма и весьма бодрым, и в душе играло столько чувств, что хотелось прыгать, бегать, играть с друзьями, делать что-то хорошее людям. Однажды я не удержался и, подбежав к моему другу, эльфу по имени Эль-тарр, несильно дал ему подзатыльник.
- Пойдем на речку, камушки покидаем! – весело позвал я его.
- Пойдем! – расплылся он в озорной улыбке, и мы вместе побежали к выходу из деревни.
Уже с ранних лет священник наш начал ко мне присматриваться. Чем я, недостойный, заслужил его внимания, я не знаю, только он вскоре предложил мне помогать ему по храму, и я с великой радостью согласился.
Помню: моим первым послушанием была перепись летописи со старой бумаги на новую, ибо старая находилась в весьма плачевном состоянии – она в буквальном смысле разваливалась. Я принялся за это трудное дело с рвением. Священник, давая мне перо и бумагу, сказал напоследок: «На тебя будут нападать всяческие мысли, стремящиеся отвлечь тебя от послушания, но ты им не внимай, а продолжай занятие с молитвой и терпением. И когда нечистые духи, которые и внушают тебе эти мысли, увидят, что вместо того, чтобы слушаться их, ты творишь молитву и не прекращаешь деятельности, сами уйдут от тебя. Однако приготовься: они не терпят над собой побед, и после будут с все большей злобой нападать на тебя. Но не бойся их. Молись Небу, доверься Ему – и будешь их побеждать. И главное, рассказывай мне о своих искушениях: я ведь все-таки взял на себя ответственность перед Небом за тебя, и отвечаю за твой духовный рост. Я буду наставлять тебя».
Переписывая летопись, я узнал много нового, много очень интересного о нашей деревне. Я тогда очень удивился, когда прочитал на одном листе, что деревню основал разбойник, покаявшийся перед народом и Небом в своих грехах и ушедший далеко в лес – в одиночестве спасаться. Узнал о том, какие сильные он претерпел мытарства, как его мучили и искушали нечистые духи. Я тогда рассказал о своих переживаниях священнику; он выслушал все это и задумчиво сказал:
- Вот какие чудеса порой творит Небо… Почерневшую душу Оно может вмиг очистить и освятить…
Я очень любил слушать песни эльфийских менестрелей, исполняющиеся под домру, и сказания баянов, которые рассказываются под аккомпанемент гуслей. Больше всего, конечно, мне нравилось второе – баллады и сказания, где повествовалось о древности, о великих людях, светлых героях, простых смертных и их жизни, о любви. Я слушал их и душой уносился на столетия назад, ко всему этому великолепию, этим краскам, и мне, помнится, очень хотелось оказаться в каком-нибудь таком мире, похожем на те, о которых слагали свои сказания баяны.
Первое мое стихотворное сложение, на мой взгляд, выглядело глупо и наивно, но папа с мамой, прочитав его, сказали, что оно очень светлое и красивое. А потом оно попало в руки к священнику, и он отнес его одному менестрелю. А через месяц был веселый праздник Матушки-земли, и я услышал свою песню на главной площади в череде театральных представлений: под шутливую музыку домры менестрель с каким-то детским озорством веселым голосом напевал ее. Получилось очень хорошо: все по-доброму смеялись и хлопали в ладоши. А когда менестрель закончил петь и во всеуслышание сказал, что это я – автор песни, все взоры обратились ко мне, и я сделался красным, как помидор. С тех пор я и занимаюсь творчеством. К тому же, священник, пусть ему будет хорошо в Небе, дал благословение на то, чтобы я этим занимался. «Пиши-пиши, - весело сказал он. – Будет, чем порадовать наших жителей!»
Все было в детстве: и радости, и скорби…
В детстве я узнал, что такое смерть. В одном доме умер мужчина, служивший у нас стражником. Он, оказалось, уже давно болел чахоткой. Женщина безутешно рыдала над телом – умер кормилец, а у нее на руках был младенец, и работать она не могла. Тогда же я узнал и значение слова «сплоченность»: вся деревня помогала бедной вдове, кто чем мог, в течение нескольких лет, пока мальчик не вырос. Приносили еду, ухаживали за домом, шили одежду для нее и для малыша, а священник принял ее к себе, сам перебравшись в сени.
Как-то священник, наставляя меня, спросил:
- Как думаешь, зачем мы здесь? Здесь, на земле?
Я думал-думал, но так ничего путного не смог придумать и лишь пожал плечами.
- Мы здесь, дружок, ради добра. Ради того, чтобы выучить один хороший урок – урок любви. Не той любви, которую испытывают друг к другу мужчина и женщина, нет: любви Божественной, которой нужно еще достичь, доказать, что достоин того, чтобы она поселилась в твоем сердце… Нужно любить каждого, как написано в Наставлениях: и друзей, и врагов. И тогда Небо нас примет, в конце нашей жизни здесь. А там, - он посмотрел вверх, - там ждет продолжение жизни. Там она еще прекраснее, еще милее, чем здесь… Но нужно ее заслужить. Со слугами Пепла бороться, не поддаваться на их уговоры и мысли их не принимать… И не роптать на свою судьбу, если что-то не так, ведь скорби нам посылаются в испытание и в наказание за наши грехи. Нужно терпеть и говорить: «Так и надо нам по грехам нашим, по нашей жизни». И Небо нас не оставит. Если мы Его не оставим и не прибьемся всецело к земле.
- Небо, - тихо проговорил я. – Над нами…
- Да, дружок… Небо над нами.
Вот и солнце зашло. И я уже не знаю, что написать еще о детстве… Если описывать все его, не хватит и года. И листов с чернилами. А так – вроде все, что наиболее ярко запомнилось, уже записано.
Время читать вечернее правило и молиться за людей. А люди часто просят моих молитв, как будто они, ничтожные, имеют силу. Это ведь не я – это все Небо слышит меня, недостойного своего служителя и исполняет просьбы тех, за кого я в ответе. Я же всего лишь передаю эти просьбы. Да и сами люди ведь тоже молятся, разговаривают с Ним… Но, видимо, для чего-то Небо избрало меня священником деревни Серый лес, а значит, буду нести этот крест и уповать на помощь Свыше…
…Лучина уже успела догореть. Ничего, помолюсь в темноте. Тем более что лунный свет льется в окно, освещая мое жилище.
Ноябрь, 2011 год.