Погода пасмурная. Настроение скверное. Считай, всю ночь не спал.
Думал, как бы из очередной проклятой жизненной ситуации выкарабкаться. Сын, окончив институт, потом аспирантуру, оказался без работы – под сокращение угодил. И со снохой проблем выше крыши. Собралась, было, она нам с бабкой внука или внучку подарить, ей операцию на позвоночнике сделали – грыжу вырезали. Инвалидность двадцатипятилетней девчонке дали.
Пособия по безработице сыну хватало лишь за квартиру и коммунальные услуги оплатить. А то, что получала по инвалидности сноха, так на те гроши, какие надо, и лекарства-то не выкупишь. Как дальше жить? А еще ведь надо питаться, одеваться…
Из наших с женой пенсий, что-то выгадать на помощь семье сына, равносильно, что из пересохшей тряпки пробовать воду выжать.
Вот и пластовал я всю ночь одну проблему на другую, а выход из них бухался лбом в глухую стену безысходности…
Пока жена спала, решил ее своими глубокими вздохами не беспокоить, а выйти на приусадебный участок, туман в голове в утренней свежести развеять. Только перешагнул порог дома, как порывистый и холодный ветер вокруг меня волчком закружил. Заканчивался первый месяц весны, а по утрам мороз дневные лужицы зеркалами стеклил, почву инеем пудрил. Дрожь по телу пробежалась, мурашками на нем наследила. В душе ругнулся на погоду, что и она ставит подножку людям на селе. Ведь в прошлые годы в это время и сев ранних зерновых многие хозяйства заканчивали, и на приусадебных участках картошку успевали высадить, и со многими бахчевыми культурами управлялись. А в этот раз к работам ни в поле, ни в огородах еще не приступали.
С такими мыслями я и шагнул в уж очень неуютное утро. Случайно подошел к ямке, которую вырыл еще осенью для посадки яблони, но из-за рано наступившей зимы саженец не успел высадить. И вот теперь на дне ямки увидел ежика. Он свернулся комочком. Притих, словно заснул, не подавал никаких признаков жизни. А стенки ямки от самого дна по всему периметру исцарапаны. Следы остались такие, словно их часто-часто и старательно расчерчивали на полотне стенок из промерзшего грунта.
Сомнения не было, что в эту яму ежик угодил еще ночью. Старался выбраться самостоятельно из ловушки. Но все его усилия были напрасными – она оказалась для него глубокой.
Я, забыв про все свои житейские проблемы, наклонился к ямке. Первое, что пришло в голову: лишь бы ежик, выбившись из сил, не погиб. Жалко мне его почему-то стало. Может и потому, что моя семья ведь почти в таком же положении оказалась, как и он – тоже в своеобразной житейской яме.
Притронулся осторожно ладонью к игольчатому шарику. Никакой реакции. Решил: если ежик и сдох, не оставлять же его тут. Когда опустил вторую ладонь, чтобы вытащить животное, оно зашевелилось.
Слава Богу, жив!
Но в то же время я растерялся, зная о том, что ежики, когда им грозит опасность, пускают в ход свое главное оружие – иголки, и просто так, без сопротивления, мне не удастся вызволить его на свободу. Хотя попробовать можно. Вновь ладони опустил в ямку. Приблизил их к иглообразному существу. Обычно в этих случаях ежики вздрагивают и наносят удар иголками. Но такой реакции не последовало. Ежик только плотнее собрался в комочек. И когда я поднимал его на ладонях со дна, иголки…не кололись. Мне показалось, что они даже какие-то мягкие.
Я положил шарик на землю. Комочек вытянулся, и из него показалась остроносая мордочка с крапинками не моргающих глаз. Мы рассматривали друг друга с любопытством. Мне хотелось, чтобы ежик быстрее удалился от ямы и скрылся в ближайшей куче сушняка. А он, видимо, ждал моих действий, и не грозят ли они ему опасностью.
У меня почему-то легко-легко на душе стало, все же живому существу помог. И я решил не беспокоить его, пусть бежит по своим делам. В яму-то он вряд ли больше попадет. Но ежик вроде бы никуда и не торопился, продолжал наблюдать за мной. А может, за ночь, стремясь выбраться из западни, он чуть ли ни до смерти устал, и у него не осталось сил двигаться. Тогда я ушел домой.
И, наверное, какое-то время спустя, я забыл бы об этом случае. О своей жизни мысли тревожно клубятся, им нет дела до какого-то там ежика.
Но через несколько дней таким же ранним утром, но уже теплым и ласковым, я вышел в огород, чтобы вскопать землю под посадку лука. И увидел рядом с кучей сушняка своего спасенного ежика, по крайней мере, мне так подумалось, на пару с другим ежиком. Они тянули друг к другу острые мордочки и нежно издавали звуки, чем-то напоминающие похрюкивание.
Видимо, той ночью ежик так спешил на свидание к своей подруге, что по неосторожности попал в ловушку. А теперь вот они вместе. У них же начался брачный период …
И я осветил весь огород улыбкой. Мне вдруг вспомнился случай примерно тридцатилетней давности, когда я работал в райкоме КПСС заведующим организационным отделом.
На бюро райкома заслушивался вопрос об идеологическом обеспечении посевной кампании. И все неурядицы, недостатки в проведении весенних работ в одном из хозяйств района решили свалить на партком и, естественно, его руководителя. Первый секретарь райкома Анатолий Васильевич Антонов, который вел бюро, а я вместе с другими заведующими отделами на нем присутствовал, на чем свет стоял, критиковал Николая Андреевича Казакова. И там-то у него плохо, и тут-то он упускает, и….
Другие члены бюро поддакивали своему шефу. Кто-то предложил вынести секретарю парткома строгий выговор с занесением в учетную карточку. Даже нашелся инициатор ходатайства перед парткомом совхоза об освобождении Николая Андреевича от занимаемой должности…
Я Казакова знал давно и хорошо. После педагогического института он преподавал в школе историю, у детей и их родителей уважением пользовался. О партийной работе никогда не помышлял. Но сменил классную комнату на кабинет, когда на отчетно-выборном собрании его избрали в партком, а затем и освобожденным секретарем.
Сказать, что только из-за упущений парткома посевная в хозяйстве спотыкалась, конечно, нельзя. Просто с директора совхоза снимать стружку было как-то неудобно. На руководящую должность выдвинул своего земляка и одноклассника сам Антонов. Как организатор производства директор оказался слабоват, да еще не прочь был "для разгона крови", как он выражался, стаканчик-другой крепкого напитка пропустить. Надо выезжать в поле, а хозяйство к посевной еще не подготовилось. Но огонь критики члены бюро направили не на директора, а на секретаря парткома. По большому счету, упреки по каким-то вопросам и справедливые. Но чтобы "строгача" или с работы освобождать – это уж чересчур. Если кому и надо было указать на дверь, то в первую очередь - директору. А его лишь вскользь пожурили.
Николай Андреевич сидел на бюро, опустив голову. Лицо красное. На лбу крапинки пота выступили. Мне тогда показалось, что он чрезмерно волнуется, беспрестанно приставляет и так, и эдак дрожащие и полусогнутые пальцы одной руки к другой, даже жалко его было.
Бюро постановило вынести ему выговор с занесением в учетную карточку.
Когда закончилось заседание, я пригласил Казакова в свой кабинет.
- Николай Андреевич, вы уж сильно не волнуйтесь. Пройдет некоторое время, недоработки учтете, дела поправите, а там мы с вас этот выговор снимем, - старался я искренне его успокоить.
- А почему вы решили, что я сильно волнуюсь? – он удивленно уставился на меня.
- Я же видел, как вы себя на бюро вели.
- Как?
- Ну, пальцы у вас дрожали, и вы ими какие-то странные движения делали.
- Ах, вот вы про что… - и он разразился смехом.
Я растерялся. Думал, что у него нервы не выдержали. На всякий случай спросил:
- Я что-то не то сказал?
Он, не переставая улыбаться, в свою очередь поинтересовался:
- А вы знаете, почему я так пальцами делал?
- Нет, - другого-то я ничего ответить не мог.
- Меня Антонов ругал, а я не знал за что. Удивлялся, почему он не упрекает еще и за то, что весна рано белую фату на вишни и яблони накинула. И в моей голове, сам не знаю почему, неожиданно вспыхнуло: а как…спариваются по весне ежи, ведь они в сплошных иголках…
Я смотрел на него, в растерянности даже рот раскрыл. Шутит он или у него с головой не все в порядке?
- Что вы сказали?
Он, прекратив улыбаться, попросил:
- Помогите мне в школу вернуться, по детям соскучился. Партийная работа – не мое это. Я ее, как ежиков, никак понять не могу. Об этом и думал на бюро…
… И вот теперь, вспомнив тот анекдотичный случай с Казаковым, я посмеялся с удовольствием. А, глядя на парочку ежей, среди которых наверняка был и бывший пленник, в моей душе, пусть пока и тусклый, свет забрезжил. Я постарался отпугнуть от себя отчаяние и мрачные мысли. И, начав вскапывать землю, почему-то с уверенностью подумал: обязательно сын устроится на работу, сноха подарит мне внука или внучку, там, глядишь, и вот эти ежики в скором времени познакомят меня со своим колючим потомством…