Он лежал в гробу с прикрытыми глазами и все слышал.
"На кого же ты меня, Степа, оставил? Одной-то мне придется горе горькое хлебать".
Степану не терпелось упрекнуть жену за то, что она в последнее время больше его ругала, чем жалела и ценила. А теперь вон как завывает протяжно, со стоном, и слезы из глаз в три ручья. И откуда только у нее слова берутся и одно к другому так ловко притираются?
"Как же ты там будешь без нашего теплого гнездышка? Кто теперь мне ласково словечко скажет? Что же ты надумал, наш поилец и кормилец, так рано нас покинуть?"
И так жена близко к нему в гробу наклонилась, что ее сочные груди его сложенные на животе руки щекотали. Ему ее, Нинку, даже жалко стало. Если раньше он жену частенько коброй называл, то теперь хотелось обнять ее крепко и шептать в ушки слова, как в первую брачную ночь – горячие, страстные и трепетно-нежные.
"Что ж ты глазки свои зоркие закрыл?Зачем уста свои сладкие сомкнул?"
Степан загордился собой. Значит, нужен он ей! А - а – а! Сразу про проклятия в его адрес забыла, когда горюшко-то на нее навалилось.
И сестра ее, Полюха, вот ведь стерва, кроме как алкаш его по-другому и не называла, а теперь тоже сырой платок у глаз держит. Причитает, что Степан безотказный был, всегда приходил к ней на помощь в трудную минуту. А вот судьба оказалась несправедливой, что так рано смертью его наказала. Выпить любил? Так, какой же мужик стакан мимо своего рта пронесет?
Соседи по Степану тоже скорбели: что он и мухи никогда не обидел, не говоря о людях. Кроме доброго слова от него ничего другого не слышали, с себя телогрейку снимет, только бы соседу тепло было. Даже не припомнили, что он их племенного петуха, залетевшего случайно к нему на огород, хотел камнем спугнуть, а получилось - прибил. А кобель-то их - ротвейлер? У него морда такая, что у Степана с самого сильного бодуна лицо и то приятнее. А если он еще и громадные, желтоватые клыки с диким рычанием покажет, то сердце в пятках впереди любого спринтера финиширует. Теперь же этот зверь то одним, то другим боком с лоснящейся шерстью Степану брюки утюжит, и, как кот, вроде бы от удовольствия мурлычет.
И с работы начальник отдела кадров в черном платке тут как тут, чтобы в последний путь Степана проводить. Заверила, что весь коллектив строительного участка, узнав о его кончине, с серыми лицами и понурыми головами ходит. Напомнила про золотые руки Степана, и вроде бы за прогулы и пьянку его никто и никогда с работы не увольнял.
Степану казалось, что солнце как-то темно-красно светит и все больше тускнеет, птички грустные песни поют, деревья кручинятся, ветви, чуть ли не до земли склонили, и ветер в печали притих…
И вдруг…
А ведь Митька с Гришкой друзьями считались. Когда поутру все нутро у них наизнанку выворачивало, так к нему приползали. Выручай, мол, Степан, может у тебя где, заначка припрятана. Какая там заначка, самому бы опохмелиться. Вместе по пустым карманам пальцами, как миноискателями, шарили в надежде, что червонец там между складок затерялся, в долги лезли, к кому попало. А эти хмыри, чтобы быстрее на его поминках налакаться, крышку к гробу спешат гвоздями сотками припаять.
Когда крышка гроба его накрыла, и он во мрак окунулся, почувствовал, как страх со всех сторон сковывает, а к горлу изнутри крик прорывается. И он заорал, что было сил:
- Не хочу! Уберите крышку!.. Гады, что вы делаете?..
И руками уперся в крышку. Но гвозди так, наверное, были в нее вколочены, что ему никак не удавалось откинуть ее от гроба, чтобы свежего воздуха в легкие закачать. Попробовал оторвать доски от стенок гроба. Бесполезно. Они показались ему каменными…
…А тут еще почувствовал толчки в бок. Удивился: "Вроде рядом со мной в гробу никто не лежит. Неужели из соседней могилы?.."
- Белая горячка, что ли началась? – шипела почище кобры жена, проснувшаяся от его истошного крика. Она толкала в его бок босой ногой: будила, значит.
Он открыл глаза. Но так и не понял: в гробу лежит или нет. Над ним действительно была крышка. Только через какое-то время Степан с трудом догадался, что это крышка стола на кухне, а он лежит под ним на полу.
Как заснул, как оказался под столом, он ничего не помнил. Голова у него гудела и вот-вот в клочья могла разлететься.
А тут еще Нинка своими словами-жалами донимала:
- Допился!.. Заснул за столом, а потом и под столом пьяной свинье место нашлось.
Он огрызнулся:
- Не могла на постель положить?
Зло так и сочилось из ее слов:
- Нажрал пупок больше центнера, дотащи такого борова…
Степан грешным делом подумал: "Лучше бы во сне остался. В гробу на меня даже самая злая собака не гавкнула, только в нем я себя человеком и почувствовал…"