Старуха Нюра долго ворочалась на диване. Сон окончательно пропал, и нужно было вставать. Она привычно прочитала утреннюю молитву и с трудом села. Всё её тело сковывала ноющая боль, но старуха знала, что постепенно по мере того, как она начнёт двигаться, боль куда-то уйдёт. Тихонько, чтобы не разбудить дочь, спавшую в соседней смежной комнате, она начала одеваться. Сначала, согнувшись в три погибели, натянула тёплые шерстяные чулки на худые, перевязанные синими венами, ноги. Потом вязаную тоже шерстяную юбку, которую ей привезла из Москвы внучка Людмилка. Юбка была тёмно вишнёвого цвета, тёплая, удобная, но главное её достоинство заключалось в том, что она была почти до щиколоток. Любимая длина бабы Нюры. Когда в свой очередной приезд внучка объявила, что она привезла в подарок свою юбку, старая женщина сначала в ужасе замахала руками. Чтобы она внучкину юбку донашивала? Вот ещё чего надумали! Ведь Людкины юбки такие короткие, что смотреть совестно. Но юбка оказалась достаточно длинной и стала со временем любимым бабкиным нарядом. Сверху она надела хлопчатобумажную водолазку и вязаный жилет. Наконец, повязала на голову тёмный платок и подошла к окну.
Что там на улице? День начинался пасмурный, но было тепло. Через приоткрытую форточку в комнату вливался нестройный хор птичьих голосов.
- Что, милые, рады весне? Всё хлопочите по своим птичьим делам. Подождите немного, я вам крошек насобирала, пшена насыплю, - баба Нюра беззвучно шевелила губами. В соседней комнате послышался скрип пружинного матраса.
- Мама, ты чего так рано поднялась? Спала бы ещё.
- Не спится, родная. Раз ты проснулась, я чайник поставлю, - и баба Нюра прошаркала на кухню.
Была она высокая и худая. Чуть горбилась её ребристая спина с торчащими в разные стороны лопатками, и руки казались слишком длинными, свисая чуть ли не до колен.
На кухне старуха включила газовую плиту и поставила на голубой огонь горелки старый облупленный чайник. Уже и не разберёшь, какого он был цвета – не то коричневого, не то темно-синего.
Кутаясь в теплый байковый халат, через какое-то время на кухне появилась Анастасия Степановна. Тоже уже довольно немолодая, но ещё привлекательная женщина. Была она в отличие от бабы Нюры невысокого роста и дородная телом. Осмотрев старую мать с ног до головы, недовольно покачала головой.
- Ну, зачем ты эти раздолбанные тапки нацепила. Хотела же их выбросить, всё никак руки не доходят. У тебя есть новые, те, что Люда в прошлый раз привезла. Надевай их, а то дети сегодня приедут, стыда не оберёшься. Ещё подумают, что я тебе их не даю, жалею.
- Вот завтра на день рождения надену, а сегодня и эти сойдут, - баба Нюра насыпала свежую заварку в маленький фарфоровый чайник, расписанный золотыми диковинными цветами и замысловатыми узорами. Когда-то давно она услышала по телевизору, что только свежезаваренный чай приносит пользу, а старая заварка даже вредна для здоровья. И этому правилу следовала неукоснительно. Утро каждого нового дня обязательно начиналось с чайной церемонии.
- Тебе наливать? – старуха вопросительно уставилась на дочь, - Или как всегда будешь сначала свои таблетки глотать?
- Буду глотать. Слава Богу, что ты кроме цитрамона других лекарств не знаешь.
Часы на стене не спеша накручивали свои обороты, и весенний день двигался к обеду. За это время Анастасия успела сходить в магазин и прикупить свежего хлеба и густую маслянистую сметану к наваристому аппетитному борщу. От домашних пирогов дочь и внучка уже давно решительно отказались – фигуры берегут. А вот мамин фирменный борщ будут уплетать за обе щеки с удовольствием. Где ещё такой попробуешь!
Пока Настя покупала продукты, баба Нюра не спеша, опираясь на длинную палку, вышла на улицу. Прямо возле крыльца к кустам сирени было привязано несколько самодельных кормушек для птиц. Увидев её, птицы защебетали на сотни голосов. Самые отчаянные смело подлетали и клевали деформированные узловатые пальцы. Насыпая на дно кормушек покрошенный хлеб и пшено, баба Нюра улыбалась своим беззубым ртом. В её помутневших от долгой жизни глазах плавала тихая радость.
- Ешьте, ешьте! Я завтра вам ещё принесу, если, Бог даст, жива буду, - баба Нюра перекрестилась и долго ещё стояла, опираясь на палку и осторожно вдыхая пьянящий воздух пробуждающейся природы.
* * *
Люда, красивая яркая шатенка, не отрываясь, смотрела в окно вагона. Ехать осталось каких-то полчаса, но они были самые утомительные и тянулись, казалось, целую вечность. Последние три года она не приезжала в этот милый провинциальный городок, из которого когда-то тридцать лет назад уехала в поисках счастливой доли. На это были веские причины – на работе накопилось множество неотложных дел, и Яна сначала оканчивала школу, потом поступала в институт. Cейчас они ехали на день рождения бабушки Нюры. Завтра той исполняется девяносто лет. Люда закрыла глаза и попыталась представить бабу Нюру – высокую, седую, суровую на вид.
- Яночка, посмотри, как здесь красиво. Нет ничего лучше мест твоей юности, - Людмила повернула голову к молодой девушке, читающей яркий глянцевый журнал. - Проверь, пожалуйста, мы ничего не забыли, нам скоро выходить. И ещё я хочу тебя попросить – ничего не рассказывай про Аркадия. Зачем их волновать, пусть думают, что у нас всё хорошо.
- А у нас на самом деле как? – Спросила Яна, не отрывая глаз от журнала.
- На самом деле довольно хреново. Но пока ты учишься, он будет нам помогать. А там посмотрим.
Вот и знакомый двухэтажный вокзал. Сердце Людмилы невольно забилось гулкими частыми ударами. Нахлынули воспоминания. Захотелось увидеть школьных друзей. Она, единственная из их класса, после окончания школы уехала в Москву поступать в институт. Кто-то поступил в ближайшем областном центре, многие пошли работать. Периодически Люда виделась со своими подругами, но со временем эти встречи становились всё реже и реже.
Тогда у неё всё получилось - высшее образование и, как ей казалось, удачное замужество. Однако скоропалительный брак с однокурсником закончился через несколько лет полным разочарованием. Людмила осталась в большом столичном городе одна, без крыши над головой, с разбитыми надеждами. Москва, как всем известно, слезам не верит! Первое время жила на съёмных квартирах, работая за сущие гроши. Но юность, врожденная жизненная хватка и доля провинциального нахальства не дали ей тогда пропасть в водовороте столичной жизни. Вот именно в это время ей повстречался интересный, респектабельный и не свободный мужчина, почти на двадцать лет старше её – Аркадий. И хотя он по-настоящему влюбился в красивую амбициозную молодую женщину, но уходить из семьи не спешил. Впрочем, тогда их отношения Людмилу вполне устраивали – она получила престижную работу и финансовую поддержку. Память услужливо подбрасывала сцены горьких обид и несбывшихся ожиданий, но всё-таки несмотря ни на что Аркадий мог быть милым и великодушным…
- Аркаша, я беременна! И очень хочу оставить этого ребёнка.
Аркадий обнял свою любимую женщину и привлёк к себе:
- Неужели ты могла подумать, что я буду против? - Он нежно поцеловал её заплаканные глаза. – Я даже знаю, кто у нас будет.
- Кто? – она с любовью обняла его за шею.
- Девочка, такая же красавица, как ты. Я уже придумал имя – Яна. Яна Аркадьевна, по-моему, звучит красиво…
* * *
Четыре женщины допоздна засиделись на маленькой опрятной кухне. Уже были спрятаны в допотопный холодильник привезённые из столицы деликатесы, убраны в старинный буфет килограммы знаменитых московских шоколадных конфет, рассыпаны по всевозможным баночкам душистые чаи, специально купленные для бабушки. Кроме того ей торжественно вручили новый электрический чайник и согревающий пояс из верблюжьей шерсти.
- Всё, давайте ложиться спать. Завтра столько нужно сделать, - Анастасия Степановна решительно встала из-за стола. – Ещё успеем наговориться.
- Чур, я с бабулечкой Нюрой, - Яна метнулась в маленькую комнату. – Я беру раскладушку.
- Хорошо, а ты, Людмилка, будешь спать со мной. Кровать широкая, поместимся. На завтра я пригласила наших соседей. Они бабу Нюру очень уважают, сказали, что придут обязательно. Подружки мои школьные, Лида и Таня, тоже обещали заглянуть. Опять, поди, будут вспоминать, как мама их прутом охаживала, когда они за яблоками в колхозный сад лазили.
- Ну, ты, Настёна, вспомнила! Когда это было, при царе Горохе.
Начали готовиться ко сну. Баба Нюра аккуратно сложила на стуле возле дивана свою одежду. Спала она в длинной байковой рубашке, поверх которой надела привезённый в подарок шерстяной пояс.
- Бабулечка, пояс надо носить, когда у тебя будет спина болеть, - девушка уже успела разобрать раскладушку и лежала под толстым ватным одеялом. Анастасия Степановна настояла на тёплом одеяле, так как форточка в этой комнате никогда практически не закрывалась. А ночи ещё холодные.
- А у меня, детка, она всегда болит. Вот и проверю сегодня ваш подарок. – Нюра подошла к выключателю на стене и щелкнула кнопкой.
Она долго укладывалась на высоких квадратных подушках. Спала баба Нюра, полусидя, так ей было удобней.
- Бабулечка, спишь?
- Нет, детка. Я ещё не скоро засну. Это вы, молодые, только щекой к подушке и тут же засыпаете. А старикам уснуть грехи не дают.
- А у тебя разве есть грехи? – Яна с любопытством всматривалась в нечёткий силуэт бабы Нюры, вырисовывающийся на светлом фоне наволочек с оборками по периметру.
- А как же без грехов? Кто прожил долгую жизнь, обязательно нагрешил.
- Я тебя давно хотела спросить, ты дедушку, мужа своего Степана, сильно любила?
Баба Нюра заворочалась, и Яне даже показалось, что та не расслышала её вопроса. Но нет, баба Нюра его расслышала хорошо.
- Нет, Яночка, сильно я его не любила. Может, и вообще не любила. Тогда на это не очень обращали внимание. Нас у матери было шестеро, я – старшая. Нужно было замуж идти, чтобы на родительской шее не сидеть. Вот и пошла… А жили мы хорошо, да мало. Заболел мой Степан тифом и помер. Тогда много людей от этой хворобы на тот свет пошло.
- И что, ты вообще никого никогда не любила?
- Почему, любила. Только давно это было, я уже всё успела позабыть. Детка, я хочу у тебя про Аркадия спросить, собирается он на маме жениться или нет?
- Да куда ему жениться, он уже старый!
- Э, нет, мужчина в любом возрасте жених. Слава богу, он хоть для тебя отец хороший. А у тебя самой есть кто-нибудь на примете?
- Вроде есть, встречаемся иногда, хотя он мне не очень-то и нравится. Сейчас, бабулечка, в моём возрасте никого не иметь считается даже неприличным, - Яна заворочалась под тёплым одеялом.
- Не нравится, так зачем встречаться? Ты, Яночка, жди своего единственного, без любви в этом мире прожить никак нельзя. А любовь у тебя будет обязательно, ты уж мне поверь. Ты будешь очень счастливой, самой счастливой в нашей семье. И муж у тебя будет, и детки, всё как положено. А сейчас спи, - и баба Нюра закрыла глаза. «Всё, Василина, закончилась твоя власть» - память невольно снова и снова возвращала её в далёкое прошлое.
***
- Нюрка, скорей беги на берег. Там твой Иван утоп, - на пороге старенького деревенского дома стояла подруга Тоня и, прижимая руки к груди, испугано смотрела на Нюру.
Девушка ахнула и стала медленно оседать на пол. Что эта глупая Тонька говорит? Ведь только вчера Иван, её сокол ясный, обещал, что скоро пришлёт к ней сватов. Мать свою вроде почти уговорил… Не помня себя, набросив на плечи полушубок, с распущенной русой косой Нюра побежала к речке. Ещё издали она увидела кучку народа, толпящуюся на берегу. На снегу лежал Иван. Голова его запрокинулась набок, руки безвольно лежали вдоль туловища. Река, скованная некрепким ноябрьским льдом, темнела у берега широкой полыньёй.
- А-а-а, - протяжно выла над безжизненным телом суровая Василина, - сынок, что же ты наделал, на кого оставил свою старую мать. Моя единственная надежда и опора, - женщина билась в громких рыданиях, обнимая трясущимися руками холодное тело Ивана.
Внезапно она подняла голову и встретилась глазами с Нюрой, которая остановилась поодаль, ни живая, ни мёртвая, не веря в реальность происходящего.
– Из-за тебя всё случилось, к тебе спешил, чтобы моё согласие передать. Чувствовало моё сердце, не пара ты ему, не пара! - Как раненый зверь стонала несчастная мать. - Так будь же проклята и ты, и дети твои, и внуки. Проклинаю! – острым ножом вонзила несостоявшаяся свекровь свои страшные слова в сердце семнадцатилетней Нюры.
Баба Нюра тяжело вздохнула. Что-то она Ивана в последнее время стала часто вспоминать. Никак ждёт он её.
- Скоро, Ванюшка, увидимся, недолго уже осталось, - мысли хороводом закружились в её голове. - Вот бы завтра вечером помереть. Дети приехали, не надо будет опять на дорогу тратиться. Сначала день рождения отметят, а потом и поминки. Настя накануне продукты закупила, да и внучка из города разных вкусностей привезла. Не стыдно будет стол накрыть и людей угостить. Жаль, что подруг её никого в живых не осталось. Всех пережила. Видно, Богу было угодно ей такой длинный век отмерить. И на могильной плите будет красиво написано: Пермякова Анна Васильевна, родилась 19.04.1909, умерла 19.04.1999. Одни девятки. Баба Нюра эту цифру как-то по-особенному выделяла. Может поэтому и дожила до таких лет.
Она открыла глаза. На противоположной стене в лунном свете неявно проступал черный квадрат их со Степаном свадебной фотографии, вставленной в резную деревянную рамку. Сейчас она не видела лицо своего мужа, но знала, что он с укором смотрит на неё.
- Стёпа, о тебе я тоже помню. И с тобой сейчас поговорю. Прости, если что было промеж нас не так. Всё-таки двенадцать лет мы прожили вместе. Троих детей народили, да только одна Настёна осталась. Благодарю тебя за твою любовь. А то, что ревновал меня – это зря. Разве можно к мёртвому ревновать? - Уголки старых губ тронула невидимая улыбка.
Постепенно мысли стали путаться в голове бабы Нюры, и она забылась тревожным сном…
Босые ноги щекотала высокая трава. Яркое солнце заливало жарким светом высокий берег реки.
- Нюра, быстрей! Лодку течением сносит.
Иван в белой нарядной рубахе стоял в лодке и махал ей рукой.
- Сейчас, Ванюша, сейчас. Смотри, какие красивые ромашки. Я такие никогда не видела, - Нюра торопливо наклоняется и срывает, срывает прекрасные белые цветы. Вот уже ромашковый букет не помещается в руках. Она поднимает голову и видит лодку на середине реки. Быстрое течение уносит её Ивана всё дальше и дальше. Солнце слепит глаза, водная гладь отсвечивает яркими бликами, и вот уже лодки не видно… - Ваня-я-я!
Неохотно ночная тьма уползала в углы и щели. За окном разгорался радужный апрельский рассвет. У изголовья на тумбочке громко тикал старенький будильник. Нюра проснулась и прислушалась к себе. По спине разливалось приятное тепло от верблюжьего пояса. Неожиданно старуха подумала про новый электрический чайник. Нужно будет вскипятить в нём воду. Девчонки говорили, минутное дело. Рядом на раскладушке тихонько посапывала правнучка Яна.
- Господи! Спасибо тебе за этот новый день…