Мать сказала:
- Мы разошлись с папой..
Мне было восемь лет, и я всё понял. Слова доходили до меня, как через туман, но где-то глубоко в мозгу фиксировались, откладывались в чёрную страшную коробочку одиночества.
Мать старательно объясняла мне, что отец всегда останется для меня отцом, что он хороший и добрый, и что они меж собой решили больше не быть вместе.
А я слушал её, и понимал, что детство моё кончилось вот в эту секунду, что рушится вокруг меня мир, что сломалось что-то очень важное, и что никогда, именно: никогда у меня уже не будет семьи.
Отца потом я не видел почти шесть месяцев. Наступило лето, мы с бабушкой перебрались на дачу, и вдруг, нежданно, негаданно на мой день рождения он приехал. Отец выглядел помолодевшим, светлым, и немножко чужим и незнакомым. Он о чём-то долго говорил с бабушкой, выгнав меня играть в сад, а потом мы все вместе торжественно пили чай с привезёнными им пирожными. Я млел от любимого эклера, и купался в близости отца, как в солнечных лучах, которые прыгали по его плечам и кудрям головы, пробиваясь сквозь листья нависавшей над нами берёзы.
Отец не привёз никакого подарка, кроме пирожных. Понимая, видимо, что этого мало, он предложил мне прогуляться с ним по Оленьему парку, и если повезёт, то взять напрокат лодку, и покататься по озеру.
Он предложил мне свою руку, но я её не взял. Мне исполнилось 9 лет, и я уже не был ребёнком. За последние пол года я превратился в волчонка. Отец почувствовал это, и убрал свою руку. Я засунул свои руки в карманы шортов, тем самым ещё раз подчеркнув свою независимость.
Парк окутал нас нежным одеялом тишины. Был чудный, солнечный и прохладный день. Мои кеды ступали тихо, а башмаки отца цокали по камням дороги металлическими набойками: Цок-цок, цок-цок!
Запахи тёплой сосновой смолы и молодых берёзовых листьев мешались в воздухе с тлеющими запахами уходящей навек зимы и прошлогодних желудей дуба, уже набухших новой жизнью робких ростков.
Храня молчание, мы подошли к озеру, и, о радость! - увидели, что будка по прокату лодок была открыта, и старик с белоснежной длинной бородой играл на причале с шаловливым полосатым котёнком.
В пустом парке грохот креплений вёсел звучал резко и гулко, а вода под днищем лодки чавкала, как огромная жаба. Наконец мы уселись. Отец на вёслах, я на носу лодки. Медленно и беззвучно мы отплыли от причала, оттолкнутые стариком лодочником. Отец опустил вёсла в воду, и осторожно, не торопясь, мы начали скользить по зеркальной, тихой воде.
Я лежал, свесив голову вниз, глядя на воду, опустив в неё обе руки. По поверхности воды носились странные насекомые, а над головой кружилась стая маленьких синих стрекоз. Они то упархивали от меня, то вновь подлетали почти к лицу.
-Феи, -думал я. Они прилетели, чтобы поздравить меня с днём рождения, с днём, лучше которого нет, ибо приехал мой отец, и мы с ним вместе молчим о жизни.
С неглубокого дна озера к поверхности тянулись диковинные водоросли, запутанные меж собой и пронизанные солнечными лучами. Между ними мелькали маленькие рыбки, головастики и пиявки, чёрные, таинственные и страшные. Гордо и одиноко на воде красовались нежно-розовые водяные лилии на длинных, уходящих в глубину, стеблях. Волшебный, удивительный мир проплывал подо мной.
Солнце стало клониться к вершинам дубов на краю озера.
-Пора. -сказал отец.
-Подожди!- ответил я- давай подгребём сначала вот к тем кувшинкам, ладно ?
Почти у самого берега рос сам по себе, отдельно, островок кувшинок. Я сорвал несколько из них, и перевязал их стебли травинкой. Получился небольшой, радостный букет.
Мы вернулись на лодочную станцию, и гремя вёслами, неумело пришвартовались к причалу. Старик помог нам выбраться из лодки, и увидев у меня в руках кувшинки, солнечно улыбнулся в бороду.
Той же дорогой через парк мы пошли назад, к даче. Смущенно я протянул букет бабушке, и она, поцеловав меня в лоб, сказала:
- Великолепно! Ещё несколько стеблей цветущего чертополоха добавить, и получится отличный букет для натюрморта!
Бабушка писала по три, четыре акварели в день, и очень нуждалась в новом материале. Иногда сочетание цветов в её букетах удивляло, но смутить бабушку было невозможно, ибо она была в душе истинным художником.
Мы попрощались с отцом, и он обнял меня.
- Ты ещё приедешь ?- спросил я.
-Конечно!- ответил он. -Мы так хорошо с тобой поговорили!
Начиная с осени, я видел его часто, и приходил к нему в мастерскую готовить домашние задания для школы, и рисовать гипсовые фигуры греческих богов, которые стояли у него по углам, пылясь.
Отец никогда больше не навестил меня на даче.