Валиком скрутило малахит стрельчатой осоки.
Фианитовая роса, как по намазанному маслом противню, нехотя скапливалась у заточенных острых колющих жал.
Идти по полю босыми ногами в предрассветную прохладу, стараясь не провалиться в мягкую халву земли, приятно, и неотразимо удовольствие в привычных шагах.
То сползая с горки вниз, то подобно улитке заползая наверх, идёшь по бессолнечному мирику.
Режет бритвенным лепестком сухожилия, но не прорезая, а оставляя красноватые росинки сукровицы.
Величаво по-королевски вытягивается солнечное пламя, и луч, обогревая, отражается в стекловидной капле искоркой золотистой.
И вот уже полянка нежданно пестрит, как оперение златых птиц на монетке, блёстками рассыпанных дукатов.
Зайдя в лесок зришь: слезливые янтарные вытяжки из древа тоже похожи на драгоценное мидасово пиршество.
Лишь болотце изумрудной ряской манит в трясину, булькая, как кипяточек супца в тёмной непроглядной кастрюльке.
Даже сюда просачиваются первые лучи и, попадая на красный лепесток невиданного цветка, агатно палят, кровинкой скрашивая росинку нежную.
А вода в озере отливает платиной, и круги от верхоплавки в воображении превращают гладь в раскалённую лаву жидкого металла.
Всё сильнее горит солнечное плазменное облако, облако, висящее на небе сплющенным непрожаренным яичным желтком.
И так повторяется изо дня в день, пока листья рыжие не озолотят деревца огнём, сжигающим лесок дотла, оставляя графитовые кости ветвистые без привычной летней шубы.