«Твоего сердца хватит на любовь лишь к одному человеку,
и этот человек – уже ты сам»
Александр Каште, «Дуэль с Богом»
Своего нового клиента старый психотерапевт Густав, мягко говоря, не любил. Более того – с тех пор, как этот клиент появился, Густав как-то неожиданно очутился в глубочайшей депрессии, так что ему самому требовалась помощь своего коллеги. Он перестал принимать других людей, отменил все приемы, все встречи, а на работу приходил исключительно затем, чтобы дождаться там своего нелюбимого клиента. Сказать честно – Густав боялся его, и именно по этой причине он больше никогда не разговаривал с другими людьми, и вся его жизнь, кажется, заключалась в этом омерзительно страшном разговоре со своим новым пациентом. Придя в семь утра на работу и, просидев там в полном одиночестве первую половину рабочего дня (это по привычке), Густав обычно обедал в своем офисе принесенными из дома продуктами, а потом, после трех часов, обычно, приходил клиент. Они разговаривали на протяжении многих часов, точнее – говорил клиент, а Густав лишь изредка вставлял какие-то общие фразы. Почему пациент выбрал себе в психотерапевты именно старого Густава – остается загадкой для несчастного до сих пор. После приема клиент уходил, и Густав тоже – он поспешно хватал вещи и бежал домой так быстро, как только мог, оглядываясь по сторонам и чувствуя непреодолимый страх – только бы не встретить никого, только бы ни с кем не говорить! А дома он сразу ложился в постель и, весь в холодном поту, засыпал, чтобы утром с выражением дикого страха на лице вновь идти на работу. Говоря прямо – психолог сошел с ума. Но сам себе такой диагноз поставить он не мог.
В злополучный понедельник (а воскресенье – единственный выходной – Густав провел дома перед телевизором) психолог сидел в своем кабинете напротив тарелки с крошками, оставшимися от бутербродов, и раскачивался в кожаном кресле туда-сюда, безмолвно ожидая прихода клиента. Тот появился внезапно – вот на кушетке рядом с аквариумом, в котором на поверхности плавали давно мертвые побелевшие рыбки, а вода зазеленела и неприятно пахла, только что никого не было, но стоило Густаву моргнуть – и там уже лежал, устало откинувшись на спину, его единственный клиент. Секунда его появления ознаменовалась звоном горшков с увядшими растениями, среди которых один лишь кактус пока держался стойко, и падением вешалки, на которой прежде одиноко висело пальто психотерапевта. К вони цветущей воды и пыли мгновенно примешалась странная смесь запаха серы и аромата каких-то горьких цветов. Раскинув огромные черные крылья по всему кабинету, едва вмещающему их, на кушетке возлежал божественно прекрасный и ужасный своей красотой ангел. Странное призрачное сияние, что он излучал, мгновенно озарило каждый темный угол в неосвещенном кабинете, и психотерапевт испуганно вжался в кресло, как зачарованный, глядя на тончайшие и резчайшие черты ангельского лика, на черные, покрытые крохотными частичками серебряной пыли, перья его крыльев, на длинные жилистые руки с жуткого вида когтями. Ну как же не сойти с ума, если к тебе на прием приходит ангел?
-Здравствуйте, господин Габриэль, - дрожащим голосом начал психотерапевт. «Ох, сейчас он станет говорить!» - одновременно со страхом подумал он. – Как ваше самочувствие?
-Все по-прежнему ужасно, смертный, - заговорил Габриэль, и его голос звучал, как множество голосов: на разных нотах, на разных частотах, эти голоса проникали в уши Густава со всех сторон, прорываясь в глубины его сознания. Старик еле сдерживался, чтобы не закрыть себе уши руками, которые тряслись, крепко держась друг за друга. – Ты просил меня найти светлые стороны в моем нынешнем существовании, но какие могут быть светлые стороны во мраке? Меня ничего боле не радует, я жажду одного лишь – вернуться в ряды светлой армии Господней и разбить того, кому ныне я обязан прислуживать. Он слышит меня – и мне совершенно безразлично это, и ему это безразлично, ибо я ничего все равно не смогу изменить. По предопределению я вынужден влачить существование в жалком людском мирке, когда я жажду ощутить аромат цветов Эдемского сада и проникнуть бесплотной оболочкой в самое сердце мельчайших частиц атмосферы и скользить по леденящим волнам ангельского пения. О, мне чудится порой, будто я слышу напевные ноты чарующих голосов этих небесных дев, но то – лишь иллюзия, я заточен здесь навсегда. Пав однажды, я лишь однажды и ощутил тому радость, а всю оставшуюся мне вечность – как это долго – я могу только вслушиваться в шепот собственного страждущего духа и созерцать небо, понимая, что это не благодатная обитель Божья, а грязные испарения ничтожного человеческого дыхания. Как же тяжело осознавать, что я мог бы довольствоваться малым на тех чистых небесах, коих я раньше был достоин, но теперь я имею все в адской бездне. Разве это смердящее, отвратительное Все – не обыкновенное Ничто? Где обещанное мне Дьяволом могущество, свобода? Как быстро мне наскучило вершить зло, смертный! Зачем мне вершить его сейчас, когда оно само происходит каждую крохотную секундочку? А там, в эфире, ангелы отчаиваются – им так сложно созидать доброту, истину, справедливость, когда они изнутри проедаются паразитическими побуждениями ваших постных душ. Отчаяние доводит до греха, и тогда Диаволу прибывает слуг, прибывает рабов – все больше и больше падших ангелов, некогда парящих меж облаков. Сейчас так важно мне было бы вернуться к Господу, пасть пред ним на колени и отдать свой трепещущий дух ему в услужение. Я бы справился, я бы не сдался! Но мне нет пути назад.
Вот так и проходили приемы у психотерапевта Густава последний месяц. «В каком отчаянии, должно быть, - думал порой старик, - находится этот ангел, если он готов выговориться даже такому простому смертному, как я». Но думал отныне слабодушный Густав мало, а опустился лишь до таких низменных побуждений, которые появляются только от страха и от желания жить. Кроме этих двух мотиваторов не было больше у психотерапевта ничего. Вероятно, он держался бы крепче и смог бы даже в чем-то возразить ангелу Габриэлю, если бы до встречи с оным не был абсолютным атеистом. И вот, увидев перед глазами того, в чьем существовании сомневался до последнего, бедный старичок совершенно тронулся умом и погряз во внезапно свалившемся на него страхе.
После своего монолога Габриэль закрыл глаза и замолчал в ожидании ответа психолога. Густав знал, что, если он сейчас скажет хоть что-то, это что-то послужит новой темой для рассуждений клиента, а его голоса психотерапевт боялся особенно. Но молчать – тоже не выход, потому что человек опасался – вдруг ангел разгневается и покарает смертного?
-А вы уверены, что пути назад нет? – наконец, выдавил из себя Густав. – Возможно, Господь принял бы вас, если бы вы искупили свои грехи.
-Я грешен так, что не могу приблизиться к небесам, - ответил Габриэль. – Что станет моим очищением?
-Возможно, нужно лишь каяться, - робко предположил психолог. – Признаться самому себе в своих злодеяниях, попросить прощения – и тогда все получится.
-Нет! – воскликнул ангел так громко, что его хрипящий высокий вопль заставил треснуть стекло аквариума, и оттуда тонкой струйкой потекла мутная вода. Густав тогда подумал, что, хоть он и поседел давным-давно, но сейчас его волосы точно побелели, подобно снегу, а то и выпали совсем. Но поднять руку и коснуться своей головы – на это требуется бесконечное множество отваги, а потому психолог решил продолжать прежнюю политику, то есть лишь разговаривать и не шевелиться.
-Я давно пропускаю мимо ушей веления Сатаны, я давно изранил свой дух самобичеванием, я совершил бессчетное множество добра – но путь на небо мне по-прежнему закрыт! Закрыт! – повторил он своим высочайшим и визгливейшим тоном.
-Может, не хватает лишь маленькой мелочи, капли, переполняющей океан? – психолог вжал голову в плечи. – То есть, еще совсем чуть-чуть, и все получится…
-Да! – вдруг ангел вскочил с кушетки, его крылья снесли все цветы с подоконника, сорвали карниз и заставили рухнуть пару книжных полок. – Ты прав, смертный! Я слишком рано сдался, а я не должен опускать руки! – Габриэль поднял свои крылья выше, и тогда совершенно рухнул шкаф, с потолка упала люстра прямо перед носом Густава. Он машинально схватился за сердце, с откровенным страхом глядя снизу вверх на сверкающего ярким светом ангела. – Я должен пытаться вновь и вновь, и когда-то Бог увидит мои старания! – он поднял лицо к потолку и, озарив на некоторое время кабинет ярчайшей вспышкой, как при взрыве, исчез, оставив после себя хаос и медленно оседающего в кресле психолога, схватившегося за сердце.
Габриэль, вне счета времени и пространства, носился же по миру, огибая крохотный Земной шар миллион раз. Миллион душ был им спасен или наведен на верный путь, миллион демонов пал под его клинком. И после каждой новой единицы в своем списке добродетели Габриэль летел со страшной скоростью в небо сверкающей стремительной стрелой, но постоянно натыкался на горячую волну запрета – слой кипящего эфира, не пускающий его дальше. Заламывая руки, кидался он вновь к Земле, и так вновь и вновь, пока не выдохлась его неспокойная душа, и он не опустился рано утром, еще до рассвета, когда туман стелился над пустынным городом, где-то на старой европейской улочке рядом с глубокой спокойной рекой. Он брел по мостовой, облаченный ныне в тело смертного, коим редко пользовался из-за своего свободолюбия. Скрывать свои полные божественной силы крылья и свое лицо он считал низким пособничеством человеку, который испытывал немало проблем после того, как видел ангела в его истинном виде. Взять хоть того же Густава, что совершенно обезумел после увиденного. Но сейчас, жаждая покоя и отдыха, шагал тихо Габриэль по пустой улице по направлению к реке.
А там, на мосту, выпуская изо рта облачка пара и с мольбой глядя на небо, стояла юная девушка, хрупкая и неприметно одетая.
-Господи, - приговаривала она. – Прости мне мой страшный грех, но я не могу жить на свете без моего милого Рафаила. Хоть я и наложу на себя руки, но, прошу тебя, возьми меня в свое царство покоя, где я встречу моего любимого, - так приговаривала девушка, стоя по ту сторону перил старого каменного моста и глядя в холодную гладкую поверхность реки. «Вот упаду сейчас, - думала она, - в эту ледяную воду, и сразу руки и ноги окоченеют. Тогда и утону, и даже барахтаться не стану».
Габриэль, увидев несчастную на мосту, в мгновение ока оказался за ее спиной. И, как раз тогда, когда она уже сделала шаг в пустоту, он схватил ее за талию и удержал. Вскрикнув, девушка обернулась, схватившись холодной ладонью за руку спасителя. И в эту секунду и с ней, и с Габриэлем что-то произошло. Спасение смертной вдруг стало той самой последней каплей, переполнившей океан, и падший ангел почувствовал, как живительный холод проходит сквозь него, как его крылья с возросшей силой расправляются, и как сияющий нимб вновь сверкает в его темных волосах. Яркий белый свет вспыхнул над мостом, и вот перед спасенной девушкой стоял во всей его пугающей красе ангел Габриэль с белыми чистейшими крыльями за спиной. Она, как любая смертная, увидевшая небесного серафима, тотчас пала бы пред ним на колени, да вот только он продолжал держать ее крепко, что она не могла двинуться никуда, и притом чувствовала поразительную легкость.
-Я прощен, - завороженным шепотом произнес Габриэль и, поглядев в небо, крикнул громче: - Я прощен! О, Господи! – и тогда он взмахнул своими огромными крыльями, и, увлекая следом за собой девушку, воспарил вверх, все выше и выше. Он летел быстрей ракеты, так что воздух перед ним трещал от сумасшедшей скорости, а бедная смертная девушка прижалась к нему, чтобы не чувствовать твердого, как осязаемого, ветра. Они летели и летели с бешеной скоростью прямо к эфиру, и вот – проскользнули в божественную обитель ангелов. Габриэль кричал, преисполненный неземным блаженством, он расправлял крылья все шире, он окутывал себя ими, он растворялся в чистейших облаках и парил между неосязаемыми стенами ангельской обители. Снова знакомый аромат чудесных цветов щекотал его ноздри, а кожа была обласкана нежнейшим эфиром. Знакомое пение небесных дев, торжественное и отрадное, проникало внутрь него, и Габриэль смеялся, плакал, кричал, шептал, пропускал воздух между пальцами и готов был растаять сейчас здесь и навсегда. Он, раскрутившись вокруг своей оси, спиралью взлетал высоко-высоко, под самые далекие своды небес, дышал и чувствовал, перестал мыслить, и вот распахнул свои объятия Богу, и готов был уже пасть перед ним на колени…
Но, едва его руки, торжествуя, взвились вверх, крохотная фигурка смертной выскользнула из его объятий и стремительно, беззвучно, полетела вниз. Крик Габриэля заставил небо дрогнуть. Его глаза, широко раскрытые, сверкали так, как не сверкали никогда прежде, и крылья, сжавшись в одну светящуюся полосу, выдавали общее напряжение его тела. Габриэль бросился за ней вниз. А смертная все летела и летела – и он не мог догнать ее. И вот, проскользнув сквозь горящую оболочку, отделяющую Эдем от Земли, она упала на землю, разбившись так, что нельзя было увидеть в ней человеческий силуэт, а лишь кости да плоть. И тогда Габриэль, крича и дергая себя за волосы, вдруг загорелся! Он чувствовал, как стремительно закипает воздух вокруг него, и что он уже не может вдохнуть блаженный аромат, а чувствует лишь, как разрывается его горло от каждого вдоха. И его кожа, нагревшись так, как металл нагревается в печи, вспыхнула ярким огнем, и его белоснежные крылья – тоже загорелись. Габриэль стал стремительно падать вниз, как горящая комета, врывающаяся из космоса в крохотный Земной мирок. Он летел вниз и горел, крича в неописуемых мучениях. Упав на землю, он рассыпался прахом, и прах его, просочившись сквозь земную кору, продолжил свое падение в самые глубокие адские бездны.