2.
Вдова томилась, но в томленьи
Ещё прекраснее и злей
Росли сиреневые тени
Вокруг исплаканных очей.
- Боже мой, Боже мой, - говорил В.В., - что стало с бедной женщиной после этого ужасного случая! Да и не женщина она стала, а прямо тень. Похоронила своего Виктора на Немецком кладбище, у него там родня лежала. Так, через месяц вроде успокоилась. Демидовы её и так, и сяк пытали, что, мол, такое, было-то, но - молчала.
Да повадилась ещё носить, исключительно всё чёрное, прямо монашка какая-то, даже вуалю на глаза накидывала, как из дома выходила.
А тем не менее, превратилась в ещё более изумительной красоты женщину. Вот ирония-то! Знаете, странная вещь, но есть такие дамы, что их не благоденствие красит, а горе, и даже очень. Прямо цветок какой-то таинственный, ночная фиалка. Даже, понимаете, благоухание особое, точно что фиалка. Вот и Гоголь - ведь он не зря мёртвой панночкой любовался, ох, не зря...
А нрав... Изменилась, да как. Раньше-то была всё такой приветливой, такой весёленькой, пробежит, бывало, мимо меняй весело так здоровается , словно прощебечет: "Здравствуйте, Весиль Весилич!" Так у неё премило получалось через "е": "Весиль Весилич". Губку чуть приподнимала и сквозь зубки свои беленькие-меленькие. Белочка. А теперь ходит медленно, тенью, и еле-еле "Здравствуйте". И всё.
Демидовы говорили, что тишина у ней в комнате стояла целый день гробовая. Запрётся и носа не высунет. А иной раз тихо рыдает и воет. Страстная женщина, в усмиренье вошла, а легко ли. И ещё пост у нее пошёл, ровно у монашки: картошечка, кашка, холостой супчик, чаишко.
И - ни одного мужичка. Месяца три прошло, воздержание ужасное, как утерпеть? Ведь такие тихонькие печальницы, чёрные скромницы какой бы должны огнь во чреве носить! Тут для сравнения подошёл бы какой-нибудь ущемляющий плоть огненную Саванаролло, Клод Фролло, либо исступлённая игуменья...
Да вот ещё повадилась вечерами куда-то надолго уходить, до ночи. Занавесит личико вуалей и. пропадёт. Выспрашивали Демидовы, подводили и так, и эдак (они как бы придружились, поджалели её, вдовую), но ни в какую. "Вам что за дело? Горе моё, не ваше. Куда хочу, туда и хожу". Думали так, что, небось проститутничает. Тётка Аграфена так ещё выразила догадку: "Поди, к сводне ходит, на Золоторожскую, в монастырские кельи (а точно, в разоренном монастыре проживали такие, в кельях давно напоселяли разный сброд, сперва заводских с «Серпа и Молота», после другие подселились), не иначе, мужика ищет, от бешенства матки лечится, я знаю!" лютая баба Аграфена, зверь, Кабаниха. И ошибалась.
Василь Васильич как-то взял и проследил, куда ж это Наташенька шастает. Вдалеке так, сторонкой, чтоб не заметила, в один вечерок он за нею. Не шла вдовица, а плелася по набережным Яузы, сперва по Николо-Ямской, потом по Берниковой, идет-постанывает, крестится, за парапет придерживается иногда, а после нырнула в Лыщиков переулок, а там на взгорочке церковка наша невысокая, пузастенькая Покрова Богородицы. От Яузских ворот недалеко, если кто интересуется. Единственная, между прочим, действующая в округе. Ограда приятная вокруг, причтовый домок в ограде, свечная палаточка у врат. Внутри недурно расписана, иконы старые, тёплая, топят. 1696 году строительства. Два придела: Казанской иконы и св.Иоанна Дамаскина. Хорошая.
Внутри В.В. наблюдал за ней из-за бабок молящихся. А молилась, как потом он выяснил, наблюдая со жгучим любопытством за нею ещё не раз, всё в левой половине - у иконы Божией Матери Одигитрии с младенчиком на ручках. Сперва ставит шесть свечек (почему шесть? Неведомо) в медный многосвечник, потом долго, мелко-мелко так крестится, истово, до полу кланяется, шепчет молитву. На колена станет, опять долго стоит. Да почти что и ляжет, бедная. Батюшке и клиросу никогда не подпевала, всё у ней как бы отдельно, только для себя.
Лбом к каменному полу прижмётся и замрёт. Только плечики трясутся от сдерживаемых рыданий.
А потом у ней ещё такое мучительство: с полчаса стоит, ангелица этакая, на одной ноге. На одной! Вы попробуйте. Я пробовал: нет, боле трёх минут никак. И, знаете, свечное пламя так прекрасно дрожит на белом, как алебастр, исступлённом личике, слёзы сверкают, ручки к сердцу прижаты. Это есть святая Агнесса. Чудо, что за видение! И ведь, изнуряется как! Прямо сектантка какая-то, столпница.
В.В. рассказывал, как в Вильнюсе видел, в костеле, одна приличная дама, начиная прямо с улицы, с брусчатки, ползла по ступеням на второй этаж (момлельня - или как там у них называется? - на втором этаже храма была), да и не просто ползла, а на каждой ступени грех отмаливала. Вот какая набожность. У нас, кажись, этого нету. Ну это-то ладно - ползти, а ты вот постой на одной ноге, да с молитвой, да со слезьми. Какое-то самоизуверство. Священник, правда, всё на неё косится, но молчит. А что тут скажешь? Вера!
А после она, значит, опустив очи долу и накинув вуаль, быстро выходит из церькви. и - опять по набережным, по набережным... Хотя чувствуется, легче ей, уж не плетётся, легко идёт. Значит, надежда какая-то вымолилась. И ведь, оно бы ей ближе, по Николо-Ямской ходить, совсем полкилометра. Нет. Видать, пустынная Яуза располагает, вода. И ни разу В.В. не заметила. А может, и заметила, но виду не подала.
Так что ж она вымаливала у Приснодевы? Какой такой тяжкий грех ломал ей поясницу, валился грузом на слабенькие плечики? Мужа, может, просила хорошего? Ребеночка от него, чтоб безумные страсти до смерти своей утишить? Или - порок свой чудовищный убить на-смерть? Кто её знает...
А всё ж в последний раз, перед Пасхой, вдруг обернулась на В.В. да так сверкнула очами во тьме, что он оторопел. Подошёл всё же. "Давно знаю, что за мной ходите, Весиль Весилич. Устала от вашего тайного конвоя. Понять вам меня хочется. Что ж, вы художник, душа утончённая, да и верующий. Так прямо и скажу: безумная у меня плоть Виктора моего любимого убила... Деток не могу родить, неплодна, а хочу очень. И Виктор понимал меня, тоже старался. А что вышло? Но сказать вам всего до конца не могу, отвратительно это, понимаете? Ребёночка бы мне... я б стихла..." -"Дак ты к врачу обратись, есть по этому делу, я подскажу." - "Э-э, нет! Это во мне от дьявола. Ну, ладно, как-нибудь... как-нибудь... Кажется, Богоматерь немножко помогает, вот сейчас мне легче. Тихого найду. Прощайте ж, да не ходите за мной больше, и так уж воя открылась..."