Конец апреля. Вчера в посёлке, после двухнедельного отсутствия. Снега почти не осталось, зелени ещё нет, стадия жидкой грязи и ожидания весны.
Слева над неровной кромкой леса всплывает круглое светящееся облако; в противоположной стороне, справа, над лесом лужица расплавленной сияющей светлой латуни. Если бы облако не было так велико, это могла бы быть луна. Это и есть луна. Отдалившись от леса, она становится меньше и плотней, наливается молочной белизной. Латунь – это, конечно же, солнце. Дело идёт к полнолунию: день, другой, и уже нельзя будет увидеть эту пару одновременно; луна станет безупречно круглой, всплывая в тёмном небе; солнце в это время скроется под горизонт на западе, оставив после себя вечерний свет.
Когда мы снимали дом под Апрелевкой, на самом краю посёлка, однажды малиновое солнце, повисшее над горизонтом, было таким красивым, что я вынес фотоаппарат и стал фотографировать его; солнце, чёрное голое дерево рядом. На фотографиях солнца не получилось.
Так и мои зарисовки. Картина не получается, остаётся повод, момент личного времени. Расплавленная латунь – один из вариантов уходящего солнца, когда прозрачная облачная муть над горизонтом размывает солнечный диск. Может ли кто-то другой, прочитав это, увидеть солнце? Увижу ли его сам, когда время размоет образ этого вечера?
Узелки на память, чтобы можно было вернуться, вот что такое эти записи.
В городе светила поднимаются над крышами. В дельте Немана плоское пространство земли распахнуто и словно выгнуто серединой к небу. В Сахаре солнце, поднимаясь из-за горизонта, на мгновение делает пустыню красивой. Ветер сносит меня с драконьего хребта, пока я жду восхода солнца, готового появиться над мысом Меганом.
День и ночь – вот часы жизни, остальное подражание: мерный хриплый бой, отмеряющий четверти круга большой стрелки; цоканье ходиков на стене; электрические цифры, светящиеся призрачным зелёным светом. Я давно перестал носить наручные часы, они ничего не отмеряют, только вводят в заблуждение; пока различаешь свет и тьму, лучше смотреть на небо.