Череда глупостей
Предисловие
Пока будет существовать человечество, не иссякнут спо- ры и размышления на тему: в чем же смысл жизни? И что это такое вообще - жизнь?
Ответам несть числа, и у каждого он свой. Диапазон высказываний от « Как здорово! » до «Пропади всё пропа-дом!»
А мой вариант где - то посередине, сдобренный из- рядной долей юмора:
«Жизнь - череда больших и маленьких глупостей, но некоторые из них приятно вспомнить».
Вот о разных глупостях ( причём не только с моей стороны) и пойдёт речь в этих записках.
САМОЕ — САМОЕ
Самое приятное воспоминание детства: выходишь на крыльцо нашего, на пять семей, деревянного дома, что располагался на улице Папанинцев, позже переиме-нованной в проспект Победы; в руке - ломоть чёрного хлеба с солью; срываешь с грядки пёрышки лука - и подобного гастрономического блаженства в своей жизни я больше не припомню.
Самая большая обида: наверное, года в четыре я понял, что родился не совсем таким, как сверстники - соседи, когда услышал в свой адрес обидное прозвище «одноглазый" - за то, что закрывал левый глаз, не вы-держивавший яркого света. Поначалу я огрызался, лез в драку, но вскорости понял бесполезность такой своей реакции на оскорбления ( к тому же некоторые из оппо-нентов были старше и сильнее меня ) , и в дальнейшем делал вид, что не слышу выпадов в свой адрес. В раз- ного рода уличных играх неполноценность зрения я не ощущал; но дома, глядя в зеркало после первых обзы-валок, я обнаружил разницу между зрачками, а закры-вая правый глаз, словно погружался в густой туман с трудно различимыми предметами. Тогда мне было невдо-мёк, что этот врождённый дефект не даст мне освоить ряд профессий, заиметь свою машину.... Но сейчас, на седьмом десятке, я об этом нисколько не жалею.
Самый большой страх: когда меня, пятилетнего, сосед - семиклассник решил научить плавать и сбросил с лод-ки в воду. Извлечённый со дна реки и приведённый в чувство, я наотрез отказался продолжить «обучение» и стремглав унёсся домой, благо дом был в двух кварта-лах от реки.
Самый омерзительный поступок связан опять же с рекой и с соседом. Мой несостоявшийся инструктор пла-вания...подбил меня на кражу понравившейся ему обуви у одного из купавшихся в Вологде. Но за всё в этой жизни нужно платить, и я заплатил сполна, будучи сам обворованным четыре раза. Причём в одном случае ли-шился именно обуви.
Самое замечательное времяпрепровождение - в парке Вологодского паровозовагоноремонтного завода, точнее, в его летнем кинотеатре, куда у меня был относительно свободный доступ - благодаря деду, который работал в парке художником.
Помню его любимый анекдот.
Диалог у кассы:
-Тётенька,сколько стоит билет в кино?
- Десять копеек.
- Дайте мне, пожалуйста, за пять, я одним глазом смотреть буду.
Никогда этот анекдот я не воспринимал как намёк на ущербность зрения.
Боже, сколько замечательных фильмов я тогда по-смотрел! И музыка в большинстве из них настолько проникла в моё сознание, что я ходил и постоянно напевал полюбившиеся мелодии. Именно оттуда корни моей музыкальности.
НЕ СУДЬБА
Мой детский мирок, простиравшийся на несколько кварталов, неожиданно увеличился. Родители повезли меня в Ленинград, где жила сестра моей матушки, тётя Шура. Из той поездки в памяти, да и то смутно, сохра-нился один - единственный факт. Услышав, как я вос-произвожу только что услышанные по радио мелодии, тётушка была поражена.
- Зина, - сказала она сестре, - его надо отдать в музы-кальную школу. Такой талант пропасть не должен!
И по её настоянию я был отведён на прослушива-ние... вот куда именно, сказать не могу, да и матушка моя, рассказывая мне об этом, не смогла объяснить, где мы были: то ли в школе, то ли в училище...Само- му мне помнится лишь одно: я стоял возле пианино, а какой - то дедушка (так мне казалось из - за его седых волос) нажимал на клавиши и просил меня пропеть извлечён-ные звуки. По всей видимости, он остался мной дово- лен, поскольку сказал:
- Когда семь лет исполнится - приводите.
Но для этого (сущая мелочь!) надо было жить в Ленин-граде.
Вот так и осталось моё музыкальное «образование» на уровне услышанного по радио, по телевидению да на грампластинках. «Но сожалений горьких нет», как пел герой известного фильма. Может быть, при моей непо-седливости , а зачастую несобранности, ничего бы путного из этой учёбы не вышло. Ведь не хватило мне терпе-ния, чтобы, будучи уже одиннадцатилетним, освоить игру на баяне, занимаясь в кружке при вышеупомянутом пар-ке. Львёнок в нашем классическом мультике с его ко-ронной фразой «Я не люблю лежать, я люблю бегать» - мой портрет примерно до четырнадцатилетнего возраста.
ШКОЛА : ПЛЮСЫ И МИНУСЫ
Таким, как я, непоседам любое обучение даётся с трудом. А ведь школа предполагает дисциплину, ника-кие самовольные действия не только не поощрялись, а пресекались, причём весьма сурово.
Причин, по которым меня выдворяли из класса, бы-ло превеликое множество. Однажды вообще едва не ис-кючили из школы - было это в седьмом классе.
Встряска подействовала, и последние два года ( школа номер 32, находившаяся на улице Мира в деревянном двухэтажном здании, была тогда «восьми-леткой») я подвергался репрессиям всего раз пять, при-чём по причине, которую считал благородной, а препо-даватель русского языка и литературы - возмутительной и недопустимой.
Конфликты с «литератором» происходили во время контрольных работ - изложений и сочинений. Давались они мне сравнительно легко (сказывалась моя любовь к чтению, к которому я пристрастился с пятого класса), и закончив работу раньше времени, я тщательно скрывал это, потихоньку помогая одноклассникам, обращавшимся ко мне. Кто - подсказать построение фразы, кто - устра-нить ошибки...
И вот однажды наш «литератор» застал меня в момент проверки тетради соседа с параллельного ряда. Побагровев от возмущения, он схватил злополучную тет-радь и на глазах её хозяина порвал в мелкие клочья. А меня, схватив железной пятернёй за плечо, подтащил к двери и вытолкнул в коридор. Плечо потом болело целую неделю, а оценка за сочинение была снижена - вместо привычной «пятёрки» стояла «четвёрка». Правда, с плюсом.
В дальнейшем педагог был ко мне особенно внимателен во время письменных работ. Определив по моему поведению, что «контролька» готова, он тут же забирал у меня тетрадь, а самому указывал на дверь.
Звали этого человека Александр Васильевич Гла-дышев. Мы все его побаивались, считали излишне стро-гим. Но теперь, полагаю, всем нам стала ясна причина такой строгости.
Человек прошёл войну. Четыре года смерть дыша-ла ему в лицо, а рядом с ним кого - то валила с ног. И ему хотелось быть уверенным, что все эти жертвы - не зря. Что следующее поколение ( то есть мы ) будет грамотным, умеющим решать проблемы лично, не рассчитывая на чью - то подсказку; в том числе и спо-собным встать на защиту Родины, если понадобится.
Были школьные предметы, к которым душа не ле-жала, были любимые. К последним относилась литера-тура (несмотря на вышеописанное) и - немецкий язык.
...Из - за болезни я начал учёбу в пятом классе на три недели позже, а придя в школу, узнал, что наш класс поделили на две части, и одна часть будет изу-чать английский язык, а другая ( к ней отнесли меня ) - немецкий. И насколько помню, никакого протеста во мне это не вызвало. Всё - таки с момента окончания войны прошло семнадцать лет, и к немцам уже не от-носились как к врагам. Более того - отдавали должное их умению работать. Те дома, что построили пленные по всей России, до сих пор ( а это более полувека) стоят без единой серьёзной трещинки.
Не хочу выглядеть гречневой кашей, которая, соглас-но поговорке, сама себя хвалит. Но факт есть факт: к концу учебного года во время присутствия на уроках немецкого представителей гороно ( городского отдела на-родного образования ) вызывали к доске главным обра-зом меня и ещё одну мою одноклассницу, Машу Его-рову.
А лёгкость в усвоении материала я отношу не столько на счёт своих способностей. Главное - в умении педагога подать материал. Ещё один момент: не хоте-лось позорить фамилию, ибо преподавала немецкий - Галина Матвеевна Андреева.
Хочется честно признаться: были среди уроков и такие, на которые идти не хотелось, причём не мне одному. И дело тут не в квалификации и человеческих качествах учителей. Просто не было интереса к данным предметам! А обязательность присутствия вызывала про-тест, выражавшийся по - разному: от болтовни до устрой-ства короткого замыкания - сунул в розетку заколку для волос (для такого дела не жалко) , и всё - класс погрузил-ся во тьму, урок сорван.
А вот на немецком никого на подобные подвиги не тянуло. Чтоб кого Г М. из класса выгнала - вообще такого не припомню. И неспроста именно урокам немец-кого я посвятил песню, которую написал десять лет спу-стя после окончания восьмилетки.
Было если - так отринешь ли?
Мы, на прозвища находчивы,
Лишь её одну Галинушкой
Звали ласково, без отчества,
За глаза - понятно каждому,
Кто сидел за партой ранее.
Как воды в пустыне жаждущий,
Ждали с нею мы свидания.
В классе тихо появляется.
Взгляд весёлый и приветливый.
Только как она меняется,
Коль урока не ответишь ты.
Тяжела та двойка в пятницу,
Будто за год её вывели.
А чьё сердце больше ранится,
По её волосам не видно ли?
Кто - то с иронией скажет: ну вот, одного - единственного учителя счёл достойным уважения, да и то скорее как однофамильца. Конечно же, это не так. Я благодарен всем преподавателям математики, физики, химии как в 32 — й школе, так и в 29 — й, где получил аттестат «десятилетки». Благодарен за то, что они поня-ли, каждый для себя: этому парню мой предмет в жиз-ни не пригодится, он типичный гуманитарий. И с лёг-ким сердцем все они поставили мне "тройки".
А НА ЧТО Я ГОДЕН ?
Лёгкое похмелье от шампанского на выпускном улету-чилось. Аттестат о среднем образовании (пусть и с дале-ко не лучшими оценками ) - на руках. Что дальше? если учиться, то где? И на кого?
Во многих семьях дети идут по стопам родителей. И тут самое время рассказать о тех, кто дал мне жизнь.
Зинаида Михайловна и Виктор Иванович, Зина и Витя, познакомились во время Великой Отечественной войны, когда они, пятнадцатилетние, пройдя экстренное обучение, включились в работу по обеспечению фронта всем необходимым: Зина - снарядами, Витя - паровозами и вагонами.
Когда я вижу сегодня на автобусной остановке нынешних пятнадцатилетних ( в одной руке - сигарета, в другой - бутылка пива, причём даже у девчонок ) , то задаю себе вопрос: а смогли бы они четыре года про-жить под девизом «всё для фронта, всё для победы», выкладываясь по полной, недосыпая, при довольно скуд-ном питании? И прихожу к выводу: вряд ли. Не то вос-питание. Точнее, полное его отсутствие.
Но вернусь к моменту выбора дальнейшего пути.
Из родительских профессий более привлекательной была матушкина: токарь. Обучиться ей можно было в машиностроительном техникуме. Туда я и направился.
И как будто снова оказался в своём детстве, и в памяти ожила та старая обзывалка. Мне было отказано в приёме с формулировкой «плохое зрение».
Шёл домой и размышлял: «И на что я вообще годен с таким зрением?.. А если ещё и в армию не возьмут?» Это сейчас уклонение от воинской службы чуть ли не доблестью считается, а тогда, в шестидесятых годах прошлого века, всё было с точностью до наобо-рот: на тех, кто не был призван, смотрели с сожалением — «наверное, больной». Не служил - вроде как и не му-жик.
На домашнем совете решили: буду работать на находившемся рядом с домом заводе «Ремсельмаш» вместе с родителями - к тому времени они перешли туда с ВПВРЗ. Меня приняли в моторный цех.
Прошёл год. Вернувшись однажды с работы, я нашёл в почтовом ящике повестку из военкомата. Отпра-вившись в назначенный день и час на призывную ко-миссию ( она располагалась тогда на улице Челюскинцев, в клубе Всероссийского общества глухих ) , ожидал услы-шать нечто похожее на то, чем меня «обрадовали» в техникуме.
После полного обследования мне было велено подождать в вестибюле. Точнее, это был зал для танце-вальных вечеров. Присев в углу, я незаметно для себя за-дремал. И вдруг сквозь дрёму услышал:
- Кто здесь Андреев?
Подняв голову, я увидел вышедшего из дверей, за которыми располагалась комиссия, офицера. Встал с места:
-Я!
- Ну - ка, голубок, - сказал офицер, - иди сюда. Я тебе сейчас путёвочку выпишу.
И уже вечером следующего дня на улице Элева-торной, возле здания, в котором располагалась известная столовая «Ёлочка», стояли ребята с рюкзаками и «банны-ми» чемоданчиками, а перед неумелым пока ещё стро-ем прохаживался майор, чью войсковую принадлежность я определить не мог по незнанию знаков различия, и го-лосом радиосказочника Николая Литвинова вкрадчиво говорил:
-Ну вот, ребятки, повезу я вас в тёплые края — в Белоруссию..
Далее он объяснял нам, как вести себя в доро-ге, а под конец уже твёрдым голосом приказал выло-жить всё спиртное. В итоге на свет божий были извле-чены три бутылки водки и одна - початая - портвейна. Майор недоверчиво покачал головой: и это всё? На сто шесть человек - четыре «пузыря»? Он велел своему помощнику, сержанту, устроить личный досмотр каждого. Вино - водочный арсенал увеличился ещё на семь еди-ниц. Заодно было изъято около двадцати ножей. А за-тем один из призывников, не смея ослушаться приказа ( а ведь мог бы - присяга - то ещё не принята! ), начал бить бутылки о край железной урны, и ни одну не разбил с первого удара. Оно и понятно - жалко ведь.
Через полчаса наша команда, сопровождаемая тол-пой провожающих родственников, двинулась на железно-дорожный вокзал.
МОСКОВСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
Уж если мне, городскому жителю, многое из уви-денного в Москве было в новинку, то что говорить о пацанах, попавших в нашу команду из дальних районов: Никольского, Нюксенского, Великоустюгского...Высокие сво-ды Ярославского вокзала, по сравнению с которым наш вологодский вокзальчик выглядел как лилипут против Гулливера; толпы людей, снующих туда - сюда; наконец, метро, поначалу вызвавшее страх - во время движения по эскалатору были опасения, что ногу зажмёт куда-нибудь, а при посадке в поезд - что кто - нибудь неча-янно может столкнуть тебя вниз, на рельсы. Но, слава богу, наш переезд с Ярославского вокзала на Белорус-ский обошёлся без травм и падений.
Пересчитав всё «поголовье», майор объявил:
- Сейчас, - он глянул на часы, - двенадцать двадцать. В девятнадцать ноль - ноль вы все должны быть на ме-сте, а пока погуляйте; только далеко не разбредайтесь, чтоб не заблудиться. Раньше - то кто из вас в Москве бывал? - и не дождавшись утвердительных ответов, ре-зюмировал: - То - то! Да, и вот ещё что: алкогольных на- питков не покупать! Только лимонад! К нарушителям по прибытии на место будут применены санкции.
Последнее слово было непонятным, но по тональности звучания всей фразы ничего хорошего оно не сулило.
- Всем всё ясно?...Разойдись!
Через несколько минут на вокзальных диванах оста-лось человек тридцать. Некоторые, обрадовавшись осво-бодившимся местам, решили прилечь. Кто - то взялся за чтение; кто - то решил перекусить, купив лимонад на стоявшем неподалёку передвижном лотке. Ранее я видел такие на вологодских улицах: половина «каталки» занята стеклянной витриной, а на второй установлены на спе-циальном приспособлении три конуса с разными соками и краниками внизу.
Мы с никольчанином Колькой, с которым познако-мились по дороге, сидели и уплетали домашние бутер-броды, запивая купленным соком. Внезапно ровный вок-зальный гул разорвал женский визгливый голос, букваль-но за нашими спинами:
- А почему только десять копеек? Где ещё две?
Мы оглянулись. Возле лотка стояла дородная жен-щина (сегодня я сравнил бы её по комплекции с извест-ной актрисой Наталией Крачковской) и тыкала пальцем в стоявшее на прилавке блюдечко с монеткой. Стало яс-но, что пассажирка, выпив лимонад, решила сдать пус-тую бутылку, но вместо положенных двенадцати копеек получила лишь десять. - Где ещё две копейки, я вас спрашиваю?
Продавщица, находившаяся с покупательницей в одной весовой категории, ответствовала явно недруже-любным тоном:
- А я так принимаю.
- Так вы, может, и по копейке будете принимать? - всё больше распалялась пассажирка.
- Захочу - и по копейке, - не осталась в долгу тор-говка. Но видя, что скандал привлёк слишком большое внимание, а также решительность оппонентки, порылась в кармане форменного фартука и с вызовом швырнула на блюдечко монету: - На, подавись своей двушкой!
- Сама не сдохни! - пассажирка явно хотела оставить последнее слово за собой. Взяв отвоёванное, она удали-лась с достоинством царицы. А торговка, плюхнувшись на стул, шипела вслед уходящей:
- Понаехало тут жлобьё! За копейку удавиться гото-вы!... А вам чего надо? - накинулась она на очередного покупателя. - Достали уже!
И. порывышись в недрах лотка, извлекла и поста-вила на прилавок табличку с надписью "ОБЕД".
Посчитав, что «бесплатный спектакль» закончился, мы с Колькой вернулись к недоеденным бутербродам. Перекусив, завели разговор сразу обо всём и ни о чём. И за разговором совсем забыли, кто мы, где мы и куда направляемся.
Нашу беседу прервал грохот, раздавшийся сзади нас. Оглянувшись, я увидел следующую картину.
Наглая торговка лежала на кафельном полу, рядом - опрокинутый стул, а на прилавке стояла бутылка вод-ки, в которой содержимого осталось на два пальца, и рядом надкусанный пирожок. Вот так пообедала!
Среди пассажиров, наблюдавших за происшествием, раздались реплики:
- Как таких на работе держат?
- А кто у нас не пьёт - то?
- Так ведь пьёт -то она за наш счёт! Видели ведь, как она работет: с одного две копейки сшибёт, с дру-гого - пятак, с третьего - вообще гривенник! Это сколько за день - то набежит!
И тут в дело вмешался наш майор, о котором мы как - то уже и позабыли. Отправив сержанта за ми-лицией, он приказал нам встать кольцом вокруг торго-вого лотка и никого не подпускать. Народу в оцеплении хватило и без меня, поэтому я остался сидеть.
Минут через десять появился сержант в сопровож-дении трёх милиционеров. Майор обрисовал ситуацию старшему группы.
Наше оцепление расступилось. Двое милиционеров подняли с пола торговку, но ноги ей плохо подчиня-лись; чуть ли не волоком крепкие молодые мужчины сопровождали её в свой пикет. Следом третий сотрудник катил лоток. Бросив на него взгляд, я заметил, что с полок витрины исчезли все пирожки и кексы. Куда они девались, можно было догадаться по довольным физио- номиям некоторых наших парней.
Тем временем стали возвращаться остальные ребя-та. Глянул на вокзальные часы - без пяти семь. Сержант объявил построение.
Перекличка выявила отсутствие тринадцати человек. Майор заволновался: куда они могли деться? Сержант тут же отправился на поиски.
Но едва он скрылся в одном крыле здания, как с противоположной стороны появились «пропащие души». Подходили робко, опасаясь нагоняя.
Зря опасались. Узнав, что они, оказывается, были на Красной площади, майор лишь улыбнулся и ничего не сказал. Во - первых, опоздание было незначительным. А во — вторых, ему, как человеку, судя по всему, интел-лигентному, не хотелось портить настроение ребятам своими нотациями. Да и за что их ругать? Восемнадца-тилетние парни, за всю свою недолгую жизнь не бывав-шие даже в райцентре, получили возможность увидеть столицу - «сердце Родины», как в известной песне поёт-ся. Когда ещё представится такой случай?
..По прибытии на место службы стало ясно, почему призывная комиссия меня не забраковала. Ведь главное в роте охраны, куда определили семнадцать человек из нашей команды - это умение стрелять. А при стрельбе левый проблемный глаз всё равно приходилось бы за-крывать.
« ДРУЖБА НАРОДОВ »
О том, что наша страна многонациональна, я узнал ещё в школьные годы. Но наяву с представителями дру-гих народов довелось встретиться только в армии.
Был в нашей роте дагестанец. Был узбек, по - русски чётко произносивший одно слово - "санчасть". Украина бы-ла представлена семью солдатами и старшиной, челове-ком суровым, но по большей части справедливым. Ко-мандовал одним из взводов (судя по фамилии) болгарин. Два эстонца, три латыша. Но больше всего было граж-дан третьей прибалтийской республики - литовцев.
Около двадцати парней, прибывших в гарнизон неде-лей позже нас, в роте держались особняком; говорили между собой на языке, поначалу казавшемся мне осно-вательно исковерканным русским. Впоследстви мне стала ясна причина такой обособленности: прибалты просто опа-сались провокаций со стороны «оккупантов», каковыми они считали русских. Согласно нашим учебникам истории тех лет, имело место добровольное вхождение Прибал-тики в состав Советского Союза , но с точки зрения ла-тышей, литовцев и эстонцев, это было оккупацией. Сам от них слышал.
Уже и не вспомнить причины того мелкого конфлик-та, но в завершение его один из литовцев бросил в мой адрес пару слов на своём языке. Смысла я не по-нял, но почувствовал, что это оскорбление. Меня просто-напросто «послали».
Предполагая, что подобное доведётся услышать не раз, я решил узнать, что означают эти слова, и потом придумать достойный ответ. Со своим вопросом я ре-шил обратиться к ефрейтору - литовцу, долговязому доб-родушному парню, год уже прослужившему. Имени его я не знал, но слышал пару раз, как его называли вновь прибывшие земляки. Так и обратился - и получил по шее, правда, удар был символический. Не успел ос-мыслить произошедшее, как услышал:
-Меня зовут Йонас, запомни! А то, что ты сказал, это прозвище, переводится как «длинный». От земляков стерплю, от других - нет. Понял?
- Понял.
- Ладно. Говори: что хотел?
На мой вопрос он улыбнулся:
- Это кто тебе так сказал?...Марюс?...Ну, этот мо - о- жет! Вобщем, он тебе сказал: «Иди...»
Второе слово писать неловко, но его значение из-вестно всем: сходить в туалет «по-маленькому».
- А как по-литовски будет "сам"?
Услышав ответ, поблагодарил Йонаса. Теперь оста-лось дождаться очередного выпада в свой адрес. К от-ражению я уже готов.
Буквально через три дня, услышав ту же фразу от того же Марюса, я запустил в него приготовленный «снаряд».
- Откуда узнал? - только и смог вымолвить мой оп-понент.
И - странное дело! - после этой стычки у литовцев в отношении ко мне исчезла предубеждённость. Более того. Они... стали учить меня своему языку! Обращались ко мне с каким - либо вопросом или просьбой по - ли-товски и тут же давали перевод. Даже звали меня на свой лад, переделав фамилию в имя: Андреюс. Вот сорок лет с гаком прошло, а я до сих пор помню не-которые слова из литовского; а однажды даже сподо-бился на стишок из двух строчек, адресованный одному из своих учителей. Стишок, правда, нелестный, критиче-ский: имярек «здоровый, как лошадь, но большой лен-тяй». Тот, кому это было адресовано, не обиделся. Его поразил сам факт, что человек смог что - то срифмовать на чужом для себя языке.
Однажды я сидел в ленкомнате незадолго до от-боя и корпел над письмом домой. Современной моло-дёжи не понятно, что такое «ленкомната». Раньше в ка-ждом воинском подразделении было помещение, напоми-нающее школьный класс, одну из стен которого занимал стенд с биографическими материалами из жизни Ленина.
За соседним столом склонился над письмом один из литовцев, Стасис. Его поза и сосредоточенность про-извели на меня впечатление; захотелось «тряхнуть стари-ной». Когда - то в детстве я увлекался рисованием - ска-зались дедовские гены, да и отец рисовал неплохо.
Бланк «боевого листка», простой карандаш «Тактика-ТМ»...
Не сразу, но заметил - таки Стаська, чем я занима-юсь . Когда портрет был почти готов ( оставались мелкие штрихи), он подошёл ко мне:
- Пародик! (по - литовски «покажи»).
Глянул на рисунок, улыбнулся, а затем (вот уж чего не ожидал! ) сложил вчетверо и сунул в конверт.
- Погоди! - заволновался я. - Не всё ещё готово!
- А мне кажется, нормально.
- Так ты заголовок хотя бы оторви!
Стаська вынул из конверта моё творение и, со-гнув, отделил верхнюю кромку, где рядом со словами «Боевой листок» в левом углу значилось: "Из части не выносить!".
. Ж Е Р Т В А К А Л Л И Г Р А Ф И И
Не знаю, как сейчас, а тогда, сорок лет назад, сол-датские письма подвергались цензуре, дабы в них не содержалось сведений, составляющих военную тайну. Одна из таких проверок имела для меня роковые по-следствия.
Вызвал меня к себе замполит роты и, похвалив мой почерк, предложил заняться оформлением карауль-ных ведомостей. Я согласился, наивно полагая, что за это получу какие - то послабления по службе, но быстро избавился от своих заблуждений.
Во - первых, ведомости приходилось оформлять после обеда, когда другие отдыхали перед нарядом. Во - вторых, меня по - прежнему ставили в караулы. А в - третьих (и это главное) - стали одолевать «просители».
Состав всех трёх караулов оглашался перед после-обеденным отдыхом. И только я уединялся в кабинете командира роты, только приступал к переводу ведомо-стей в чистовой вариант, обязательно находился некто, не согласный со своим назначением.
В приоткрытую дверь просовывается голова Васи:
- Поставь меня на такой - то пост!
- Как же я поставлю? Всё расписано.
- Да ладно тебе! Думаешь, начкар (начальник карау-ла) будет в это вникать? Ему до лампочки, кто на ка-ком посту стоит.
- А вместо кого? С кем меняешься?
- С Серёгой.
- Погоди, я переставлю, а он после меня в поро-шок сотрёт. Вот пускай сам скажет, что согласен.
Если вторая сторона была не против замены, я без колебаний вносил её в ведомость. Но бывало и по другому.
- Поставь меня на....пост!
- Вместо кого?
- Вместо....
- А он согласен?
- Да какая разница! Ставь, и всё!
Мой отказ вызывал гнев оппонента. В дальней-шем это привело к ухудщению отношений с нескольки-ми сослуживцами, и как следствие - к происшествию, во многом изменившему мою дальнейшую жизнь. Впослед-ствии я не раз возвращался в мыслях к той истории. Поначалу был зол на отцов - командиров, но со време-нем, попробовав поставить себя на их место ( по совету человека, рассказ о котором впереди) , пришёл к выводу: иначе они просто не могли со мной поступить, выбрав из двух зол меньшее. К тому же на ситуацию повлияли и другие истории криминального характера, имевшие от-ношение к нашей роте. И сначала следует рассказать о них.
« ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ПРЕСТУПНИКИ »
Шёл четвёртый месяц службы. Вернувшись как - то раз утром из караула, я заметил среди находившихся в казарме ребят какое - то тревожное ожидание. Путём рас-спросов выяснил: в гарнизоне ЧП. На охраняемом нами (!) складе похищен ящик с патронами. Ведётся след-ствие.
Лично ко мне случившееся отношения не имело. А вот получить наряд вне очереди за грязный подворотни-чок было вполне реально. Достав из прикроватной тум-бочки швейный наборчик, при этом подивившись, что его никто не спёр (увы, случалось такое, и не раз, и не только со мной) , я направился в бытовую комнату. Уже заканчивал шитьё, как вдруг в спальном помещении раз-дался гневный голос старшины.
Осторожно выглянув из дверного проёма, я увидел следующую картину.
Старшина в сопровождении дежурного по роте про-хаживался вдоль коек. Вот он подошёл к одной из них и со словами «Это что, к чертям собачьим, за заправ-ка?» сорвал одеяло и бросил на изголовье. Особое от-ношение старшины к заправкам коек было всем извест-но. С каждым сдёрнутым одеялом увеличивалось число «нарядчиков», то есть тех, кто после отбоя, прежде чем лечь, будет наводить порядок в подсобных помещениях: бытовой комнате (где я как раз находился), умывальной, туалете, сушилке.
Мою койку (ура!) старшина не тронул. А когда он рванул одеяло на предпоследней койке нашего ряда, на пол со стуком упали два патрона...
Сомнений не было: патроны из похищенного ящика. Они отличались по виду от тех, которые мы получали, заступая в караул. Но стрелять ими из карабина было можно.
Быстро установили хозяина «заряженной» койки, нахо-дившегося в данный момент в карауле. На следующий день с ним беседовал следователь.
Задержанный клялся, что не имеет к краже никако-го отношения. На вопрос «откуда у вас патроны?» вра-зумительного ответа не последовало.
- Учтите,- заметил следователь,- мы всё равно най-дём преступников. Но тогда и вы сядете на скамью подсудимых рядом с ними за укрывательство.
Такая перспектива парнишку явно не обрадовала. С трудом выдавливая из себя слова, он признался, кто дал ему эти патроны.
Вечером того же дня был задержан рядовой Т., а после его признательных показаний - сержант Л.
...Всё было просто и глупо. Рядовой стоял на посту. Сержант в качестве разводящего пришёл его сменить. Выставив на пост сменщика, Л. повёл Т. в караулку. Идя вдоль ограждения, рядовой заметил в сетке боль-шую дыру. Тут - то у него и возникла эта дурацкая идея, которой он поделился с сержантом. И возникла ещё большая глупость: Л., которому до долгожданного «дембеля» осталось всего два месяца, пошёл на поводу у Т., прослужившего меньше года.
В октябре состоялся открытый суд. Итог печален для обоих: у рядового срок «службы» увеличился на полтора года, а сержант вернулся к своим родным на два года позже.
Спустя месяц после суда всему составу роты пока-зывали фотографии, на которых оба осуждённых сидели на нагретом солнцем пригорке; лица у обоих были сия-ющие, довольные; молодой в вытянутой вверх руке дер-жал карабин с примкнутым штыком, на котором болта-лась ворона, подстреленная, по всей видимости, одним из украденных патронов.
Так что прав юморист, подкорректировавший на-родную мудрость: «Хорошо смеётся тот, кто смеётся без последствий».
« М У Т Н О Е Д Е Л О »
До Нового года оставалось около месяца. Октябрь-ский суд и его итог уже начали забываться. И тут - бац! - новое происшествие. Снова следствие. Правда, до суда на этот раз не дошло.
А случилось вот что.
Ночью в третьем карауле (том самом, где с одного из складов украли патроны) на одном из постов раздал-ся выстрел. Начальник караула и разводящий, прибыв на место, обнаружили часового лежащим возле смотровой вышки. Рядом лежал карабин, а кисть левой руки была в крови.
По версии часового, выстрел был случайным. Он сидел на вышке, задремал и во сне скатился вниз по лестнице. Падая, задел на карабине спусковой крючок и...
Такое объяснение вызвало недоверие как команди-ров, так и следствия. Выстрел невозможен, если патрон не заслан в патронник, а карабин поставлен на предо-хранитель. А если ни то, ни другое условие не соблю-дено - налицо нарушения Устава. Да и не самострел ли это?
Часовой на эти сомнения ответил просто: нарушил Устав, потому что - боялся. Накануне всех караульных предупреждали о бегстве пятерых заключённых из нахо-дившейся километрах в восьми от гарнизона исправи-тельно - трудовой колонии. Вот отсюда и патрон в пат-роннике, и предохранитель «отключён».
Так и металось следствие между версиями о само-стреле и несчастном случае, в итоге приняв вторую. Де-ло закрыли. Паренёк продолжил службу. Правда, повреж-дённая кисть (пуля по касательной обожгла два пальца) с тех пор мёрзла на холоде, и в караул его ставили только в тёплые дни.
РЕМАРКА ПО ПОВОДУ
Для дальнейшего повествования необходимо дать информацию о месте моей службы. В пределах допусти-мого - даже сейчас, спустя сорок с лишком лет.
Гарнизон представлял собой дополнение к аэродро-му. Именно аэродром и объекты его жизнеобеспечения находились под охраной первого караула. Всего было двенадцать постов, из них четыре трёхсменные ( кругло-суточные), остальные восемь двухсменные - с вечера од-ного дня до утра другого. Разница была в том, что на двухсменке караульный, отстояв на посту два часа, сле-дующие два отдыхал, а на трёхсменке режим иной: два часа на посту, два часа - так называемая «бодрствующая смена», и лишь потом два часа отдыха.
Именно бодрствующая смена должна была реагиро-вать на всякого рода ЧП. А они, эти самые ЧП, возни-кали с пугающей периодичностью.
НЕУДАЧНАЯ ДЕГУСТАЦИЯ
Выпрыгнув из кузова машины, я стремглав понёсся к дверям караулки, на бегу вспоминая майора, что при-вёз нас сюда, и его слова о «тёплых краях»: ничего себе «тёплые»! Да наш февраль куда мягче и суше!
Два часа бодрствования пролетели незаметно. В карауле были шахматы, шашки, домино. Можно было в это время и письмо домой написать.
Начальник караула скомандовал: «Подъём!» Спящие зашевелились, подымались нехотя. Ещё бы! Неспроста в армейской среде бытует определение: «Часовой - это труп, завёрнутый в тулуп, замученный до слёз и выбро-шенный на мороз».
Встали не все - двое так и остались лежать на топчанах. Это были стоявшие на двухсменных постах мой земляк Колька ( не помню точно, из какого района) и литовец Видас, которого все звали по - нашему Вить-кой. Пытаясь их разбудить, разводящий уловил исходя-щий от обоих запах самогонки. Немного поколебавшись, кинулся к аптечке, достал пузырёк нашатыря и кое - как привёл их в чувство.
- Когда успели нажраться, придурки? - с гневом обру-шился на них начкар. - Кто вас напоил?
Но вразумительного ответа так и не дождался. По-размыслив, решил:
- Ладно. Выставим их на посты. На холоде протрез-веют. И смотрите, - начкар обернулся к остальным при-сутствующим, - все молчок! Никто ничего не видел, ни-чего не знает.
Загрузили субчиков в машину, и вскоре она скры-лась в снежной круговерти. А я, едва лёг на топчан, тут же и уснул.
Проснулся от голоса...нашего замполита. С трудом соображая, откуда он взялся в караулке, открыл глаза - и увидел плутовски улыбающуюся физиономию разводя-щего. И всё понял.
Разводящий, Славка, был еврей. И как большин-ство евреев, талантлив. А талант его заключался в уме-нии подражать любым голосам. Голос замполита был наиболее похож на оригинал. Это - то и сбило с толку не только меня, но и всех отдыхавших.
...Караульная машина двигалась по направлению к аэродрому, раскачиваясь из стороны в сторону на заме-тённой снегом дороге. И вдруг - стоп! В чём дело?
Отогнув полог тента, я глянул по ходу движения. Метрах в десяти перед машиной, раскинув в стороны руки, животом на карабине лежал Колька.
Затащив его в машину, двинулись на дальние по-сты, где и нёс службу (правда, весьма своеобразно) наш охмелевший «интернационал".
Литовец спал, прислонившись спиной к самолёт-ному шасси. Карабина рядом с ним не было.
Начальник караула, предчувствуя большие неприят-ности, не стесняясь в выражениях, бил Витьку по щекам: « Куда оружие дел?" Но ответа так и не дождался.
Искать карабин в такой темени ( был третий час ночи) не имело смысла. Да и Витьку требовалось срочно отвезти в тепло, дабы не простыл совсем.
Когда рассвело, карабин нашли...под чехлом, укры-вающим шасси, возле которого часовой и спал. Вот ведь как: пьяный - пьяный, а соображалка - то работала! Понимал, что мог в ночи кто - нибудь воспользоваться его «отключкой». Хотя бы очередной беглец из колонии.
Серьёзного наказания в виде "губы" (то есть, гаупт-вахты ) проштрафившимся избежать удалось. Спас их де-фицит кадров. И без того на некоторых постах прихо-дилось держать людей по три - четыре дня. В сложив-шейся ситуации гауптвахта выглядела курортом.
Вскоре друзья по несчастью раскрыли секрет сво-его захмеления.
Они стояли вместе на Колькином посту ( чтобы скучно не было ), и вдруг на соседнем посту, охрана с которого была снята, мелькнула тень, и затем хлопнула дверь вагончика. Решили проверить, кто это.
Оказалось, пришёл техник - предстояли учебные по-лёты. Вот он - то и угостил часовых. Каждый выпил по стакану ( если верить рассказчикам) самогонки, а на закус-ку техник дал им по галете.
На холоде друзья держались, а во время отдыха в караулке их и развезло. «Убойная» вещь - белорусская самогонка!
Д В А Д У Р А Ц К И Х В Ы С Т Р Е Л А
Как - то не получается жизнь в нашей роте без приключений. За неполные десять месяцев - три громких дела, связанных с оружием. На их фоне сентябрьский неудачный поход в «самоволку» по водосточной трубе ( упала вместе с беглецом ) и новогодняя драка с пред-ставителями соседнего подразделения выглядели сущим пустяком. Но впереди ждало нас ещё более экстрава-гантное событие.
В украинской диаспоре, к тому времени за счёт зимнего призыва разросшейся до одиннадцати человек, Лёху Зимина почему - то игнорировали все земляки. Да и с остальными ребятами общего языка он не находил. Возможно, именно это и явилось причиной неожидан-ных поступков. Хотел привлечь к себе внимание таким образом? Или март подействовал?
...В караульном помещении было относительно тихо. Сопение спящих перемежалось со стуком игральных кубиков: в игровом арсенале караула появились нарды. Играли двое ребят из бодрствующей смены, а ещё двое готовились заменить проигравшего.
Внезапно за окном раздался звук выстрела. А мо-жет, показалось? Но нет. Из своего кабинета выбежал лейтенант, начальник караула, и крикнул:
- Караул, в ружьё!
Бодрствующие побросали кости, и через полминуты караульная машина рванула в сторону склада спецтоп-лива.
Прибыв на место, тревожная группа увидела Лёху, стоящего на коленях возле рельсовых путей, по которым на склад подвозили горючее. Отложив в сторону кара-бин, он щупал боковую сторону рельса, как слепой, чи-тающий книги, изданные по методу Брайля.
- Ты стрелял?- с места в карьер взял начкар.
Повернув голову и не вставая с колен, Лёха тихо произнёс:
- Я.
- Куда? В кого?
- В рельсу.
- Зачем?!!!
- Хотел проверить, пробьёт её или нет.
После такого признания начкар совершенно вышел из себя и отвесил Зимину увесистый подзатыльник.
- Идиот!.. А если бы пуля в ёмкость с горючкой отрикошетила? Что бы от тебя осталось вообще?...
Лейтенант подозвал к себе разводящего: - Посто-ишь за него, до пересменки сорок минут осталось. А ты, - он повернулся к Лёхе, - бегом марш в машину!
И добавил ещё пару «связующих».
Не знаю, как именно был наказан Лёха за свою выходку, но в конце марта он опять «отличился».
Снова первый караул, и пост опасный - склад ГСМ. На этот раз Зимин стрелял в землю: хотел узнать, на-сколько глубоко пуля уйдёт.
Реакция командования части была незамедлитель-ной и резкой. Через неделю Лёха был «комиссован». Проще говоря, отправлен домой как негодный для даль-нейшего прохождения службы.
Мог ли я тогда предполагать, что всего через три недели сам попаду в схожую ситуацию?
ДАЛЕЕ:
Тихомиров снова склонился над тетрадью, и вдруг затрясся от безудержного смеха.
- Ты что?
Вместо ответа он передвинул тетрадь по столу в нашу сторону, не переставая смеяться. Мы глянули- и смех грянул ещё оглушительней. Последняя запись гласила: "Мы ещё наших девочек не..."