Это была шутка. Конечно же, шутка, а как же иначе! Вот он – мой Вовка, живой и невредимый, выскакивает из соседней комнаты, громко смеется: А ты что, глупенькая, поверила?!.. Сон. Это только сон. Осознание реальности обрушилось волной дикой боли. Не хочу просыпаться, не хочу дышать, не хочу «БЫТЬ». Мой мир вчера рухнул. Все как в тумане, банальная ссора, он не хочет портить мне жизнь, не хочет чтобы я мучалась, живя с диабетиком, мои слезы и убеждения в вечной любви не действуют, его мама выходит, услышав наши крики, и отправляет меня в постель, я долго жду, не выдерживаю, выхожу на улицу, при свете полной луны, кажется что он стоит.. кто-то кричит, не сразу понимаю, что кричу я, его мама что-то говорит, ничего не понимаю, звонкая пощечина приводит в чувства, мы начинаем делать непрямой массаж сердца, раз, два, три, четыре, вдох, раз, два, три, четыре, вдох.. Машина скорой помощи, угрюмая безнадежность на лицах врачей, констатация смерти.. Меня ведут домой, я сопротивляюсь, зачем мне куда-то идти?.. Укол, я проваливаюсь в черноту..
Мое восприятие окружающего, как будто притуплено, мысли обложены бесплотной, серой ватой. Наверное, это заложено в человеческую природу, что бы не сойти с ума от горя, защитный механизм человеческой психики, своеобразная подсознательная блокировка. Кажется, я не ела несколько дней, родные переживают, но мне все равно. Ходят за мной раздражающими тенями. Единственное место, где можно спрятаться, - это старая баня за домом, я беру кассетник, сигареты и в сотый раз слушаю, как родной и единственно нужный голос смеется и поет под гитару.
Черная процессия ярким июньским днем выглядит так нелепо. Мои глаза закрыты, не хочу видеть сочувствующих, и просто любопытных, лиц (что они понимают?), кто-то держит меня под руки, кажется это мама и сестра, я послушно переставляю ноги. Чей-то голос зовет меня по имени: Открой глаза, надо попрощаться. С трудом, разлепляю веки, солнце слепит, мне хочется упасть на колени, отползти в тень и не шевелиться. Я тупо смотрю на то, что когда-то было человеком, таким теплым и любимым. Теперь это всего лишь оболочка, мертвая, лишенная искры жизни оболочка. Мне не с кем прощаться. Я не плачу, я просто хватаю ртом воздух и всхлипываю, кажется, что легкие вот-вот разорвутся. Прохладная рука на лбу, быстрый укол, все становится безразлично..
Мама настаивает на смене обстановки и отвозит меня в деревню, свежий воздух, природа и родные люди помогут быстрее прийти в себя и оправиться от потери. Какая же она глупая! Но, мне, опять таки, все равно, лишь бы отстали. Сегодня третий день с тех пор, как моя рука, ведомая чужой рукой, бросила три горсти земли, с глухим стуком упавшими на дно глубокой ямы. Равнодушная к возне семьи, изо всех сил старающейся меня отвлечь, я жду вечера, чтобы уснуть и забыться. Долгожданная темнота и прохлада, я лежу на панцирной кровати и смотрю в потолок, обклеенный светлеющими квадратами. Я думаю о сахаре, превысившим допустимую в крови диабетика норму в три раза, вызвавшем неадекватность и отнявшем у меня любимого человека. Квадраты постепенно сливаются и превращаются в черное пятно. Теперь я понимаю, что это вовсе не пятно, а лабиринт. Там совсем нет света, одна пугающая, непроглядная тьма. И в этой тьме был мой Вовка. Он стоит, в тех же плавках, что и в ту проклятую ночь, и смотрит на меня. Его губы не двигаются, но я слышу его, слышу как бесконечную бесконечность раз он сожалеет о содеянном и как сильно он меня любит, как сильно хочет вернуться ко мне. И еще я слышу тоску, его тоску умноженную на мою. Совершенно не чувствуя своего тела, я тянусь к нему, не уходи! не смей уходить, не смей оставлять меня!!!.. Кто-то трясет меня за плечо, я шикнула на него: тихо, Володя здесь! Мужской голос начинает читать молитву, но постоянно сбивается, я злорадно шиплю: ты не знаешь слов! Потом я слышу голос мамы, она прогоняет моего любимого, говорит что отдавала дочь ему живому, а мертвому не отдаст. С протяжным, разочарованным «уууууу» мой призрак разворачивается и исчезает в лабиринте, потолок опять становится обклеенным дурацкими квадратами. Я в бешенстве, я хочу ударить маму, но тут, как по команде, завыли собаки, наша и соседские. Жуткий собачий вой возвращает меня мне.
Что произошло? Мама говорит, что я лежала, как в трансе, вытянув одеревеневшее тело с широко открытыми, стеклянными глазами. Уж не знаю, кто просветил мою атеистичную мать, откуда она узнала какие слова надо было говорить, но я не сержусь на нее. Теперь я знаю, что моя любовь бродит по темному лабиринту с безмерным чувством сожаления и одиночества, а мое юное сердце разрывается от горя. И еще, пока я не знаю, что рано или поздно, боль уйдет, радость вернется, и моя жизнь сложится хорошо, ведь мне всего лишь 17 и я продолжаю жить…