Под балдахином

Мне смешно на тебя, Вадим, когда ты философствуешь или витийствуешь… Это тебе не очень как-то идёт. Ну, какой ты философ. Всё тобой заимствовано у других, ничего своего, оригинального в собственных твоих мыслях и нету.

- Всё бытие соткано из противоречий. Не будь противоречий – это стало бы самым страшным противоречием.

Ты, Вадик, – поклонник Мишеля Монтеня, у тебя даже есть подходящее прозвище: "С отблеском Монтеня на челе". Ну не смешно разве? Это у тебя что-то наподобие расхожей умности: от любви до ненависти и наоборот. Или как теперь выражаются – это нечто. НЕЧТО – это ты, Вадим.

После развода с женой ты превратился в женоненавистника. Люто возненавидел весь женский род. И меня заодно. А почему? У тебя всегда крайности – либо увлечён и очарован, либо уж в мизантропию… И ушёл ты, что называется, в подполье. Или – в башню слоновью себя заточил на вершине замшелой скалы. Удалился. Гордо. Монументально. И даже форточку за собой захлопнул – до того тебе всё осточертело, обрыдло даже, хоть словцо это последнее не очень и вкусно звучит.

Но мы, женщины… Они какие ведь особи? Такие! И туда добрались, на скалу. Стали тебя обхаживать и сватать… И, милый дружок мой, ты поддался, стал таять, аки весенний лёдок… Впрочем, на дворе и в самом деле весна расцветала. Возможно… или даже скорее всего – не о тебе они пеклись, дамочки наши, скорее о том, дабы подружку свою пристроить… Ну да что ж, у всех и каждого задачи по нутру…

Дальше с тобой вот что происходило…

Ты рассказывал, а на губах твоих блуждала ирония. Очевидно, ты пытался осмыслить происшедшее с тобой в предсвадебном вояже.

 

***

Вику разбудил звонок межгорода.

- Доченька моя, я так скучаю…

- Мамуль, ты ж знаешь разницу во времени?!.

- Я всё знаю, малыш, но так… У нас посол помер. Я вся на нервах. Он меня из Анголы вызвал. Я там только-только навела порядок в медицине ихней, а он поманил к себе…

- Да, я помню.

- И помер вот… Теперь все будут судачить, что это я его уморила.

- Успокойся. Всё наладится. Ты же не виновата, на самом-то дело.

- Но я врач. Это при мне уже…

- Мамулечка, всё образуется. Очень жаль его, но… Ты ни в чём не должна себя винить.

- У него диабет был. И сердце… я даже не думала, что у него такое слабое сердце… Я теперь и не знаю, как быть. С отпуском… Вы-то скоро ко мне приедете? Как Вадим?

- Всё нормально. Мы собираемся. Просто сроки… Что?

- …послезавтра прилетит наш директор школы, Рудольф Никодимыч, ты его знаешь по Пакистану, он передаст тебе посылку… А? Плохо слышно! Будь умницей. Я ещё буду звонить.

- Только не так рано, мамуль.

- Ладно, доченька, это я что-то сплоховала. Передай привет Вадику.

- Погоди, ма. Что если мы там у вас распишемся? Можно такое сделать?

- Даже не знаю... Я же говорю, мы сейчас тут, как на чемоданах перед долгой дорогой. Полный разброд и шатание. Интриги ещё… Я тебе на месте всё расскажу…

 

Обсуждая с тобой, женихом, предстоящую свадьбу, Вика расписывала тебе ту церемонию, свидетельницей которой ей посчастливилось быть в Пакистане:

- Это такое очарование! Пиршество гурманов! Наряды, ритуалы… Сногсшибательно, короче!

И тебе было приятно на неё смотреть – непосредственная, увлекающаяся красавица… Как она могла на тебя запасть? И странно – как мог муж её предыдущий не оценить всех её женских достоинств?..

Теперь, стало быть, пиршество отменяется? Вика расстроилась.

Стоп. Что-то корябнуло её слух в разговоре с матерью… А, вот:

- Директор школы. Что за директор? Не знаю никакого директора.

С той поры, как она гостила у матери в Пакистане, прошло десять лет. Однако помнит она многих. Главным образом, тех, кто за ней пытался ухаживать. Одного кэгэбэшника – с ним она делала по утрам пробежки вокруг посольства. Интересный такой парень, но физиономией натуральный шпион. Лично она таких нескладных и близко не подпустила б к разведке. Что это за ерундистика – если сразу видно по роже: шпик!

Потом ещё ухаживал за Викой второй секретарь. Вернее, не ухаживал, а спьяну почему-то решил, что вскружил ей голову и по телефону потребовал (и это при жене, роскошной и умной – что, согласитесь, не всегда совпадает) принести ему в кабинет… то ли стакан соку, то ли своё целомудрие. Настаивал! Покуда жена его не вразумила. И вообще, там, в посольстве, сотрудники страдали от изоляции – за пределами суверенной территории нельзя было свободно гулять. Оттого и придумали, очевидно, этакую развлекаловку: шили себе наряды (дамы, разумеется) и в назначенное время выходили “в свет” – во двор под тенистые кроны и дефилировали по дорожкам, раскланиваясь: здра-асте, дорогие сограждане. Как поживаете? – Нечто вроде парадной демонстрации мод во дворце у короля. У короля?.. Тогда уж не сограждане, – придворные.

А вот директора школы она совсем не помнит. Значит, не понравился. Что Вике не нравилось, мигом улетучивалось из её памяти напрочь. Ладно, увидим – поглядим.

Да, в пакистанском аэропорту её встречал – кто бы мог предположить! – знакомый по Артеку. Это был уже не конопатый мальчишка, а статный мужчина, представительный, дипломат... весь из себя. Но с ним у неё ничего не сложилось, хотя, по всему, он и встречать ехал в надежде, что прежнее знакомство окажется неким талисманом… или как сказать? Словом, тогда, в пору детскую, он её выделял, а вот она засматривалась на других… В аэропорту случай забавный произошёл. Когда Вика уже сидела в салоне автобуса, небольшая толпа местного населения окружила этот автобус и стала что-то бурно-крикливо требовать. Помнится, дипломат наш здорово обозлился, разговаривая с паками, потом закрыл дверь и приказал ехать. Оказывается, эти аборигены были обеспокоены тем, что в русском автобусе сидит пакистанка, молодая, красивая, в платье национального покроя. Инцидент  был совсем не кстати, потому что как раз в тот самый день 1993 года в России штурмовали Парламент… Да, в Вике, действительно, бродила и цыганская кровь, и польская, внешностью же – типичная восточная женщина, царских, так сказать, кровей. Кто-то даже сравнивал её с некой восточной правительницей… из древности. То ли Нефертити называли, то ли римскую волчицу… Хотя погодите – при чём тут волчица?.. Надо бы освежить в памяти, и разговорник достать до отъезда в заморские страны. Хм, потом ещё было чудней. Когда ходила с матерью на их столичный базар, так чуть ли не все поголовно встречные мужчины (из аборигенов, разумеется), старались прикоснуться к ней. Мать даже в сердцах сказала: "С тобой лучше не появляться на улице. Тут за женщину калым громадный требуется заплатить… К тебе так и липнут все поэтому – задарма поглазеть, пощупать. А ты, ишь, дурында, рассия-алась! Украдут тебя, попользуются, потом продадут подороже богатею в гарем, а на вырученные деньги купят себе жену из местных, для жизни, а не баловства. Тьфу! Сиди уж лучше в посольстве".

Перед этим ещё вот что произошло. Пошла с матерью по магазинам. Эльвиру Григорьевну отвлекли тряпками, а Вику позвали в подсобное помещение – якобы показать эксклюзивный товар, и там продавец (или хозяин этого магазина) попытался её поцеловать. Впрочем, сразу возбуждение утратил, остепенился, едва она сказала ему, что замужем. С этим у них строго, не то, что у французов. У французов? А к чему о французах?..

Кто же этот директор? Мухомор какой-нибудь замшелый. Ишь, не кто-нибудь, а Рудольф Никодимыч. Никодимыч! Да ещё Рудольф!

И тут Вика вспомнила – и даже оцепенела, настолько воспоминание оказалось телесно ощутимым, – так ей тогда в Пакистане хотелось влюбиться… Она недавно развелась с первым мужем, и сердце сжималось-постанывало в томительной пустоте. А влюбиться всё никак не случалось. И вот сейчас она неожиданно для себя стала придумывать… Директор, директор, а каков он из себя?..  (И всё это, Вадим, при  тебе… тебе именно для развлечения… какая непосредственность! И признайся, ты ведь думал, что она этими рассказами заводит тебя… и веселит!)

- Хорошо, если б он походил не на тролля американского, а на восточного шейха или даже Чингисхана! Я имею в виду директора…

Это был её любимый тип мужчины. И нечаянно, в один, что называется, миг она влюбилась в мечту, в эту свою придумку… Остаётся руками развести: чего только не бывает! А возможно, так устроено человеческое существо? Вот рядом мужчина уже есть, и вроде любимый (конкретно – Вадим), имеет намерение жениться. И тут женщина (конкретно – Вика) вспоминает, что была некогда обделена любовью и ей хочется сей же час исправить то упущение, заполнить ту пустоту, которая зияет до сих пор в её прошлом, как затенённая пустота, и мешает – да, мешает существовать в дне сегодняшнем. Это вроде потерянной руки или ноги, которые всё ещё продолжают болеть – в твоём мозгу ноет и ноет, саднит и саднит… Годится такое сравнение? Тогда пойдём дальше. Вернее, это Вика поспешила на встречу с Рудольфом, когда он позвонил, и они условились о месте и времени…

Увидав своего директора – мужчину лет сорока пяти, Вика обомлела: Никодимыч Рудольф оказался тем самым человеком восточного облика, к кому она на пакистанской земле воспылала страстной любовью (видимо, и так бывает: человек порой заблудится в мечтах своих настолько, что воспринимает и придумку и явь как одно и то же. Или же, скажем, он способен совместить в себе на равных и то и другое и не быть при этом шизофреником. Ведь играют актёры и там и тут, и ничего им не делается. Сочиняют те же драматурги свои пьески, в коих сам чёрт ногу сломит, и всё у них с головой в порядке. Даже обмен веществ не нарушается. Просто умеют быть и жить так? Вот и здесь: придумала себе женщина возлюбленного, вскружила сама себе голову, и плавненько соскользнула с ним, избранным-придуманным, из этой своей мечты прямиком в реальность. Впрочем, в такие философские и психологические (или - психофизические) дебри вряд ли есть надобность нам углубляться слишком-слишком. Единственно, что нам сейчас должно быть интересно: как этот Рудольф Никодимыч, не подозревающий о том, что своим обличьем совпал с придумкой незнакомой женщины, к этому отнесётся. И вот, не обращая внимания на некоторую логическую несуразность, каковую, если кому захочется, можно отыскать повсюду, получается, что дорожки Вики и директора вновь пересеклись. Может быть, не случайно? Вике Рудольф Никодимыч показался ещё привлекательнее, чем раньше, стал мужественнее, определённей, что ли. А та провинциальность в его облике и манере общаться, придавала ему, скажем незатейливо, некую пикантность…

Она отметила про себя, что, узнав из прежних лет знакомую, он смутился. Не очень заметно, но всё же. Значит, и для него предыдущее общение не было совсем уж проходным, пустячным… Вика ловила его взгляд и пыталась угадать, какое впечатление оставляет в нём она, теперешняя. То, что было между ними раньше, не может, наверное, послужить критерием… Вика – ещё раз повторим – вовсе не запуталась в миражах и яви, она просто видела мир сразу в двух ипостасях, или, как ещё говорят, измерениях…

- Рудольф Никодимыч? А мне мамуля сказала, что мы с вами знакомы по Пакистану…

- Да нет вроде... - слегка опешил визави. - Она, верно, ошиблась. Я был там, да, но совсем в другое время…

- Жаль.

- Жаль? Чего вам жаль?

- Что мы там были в разное время.

Рудольф Никодимыч слегка прищурился на Вику и прикусил свои тонкие, изогнутые, как спортивный лук, губы.

Они пошли в сторону метро, разговаривали о каких-то пустяках, и Вика почему-то ждала, что новый знакомый предложит ей зайти в какое-нибудь кафе, но он так и не предложил. Взглянул на часы с некоторой, кажется, досадой.

- Извините, - сказал, протягивая коробку, - если фрукты не совсем свежие. Мы с женой так обрадовались, что наконец-то попали на свою, родную, землю, что совсем забыли о наказах… знаете, укатили впопыхах к родственникам на дачу. И только сегодня вернулись.

Это, конечно, царапнуло Викино самолюбие. Но бывает, как говориться, и хуже.

А когда он, попрощавшись, растворился в толпе, она снова включилась в игру (мысленно она уже звала его просто по имени, и даже уменьшительно-ласково – Рудик): то, что Рудик сказал, будто работал в Пакистане в другое время, означают лишь одно: с ним случилось что-то страшное и от этого амнезия… Но с амнезией, говорят, можно бороться.

- Как тебе такое свинство? - рассуждала она уже дома. - Отдал испорченный продукт и был таков! Хамство. Нечего было браться. Тоже мне учитель. Детей, небось, наставляет, правилам разным учит, чёткости, обязательности, а сам – долдон! Директор, одним словом!

 

Когда Вика предложила погостить у матери за рубежом, ты, Вадим призадумался: ведь это означало связать себя уже окончательно и бесповоротно… Иными словами: определиться.

Ты задумался, что за отношения сложились у тебя с Викой? Если честно, ты до конца так и не понял. По обыкновению тебе лучше думалось, когда ты записывал мысли…

Перво-наперво ты записал сны – Викин и свой. Так сказать, предощущение путешествия.

Тебе приснилась обезьяна, понимавшая язык человека. Она принесла тебе кокос, когда ты выразил ей своё порицание за украденные из автомобиля съестные припасы. Про то, что чужестранец разговаривает с животными, проведали-прознали местные жители. И стали выражать почтение. Привели тебя к старцу, и тот выдал тебе мандат на право беспрепятственного и бесплатного приезда в их страну в любое время. Но перед этим произошло вот ещё что. В толпу народа откуда-то прыгнул лев и стал рвать и метать… Ты пристыдил этого льва и тот покорно удалился, смирив свою хищную природу. Затем громадная анаконда напала на жителей деревни. И ей ты сделал внушение, после чего она послушно уползла. Затем разъярённое стадо слонов ворвалось в селение. Слонов ты усмирил  также легко и обратил в домашних. И после этого Старец и выдал мандат…

У Вики же сон такой: она входит в многоцветный буддийский храм и видит святыни, которые до этого никому не показывали… Это в ней вызывает благоговение и восторг, и веру в свою исключительность.

 

От сборов в Викиной памяти остался лишь пыльный вихрь суеты: носится она заполошно по квартире, задевает всё подряд, что-то роняет, лезет под стол, стукается затылком о крышку, занозит палец на ноге и что-то ещё-ещё подобное. И на замечание твоё, Вадим: “Ну ты, мать, заюлила! Так и в окно можно вылететь! Замри!” - в раздражении отвечает: “У меня ещё очень много дел!..”

В самолёте ты подумал, что с Викой явно не всё в порядке. По крайней мере, её возбуждение напоминало истерику. “Ну и что с тобой такое?” - спросил ты себя.

Заказали вина, она его разлила себе на белые брюки, - так чуть самолёт не перевернулся, настолько мощные эмоции взбурлили в ней и выплеснулись наружу. Кажется, все пассажиры подумали, что произошёл взрыв бомбы…

“От предвкушения океана с ней такое, - подумал ты, - не иначе. А что ещё можно предположить? От разлюбезных тропиков”.

Вслух, однако, ты ничего не сказал.

В Домбае, при пересадке до Коломбо, Вика, проезжая по залу на эскалаторной дорожке, не восторгалась, как ожидалось, ни пальмами из пластика в натуральную величину, ни летающими тарелками, мерцающими под грандиозным куполом, – что было, в общем, ей не свойственно и наводило на мысль... Впрочем, надо заметить, что ты был не из тех людей, которые спешат с выводами. Ты просто наблюдал и пытался прочувствовать свои новые впечатления…

- А говорили, тут целый город, и можно заблудиться – дня на три. Мне об этом мама рассказывала. Один сотрудник… кажется, курьер, так и сделал…

- Ну, должно быть, можно и заблудиться, имей ты хорошие бабки в кармане.

Но Вика не откликнулась на развитие темы, её мысли перескакивали с одного на другое столь же стремительно, как… «Боинг» рассекал воздушное пространство.

Тут ещё предложили заполнить анкету (опять уже в самолёте, совсем свежее новшество – в виду, очевидно, необузданности терроризма), а Вика никак не могла с этим заданием справиться – не хватало ей знаний английского. Обратилась за помощью к соседу, только что махнувшего сто грамм водочки – разговорчивый такой таджик попался. Не столько помогал с анкетой, сколько пытался заверить, что никакого отношения к недавней трагедии в Беслане не имеет и... брал Викину руку, пожимал, заглядывал в глаза. И настолько утомил… тебя утомил своей приторностью, что ты не выдержал, с раздражением глянул на свою раскрасневшуюся невесту и отправился в туалет, где ополоснул лицо холодной водой. Таджик за это время успел заказать ещё водочки, выпил и… переключился на двух молоденьких стюардесс – симпатичных девчат шоколадного цвета, - которые слушали его с открытыми ртами. Чего такого он плёл своим быстрым язычком, что они забыли о своих прямых обязанностях?.. Ты хотел заказать и себе какого-нибудь успокоительного напитка, но воздержался: пусть уж лучше девочки занимают внимание балагура-таджика подольше…

В аэропорту встретила вас мать Вики, Эльвира Григорьевна, моложавая, также восточного типа женщина. Ты увиделся с ней впервые, и, как грядущий зять, троекратно почеломкался.

С погодой повезло: недавно пролил дождь, и было не так знойно, как опасались. Кондиционер в посольском «мерсе» прибавил оптимизма… Ты бодро озирался по сторонам, а Вика захлёбывалась вопросами… В Коломбо остановились у набережной. Вышли… Океан, точно могучий зверь с попрысканной дезодорантом пастью, мощно дохнул вам в лицо так, что вы в один миг покрылись испариной.

- Да! - только и сказал ты.

- Да, - согласилась Вика, не отрывая взора от овальной громады ультрамарина - водного пространства.

“Хоть в этом совпадаем сегодня”, - усмехнулся ты.

- Что? - прищурила глаза Вика. - Впечатляет?

- О да.

Эльвира Григорьевна, приоткрыв окно, сказала из прохладного салона:

- Ещё надышитесь. А нам поторопиться надо бы. Сегодня день учителя отмечаем в нашей посольской школе, так что… ещё и душ принять нужно.

Вика сразу заторопилась и первой села в машину. Возможно, слова "день учителя и школа" оживили в ней... игру воображения?.. Ну да не будем гадать.

 

***

Перед выходом “в свет”, в процессе общих сборов, Эльвира Григорьевна успела расспросить тебя о зарплате, перспективах и, ненароком вроде, поинтересовалась: не желает ли он сделать карьеру дипломата.

- А то ведь не те люди сюда едут, не те…

- То есть как?

- Дискредитируют нашу страну, да и всё. Не за державу радеют, за собственный карман. Но об этом подробно позже поговорим. Теперь скажи только: ты не против, если я переговорю с посланником? Закончишь двухгодичную академию и…

"Ну, если врач решает кадровые вопросы, - подумал ты в некоторой замешательстве, - то что ж..."

- А Вика как на это посмотрит? – спросил.

- Она давно в послицы метит.

- Неужели? Не знал.

- Итак?..

Тебя, Вадим, вполне устраивала работа, пусть неприметным клерком совсем в другой сфере деятельности и не очень денежная, однако… словом, о дипломатическом поприще ты никогда не помышлял... хотя как-нибудь можно будет спросить: вдруг помышлял? В трансе, под гипнозом, например... Во сне, может быть?.. Помните его сон перед отлётом сюда? Про открывшуюся способность понимать язык зверей?

- Почему я должен отказываться, если это реально?

Не правда ли, твой ответ вполне можно считать дипломатическим? То есть начало карьеры, считай, было положено...

- Мам,  ну ты хотя бы вкратце расскажи, что за страсти-мордасти тут у вас закручиваются.

Что касается Вики, то затея матери ей и вовсе не показалась бредовой. Скорее, наоборот. Впрочем, её умение совмещать возможное  – пускай в мечтах – с реальным положением дел нам уже не в диковинку. Не так ли? Вспомнили, как лихо и быстро незнакомого ей директора школы превратила она для себя в давнего обожателя?.. Вот вам и ля-ля – тру-ля-ля...

- А ты давай не шлындрай голышом. Все окна и двери нараспашку, а она мелькает…

- Так ведь душно.

- Душно ей. - И обращаясь к тебе: - У нас тут консул, как выразился один из членов комиссии, с гипертрофированным чувством справедливости. Например, бросил в лицо бумагу одной студенточке – она за визой пришла, – а потом объяснил: пусть выучит русский язык сначала, а то что это она к нам поедет – ни в русском, ни в английском ни бельмеса... Да какое твоё собачье дело, спрашивается.

- Что же за комиссия?

- Ну как же! После смерти посла несколько человек создали тут оппозицию нашему посланнику: второй секретарь, одна девчонка, без года неделю как институт закончила, и ещё один… И вот я подхожу – а мне надо было перевести на английский медицинское заключение из госпиталя – подхожу к этой девчонке, а она мне: ей  на это, видите ли, два месяца потребуется… Села я с ней рядом, и за два часа мы с ней перевели. А консул должен завизировать – так ни в какую! Не желает и всё!.. И тоже бросает мне это заключение чуть не в лицо. Я с ним больше разговаривать не стала, пошла к посланнику. И без того на нервах – всю последнюю неделю у постели больного просидела…

- И чем, в конце концов, завершилось?

- В конце концов, обошлись без консульской визы. Да, но не в этом дело. Той студенточке-аборигеночке он бросил в лицо отказ как раз накануне теракта в Беслане, а в самый день трагедии перед нашим посольством местные студенты устроили демонстрацию протеста – им не дают виз, притесняют, лишают право и так далее. Лозунги, транспаранты, протесты через матюгальники… Представляешь?

- И что теперь?

- Так вот я же и говорю: приехала комиссия – решить, как с нами со всеми поступить. Ревизор из их команды. Он должен быть на сегодняшнем застолье…

- Интересно. Прямо по Гоголю. К нам едет ревизор. Хотя эта ваша оппозиция поступает совершенно правильно.

- То есть? - Эльвира Григорьевна замерла (до этого она бегала из комнаты комнату, подбирая наряды для дочери) – и даже рот приоткрыла.

- Умер посол – чем не повод обратить на себя внимание.

- Ну не зна-аю. Повод! Повод?

- Если б, конечно, не Беслан…

- Так вот именно. Вместо солидарности – гвалт и беспорядки.

- Значит, кому-то выгодно. Кому?

Как видим, ты, Вадим, уже начал входить не только в роль дипломата, но и – аналитика-политолога.

- Не знаю. Они тут двадцать два года без продыху воевали, только что заключили перемирие. Сингалы с тамилами, я имею в виду. И террористов, говорят, где-то тут готовят… - Эльвира Григорьевна поглядела на свой наряд в зеркало. - Ну что, пора идти…

Однако мать с дочерью ещё задержались - у Вики лопнула какая-то штрипка на платье, и ты, новоиспечённый дипломат, отправился  сам-один – «на рекогносцировку».

Первым, кого ты увидел в фойе, был директор школы, Рудольф – столы уже были накрыты, и он, как полководец, в последний раз оценивал их готовность к приёму гостей. Обликом он отдалённо напоминал крупного монгола, или калмыка: капризный изгиб бровей, красивый нос с горбинкой, поджатые узкие губы наподобие оружия лучника. Впечатление, правда, несколько портили кривые зубы, да ещё за передними клыками как-то неуместно и претенциозно сверкало золото коронок… А так - спортивный, плечистый, под метр девяносто. Пожимая его руку, ты почему-то подумал: “Интересно взглянуть на его жену…” И тут же Рудольф слегка обернулся и представил вышедшую из боковой комнаты, откуда понесло холодом от кондиционера, ярко раскрашенную брюнетку лет тридцати пяти, лицом и фигурой напомнившую Вадиму шпионку-каратистку с лаковой обложки свеженького детективчика, который ты недавно пролистывал в самолёте. Не хватало лишь тёмных очков.

Сочетание внезапного холода из соседней  комнаты и возникшей оттуда ярко раскрашенной женщины странным образом возбудили в голове у тебя любопытное предположение: женщина находилась в холодной комнате именно затем, чтобы уберечь от раскисания и увядания яркость своего макияжа до прихода гостей.

- Тамара, - протянув прохладную ладонь, представилась брюнетка, и тут же достала из сумочки тёмные очки. Но прежде, чем она успела спрятаться за непроницаемыми стёклами, ты прочёл в её взгляде неподдельный к себе интерес. - Прошу прощение за камуфляж, но что-то глаза сегодня побаливают.

В холл как раз входили, внося с собой зной и духоту улицы, нарядные женщины – в их числе Вика с Эльвирой Григорьевной.

Уже за столом, когда все выпили по третьей рюмке (а перед этим малыши-дошколята – Настёна, Оленька и Вовик – выразили в стихотворной форме своё отношение ко дню учителя, и сразу убежали опять играть в свой класс)… да, так вот после третьей рюмки ты обратил внимание, что Вика держит себя с Рудольфом раскованней, чем следовало быть с человеком, знакомым не более часа. Тебя смутила острота собственного ощущения, а именно: способность различать повременную, что ли, степень знакомства. Или ты что-то другое уловил? Тогда что? Может быть, перемена климата так подействовала на твою восприимчивость? И ты решил проверить, не откладывая:

- Послушай, - спросил, улучив момент, - ты знала его до сегодняшнего дня?

- Здрасьте. Я с ними в Москве встречалась накануне нашего отъезда. Я ж говорила, ты забыл. Ещё ругалась за испорченные фрукты. Ещё и посланник прилетал, и Нинуля-бухгалтер…

Ты наклонил голову сперва налево, затем направо – этот жест наблюдался за тобой всякий раз, когда пытался ты что-либо вспомнить или осмыслить. Видимо, не вспомнил и не осмыслил, потому что пристально поглядел на Нину-бухгалтера, сидевшую напротив через стол. И та приветливо улыбнулась:

- Что-нибудь ещё закусить хотите? - спросила ласково.

- Нет-нет, спасибо. - А про себя машинально отметил, что в ней больше естественного, живого, женского, чем в жене Рудольфа, Тамаре. Если та куколка с припуском на модерн, то Нина… то к Нине хочется прикоснуться – например, дотронуться до её руки и что-нибудь спросить. Ты удивился этому соображению и, пытаясь разобраться, отчего это тебя посетила такая нестандартная мысль, опять внимательно поглядел на Нину, и та улыбнулась опять также тепло, как и минуту назад.

- А Нина замужем? - спросил ты у Вики. - Ты что-то такое говорила, я опять, извини, забыл…

- А почему ты об этом?

- Просто у неё большенький сынок, гляжу. Вовик.

- Насчёт мужа не знаю, но парень в Москве имеется. Мамуля сказала, что вроде как подали заявление в загс… Может, она поэтому и о нас с тобой спрашивала, как ты считаешь?

- Что спрашивала?

- Какой ты непонятливый. Оформили мы  свои отношения или нет?

- У кого спрашивала? У тебя?

- У мамули. Какой ты всё же недогадливый.

Напротив через пространство стола появился новый человек лет шестидесяти – небольшого роста, сухощавый, одухотворённый – судя по аскетическому выражению лица – некой значительной миссией. Таких людей тебе доводилось встречать и прежде. Обычно это были фанатики и трудоголики какого-либо дела. Спорить с ними о чём-то не имело смысла, попросту бесполезно. Так что вывод напрашивался такой: лучше поберечь силы, нервы и время.

Вокруг новенького возникла суета – его попытались сразу и напоить и накормить, но он стойко выдержал натиск, сказав как бы между прочим, но с достоинством, что своё здоровье и пристрастия он знает лучше всех, и тут же нацелился вилкой в блюдо с белорыбицей.

- Сообразуясь с этим, Николай Сергеевич, могу я вам предложить виски? - спросил ты. И Николай Сергеевич благосклонно и снисходительно кивнул.

- Ладно, - сказал ты шёпотом Вике. - Я понимаю, отчего суетятся мамуля и бухгалтер Нина – он приехал ревизовать. Но ты-то чего так возбудилась?

- Я? Тебя это раздражает? Успокойся. Всё ради мамули. Хочу, чтоб всё у неё наладилось.

- В каком смысле?

Ты заприметил (или надо сделать поправку на винные пары?), как обменялись взглядами Эльвира Григорьевна и ревизор Николай Сергеевич… ну, нельзя сказать, что так уж прямо любвеобильными оказались эти взгляды, но весьма заинтересованными – точно. И пытливый взгляд – ревнивый? – бухгалтера Нины в их сторону… (Ты всё ещё пытался разъединить – кажущееся и на самом деле подмеченное)

Тут общее оживление за столом приглушило твоё любопытство – явился посланник с женой. И пока в связи с этим продолжалось бурление – говорились тосты и алаверды, ты приблизил к уху Вики губы:

- Что-то я мутно себя чувствую.

- Это климат, милый… да и летели мы, вспомни, шестнадцать часов. Ты бы не пил больше.

- Слиняем по-тихому?

- Мудрая мысль.

- Карьеру дипломата надобно вершить на трезвую голову.

- Наимудрейшая мысль.

И вы ушли по-английски (как и полагается в стране, бывшей в недавнем прошлом английской колонией) и предприняли прогулку по ночному городу, стараясь, как вам посоветовала Эльвира Григорьевна, идти по одной стороне улицы, чтобы не заблудиться. Единственный раз пришлось-таки одну из улочек всё же пересечь, чтобы зайти в картинную галерею, но это не помешало Вике после этого правильно сориентироваться. Благополучно добравшись до резиденции, вы вскоре распускали марлевый балдахин над кроватью, которую уступила вам Эльвира Григорьевна.

- Душно не будет?

- Ты что! Тут, говорят, такие вкрадчивые москиты! Подкрадутся, не заметишь как. И будешь потом и выть и хрюкать.

Затем уже под балдахином вы обсудили сегодняшнее застолье.

- Как тебе ревизор показался?

- Ревизор – это не профессия, а призвание.

- У! - Ты попытался в темноте разглядеть Викины глаза. - Какие мысли! Где почерпнула?

- Даже не черта характера, а натура сплошняком.

- Глубоко копаешь. А Тамара с Рудольфом?

- Любопытная пара. А Нина как тебе показалась?

- Мне показалось, она приревновала ревизора к твоей мамуле.

- По-моему, она всех ко всем ревнует. В Москве она была проще.

- А что у твоей мамули – не было любовных связей после твоего отца?

- Почему не было? Был музыкант, про которого она мне как-то сказала… забыла что. И был ещё военный. Но он не захотел ломать себе карьеру, если я правильно поняла. Куда-то на Дальний Восток его перевели. Мама упала в гололёд и ударилась затылком. Лежала в больнице, и он пришёл – я как раз у неё находилась. Плакал, говорил, как сильно любит он мою маму… Не сложилось, короче.

- А с отцом твоим у неё не было попыток наладить заново отношения?

- Да что ты! У него такой характер, что ни одна женщина, мне кажется, не сможет долго мириться. Вторая жена, Нелли, не смогла, во всяком случае, тоже.

- Н-да. Стало быть, обликом ты в мать, а характером в отца?

- Что ты хочешь этим сказать?

- Кажется, москиты просочились под наш балдахин.

- Ты не увиливай от вопроса... Ой, в самом деле, кто-то тяпнул!.. Бей его, бей!

- По какому месту?

И через какое-то время:

- Вадь, ты, когда со мной спишь, ты… ты не представляешь вместо меня кого-нибудь другую?

- Нет, - без малейшего промедления ответил ты, новоиспечённый дипломат, что только говорит  в твою пользу – быстрота реакции несомненна. - А ты?

- Что ты, милый, я к тебе чувствую постоянное влечение…

 

А застолье, между тем, продолжалось без вас, путешественников, заморенных перелётом и тридцатиградусными тропиками. Улучив минутку, Нина спрашивает у ревизора:

- Николай Сергеич, а как часто вы ездите с проверками?

- Достаточно.

- А что бы вы хотели посмотреть здесь?

- Видишь ли, я не люблю шумной компании…

- Понимаете, завтрашняя экскурсия и лагуна планировалась нами до вашего приезда.

- Я же не последний день здесь.

- Я учту ваше пожелание.

Когда их тет-а-тет нарушили соседи по столу, Нина разглядывает ревизора уже издали, из кресла в уголке за карликовой пальмой, куда она пересела поразмыслить над приватным разговором.

“Он хочет со мной сойтись покороче, что ли?” Но сможет ли она с ним сойтись достаточно коротко… он такой потёртый весь. Или непотёртые навсегда в прошлом?

…Она влюбилась в молодого дипломата. От него у неё Вовик. Правда, дипломат позже помог устроить её карьеру – в зарубежье теперь трудится, за валюту. Но тогда это была всё же любовь – с её стороны, во всяком случае. Хотя тот дипломат сломал бы себе карьеру, уйди он к ней от семьи.

- Что, Нинуль, втюрилась? - это Эльвира Григорьевна подсела к ней незаметно. - Смотри, не промахнись. А если уж… то выторговывай себе кусок пожирнее.

- И что бы вы посоветовали?

- А долго ли ты собралась жить в этой дыре?

- В смысле?

- Я уже в девятой командировке, так что повидала и страны и условия. А в Анголе, между прочим, наша с тобой соплеменница в местных президентшах ходит.

- Да ну да? Она что же, из бухгалтеров?

- Да причём тут это!

- А, поняла.

- И дети её, и она сама обеспечены и устроены так, что… Просто не надо быть дурочкой и позволять вешать себе лапшичку на аккуратненькие ушки. И не обижайся.

- Я не обижаюсь.

- И когда схватишь свою жар-птицу, то бишь – хорошее местечко, и нас тогда, грешных, может быть, за собой потянешь. Слыхала, девонька одна звонили мне давеча оттуда, из Анголы? Она, между прочим, как раз бухгалтер… посоветоваться со мной решила вот.

- Поняла.

- Молодец.

 

Примечательный также разговор, можно даже сказать эпохальный, произошёл тем же вечером, но чуть позже. Вот небольшая выдержка из него:

- Ты, кажется, намерен увлечься новым предметом? – Тамара сняла свои шпионские очки и обернулась на Рудольфа.

- Как она тебе? – остановился тот у двери в душ.

- Мне? Мне-то какая разница? Просто я подумала: не заняться ли мне её муженьком? Правда, он какой-то скучный. Клерк, одним словом.

 

Да, ещё об одной подробности сегодняшнего вечера. Прежде, чем разделить супружеское ложе с Тамарой, Рудольф зашёл к бухгалтеру Нине, уже убаюкавшей своего сына Вовика.

- Что, - спросил шёпотом, усаживаясь на кухне в кресло, - новенький – всурьёз? Запала на него, да? Так?

Нина ответила также тихо:

- Да. - И помедлив: - А ты займись его женой… если хочешь.

- Вот так вот, значит?..

То есть, как мы понимаем, отношения между ними сложились задолго до того, как попали в поле нашего зрения. И отношения эти были похожи больше на деловые, нежели на пылкие, каковые обычны для начала романа.

Так что… поглядим. Не много ли только углов у нашей геометрической фигуры? Не заблудиться бы. Или правильнее будет сказать: не ушибиться бы.

 

***

На пути в город Канди ты в полной мере ощутил, сколь виртуозны местные водители. К такой лихости, может быть, приучают здешние дороги? - рассуждал наблюдаемый нами персонаж. – Узкие – всего по одной полосе в каждую сторону - и над щемящей желудок крутизной обрывов. Ишь как финтят в погоне за острыми ощущениями!..

В этот момент их водитель Рой предпринял такой резкий и головокружительный спурт, желая обогнать идущую впереди колонну транспорта, что все пассажиры откинулись на спинки кресел и ухватились за подлокотники. И у всех, похоже, непродуваемо захватило дух.

«А всё же в последний момент дают проскочить оплошавшим…» – Рой в подтверждение этому наблюдению пристроился за грузовиком – и вовремя: навстречу из-за поворота вылетел «Икарус» и слегка притормозил, давая встречному вписаться в свою полосу.

«Или сказывается недавняя война, способная любого заставить осознать бренность человеческой жизни?..» - ты попридержал свои рассуждения, почувствовав в них какую-то непоследовательность и фальшь… да и вообще наскучило тебе вдруг разгадывать психо-этничекие ребусы, тем более, что здешнее левостороннее движение ещё не вошло в твоё сознание и усугубляло похмельный синдром от вчерашнего обильного застолья. А в таком самочувствии человек не столько ищет истину, сколько попросту жонглирует словами... и это быстро утомляет. И ты переключил своё внимание на Вику, которая с утра показалась тебе какой-то смурной и заторможенной:

- Ну, пускай я с похмелья, а ты... тебя что – москиты покусали?

Она отреагировала так:

- Иди-ка ты, Кук, не то дам тебе хук.

Любила Вика употребить понравившиеся выражения из просмотренных недавно телепередач. По-видимому, последнее, что она смотрела, был бокс.

И, не желая по этому поводу, как принято теперь выражаться, надувать пузыри, ты стал искать для глаз своих и ума более лёгкие и обтекаемые объекты для созерцания.

Вот за окном микроавтобуса мелькнул подросток – но это со спины… Обернулся сей малец – а усищи на его коричневом личике чуть ли не гренадёрские.

- Вишь, каков мелконький народец. А почему мельчает, не знаешь? Могу поделиться соображением.

Вика дёрнула плечом. Ты подождал более определённой реакции и, не дождавшись, всё же продолжил:

- Читал я тут намедни книжку про их касты... типа того, что сапожник должен жениться на дочери сапожника, ювелир на ювелирше… то бишь дочке ювелира. И так далее. Наподобие наших сословий восемнадцатого столетья, короче. И вот что я думаю по этому поводу: глупы-с эти самые местные мужички! Глупы, да. Там, в книжке этой, фотографии, и на них самые красивые женщины – это из касты Роди. Но каста эта здесь не котируется, понимаешь? Потому что самая низшая. Так называемые отверженные. Вот вам и причина деградации. Я бы, ради демографии, по крайней мере, брал в жёны именно из этой касты. Они такие симпатичные. Их облик прямо-таки королевский – овал лица безупречен, глаза, губы - всё, короче, изящно, идеально по форме! Как у тебя. И это их-то называют низшей кастой? Чудеса, да и только. И вот эти глупые мужички выбирают себе каких-то криворотых коряг... Ну, ничего нет притягательного!.. Такого, чтоб обворожить инопланетян. Так что, либо эти аборигены помешаны на деньгах, а деньги лишь уроды имеют?.. Либо… Как ты считаешь?.. - И не дождавшись опять ответной реакции, облечённой в слово, ты продолжил: -  То ли дело у нас, на Руси. Одна поговорка чего стоит: не в деньгах счастье... А в чём? - внимательнее взглянул ты на Вику: она тебя не слушала, в её глазах в виде отражения облаков плавали свои мечтания. И ты разочарованно отвернулся к окну.

Вон такой же тщедушный мужичок: стоит у дверей своей лавчонки и повернул голову, будто навеки задумался. Что, неспешность – черта их характера или тропический климат принуждает не мельтешить?

Дикобразы!.. Шофёр Рой затормозил. Все высыпали на обочину из автобуса. Сынишка бухгалтера Нины, Вовик, хватает привязанное животное за кончик длинной иглы, Нина на него прикрикивает, а сама фотографирует. Тамара, опять в непроницаемых очках, прячется за спину Рудольфа. Эльвира Григорьевна досадливо машет рукой:

- Они же за показ денег потребуют!

Хозяин дикобразов, старичок с морщинистым чёрным личиком, росточком метр с дюймом плюс ещё миллиметра два, тут же разворачивает свою детскую ладошку:

- Мани, мани… - а у самого юбка-саранга того и гляди  к ногам упадёт, и другой рукой он её подхватывает в последний момент.

Поехали дальше. Ты давно уже почувствовал, что от Тамары, сидевшей слева, исходит некое напряжение… или скованность? Но не предпринимал никаких попыток рассеять сей сплин. Тем более, Вика после остановки оживилась и разговаривала о чём-то с Рудольфом. О чём, тебе не было слышно, потому что Нина с Эльвирой Григорьевной громко убеждали ревизора Николай Сергеевича отведать свежий кокосовый сок. Тут ещё внезапный ливень стал хлестать так, точно все деревья с обочины зашлёпали по окнам  и крыше своей мокрой листвой. Однако на подъезде к слоновнику дождь прекратился.

 

Город Канди оказался таким же суетным, как и Коломбо.

- Это потому, что раньше этот город был столицей, - просветил Рудольф.

Тут же началось выуживание из общей памяти знаний об истории страны, обычаях её народов, этнографии, географии. Не удержался и ты, спросив: не будут ли они проезжать мимо озера Виктория.

- Красивое, говорят, до невозможности.

- Могу подтвердить, - благосклонно кивнул Рудольф. - Как географ.

- Вай-вай-вай! - воскликнула Вика и оборотилась к матери. - Я забыла батарейки к фотоаппарату.

- С чем тебя и поздравляю, - не без досады отреагировала Эльвира Григорьевна. - Я же предупреждала: тут с туристов дерут втридорога!

Потом упорно торговалась в магазинчике, стараясь вдолбить продавцу, что она не турист, а почти что абориген, так как работает здесь уже много лет. И после уже не прекращала шпынять дочь, выговаривая ей за всё, что той попадалось на глаза – то есть в объектив.

- Они тебе задаром не станут питонов подсовывать. Что ты как наскипидаренная шёлкаешь всё подряд. Посадишь батарейки!

А Вику понесло: вращаться в центре внимания везде и всюду – было, похоже, природной чертой  её характера. Ты только усмехался и старался всякий удобный момент укрыться в тени. И тебе хотелось купить соломенную шляпу, потому что лоб и нос уже обгорели и начали лупиться.

- В слоновнике на самом деле нет ничего примечательного, - изрёк Николай Сергеевич на ленче, устроенном на выезде из города, в тени громадных акаций. - Кроме слонов. Да и те не впечатляют. Занюханные какие-то. А ещё с оторванной ногой который...

Тамара, потчевавшая в этот момент его жареной курицей, внимательно посмотрела поверх своих зеркальных очков в ожидании развития темы. Но он не развил. Тогда она повернулась с угощением к тебе, Вадим.

- Надо зафиксировать это в дневнике, - сказал ты, выбирая кусок курицы, и усмехнулся.

- Вы ведёте дневник? – спросила она с таким удивлением, точно ты прилетел с какой-нибудь Андромеды.

- Это я веду, - сказала Вика. - Я же и фотографирую. И ты увидишь, Вадик, на моих снимках будет запечатлено много чудесного, по-настоящему художественного. - И почему-то прибавила: - А сейчас у тебя от массы впечатлений притупилось сознание… - сама, очевидно, подметила за собой агрессивность, и отвернулась. -  Вот скажите, Рудольф, разве не завораживает, как они идут, слоны, – одни в  цепях, другие без задней ноги…

- Всего-то один и был без копыта, - уточнил Рудольф, любивший, по всей видимости, точность. - Интересно, где ему отгрызли?.. Неужели тигр постарался? Или дрессировщик – садист?

- Неужели тигры могут загрызть слона? - ужаснулась Нина.

- А эта масса туристов! - перебила на своё Вика. - Как они шарахались гурьбой! А погонщики с крючьями железными!.. А этот сказочный ландшафт, открывающийся с пригорка, и мутно-коричневая стремнина реки… бешеный поток, да

- Кусочек пиццы, - предлагала своё кушанье Эльвира Григорьевна. - Николай Сергеевич, ну покушайте ещё.

- Вам понравилось, Николай Сергеевич? - спрашивала Нина.

- О да, да.

- Что понравилось– слоны или пицца? - уточняла Эльвира Григорьевна.

Один Рой уплетал и курицу, и пиццу молча и с таким видом, точно самое главное в его жизни – вдоволь поесть за счёт пассажиров. И чёрная кожа на его щеках маслянисто переливалась в такт жеванию.

 

Собор Зуба Будды также не произвёл на тебя рекламированного впечатления. Эти хождения босиком. Эти золочёные и похожие друг на друга статуи, эти кадильницы… Мартышки, наконец, которых Вика щёлкала беспрестанно. Эти фото на память. Отсутствовало подлинное священнодействие, на твой непросвещённый взгляд. “Или я просто-напросто ещё не акклиматизировался?”- подумал ты устало. Что же тебя так утомило, Вадим?

В знаменитом ботанический саду "Парадения" дышать стало полегче: внезапный короткий ливень освежил воздух. И после беспрестанно накрапывало. Все принакрылись зонтами, у кого они были, и тут же образовались пары: Вика очутилась под зонтом Рудольфа, Нина – с ревизором, тебя взяла под локоть Тамара, Эльвира Григорьевна «обручилась» с маменькиным Вовиком. Такое распределение по парам продолжалось недолго, потому что дождик иссяк до едва ощутимой мороси. Но кое-что всё же успело произойти, пусть и не всеми замеченное.

Впрочем, слегка отвлечёмся. На красоты природы…

Н-да.

Можно, конечно, для колорита употребить в тексте несколько экзотических названий – растений, животных, фруктов и т. д. Например, коричное дерево (корица) одно из самых крупных в мире, пальма Диптерокарпацеае – до пятидесяти метров в высоту… Да только к чему? Мы же не гербарий собираем, а взаимоотношения людские. А персонажи наши залетели сюда из Москвы и своими чувствами обязаны вовсе не тропикам, хотя, наверно, и этот компонент сбрасывать со счётов не следует. Поэтому лирическое отступление будем считать завершённым. Послушаем лучше, о чём секретничают Вика с Рудольфом.

- Знаете, Рудик, я влюблена в вас ещё с тех времён…

Рудольф от неожиданности остановился.

- С каких?

- С пакистанских.

 “Никак спятила”, - подумал Рудольф, но решил всё же сыграть в предложенную игру.

- Тогда нам нужен пароль,  - сказал он осторожно и почесал мизинцем нос: не переигрывает ли? - Ведь ваш муж – тот же разведчик: всё видит, всё подмечает.

- Пароль? Да-а? И какой же?

- Ну, например: монстр поднял голову.

- Ах ты мой ласковый монстрик! Монстрик сексуальный? Неплохо звучит. И всё же нет, я люблю другое слово. Я люблю, когда меня называют мерзавкой. Ах ты моя мерзавка! Это так сексуально.

“Да, в самом деле, ненормальная… - но тут же Рудольф возмутился своей заторможенностью: - А почему, собственно, я должен отказывать себе в удовольствии… начать игру прямо сейчас? А когда ж ещё? И Томка с Нинкой не против…”

- Хорошо, мерзавка ты моя, - проговорил он игриво и скосил на свою спутницу глаза.

- Вот это и будет нашим паролем.

- Да? Я, допустим, говорю – мимолётом как-нибудь… даже ни к селу – ни к городу, вроде присказки, как у пьяницы на языке какая-нибудь ля-ля-бяка.

- Ля-ля-бяка? Это интересно.

- И вот я говорю: мерзавцы эти развязали мешок Пандоры. Каковы наши действия?

- Мы встречаемся в укромном месте, - сразу догадалась Вика и рассмеялась.

И всё же Рудольф не вполне пока понимал: всерьёз или не всерьёз – то, что теперь происходит? Вот сейчас, на этом месте? Планы планами, конечно… да только не поспешить бы – испортишь всё…

 

А Тамара в это же время спрашивала у тебя, Вадим:

- Ничего, что я к вам так прижимаюсь плечом? Всё-таки дождь…

- Дождь перестал… - меланхолично отреагировал ты, будто выплывая из дрёмы. Ты по-рпежнему чувствовал душевный дискомфорт, но не мог сообразить, отчего.

- Это означает: я не ваша женщина?

Прежде, чем ответить, ты поглядел на удалившихся вперёд по жёлтой дорожке Вику с Рудольфом, туманно как-то подумал: “Интересно, они-то, о чём там воркуют?”

- Давайте прибавим шагу…

Но Тамара, отпустив его локоть, уже бежала в сторону от тропы, возглашая:

- Вот оно, вот оно – царское дерево!

Больше вроде не о чем упоминать, ничего, на наш взгляд, интересного не случилось. Ну перекрестился ревизор Николай Сергеевич на дерево, посаженное некогда русским царём Николаем Вторым, обнаружив, так сказать, свою приверженность монархизму (но это было модно лет пять назад, теперь же как-то побледнело, ослабло и даже сошло на нет). Ну, сфотографировал ты Вику, сидящую в кустиках, – но это ж дело житейское, семейное, будут потом смеяться, вспоминая свой вояж в тропики.

Всё это уже или вообще тебеу было не очень интересно. Потому что, как подозревал ты: все туристы разыскивают в этом ботаническом саду царское дерево, а некоторые писают в кустиках, поскольку туалет из сиреневых блоков не достроен и глядится средь кустов, как древние развалины.

В автобусе Рудольф удивлённо и во всеуслышание вдруг восклицает:

- Во, плакат так плакат!

- А что там было? – вертишь ты головой.

- Да монстр разинул свою кровавую пасть.

- Хм. К чему бы это?

- Действительно, к чему? - Рудольф ловит Викин взгляд. - Какие-то мерзавцы слепили мерзкую рекламу, а мы, понимаешь, таращимся и ломаем голову: что к чему? Мерзость и больше ничего. Никакого вкуса ни в плане вкуса, ни… - пощёлкал пальцами, - ни в плане художественности.

“Образование – великая вещь”, - думаешь ты, Вадим, вновь отчего-то ощутив душевный дискомфорт.

 

К китайскому ресторану,  пробирались по улочкам буквально не шире тротуара. Рой демонстрировал чудеса вождения. Впрочем, после кто-то заметил, что у него там работает родственник и тот ему приплачивает за доставленных клиентов.

Всех усадили за круглый стол под жестяным навесом, и метрдотель стал брать заказ. Он его действительно пытался как бы именно взять, но, в силу, что ли, языковых барьеров, получалось это у него довольно неуклюже. Заказ, образно выражаясь, он постоянно ронял с подноса, поднимал, смахивал сор, извинялся и заново пытался идентифицировать, что же ему такое заказали. Вика, к тому же, точно желая  вывести Нину из терпения, то и дело меняла свои пожелания: нет, хочу креветок!.. Хотя и кофе с мороженным тоже хочу! И пудинг, да, и пудинг! - И вызывающе оглядывала всех. - А что, акула – самая настоящая?.. Не подделка из папье-маше? - Короче, вела себя, как капризная девочка-подросток, приехавшая в каникулы на блины к мамочке, которая её всегда балует. Эльвира же Григорьевна, помогавшая Нине переводить на английский, в конце концов, занервничала и поглядывала на дочь уже затравленно, с обидой и такими мелкими гримассками, кои должны, очевидно, пояснить окружающим, что дочка её слегка перегрелась с непривычки к тропической жаре. Эльвире Григорьевне, по всему, хотелось укрыться где-нибудь в безлюдном местечке и отдохнуть. Но Вика сама ушла из-за стола и прилегла на диванчик.

Ты же, Вадим, увлёкся игрой в прятки с Вовиком. Затем вы по очереди вылавливали сачком из бассейна пальмовые листья и раскладывали их для жарки на горячий кафель, заворачивали в них отобранных у муравьёв больших зелёных  дохлых кузнечиков (недавно, по-видимому отравленных каким-нибудь дустом)… Хотели этим же сачком достать кокос с пальмы за изгородью, но ничего из этого не вышло – то ли сачок был не достаточно упруг, то ли кокосы ещё не созрели и не желали отрываться, то ли, что всего верней, не хватило сноровки и выучки. Словом, заказ ждали так долго, что замучились… вернее, замучили друг друга – отсутствием общих тем для беседы. Ты же, Вадим, видел, что Нина и Эльвира Григорьевна нервничают, потому что никак не могут развеселить-расшевелить ревизора, сычом восседавшего на пластмассовом стуле, как на троне, и морщившего лоб, и это тебя забавляло. Ещё ты засёк, что Нина как-то странно нет-нет да и взглядывает на тебя… засёк в тот момент, когда погладил её Вовика по голове за то, что мальчуган был ловкость и сметливость. И потому погладил, что подумалось тебе: вот мальчугану не хватает отцовского участия и он ластится к любому, кто это участие ему даёт хоть сколько-нибудь восполняет… и заметил этот её странный, раздумчиво-тоскливый, пожалуй, взгляд… Да, пять или семь раз принимался дождь. И грохотал по крыше так, словно из мешка сыпались на жесть металлические шарики.

Ещё что? За сервис хотели содрать десять процентов. Не получилось. Эльвира Григорьевна с Ниной оспорили:

- За такой сервис, - сказано было уже в автобусе, - надо брать с них, а не с нас, и не десять – половину, по меньшей мере! И потом – это вовсе не китайский ресторан. Самая настоящая фальшивка.

И все дружно посмотрели в спину водителю Рою, который понимал, о чём идёт речь и слегка сгорбился в ожидании возможной затрещины.

Впрочем, далее выяснилось: несмотря ни на что, Рудольф с Тамарой хотели бы каждый выходной ездить вот так, но жалко денег – надо квартиру в России для сына…

Вика вовсеуслышанье рассказала Тамаре про кубинских онанистов. И тебя, Вадима, это покоробило. Когда рассказывают про это тебе наедине – один расклад, когда же – в автобусе (хотя вроде бы предназначено лишь Тамаре, но слыхать всем) – совсем другой. И, приклонив её голову к своей, ты нашептал ей на ухо своё неодобрение. Она же, продолжая разыгрывать балованное дитя, ответствовала:

- Ты противный!

- А ты  похожа сейчас на восточную воительницу.

Перепады в настроении Вики: от детской, не без слащавости, игривости до бешенного ведьмачьего взгляда, тебя, однако, всё ещё забавляли. И тогда ты себя спрашивал насмешливо: «Стало быть, я люблю эту капризулю, коли не злюсь?» Но легче и тем более веселее от этого не сделалось.

У фруктовой лавки, где остановились для закупок, Эльвиру Григорьевну стошнило. И когда рассыпались купленные ею фрукты по полу автобуса, она не смогла скрыть досады… и почему-то зло поглядела на тебя. От Вики же просто отмахнулась, когда та спросила:

- Тебе занеможилось, мамуль?

- Отстань! - Правда, чуть погодя смягчила резкость:

- Не забудь, здесь фрукты моются с мылом.

Но вечером сама сделала фруктовый салат с мороженным.

- Как тебе Нина? - уже под балдахином спрашивает Вика. - По-моему, чересчур вульгарна.

- Она о тебе может думать то же самое. Почему вульгарна-то?

- Во-от как ты! Ну и спи тогда.

- А как же секс?

- Тут слышимость хорошая.

- И что? Кому заниматься, кому слушать.

- Иди поешь арбуз.

- Не хочу.

- Тогда убери его со стола в холодильник, не то к утру прокиснет – мамуля огорчится. Кстати, ты слыхал, как меня ревизор экзаменовал?

- На предмет чего?

- Вика, спрашивает он меня, у вас фамилия по мужу? Или… генетически? Я ему: не поняла. Он: ну, Ветрова. Это что – тяга к странствиям? Или ветер в голове?

Вадим, ты неосторожно рассмеялся.

- Забавно. Я думал, он пробка пробкой.

- Ничего смешного не вижу.

- Вик, ты слишком много нынче мельтешила.

- Да как он смеет!

 

***

- А мой Вадик считает, что джинсы делают  попы всех женщин стандартными, - говорит Вика кокетливо. Она говорит это у автобуса, где под раскидистой кроной акации мало-помалу собираются сотрудники посольства, отъезжающие на пикник в лагуну.

- Они так только говорят, - возражает жена завхоза – она, полная и круглощёкая, и её пузатый муженёк, куривший чуть поодаль, одеты в блузы и шорты ярких тонов: оранжево-красно-жёлтые – и напоминают большущих пёстрых попугаев. - А сами, между тем, думают иначе. Другое у них на уме. Другое! Разве не так, Рудольф Мефодич?

- Никодимыч, - невозмутимо поправляет Рудольф и только затем отвечает на вопрос и отвечает уклончиво: - Мы с Тамарой этой ночью плохо спали. - Обнимает жену за плечи. - Да, Том?

Тамара улыбается вроде согласно, но кто знает, что думает она на самом деле за зеркальными стёклами своих очков.

- Вадик, напомни, пожалуйста, что ты говорил, - трясёт Вика тебя за локоть. - Сексапильно. А что ещё?

- Сексапильно тебе сказал продавец в магазине. Я же сказал: у каждого человека должен быть свой портной, тем более у женщины. А то, что ж получается: великое множество разнообразных округлостей почему-то загоняются в прокрустово ложе модного, так сказать, фасона.

- Ну, вы гурман! - восхитилась жена военного атташе, молоденькая и очень на вид хрупкая, и поправила лямки рюкзачка, откуда умно глазел белобрысенький грудничок.

- Но ведь мы говорим о принципе. То есть каждая, извините, часть тела – творчество самой матушки природы, неповторимое произведение – так правильно сказать. И штаны, как рамка у картины, должны быть соответственно обрамлением для… произведением искусства, творческим актом. Или нет? Одно, мягко выражаясь, мягкое местечко жёстко обрисовано природой, другая с припуском, третья…

- Ну, хватит, хватит! - машет Вика руками. - Разошёлся. Твоя природа, между прочим, предполагает, прежде всего, чувство меры.

- А почему, собственно, хватит? Хватит с нас поточных линий и ширпотреба. Каждой фигуре свой художник!

- Вот! Вот лозунг наших дней! - поддержала Нина, до этого помалкивавшая.

- А вот и я собственной персоной! - возник из калитки военный атташе, полноватый мужчина лет тридцати пяти, с раздутой щекой, точно во рту у него была пара грецких орехов. Он дурашливо поклонился: - Вот такой я нынче припухлый.

- Флюс? - сочувствующе спрашивает Вика.

- Ув-вы. Флюс он и на Цейлоне флюс. Надо бы к вашей мамаше идтить, а я вот на окиян собрался.

Тут он выпал из равновесия – сделал шажок вперёд, затем назад, попружинил ногами, точно под ним шевелилась неустойчивая почва – и сразу стало очевидно, с какого он грандиозного похмелья.

- Это он так вчера с курьерами набрался, - подмигнул Рудольф тебе, Вадим. – А хорошо вы сказали про ширпотреб. Снимаю шляпу.

- А давайте его флюсом называть, - шепнула Вика.

Тут подкатил автобус и шикнул открывшейся дверью.

Тебе с Викой достались места на заднем сиденье, рядом с дипкурьерами, приехавшими накануне - мужчиной лет пятидесяти пяти и парнем лет тридцати. А непосредственно перед тобой сидела Нина на откидном сиденье, она оборачивалась время от времени - вроде смотрела на молодого курьера, но ты чувствовал по её скользящему взгляду, что также занятен ей или даже более. Поэтому спросил:

- А где же ваш ревизор? Или океан ему не по нутру?

Нина усмехнулась:

- Он своё наверстает с лихвой. За него не беспокойтесь.

С переднего сиденья, между тем, вещал атташе Флюс – он всё ещё никак не мог обрести равновесие, хотя уже выпил две бутылки пива. Его молоденькая гуттаперчевая женушка покачивала на руках младенца и смущённо поглядывала то на мужа, то на окружающих.

- Да, могу себе позволить - говорить, что хочу! И шалить! - продолжал балагурить Флюс. - Почему? Потому что меньше всех получаю зарплату…

(Впрочем, дальнейший разговор вряд ли достоин нашего общего пристального внимания, потому пропустим).

В автобусе тебя раздражали “пуси-муси”, громыхавшие из кассетника сынка Нины – Вовика. И едва он отворачивал свою шишкастую с пельмешками ушей головку, ты протягивал незаметно руку к магнитофону и убавлял звук. Словом, обычный рейс на воскресный отдых – все в предвкушении, все наэлектризованы ожиданием… тем более был пущен слух, что всё начнётся с продолжения дня рождения курьера… между прочим, неженатого и этим особенно интересного женской половине.

Ехали долго. В государстве Шри-Ланки отмечался какой-то национальный праздник. Шоссе запрудили колонны школьников в ярких нарядах…

Наконец сквозь деревья стала различима сияющая синевой и алмазными бурунами лагуна. И вот приехали.

 

Отель оказался небольшим, камерным, можно сказать. Пальмы, тишина, покой, размеренность, разморенность гостей на лежаках под пальмами… Полуметровые варанчики пробегают в поиске пищи, бурундучки скачут, что тебе белки сибирские, вороны, что тебе попугаи – чуть ли не по-человечески разговаривают, настолько шире диапазон их горловых связок. Вот что значит климат, недаром говорят, здесь зародилось человечество.

На вновь прибывшую группу отдыхающих сразу сосредоточили своё внимание все, кто пребывал в это время в полудрёме.

“О, это ру-усские!..” - слышались многозначительные восклицание. И в самом деле, “эти русские” оживили отдых всем скучающим под пальмами – многие приподняли, с риском вывиха шейных позвонков, головы с лежаков, некоторые приоткрыли даже рты в предвкушении пикантных развлечений. А подвыпившая негритянка с узкими бёдрами, в чёрном купальнике, похлопала своего белого англичанина по плечу и сказала что-то наподобие “так надо жить”, отчего у того заметно скисла физиономия.

Первым делом новенькие составили все попавшиеся им под руки столы на поляне под самой большой пальмой, врубили на полную мощь музыку, стали пить и веселиться.

Некоторым, однако, такая раскованность не очень понравилась. Когда чёрный служка привёз на тележке очередную кипу подстилок для лежаков, сухопарая немка, дисциплинированно ожидавшая своей очереди на них, с руганью набросилась на Флюса, который, поднатужась, ухватил всю кипу подстилок разом – желая от  избытка возродившихся чувств обеспечить, наверное, всех своих ближних. И муж этой немки в отчаянии лишь прикладывал палец к губам: тихо, мол, тихо, но та разошлась… И ты, Вадим, немного понимавший немецкий, перевёл для любознательных:

- Мы ей  осточертели ещё с середины прошлого столетия.

- Как это? Сколько ж ей лет? - удивился комендант, тот самый, что приходил к Эльвире Григорьевне чинить дверную ручку.

- Она так сказала…

Флюс взял несколько подстилок и отнёс возмущённой женщине на её лежак. Сказал вовсеуслышанье:

- На. И больше не кипишись. А то голову напечёт. Или того хуже: пятая мировая начнётся...

Ты обратил внимание, что Рудольф старается тебя подпоить, однако вскоре, не выдержав соревнования, набрался сам  и отвалил под пальму, так и сказав при этом:

- Отвалю-ка-сь я на полчасика в древесный тенёк.

Впрочем, после нескольких тостов и все остальные разбрелись – кто пройтись по берегу, кто искупаться…

 

О красотах пейзажа мы условились не рассуждать. Потому лишь заметим, что всё бы хорошо – и блескучий океан, и небо с фигурными облаками, и мётлы пальм, и ласковый песочек под ногами – не порти впечатление мутные стоки из отелей, струящихся прямиком в прибой, который затем выбрасывал на берег дохлую рыбу. И скачущие вороны пригибали свои прилизанные головки и взмахивали на проходящих мимо людей крыльями – не подходи, мол, всё это нам причитается. Однако нищий, с натянутой на лицевые кости кожей цвета прогорклого масла с прозеленью, отогнал скаредных птиц палкой и забрал рыбин, нанизав их на сучок…

Ты, Вадим, покарябал щиколотку о ракушечник, на который тебя бросило волной, вышел из воды, послюнявил порезы и вернулся в свой шезлонг.

Сухонький чёрный старикашка предлагал из-за изгороди, составленной из корявых веток, испить сок кокоса за пятнадцать рупий.

- А почему он не заходит? - вслух подумал ты.

- Им запрещено приставать к отдыхающим на территории отеля, - сказала Нина. Ты помедлил и сам подошёл к изгороди. Старик ловко обработал тесаком орех, проделав в нём отверстие...

- Ничего особенного, - разочарованно сказал Вадим. - Хотите?

- Спасибо, нет, - отказалась Нина. - А что касается особенного, то... - она подумала немного, - Человеку всегда хочется чего-нибудь эдакого... У меня подруга была, - Нина прилегла грудью на колени, чтобы видеть тебя из своего шезлонга. - Так вот она постоянно говорила: на особинку всякий жук приползёт. Попробовать.

- А почему была?

- Замуж вышла.

- И как ей там, за мужем?

- Да, похоже, никак.

- То есть?

- Поехала с ним в вояж, а вернулась одна. Разбежались, короче.

Внимательно поглядев Нине в глаза, ты подумал: неспроста ввернула она подругу с её брачной историей...

Тут подбежали и заверещали Вовик с Настей. И ты обратил свой взор к океану, где по кромке прибоя Рудольф прогуливал Тамару с Викой.

 

В обед за шведским столом Флюс заказывал местным бардам гимн России, потом приглашал всех фотографироваться  с ним, размахивая над головой громадной костью от свиной ноги.

Рудольф рассмешил тоже, но другим способом. Он сначала попробовал всё, что относилось к десерту – мороженное, фрукты, другие сладкие блюда, а потом стал хлебать куриный супчик, сожалея о том, почему этот супчик не попался ему на глаза раньше. Вику это особенно умиляло…

Тамара же, сев по правую руку от тебя, как бы между прочим открыла тебе глаза на происходящее:

- Как вы отнеслись бы, Вадим, узнай, что ваша жена завела с моим мужем шуры-муры?

Это было сказано так непринуждённо, так легко и насмешливо, что ты, покосившись на соседку, лишь усмехнулся: однако, ничего себе шуточки. Взыскательность к происходящему вокруг стала в тебе невольно возрастать – ты вроде как проснулся и увидел вдруг отдохнувшими глазами то, чего не замечал раньше. Вот Вика опять отлучается на пару с Рудольфом и ходит с ним по залу, выискивая что-нибудь ещё для пробы. И вновь вместе они прикармливают барсука. А вот направляются к бассейну… И всё это на фоне продолжавшегося – то утихавшего, то возобновлявшегося с новой силой – дня рождения, – и всё будто естественно и закономерно на фоне всеобщей раскрепощённости.

Всё тот же комендант, который приходил к Эльвире Григорьевне что-то чинить в ванной, наколол ногу… Вика обработала ему ранку  йодом и перевязала бинтом.

- Мне мамуля наказала исполнять здесь её обязанности – дежурного врача. А для этой цели выдала мне сумку с медикаментами. Но я вам советую всё равно к ней зайти по возвращении.

- Спасибо, Вика, - и комендант поцеловал ей руку.

Ближе к отъезду разверзлись хляби небесные, все отдыхающие укрылись в холле отеля – как раз наступило время ленча, и было немного странно видеть множество обнажённых тел за столиками с чашками чая и кофе в руках…

Один Флюс в одних шортах и босиком расхаживал под дождём у столов, где ещё оставалось питьё, и сливал из бутылок остатки в свой стакан. Его окликнула жена:

- Принеси Лёлины ползунки! Они на лежаке под матрасом!

Он не расслышал из-за шума дождя, закупорил стакан своим отвисающим животом и, пошатываясь, посеменил к ней по пузырящимся, словно кипящим, лужам.

На обратном пути, в автобусе, за Ниной пытался ухаживать молодой курьер, это выражалось в том, что когда та задрёмывала и клонилась на твоё, Вадим, плечо, он (дипкурьер) успевал поддержать её голову раньше...

- До чего ж халявщики эти аборигены! - продолжал просвещать Флюс благодушно настроенную аудиторию.

- Это ещё слабо сказано! - откликнулся Рудольф. - Мерзавцы обыкновенные.

И ты, Вадим, ощутил, как вздрогнула рядом задремавшая Вика.

- Нет, бабы у них ещё ничего, - возразил Флюс.

- Тоже мерзавки! – Рудольф нынче явно перебрал на дармовщинку.

- Вот тут я поспорю с вами, дорогой вы мой географ...

И гуттаперчевая супруга Флюса легонько шлёпнула муженька по загорелому плечу:

- Угомонись.

 

***

За окном со второго этажа, где живёт завхоз посольства с женой, спускается уборщица-негритянка и что-то мурлычет себе под нос.

- Смотри-ка, - удивляется Вика (она голышом вертится у трюмо, примеряя галстук Вадима).

- Что? - нехотя откликается Эльвира Григорьевна и глядит в окно.

- Завхозиха сама не убирается, значит?!

- Значит.

- А ты почему не наймёшь?

Эльвира Григорьевна смотрит на дочь,  и не то шумно вздыхает, не то испускает рассерженный или, по крайней мере, раздражённый дух:

- Ты бы заканчивала стриптиз. И чего ты галстук теребишь?

- Должна я Вадима на балет собрать или нет? Смотри, какой шикарный. Павлиний хвост, да и только.

- Так на нём и примеряй.

- Мне самой хочется.

- Пусть примеряет на себе, - ты лежишь на постели и разглядываеь на стене батик с изображением не то шамана, не то шейха и полуобнажённой танцовщицы на переднем плане. - А почему завхоз и его завхозиха так ярко одеваются? Ну прям шапито. Цирк.

- Потому что он сам шьёт и ему… так хочется. Хобби такое. И вообще завтракать пора.

- Понятно, - Вика всё ещё не сводит глаз с отражения своего в зеркале: - Я создана для незваных приёмов… то есть званных, конечно. Хотя – званые, незваные, какая разница.

- Главное, создана, - уточняешь ты. - Да?

- Да. Экстравагантных, - и Вика обручем воздела над головой руки, пошевелила пальчиками, подвигала головой из стороны в сторону, сделала несколько движений бёдрами. - Я люблю, когда мне говорят комплименты. Что, например, из-за меня воюют государства. А не то, что я такая-сякая… Чай, не слепая и не совсем глупая – сама вижу и понимаю. Вот так.

“Это по какому такому случаю очередной бзик?” - хочется тебе спросить, но не спрашиваешь... Может думать, о чём угодно, и предполагать, что угодно, даже догадываться или предчувствовать, но знать, что Вика думает сейчас о Рудольфе… это вряд ли.

В дверь постучали.

- Оденься! - Эльвира Григорьевна пошла открывать.

Пришёл комендант – мужчина лет шестидесяти, довольно крепкий с виду и цивилизованной наружности  – опять чинить ручку на двери ванной комнаты, которую Вика вчера вечером сломала, когда мамуля закрылась изнутри: её, видимо, опять тошнило.

- Не хотите ли с нами позавтракать? - голос Эльвиры Григорьевны из раздражённо-утомлённого превратился в ласково-предупредительный и даже томный. Комендант вроде как не расслышал и сразу, что-то буркнув, повернул в ванную: должно быть, увидел через зеркало в коридоре обнажённую натуру – то есть Вику голышом. Когда он, произведя ремонт, ушёл, Эльвира Григорьевна сделала дочери выговор:

- И чего ты, в самом деле?.. Кокотка, право!

- А чего такого? Он что, не видел голых баб никогда?

- Может, и видел, да не таких, как ты… дурочек.

- А-а, у тебя с ним шуры-муры намечаются?

- Дурочка и есть! Я хотела, чтоб Вадим с ним поговорил о работе. Понимаешь? Если не получится с академией, можно устроиться и таким образом.

"Та-ак, - усмехаешься ты себе, лёжа на диване. - Из дипломатов да сразу в монтёры! Каков зигзаг".

- Чем, скажи, не тёплое местечко? – развивает свою мысль Эльвира Григорьевна. - Ходит, задвижки починяет, понимаешь. И жена при нём, и сытая, и в тепле. Устроишься уборщицей и будете копить денежки. А то привыкла, понимаешь… заглядывать в чужие руки.

- Что?

- Ничего. Мне, между прочим, уже не шестьдесят даже… а тут ещё эта канитель с комиссией. Ты, кажется, дачу хочешь построить? А на какие шиши, ну-ка?.. А, понимаю, у тебя высокооплачиваемая работа! Шла бы тогда в манекенщицы и мерила галстуки на подиуме.

- Ты идёшь со мной в музей? - резко оборачивается Вика к тебе, Вадим.

- А что, есть варианты?

- Варианты всегда есть.

 

На улице:

- Поддерживай меня под руку, пожалуйста, не то я ногу подверну. Вадик, почему я постоянно должна тебе об этом напоминать?

- Согласен, не обязана.

- Речь об элементарной галантности. Не говоря уже о том, что мужчина первым должен принимать удар на себя... да, от машины, например! Вот, почему ты идёшь по внутренней стороне тротуара? За меня прячешься?

Ты делаешь вид, что не расслышал вопроса за уличным шумом-гомоном. Говоришь:

- Встречные сегодня попадаются сплошь улыбчивые. Ты не знаешь, почему?

Вика пожимает плечами. Она в пошитом мамулей шёлковом одеянии под местный колорит, и через шёлк просвечивают её белые трусики.

В краеведческом музее – бывшем некогда императорском дворце – гид рассказывал много интересного, но почему-то дольше всего задержался в зале, где располагались всякие предметы обихода для облегчения существования жизни человека: каменные и мраморные толчки-туалеты, приспособления для аборта… Вика с увлечением переводила. Если в других залах она подолгу морщила лоб, напряжённо вдумываясь в смесь английского с сингальским языков, прежде чем перевести, то тут щебетала без заминки.

- Эк тебя вдохновили эти причиндалы, не то, что ковырялки в ушах.

- Ещё бы.  Современные женщины должны сказать спасибо медикам за…

- Ясно.

- А то ведь как было, оказывается – настоящая пыточная индустрия! Чёрт возьми! Кровь по желобам стекала! Во как всем хоте-елось, если такой финал не пугал. Каков инстинкт!

- Что ж не дала гиду денег за столь вдохновенный рассказ?

- А надо было?

- Спросим у мамули. Надо же! Палец натёр…

- И всегда у тебя неладно – не одно, так другое.

"Почему она меня шпыняет постоянно?" - Ты снял сандалии, и пошёл было босиком, но обжёг ступни…

 

***

Только легли на кровать под потолочный вентилятор – перевести дух после похода, – за дверной сеткой раздался тоненький голос Настёны:

- А чем это у вас вкусно пахнет?

Эльвира Григорьевна с кухни:

- Приходи через полчасика, угощу.

Ровно через полчаса Настёна опять у двери:

- Готово?

Эльвира Григорьевна:

- Сходи за своей тарелкой.

- Сейчас!

Вскоре принесла “ответ от мамы ” – целлофановый пакет с пельменями.

Эльвира Григорьевна:

- Вот этого не обязательно. К тому же, у нас есть…

Настёна убежала, но через некоторое время вновь вернулась с пакетом:

- Мама сказала: у вас другие пельмени.

Тогда Эльвира Григорьевна дала ей пакет гречки (это здесь дефицит, так как гречку ей из Москвы присылают):

- Пусть тебе мама кашу варит. От сообразительности.

- Хорошо, - сказала Настя, - только надо говорить: для сообразительности, - поставила пакет на стул и вошла в комнату, где отдыхали Вадим с Викой.

- Посмотрите мои мускулы, - и согнула свою крепенькую ручонку в локте.

- А зачем тебе быть такой сильной? - потрогал ты пальцем её маленький крепкий бицепс.

- Чтобы плавать.

И наклонясь к самому твоему уху, заговорщически спросила:

- Вы, значит, тут спите? А Эльвира Григорьевна – тоже с вами? Нет? На диване? В той комнате? А-а…

Постояла, оглядываясь. Поразмыслив, спросила ещё:

- А зачем вам это?… - показала на завязанный большим узлом балдахин на кроватью. - Ребёночка нянчить?

- От мошек спасаемся. Видишь, - погладил ты пальцем припухлость под глазом, - куснула, зараза…

- Надо кричать караул.

- Не надо.

- Почему?

- Потому что паникёров выбрасывают за борт.

- А-а… Куда?

- Когда на пароходе плывёшь, например. У парохода есть борта…

- А-а! Знаю!

В комнату заглянула Эльвира Григорьевна с пирогами на тарелке:

- Всё, Настя, вот тебе гостинец, бери крупу и шагом марш…

 

И вновь под уже распущенным балдахином, но уже вечером, после посещения балета.

- Заправь его со своего края.

Разлепляя веки, ты недовольно гудишь сонным голосом:

- Я ещё в душ пойду, да и почитать бы не мешало…

- А разве ты не хочешь ещё?

- Чего? А-а… Он взведётся, конечно, да не заряжен ещё. А потом, столько замечаний на меня сегодня просыпалось, что впору инструкции почитать... У мужика, видишь ли, потенция обратно пропорциональна количеству претензий, кои женщина ему вменяет. Да, обратно пропорционально... Ты не знала про это?

- Для гейш не существует импотентов.

- Откуда такие познания? Мы вроде не в Японии...

Вика разглядывает тебя, своего сонливого жениха, странно как-то рассматривает, отворачивается.

- Тебе не кажется, что Нина сегодня выглядела вульгарно?

- Ты уже спрашивала.

- Да? Когда?.. А как ты отнёсся к объявлению у неё на лбу?

- Объявлению? - ты встрепенулся. - Какое объявление?

- Ищу поклонника!

- Да брось ты.

- Ну и спи!.. - сказала Вика.

“…со своей Ниной!” - догадался ты. Догадаться, впрочем, было несложно. Далее ты, разбуженный, порассуждал ещё: скажем, чем отличается та от этой, Нина от Вики? Да ничем. Обе ломаются, стараясь привлечь к себе внимание мужиков. Только делают это по-разному. Вике кажется, что Нина вульгарна. Ну а той – что Вика жеманна, не естественна. По сути же, обе играют на повышении и понижении своих акций методом сталкивания лбами похотливых самцов…” Тебе вдруг показались эти рассуждения-наблюдения довольно оригинальными, и даже возникло желание их обнародовать, однако ты вовремя сообразил: не следует этого делать, поскольку сейчас не самое подходящее время.

Чтобы читателю стал понятен момент истины в разговоре наших героев, достаточно лишь сказать, что бухгалтер Нина в театре, на балете "Щелкунчик", села рядом с Вадимом – по левую от него руку, если быть совсем точными. А сынок её Вовик в галстуке-бабочке мозолил своей сухонькой и шишковатой головкой Викины очи, стоя у барьера балкона, так как с сиденья ему было плохо видно. Что тут ещё добавить?

 

***

Вика (голышом) с табурета пытается достать шляпную коробку с платяного шкафа. Ты, проходя мимо, легонько проводишь ладонью по её крупным ядрам.

- Ты что! Я нахожусь в экстремальной ситуации, а ты пихаешься!

Удаляешься на кухню и останавливаешься у окна, из которого видна лестница со второго этажа, детский грибок и за ним стеклянная стена фойе школьного помещения.

- Слушай, который уж день мы тут, а к океану сами по себе так и не вышли.

- Выйдем, - отвечает Вика.

- Но каков тон! Что-то приснилось неприятное?

- Вадик, не надо ко мне придираться.

- Было б сказано, дорогая.

За окном пасмурно, вороны гомонят чуть ли не по-человечьи… вернее, по-попаугайски.

- Интересно, тутошние вороны понимают тамошних, наших русских? Какой-то у них другой язык…

Вика выходит из комнаты всё также голышом, ничего не отвечает, встаёт на табурет задёрнуть штору и… замирает изваянием: напротив в окне школы она видит Рудольфа…

В этот момент ты обнимаешь её.

- Не надо, - отстраняется Вика.

Тут и ты также замечаешь Рудольфа и поспешно снимаешь Вику с табурета.

- Но я же сказала – не тронь!

 

После обеда приехал ювелир Резви – среднего росточка мусульманин (муслим, как он сам озвучил), смуглый, улыбчивый. В фойе школы собрались женщины посольства –забирать заказы и делать новые: Эльвира Григорьевна с Викой, Тамара, Нина, жена военного аташе Ольга, комендантша... Ты, Вадим, пришёл из любопытства. Эльвира Григорьевна переводила, как посредник Резви, а тот не уставал благодарно повторять, что она –  его лучший друг.

Уезжая, Резви пригласил желающих посетить его дом и заводик.

- Как тебе ювелир? - полюбопытствовала Эльвира Григорьевна.

- Этот муслим, должно быть, обладает феноменальной памятью.

- С чего ты взял?

- Да с того: записывает на клочках бумаги, авторучку при себе также не имеет – у меня попросил. Зато Вика, похоже, без ума от него…

Вика, и правда, даже теперь, разглядывая на своих пальцах кольцо и перстень, ничего вокруг себя не слышала.

 

Шли к набережной, а вышли к вокзалу. Из любопытства заглянули вовнутрь. Как раз одышливо подвалил дизель с допотопного вида вагончиками, набитыми людьми настолько, что они высовывались из окон разными частями тел.

- А ты хотел путешествовать на этом транспорте.

- А ты не хотела?

- Как же пробраться к этому неприступному океану?

Океан виднелся вдали между домами, но каждый раз переулок, куда они сворачивали, заводил в захламлённый тупик. Обратились к полицейскому, но тот, как оказалось впоследствии, послал их совсем в другую сторону.

- Это он нарочно, как ты думаешь?

- А чёрт его знает.

- Рудик сказал, что местные не любят туристов.

- Рудик? Хм. Когда сказал?

- Ты что, не слышал?

- Нет.

Ходили по закоулкам, пока не стемнело. В одном из них мелкий мужичонка жестом направил в узкую щель между заборами. Но там какие-то чёрные тени перегораживали  дорогу – возможно, местные мужички пили своё винцо? Туристы наши не рискнули следовать в этом направлении, двинулись другим переулком. У одной из открытых дверей – крупная женщина в сафари. И мужик на коленях прикладывался к кафельному полу лбом – молился. С ними также не смогли объясниться.

- Слушай, у меня такое впечатление, что ты тянешь меня в каждую подворотню, чтоб меня стукнули там по башке…

Вика остановилась и посмотрела на тебя так злобно, что ты осёкся. Хотел сказать: мол, шутка, однако натурально потерял дар речи. Подумал в оторопи: “Сказка - ложь, да в ней намёк?..”

Выбрались-таки, наконец, к цели – через железнодорожное полотно, по которому тенями скользили аборигены. В уже полной темени по скользким камням спустились к прибою. Осторожно ополоснули ноги. И опять – по центральной улице  – мимо отеля “Восьмой король”, мимо сияющих огнями американской и английской резиденций… и вдруг очутились на празднично освещённой набережной. Скинули обувь, походили по прибою. Побалакали с пареньками, ловившими с набережной рыбу.

Моторикши – водители мотороллеров с кожаным верхом от дождя и солнца (в посольстве их называют бомжачники) – запрашивают триста рупий.

- Лохами нас считают, - догадалась Вика.

- А может, миллионерами?

Вика насмешливо глянула на тебя.

- Чего ухмыляешься? Сама ж сказала, что я похож на англичанина.

 Отправились вновь по ночному городу пешком – мимо шикарных отелей и зловеще молчаливых трущоб – тут же за каналом с грязной водой. Неподалёку от резиденции сели-таки на бомжачку за 30 рупий. До места вплотную  водитель не довёз – не смогли объяснить. Привратник у входа – щупленький чернокожий старичок-абориген, всякий раз расплывающейся в улыбке перед Викой – отыскал ошибку на бумажке с названием улицы. Постучал себя по голове, обозначая, по-видимому, какие эти таксисты тупые ребята…

- Скучно как-то, - сказала Вика уже под балдахином, отворачиваясь к стене.

 

***

- Вставайте, молодёжь, через двадцать минут выходим, - Эльвира Григорьевна уже суетилась на кухне. - Половина пятого. Кто рано встаёт, тому Бог даёт.

- И рыб, и осьминогов?

- Насчёт осьминогов не знаю, а миног вполне возможно.

- Хорошо спал? – с какой-то подозрительностью и слышимой завистью спрашивает Вика тебя, бодрого. - А я вот и нет. После этой китайской кухни у меня, по-моему, нарушился обмен веществ.

На правой руке у Вики, почти до локтя, сформировалась устойчивая розовато-пупырчатая припухлость.

Мы забыли вам сообщить, терпеливый наш читатель, вот какую подробность: позавчера в ресторане, кроме всего прочего, Вика выразила своё возмущение по поводу маленьких порций кофе, и Нина предложила ей свою чашку, сказав, что расхотела. Перед этим, однако, она опустила в неё небольшой шарик – лекарство от диатеза, которое она всегда принимала, если собиралась вкусить незнакомую заморскую пищу. И вот, стало быть, кому-то лекарство такое впрок, а кому-то, напротив... Впрочем, это всего лишь догадки. И дело не в лекарстве, тем более не в преднамеренном отравлении. Мы знаем, что Вика испытывала приступы аллергии не только здесь, но и раньше – в том же, например, Пакистане. Так что просто примем к сведению. Хотя, возможно, об этом совпадении не следовало говорить вообще. Ну да уж сказано.

- Кажется, ты совершенно мне не сочувствуешь.

- Почему тебе так кажется?

- Не знаю. Вернее… потому что меня кусают аллергены.

- Надо посмотреть в справочнике, как себя вести, чтобы аллергены не кусались.

- Это не внешнее, а внутреннее.

- И что? - ты неожиданно потерял терпение – и рассердился (что с тобой случется крайне редко).

- Ничего, - слегка испуганно посмотрела Вика в зеркало. - Чешутся очень сильно. Посмотри на спине.

- Погибают, вот и суетятся. Оттого и чешется.

- Этот климат сведёт меня с ума. Как бы я вся целиком не покрылась коростой!

- Да, всё ж таки холод переносится легче, чем жара, - уже более миролюбиво откликнулся ты.

- Да.

- Может, мы так устроены? Это ж сколько миллионов лет адаптировался человек к различным климатическим условиям. Некоторые, как тебе известно, неграми успели сделаться. А может, наоборот, белыми?

- Вот, теперь и на спине пупырышки!

- Ты, главное, не напрягайся по этому поводу. Всё проходит. Ты мне нравишься в любом виде…

- Философ!

Вика чуть не сказала: “Я не одному тебе хочу нравиться!..”

За окном раздался голос Рудольфа:

- Эльвира Григорьевна, мы идём разогревать машину.

- И чего её разогревать в тридцатиградусную духотищу, - пробормотала Вика.

- Такие уж здесь машины, - откликнулась из другой комнаты Эльвира Григорьевна. - Для них здешняя утренняя свежесть, что в России мороз.

Вика поднялась и отправилась в душ.

По пустынным в этот час улицам Рудольф гнал машину, будто выступал на ралли. Тамара, нервно поправив на своём носике шпионские очки, спросила:

- А мы куда-то спешим?

Эльвира Григорьевна поддержала:

- Они ещё только-только вылавливают свою хвалёную рыбу-меч…

Вика посматривала на Рудольфа, украдкой любуясь его крепкими кистями рук на баранке, и прятала свою правую руку. Думала: видел ли он её вчера обнажённой в окне?.. «Но я-то его видела. Значит, и он должен…»

Ты же, Вадим, смотрел на несущийся сбоку серовато-зелёный океан и думал почему-то о бухгалтерше. Нина зачем-то вышла (в такой ранний час), когда ты закрывал ключом дверь, поздоровалась и как-то странно поглядела на тебя. И вот сейчас ты вдруг подумал, что окна её квартиры рядом с окнами спальни, звуки из которой, наверно, хорошо ей слышны… Ну и что? А ничего. И повторил уже как-то сказанное: “Кто-то и чем-то занимается, а кто-то  зачем-то подслушивает…”

 

Оптовый рыбный базар находился у самого порта: из дымчатого с ядовитой желтизной сумрака выпирали углами трубчато-решетчатые краны-верзилы, напоминая присевших на корточки великанов с вытянутыми перед собой руками.

Улица, на которой припарковались, уже бугрилась полусогнутыми тенями, несущими в утренних сумерках корзины и кули, мешки и деревянные клети… и тени эти, обретая плоть, скрывались в стеклянном аквариуме здания, откуда вырывался плотный гомон множества голосов и запах рыбы. На первом этаже сновала толпа босоногих, грязных, разбрызгивающих коричневую жижу под ногами и что-то непрерывно кричащих смуглых торговцев. И прогорклый запах здесь витал, плыл, слоился, присутствовал повсюду и во всём столь мощно, что справедливее было бы назвать его вонью, точно здесь протушили всю рыбью желчь. Ты,Вадим, что называется, прикрывал Эльвиру Григорьевну от мечущихся в разные стороны и улюлюкающих, как мотовозки, носильщиков, – они, казалось, специально создавали весь этот бедлам и норовили нарочно садануть своим грузом зазевавшегося покупателя. Ты упустил Вику из виду. И пока озирался, тебя задели-таки ящиком и, выругавшись, ты стал пробираться к выходу…

У машины никого не было и, поглядев на уже ярко зажелтевшее над крышами домов небо, ты пошёл обратно на рынок. У входа столкнулся с Тамарой.

- У тебя растерянный вид, - улыбнулась она. - Кого-нибудь потерял? Не мудрено. Зайди, если хочешь, на этаж повыше, оттуда лучше наблюдать…

Ты так и сделал – взбежал со стороны внутреннего двора по лестнице на четвёртый этаж. Отсюда открылась замечательная картина. В сизой дымке густых испарений, в плеске и чмоканье падающих рыбин, в дико танцующих чёрных фигурах, в страшно энергичных завихрениях и кручении света электрического и рассветного – во всём этом было столько удивительного, неожиданного, никогда тобой не виданного, что в оторопи ты слегка отпрянул от перил, поскольку тебя начинало точно засасывать в некую воронку, причём ощутимо физически затягивать, до боли в мышцах, – вот-вот, и ты полетишь вниз, в это месиво, в это крошево льда и креветочной шелухи… Ты рассмеялся своему испугу. В следующее мгновение увидел Вику, пробиравшуюся сквозь ряды торговцев, и вёл её за руку Рудольф… Можно было предположить: выводил заблудившуюся овечку из хаоса…

 

***

На подходе к отелю «Ин холедей» тебя с Викой перехватил таксист и, лопоча по-своему, с вкраплением распространённых английских выражений, стал совать карту. Чем-то сразу тебе не понравился этот полукопчёный, в позолоченных очках, спадающих на утолщённый кончик носа, «картограф», как ты его машинально окрестил. Поэтому сходу обогнул его с решительным намерением идти дальше, и остановился лишь потому, что Вика «завязла».

- Я поняла! – азартно поманила она рукой. - За двести рупий он провезёт нас по всем храмам города. Слышь, ведь это недорого! Поехали! В бассейн успеется…

В продуваемой мотоциклетке под дерматиновой крышей было бы хорошо, если б не чад выхлопа бурлящих транспортом улиц, да не лихие манёвры их картографа, который почему-то по несколько раз объезжал одни и те же клумбы и проулки, точно наматывал километраж. У первого, закрытого для посетителей храма, ты сфотографировал Вику с цыганом и его беззубой коброй, за что тут же потребовали двести рупий…

- Ну, уж извините! Лучше пусть укусит – противоядие дешевле обойдётся…

До другого храма не доехали – картограф остановил у ювелирного магазина.

- Похоже, нас опять принимают за богатых англичан, - выразил ты своё недоумение.

- Это приятно, не правда ли, дорогой? Ты колонизатор, а я твоя супруга.

- Шикарно. Ещё бы!

Объясниться с водителем на сей раз оказалось труднее, чем при знакомстве, и они вошли в магазин. В прохладном помещении, где за стеклом витрин мерцали россыпи драгоценных камней и металлов, обходительный муслим на ломанном английском прочёл им лекцию по геологии своего родного края, после чего предложил купить колье за семь с половиной тысяч долларов.

- Колье, конечно, очаровательно, но… с ценой он, видимо, пошутил, не так ли?

- Уточни.

- Вы шутите? - спросила Вика.

И ювелир предложил другую цену:

- 6758, - показал он калькулятор.

- Вы разыгрываете меня?

Тогда 6000.

Уже во дворе он догнал своих несговорчивых покупателей и зажёг на экране третью цену:

- 5000.

Во втором магазине, куда опять же без уведомления их привёз копчёный бомжачник-картограф, всё повторилось в точности до раз-два-три: лекция, обходительность, обмен визитками с телефонами и… последовательность цен (за кольцо): 3500 - 3000 - 2500.

- Для того, чтоб выяснить закономерность торга, нам просто необходимо побывать в третьем магазине, не правда ли, дорогой?

- А ты полагаешь, чаша сия минует нас?

Не миновала. Картограф был себе верен: не испрашивая согласия, завёз и в третий.

- Что ж, - подытожил ты, - закономерность обнадёживает: у всех один подход. Сперва оглушить, затем успокоить, и в довершении осчастливить своей уступчивостью.

Таксист, между тем, по своему обыкновению, не уведомляя, завёз на автозаправку, взял 500 рупий (мельче купюры у Вики не нашлось), залил бензин и… повёз дальше.

- Тебе не кажется, что он не собирается отдавать сдачу? - посмотрела Вика на Вадима.

- Кажется. На сдачу он дарит нам удачу.

Вика стала объясняться, сперва спокойно, потом всё сильнее и сильнее накаляясь.

- О, - примерно так отвечал таксист, - пятьсот рупий – это пустяки.

- Дело не в пустяках, - возражала Вика, - а в договоренности.

Нельзя сказать, что картограф не понимал, но едва заметно ухмылялся и вёз по направлению к отелю, откуда он взял пассажиров. И тогда Вика закричала во весь голос:

- Фри доллар аут! Немедленно! Подлец! - и постучала указательным пальцем по спинке сиденья водителя. Тебе почудилось, что дальше Вика начнёт стучать подлецу по бритому затылку…

- Немедленно! Полисмен! Я позову полисмена!

При этом она ровным голосом успевала переговариваться с тобой:

- Ишь, какой хлыщ! Дело не в деньгах, а в обмане! Я не потерплю, чтоб меня дурил какой-то таксёр!

Картограф затормозил свой драндулет, выпрыгнул и побежал через дорогу в магазин.

- Что будем делать?

Пожав плечами, ты вышел посмотреть номер мотоциклетки. Полисмен у входа в мраморное учреждение посмотрел на тебя, белого туриста, и спросил, нет ли проблем.

- Пока нет.

Вернулся картограф и с непроницаемым лицом повёз дальше. Вика некоторое время молчала, но увидев, что денег ей отдавать не собираются, возобновила свои угрозы:

- Не отдашь по-хорошему, отдашь по-плохому всё равно! Полисмен!

И таксист дрогнул…

 

В бассейне Вика через равные промежутки времени, проплывая мимо (она наматывала километраж), пеняла тебе за то, что ты не схватил наглого хлыща-таксиста за грудки и не вытряс вместе с его душой вообще все деньги! И очень обидно, что ей самой приходится  за мужика заниматься такими делами!..

- Это как если б ты смеялся в то время, пока меня насиловали…

Озадаченный этим её выпадом, ты вылез из воды и лёг на дальний лежак в тени пальмы.

- Забодала нас природа своей чокнутой погодой... - ничего другого на ум тебе не пришло.

 

Дома Эльвира Григорьевна приготовила беляши. Но и после вкусного, как говорится, обеда Вика также, как и в бассейне, не могла успокоиться. И когда Эльвира Григорьевна ушла по своим делам, сказала, глядя на своё отражение в зеркале:

- Пойду отвлекусь, ладно? В магазин схожу...

Намёка составить компанию в её голосе составить ей компанию не обнаружил. Огорчился ли ты? Ты и сам не понял. В последнюю пару дней ты всё больше ощущал в себе странную усталость. Ты взял Библию, стал листать, и тебе попалась такая фраза: "Храм небесный – тело человеческое...", потом погрузился в раздумье... вернее, перед глазами поплыли, как на экране монитора ярлыки файлов и как бы спрашивали, которому из них открыться. Наконец один из них раскрылся сам по себе...

Вспомнилась их с Викой поездка к озеру Виктория, куда они отправились стараниями Эльвиры Григорьевны на посольском "мерсе", с Роем за рулём. Горные красоты. Опасная, над пропастью, дорога, падающие со скал гранитные обломки, каменные мосты над бурлящими реками кофейного цвета. Чайные плантации, где они фотографировались с аборигенками – сборщицами чая. Затем чайная фабрика с запахами берёзовых веников русской бани. Наконец, само озеро Виктория с потрясающей панорамой. Словом, супер-пупер колорит местной жизни. А что ещё нужно туристу? Ведь он уже мысленно сочиняет рассказ для своих друзей и родственников – восторженный, взахлёб, отчего эти родственники и знакомые медленно, но верно зеленеют от зависти...

Но сейчас ты вдруг заново увидел Вику в той поездке, только теперь её тогдашнее поведение показалось странным, двусмысленным.

На обратном пути хлынул тропический ливень. Пробка на дороге – где-то впереди случилась авария. Поехали в объезд. Яркие вспышки молний освещали просёлок и окрестности.

Вика непонятно отчего разгорячилась, стала донимать Роя разговорами. И создалось впечатление, что не будь тебя на заднем сиденье, она бы могла отдаться водителю…

"Нет, посуди сам, когда  мужчина и женщина чуть ли не касаются головами другу друга, желая увидеть, что им там закрывает обзор, это что?.. Это как называется? Как собачка глядела на этого муслима... Томилась! Возьмёшь меня – не возьмёшь? Всё будто подчинено фундаментальной, неукротимой доминанте – стремлению к размножению! И вообще, что это за особенность организма – прямиком к оргазму, без всяких препятствий! Опять что-то с головой? Тропики так действуют непривычно на её организм? Особенности климата?"

Тут и ещё припомнилось: телепередача, где рассказывалось об овуляции, которая повергает иную женщину в умопомрачительное состояние, и она способна отдаться любому встречному...

Можно сказать, ты обалдел слегка от столь откровенных подозрений.

- Вот куда, например, она отправилась теперь... одна?

Впрочем,  всё же попытался приструнить своё воображение – вскочил с кровати и прошёлся по квартире.

- Я заболел! У меня температура! - и сдавил виски ладонями. - Я преувеличиваю! На меня тоже климат давит!

Стал приседать, выбрасывая перед собой руки, но это физическое упражнение не помогало. Мысли продолжали метаться по тёмным закоулкам мнительности...

“Сдаётся мне: она не в состоянии собой владеть... Тело её как бы само диктует, а мозг подчиняется вожделению!.. Рассудок ей подсказывает: надо бы увильнуть, но... самец, чей запах она ощутила, осмелился взять её руку и… И в этом суть женщины? Патологическая невменяемость? Она умоляет даже: возьми меня!.. Запах-призыв лишил её всякого соображения... И уже не до приличий, ни до чего… лишь бы самец решился!.. О, она услышит то, что хочет услышать! И эти фер-ромоны кружат ей голову...

У меня паранойя! Бред! Какие ещё фер-ромоны? Что за фер-ромоны?!."

За окном протяжно ухнул гром. Распахнув холодильник , ты судорожно стал искать валерьянку...

 

Вернулась с работы Эльвира Григорьевна, озабоченно спросила:

- Вика одна пошла? Уже восьмой час...

- Да, темнеет тут рано... в семь.

- Хорошо, дождь закончился.

Тут за дверью раздался Викин голос:

- Это я, ваша дочка пришла.

За столом она стала рассказывать о своих приключениях.

- Представляете, хотела пойти в магазин напрямки, через музей, а он закрыт. И тут вижу: эпилептик на тротуаре бьётся, голова уже в кровь разбита. Кругом стоят люди – на автобусной остановке – молча, и никто – ничего не предпринимает, будто истуканы окаменевшие! Я сама прижала ему палец, как ты меня учила, мамуль, затем два парня мне всё же помогли, вывели мы его из состояния... Говорю ему: надо к врачу. Он: какой врач? Денег нет, спасибо.

А на обратном пути тоже любопытный эпизод. Девица расфуфыренная на углу улицы стоит и вдруг басом в мою сторону: гуд ивнинг. Трансвестит, что ли? Я от изумления опешила и не нашлась, что ей… ему… ответить. А тут ещё машина рядом со мной тормозит со скрипом, и зовут меня жестами внутрь. Затем ещё и грузовик остановился. Вернее, сперва проехал, потом развернулся – и ко мне: думал, может, я не поняла? За проститутку меня, что ль, приняли?

- А где тебя дождь застал?

- Да слава Богу, в магазине. Так, мамуль, где мои таблетки? Чесотка с ума сводит.

Под балдахином Вика шутливо как бы, но твёрдо оттолкнула тебя, Вадим:

- Не приставай, не то по ушам получишь. Нет, правда, всё тело зудит.

 

Утром Эльвира Григорьевна доложила, что Нина ездила с ревизором в горы – и назвала даже известный монастырь.

Вика всерьёз обиделась:

- А почему нас не пригласили? Падлюки!

- Но мы-то его не взяли в лагуну.

- Почему же не взяли? Он сам не захотел!

В бассейне познакомились с пожилыми англичанами – супружеской четой, только что приехавшей. Вика прямо-таки расцвела, лучезарно разулыбалась, что-то подобострастное проявилось во всём её облике и манере разговаривать. С чего бы это? Сопроводили чету до набережной. Там приставали водители бомжачек, приглашая на пирахеру – праздник слонов. Англичане клюнули, а вы отправилась полоскать ноги в океане.

После общения с англичанами между тобой и Викой возникло некое напряжение…

- Ты чего такой официальный?

- Переспал.

- Интересно, с кем?

Ты покосился и хотел сказать: шагай молча, но вовремя спохватился: “Какие-то глупости в моей голове варятся. Скверный, скверный суп может получиться…”

- Чего молчишь?

- Я тебе не рассказывал про попугая?

- Нет.

- Попугай видит кота, который идёт к его клетке, и говорит ему: ну ты, жлоб, наел усатую морду и шляешься взад-вперёд, глаза мне мозолишь. Кот остановился, измерил попугая презрительным взглядом, постоял-постоял и вдруг замахнулся лапой. Попугай откинулся, как от полученной оплеухи, и обмер. Кот пошевелил усами и пошёл себе дальше. Попугай оправился от испуга и, сообразив, очевидно, что он за железными прутьями в недосягаемости, осмелел и вдогонку: “Иди-иди!” Кот замедлил шаг, пошевелил хвостом и, обернувшись, внимательно поглядел на птицу. Попугай опять замер, потом почесал лапкой себе хохолок: дескать, это я сам с собой разговариваю.

- И что?

- Видел такую сценку… в натуре.

- Я спросила: к чему ты это рассказал?

- Да так.

И про себя: «А к чему, правда?»

Солнце плавилось в золотистой дымке. Волны накатывали на брег, веселились дети, визжали, некоторые из родителей, держа за руки своих чад, макали их в пену, отчего визгу прибавлялось многократно…

Вика и ты стояли метрах в десяти друг от друга…

Что-то всё не так, думал ты. Нечто подобное было в голове и у Вики. Она осмысливала разговор, происшедший вчера с Рудольфом. Они укрылись от дождя в его машине.

- Да, - сказала Вика, - гром тут – будто железные бочки с неба скидывают. Ты не находишь?

Рудольф приводил свою одежду в порядок, лишь кивнул.

- Я тебя люблю, - сказала Вика. Рудольф опять кивнул, но почувствовав, что этого недостаточно, прибавил на словах:

- Если я тебе забуду сказать то же самое, то имей в виду, что и я тебя очень люблю.

- "Имей в виду" не годится, не тянет на эквивалент. Тебя раздражает крапивница на моей руке? Это ж аллергия. Пройдёт...

 

Песок вымыло волной из-под ступней, и ты потерял равновесие… и как бы очнулся.

Мужчина лет тридцати пяти, с пронзительно-синими белками глаз на угольно-чёрном лице, чуть не задев плечом, прошёл мимо… Точнее, приостановился на мгновение, когда поравнялся – вроде желая обратить на себя внимание. Ты сделал шаг назад, опять потерял равновесие …

Когда незнакомец предпринял опять точно такой же маневр, ты рассмотрел его уже с любопытством: хотя и босоног, и брюки закатаны по колени, одет в дорогой костюм, с бриллиантовой булавкой в галстуке, и модельная иссиня-чёрная бородка…

“Не понял!”

И следом такая мысль: а где его башмаки? Обернулся в недоумении, увидал другого мужчину, помоложе, также с закатанными брючинами, и с двумя парами ботинок в руках, – он стоял напротив  Вики, но смотрел на тебя.

«А этому чего?..»

- Хохмач, - отвлёк на себя внимание мужчина с пронзительно-синими глазами и повторил: - Хохмач! – при этом кивнул в сторону Вики. Ты опять отступил на шаг и уже с раздражением измерил взглядом чёрного незнакомца. Что-то этот незнакомец хотел, но что? Выразить своё доброе расположение? И для этого употребил русское слово хохмач? Или просто других слов не знает?

А незнакомец, между тем, прошёлся, сделав отпечатками босых ног своего рода восьмёрку, в кольца которой опять попали Вика и ты. И это уже явно не было случайно. После чего – очередной пронзительный взгляд на тебя – и оба чёрных незнакомца развернулись и быстро пошли к каменной лестнице, ведущей на бульвар. Причём, ясноокий, похоже, выговаривал своему визави, а тот оправдывался… Тут только ты совместил в своём сознании русское хохмач и английское хав мач.

- Послушай-ка, - спросил ты Вику, когда спустя некоторое время вы поднялись на набережную. - Что такое, я забыл, хав мач?

- Сколь много. Сколько стоит. А что?

- Мне показалось, тебя хотели купить… этот нефтяной бос. Ну да, меня приняли за сутенёра, а тебя за проститутку.

Ты, озираясь, остановился – нет ли давешнего покупателя поблизости? Хлопнул себя ладонью по лбу:

- Какой я, однако, недогадливый! Ведь они могли предложить целое состояние! Представляешь?

- Представляю. Действительно, промахнулся. А почему нефтемагнат?

- А кто ж ещё? Одна булавка в галстуке – целое состояние. Это тебе не побрякушки ювелира Резви.

- Ты стал разбираться в драгоценностях? Забавно. Когда ж ты успел поднатореть?

- И вот что я вспомнил, - продолжал ты, не обращая внимания на язвительность Вики: - Мы давеча шли, а какая-то тётка обернулась на тебя и что-то сердито сказала. Она шла с каким-то малым – по виду шизоидом, ты внимания не обратила, а я… Вот почему она заругалась? На твои открытые плечи? Может, тут не принято так ходить? Ведь в буддийский храм женщин не пускают с открытыми плечами…

- Ты, похоже в гаремные  пташки меня записал.

- Но ведь тебе нравятся фильмы, где падишахи и гаремы, интриги ихние…

 

В парке, куда отправились англичане на пирахеру, было грязновато, замусорено и никакого праздника слонов. Один замызганный небольшой слоник обмахивался в тенёчке своими большими ушами. Блеклые рыбы лениво пошевеливались в грязном пруду. Мороженщик клаксонил в свою клаксонку. Жарко. Не хотелось даже к золотому Будде подходить – на солнце его позолота режет глаза...

Затем вы завернули во французское кафе. Выпили воды со льдом, кекс с булочкой съели. От воды ли, от чего ещё, но у тебя заломило зубы. Встретили Нину с детьми – её Вовиком и соседской Настёной. Расспросили о поездке с ревизором в монастырь. Лена со значением посматривала на тебя. Это тебя смутило, а Вику разозлило, о чём она и сказала после:

- Всё-таки эта бухгалтерша вульгарна до безобразия. Или наглость – второе счастье?

- Ты злишься на то, что нас не взяли в поездку?

- А ты – радуешься? И потом, будь она поделикатней, не стала бы обращать внимание на мою аллергию! - и ехидным голосом передразнила: - «Что это у вас на руке такое кра-асное?» Стерва – вот она кто такая!

Ты отвернулся.

На тротуаре в тени под стеной дома лежал нищий. Одно колено было согнуто и виднелись гениталии из-под грязной хламиды.

- Хорошо тут нищим: не простудишься ни днем, ни ночью.

- Ты сочувствуешь своим, московским? – почему-то зло спросила Вика.

Пожав плечами, ты опять отвёл глаза в сторону.

Мимоходом зашли на распродажу “Искусственные цветы, статуэтки…” Остановились напротив бронзовой девушки, "Несущей вёдра с водой». Вика взяла её в руки:

- Да она из гипса! Покрашена просто… - передала тебе, ты хотел вернуть её на прежнее место, и тут ведёрко слетело с коромысла – и о каменный пол вдребезги… Вика – поспешно посеменила прочь, ты – за ней следом, отворачивая лицо от тех, кто мог видеть твою диверсию.

- С тобой невозможно посещать культурные заведения – сплошной урон и нервное потрясение!

На это ты спокойно ответил:

- Не надо подделывать под бронзу. Бережнее обращались бы.

На ужин кулебяка с рыбой, икра баклажанная. Эльвира Григорьевна сообщила, что Нина с ревизором собираются ещё на экскурсию в...

- Опять одни?

- Да. Он якобы ей сказал, что не выносит суеты и всякие там разговоры…

- Это ты к тому, что я плохо себя веду?

- Вовсе нет. Ты чего такая наэлектризованная?

Вика встала из-за стола и удалилась в комнату.

- Ну вот, сама просила рассказывать обо всём…

- Не берите в голову. Вы же знаете свою дочь… - шёпотом попытался успокоить ты будущую тёщу. Вика тут же высунулась из комнаты и плаксивым голосом:

- Сговорились, да? Меня аллергия замучила, чешется всё, а вы!.. Вы!.. - И на пути в ванну: - Неужели нельзя, мамуль, что-нибудь придумать?! Ты же врач! Всех лечишь, а на меня плюёшь!

- Доченька, о чём ты?.. Что значит плюёшь?

Вика, шумно всхлипывая, из-за двери:

- Почему нельзя было взять нас в монастырь? Только потому, что ревизор зануда такой? Это что же, мы тут будем в посольстве сиднем сидеть? Придумай что-нибудь!

- Я сюда, между прочим, зарабатывать приехала, а не экскурсии тебе устраивать! - огрызнулась Эльвира Григорьевна, чем ещё больше разобидела дочь.

- Я вас обоих не люблю!

- Не берите в голову, - шепнул ты (вы с Эльвирой Григорьевной чистили креветки). -  Она устала. Отдохнёт, тогда всё наладится.

Вика сквозь шум воды продолжала свои обвинения:

- Вот вы сговорились, сделали из меня урода. Вот и сидите теперь вдвоём! Считаю это свинством с вашей стороны!

- И почему я не ревизор… - явно не ко времени заметил ты, потому что тут же из ванной комнаты донеслось:

- Ты обо мне почему-то всегда думаешь преступно гнусно!

 

Утром Вика:

- Вадик, вставай! Скоро автобус. В китайскую клинику едем.

- Зачем?

- Мама решила, что нужно провести курс иглотерапии.

- А я тут причём?

В клинике встретила сама хозяйка-китаянка, провела на второй этаж к специалистам. Двое мужчин-китайцев – один за столом, другой внимательно слушает и делает свои замечания. Иглоукалывания не понадобилось. Аллергия оказалась несложной. Мазь и таблетки. Через неделю показаться. Вика заметно приободрилась.

После обеда ездили к ювелиру Резви. Дом у самого моря-океана трёхэтажный, вычурный, набит дорогой мебелью и скульптурой, картинами по всем стенам... Впечатление у Вики обморочное.

Уже дома Эльвира Григорьевна передала дочери кулон – презент от Резви.

 

***

Собирались в шоп Одель.

Эльвира Григорьевна:

- Быстро-быстро, Вадик, автобус ждать не будет…

- Я… останусь, может? Что-то мне эти магазины… поднадоели.

Вика:

- Оставайся, отдыхай, не возражаю, последний раз, что ли…

 

В “Одели” Вика потерялась – в том смысле, что её потеряла мамуля. Сама же Вика ещё в автобусе решила потеряться с Рудольфом, который ехал на этот раз без Тамары.

- И что ты скажешь им?.. - спросил её Рудольф, когда они незаметно улизнули.

- А что скажешь ты?

- По крайней мере, нам надо порознь вернуться домой.

- Это само собой.

- Посмотри, как мудро сделано, - это Вика о нависающих над головой кронах деревьев, когда они уже вышли из кафе и свернули с загазованной и шумной улицы в проулок, где прочли вывеску шведского посольства. - Улица занавешена ветвями деревьев. Поэтично, не правда ли? Куда теперь двинем?

Тут им на глаза попалась афиша с приглашением посетить распродажу-выставку цветов в парке Виктория, где Вика недавно при полуденном солнце гуляла с тобой, Вадим.

К парку подошли уже затемно. Кроме цветов, здесь торговали рыбками. Пластмассовые фонарики-зверушки приятно освещали тропки-дорожки. Толпа разного люда сновала хаотично, много приятных для глаз лиц ребятни… Впрочем, мы, кажется, уже договорились, что экзотику оставляем за пределами нашего описания...

- Не пора ли нам возвращаться?

- Тебе уже надоело со мной общаться? - Вика приостановилась и посмотрела в глаза Рудольфу.

- Просто беспокоюсь… Ты же ведь хочешь, чтобы твой жених преобразовался в мужа?

- Не зна-аю. Мне мама сказала, что вы с Тамарой не очень ладите…

- Отчего ж, мы ладим. И даже хорошо ладим. Больше того, могу поделиться секретом, мы твёрдо договорились, что будем изображать из себя счастливую пару, хотя до этого чуть не развелись…

- И тебя устраивает такое положение?

- Почему же нет? Я могу, к примеру, встречаться с тобой… Но ведь ты хочешь большего?

- Пока я хочу… прогуляться с тобой по парку. Там темно и загадочно…

- А что, экзема не прошла?

- Это не экзема. Аллергия. Через неделю должно пройти. Врач-китаец сказал. Не могу отказаться от фруктов. Такая досада, да? Тебе неприятно?

- Просто беспокоюсь за тебя, мерзавка ты моя.

Похоже, Рудольф в чём-то засомневался: уж больно не походила Вика на предыдущих его пассий – желавших и удовольствие получить сполна и сполна же соблюсти своё реноме в общественном мнении. То есть Виктория, как почудилось Рудольфу, могла принести ему массу хлопот, массу… со всеми вытекающим последствиями.

 

На другое утро.

- Я ему яичницу жарю, чешусь вот так, как остервенелая мартышка а он… из-за стола встал, ничего не сказал! Это неправильно! Так не делают. Ты будешь авокадо? Я иначе бы хотела позавтракать! Если ты хочешь яичницу, отрезал бы половину. Ну, ты фрукт!

- Ты фрукт почище! - ответил ты сухо. И Вика, не привыкшая к отпору с твоей стороны (а ты, действительно, впервые перешёл от обороны в атаку), растерянно замолчала. Через пару минут:

- Ты меня не понимаешь. Потому и не можешь посочувствовать. Я нервничаю от чесотки, а не от того, что…

- Короче!

- Что короче? Почему ты так груб? Я не понимаю!

- А я не понимаю другого: мы идём в бассейн или нет?

- Я хочу остаться дома. А ты можешь пойти.

- А мне не хочется одному. Мне вообще надоел этот бассейн, и я ходил только из-за тебя.

- Тогда я уйду! - И Вика стала одеваться. Но чуть погодя, плаксиво: - Я чувствую себя плохо. Хотела побыть одна, а ты!..

И ты, не дожидаясь машины, обещанной мамулей, отправился пешком.

Когда ты вышел, Вика позвонила по телефону:

- У нас есть часа четыре, а то и больше: он любит пошататься… в конце концов, я скажу, что… Да, хорошо.

 

Когда ты вернулся, Вика спала под балдахином. Затем с работы пришла Эльвира Григорьевна.

- Что новенького у моих молодых?

- Новости только у Вадика, - сказала Вика, протирая глаза ладонями, - а я дрыхла. Так чего-то устала, жара, наверно…

- Посольские собираются ехать в город за продуктами. Вы как?

- Ты как? - посмотрела Вика на тебя.

- Я, в общем, нагулялся…

- А я бы съездила.

 

***

У касс служащие зоопарка проверяли сумки у посетителей. Вика отреагировала нервно:

- И ведь обязательно на самом солнцепёке! Форменный обыск!

- Это у них обязательно так, - согласился знакомый комендант, тот самый, кому в лагуне Вика лечила ногу.

Позже, перезаряжая фотоаппарат, она обронила серебряный замочек от сумки и вспылила:

- Опять твоя помощь мне боком выходит! Ничего нельзя доверить!  Куда ты его дел?

- Кого?

- Замочек! Модная сумка и без замочка!

Наконец замочек нашёлся, но Вика продолжала дуться и фотографировала одних животных.

“В чём дело? Не удалось стать центром внимания?” - спросил себя ты, но махнул рукой и ходил поодаль, не желая, как говорится, путаться под ногами. Всё-то тебе уже надоело.

А Вика злилась по другой причине – оттого, что не может остаться с глазу на глаз с Рудольфом. Вот и сейчас, хотя она пребывала  долгое время "без присмотра", он не улучил даже минуту, а ведь она сумела ему шепнуть: "Мерзавка соскучилась..." Он, точно нарочно, не отходил от своей благоверной Тамары...

А так зоопарк хороший, - тебе, Вадим, по крайней мере, понравился. И выступление слонов поглянулось. И то, как попугай «по-чёрному» матерился на дразнивших его школьников...

 

Перед сном Вика вспомнила:

- Ты обратил внимание, что бухгалтерша со мной даже не поздоровалась?

- Когда?

- Когда последний раз ювелир приезжал. Мамуля ей ещё сто долларов одолжила, чтобы с Резви расплатиться.

- И что?

- Ты знаешь, она так заносчиво себя вела… настолько, что мне хотелось отвернуться. Что, интересно, её так заедает? А? И вообще, разговаривает со мной таким тоном, точно битву жаждет выиграть…

А ты вспомнил другое – ответ Нины.

- Ну, как там дела с ревизором? - спросила Эльвира Григорьевна. - Остался доволен поездкой?

- Более чем! Даже предложил мне – главным бухгалтером в Китай, и будет меня рекомендовать. - Нина сделала паузу и посмотрела на тебя, Вадим, затем перевела взгляд на Вику, и уже опять обращаясь к Эльвире Григорьевне: - Сам он не хочет быть главным – брать на себя ответственность. Да и годы его преклонные. Он решил быть моим замом.

 

В последний день Резви возил в своём новом «мерседесе» на свою фабрику. Вика старалась понравиться фабриканту. Расспрашивала на ломанном английском о его жизни, о жене и детях, спросила, между прочим, не собирается ли он, как мусульманин, завести ещё жён. Резви ответил, что подумает. Слушая их болтовню, ты думал о Москве, о работе, о том, что неплохо бы съездить с друзьями на рыбалку...

На фабрике тебе не понравилось: ты ожидал хороших условий, чистоты, а тут трудились молчаливые, неопрятные мастера, молча манипулировали своими инструментами – маленькими горелками, щипчиками и прочим... улыбались гостям, но как-то натянуто, опасливо. Резви распорядился сделать Вике большой перстень, бесплатно. Вика очень обрадовалась, всю обратную дорогу не сводила с Резви глаз, и щебетала, щебетала...

Спать легла с перстнем на пальце.

 

Ещё за обедом Эльвира Григорьевна намекнула, что упаковка вещей – дело мужских рук. Однако тебе вся эта колгота «со шмотьём» быстро надоела: не так кладёшь, не так держишь… и ты, по возможности, устранялся, поэтому вскоре заметил, что «тёща» стала дуться и косо поглядывать, но ничего поделать с собой не мог. Сидел в кресле в соседней комнате и слушал такие диалоги матери с дочерью:

- Это возьмёшь? - Эльвира Григорьевна на ладонях держала по камню голубого кварца – каждый по килограмму весом.

- Мамуль, да ты чо?! Багаж на человека – двадцать кило всего. А ты со своими рудными запасами.

- Красивые зато.

- Согласна. Но не к месту! Отстань!

Эльвира Григорьевна обиженно удалялась, проходила мимо тебя, надув губы, укладывала на прежнее место свои минералы и возвращалась к дочери с другим предложением:

- Тогда возьми вот это платье (Вика померила, но ей не показалось), я тебе за это камешков дам. Настоящих.

Вика задумалась.

- Покажи, какие.

Эльвира Григорьевна побежала доставать запасы драгоценностей.

И так дальше в том же духе.

И тут Рудольф с Тамарой зашли передать письма – их нужно было бросить в московский почтовый ящик... Тамара, пожелав благополучного полёта, вскоре ушла, а Рудольф по просьбе Эльвиры Григорьевны остался помочь паковать вещи.

- Только, знаете, у каждого своя метода, - поставил он сразу условие. - И это в любом деле так. Я тут помогал одной нашей общей знакомой, дык она, знаете, вусмерть меня замучила. Нет, говорит, не по-нашенски пакуешь. И через секунду: нет, неправильно делаешь. У меня и руки опустились.

- Да что ты, Рудик, я тебя нервировать не стану.

- Это вы правильно решили использовать коробки. Мы, к примеру, так и живём на коробках… Ведь чемодан – это пять лишних кэгэ минимум. Так лучше мы эти килограммы используем на контрабанду. А?

- Разумеется, Рудик!

Вика после душа, обвернувшись в голубое с белыми лебедями парео – что-то наподобие большого полотенца, – расхаживала туда-сюда, и парео иногда распахивалось… Тебя, Вадима, это раздражало.

Когда с коробками было покончено, Вика предложила сфотографироваться.

- Рудольф нас щёлкнет! Как это мы совсем позабыли! Сфотографироваться в твоём гнёздышке, мамуль!

Уходя, Рудольф спросил:

- Можно поцеловать? На прощанье… В щёчку.

Вика разрешила.

 

Ехали в аэропорт с Роем на микроавтобусе. Он же сходил и привёз коляску для багажа. На этот раз ты не заметил за Викой выражения благосклонности к аборигену-водителю. Возможно, Рудольф не выходил у неё из головы…"Или Резви?" - ты усмехнулся.

Эльвира Григорьевна проникла внутрь здания аэропорта, показав своё дипломатическое удостоверение, но ненадолго. Расцеловавшись, расстались. У тебя сложилось впечатление, что мать с облегчением сбыла с рук свою дочь...

Вика занервничала, когда таможенник поинтересовался, что в её коробках – мол, одежда-одежда, а ты подумал, что она боится за те колечки и камушки, которые запрятаны в тряпки. Сорвала своё раздражение так: “Хорошо тебе за моей спиной! Устроился! Я не хочу быть мужиком и отвечать за всё…”

 

Уже в самолёте ты спросил – и надо заметить – не без скрытого ехидства:

- Что с тобой? Опять тошнит?

- Да нет, - Вика отворачивается к окну. - Нормально.

И вдруг тихо, но в каком-то исступлении:

- Да-а!  Как люди живут, как люди живут! (с ударением на «люди») А ты… тебе не под силу… ты не можешь обеспечить мне достойную жизнь. - И шёпотом, мысленно как бы: – Ничтожество!

Оцепенев, ты скосил глаза туда-сюда: кому слышно было, интересно? Прикрыл веки в изнеможении.

Затем даже вздремнули: ты после пары бутылочек французского Райт Вэйн, а Вика без оного.

- Скоро на посадку, - сказала Вика. Ты промолчал.

- Ты что, обиделся?

Ты усмехнулся:

Прилетели в Москву. У Вики опять начался невроз, когда получала свои коробки...

 

***

"А на прощанье я скажу…" С Викой, Вадим,  у тебя так и не сложилось. Через год ты уехал в Китай... да, с Ниной. А Вика... Ну, о ней, наверно, тоже кто-нибудь позаботился. Во всяком случае, до нас дошёл слух, что ювелир Резви передавал Вике через Эльвиру Григорьевну очередные подарки... Впрочем, эти подробности тебе уже ни к чему.

 Зачем, спрашивается, записала я эту твою глупую историю? Не знаю. Возможно, мне было жаль тебя, Вадим… ты выглядел потерянным, разочарованным. Надеюсь, теперь всё у тебя наладилось.

Впрочем, вряд ли.

Жаль, что ты не остался тогда со мной… Тогда я тебя любила. Сейчас всего лишь жалею… Ну да бабья жалость, сам знаешь… Хотя что ты можешь знать, философ…