Горный институт

Горный институт имени Плеханова

Я поступил на металлургический факультет Горного института.
На факультете было две специальности -  две группы, в основном, девочки, на специальности обогащение, и три группы, в основном мальчики, на специальности  металлургия цветных металлов. Наша группа имела индекс МЦ-54-2.
Обогащение – это не накопление денег, а специальность, по которой механическими или химическими методами достигают увеличения содержания в полезных ископаемых  цветных металлов, за счет чего сокращаются издержки на извлечение металлов.
В каждой группе было примерно по 25-28 студентов.
Таким образом, общеобразовательные предметы читались потоку из пяти групп.

Сразу после зачисления, примерно через неделю, всех студентов отправили на месяц в колхоз на сельскохозяйственные работы – сбор урожая картофеля в енинградской области.
Группу студентов сопровождал ответственный за порядок студент старшего курса.
Наша группа жила на сеновале под крышей какого-то сельского дома.

Начало сельскохозяйственных работ нами было ознаменовано большим праздником, на который было закуплено по бутылке водки на человека, включая девочек.  Чем закусывали, я не помню, но все очень перепились, и некоторые ходили вокруг дома, их тошнило и рвало на углах и вдоль стен, а остальные писали им на голову со второго этажа. Такие пьянки были санкционированы «смотрящим» и вошли в традицию. Они проводились еженедельно, при этом период помощи селу продлили до двух месяцев.

В группах у обогатителей, где были в основном девчонки, было несколько иностранцев – венгров и немцев, которые совершенно не знали русского языка.  Студенты научили их, как надо здороваться утром с девочками на русском языке фразами, состоящими из отборного мата, который иностранцы не понимали. Но сначала они очень удивлялись смущенному виду на лицах у студенток и отсутствию взаимных  поздравлений с добрым утром.

Сразу после возвращения из колхоза я встретил Тима с Андреем Жуковским на площади Труда.  Еще ранее мой друг Дима по предложению Жуковского получил кличку Тим.
Я подошел к ним, и они меня спросили:  «А ты знаешь новость о Сережке Егорове?»  На что я довольно уверенно ответил, что он вероятнее всего нигде не учится. 
И это оказалось правдой, я случайно попал в точку. 
Сережка всем сказал, что он поступил в университет, а на самом деле он никуда и не поступал, так как у него белый билет из-за каких-то болезней, и  для него нет угрозы оказаться в армии.
Летом он познакомился с какой-то девицей, намного старше его, порядка 23-25 лет, и они все время проводят на даче.
Тим, Андрей и Никитка, брат Сергея, решили терроризировать их тем, что постоянно звонили, в любое время дня и ночи, и спрашивали, не зоопарк ли это или еще что-нибудь подобное.
Они и мне предложили участие в этой травле, чтобы звонивших было побольше, но я наотрез отказался.  На этом дружеские отношения Тима с Сергеем были закончены.
Через полгода я встретил Сергея на Невском проспекте. Мы прошлись с ним в одном направлении минут пятнадцать, и за это время он сказал мне, что он работает математиком в какой-то государственной организации.

Еще в десятом классе Димина дружба с Сергеем охладела, и его новым другом стал Андрей Жуковский. При этом мои близкие отношения с Димой не изменились. Мы  были явными антисоветчиками, а Андрея эти вопросы не интересовали. Через Тима я поддерживал с ним товарищеские отношения, но не более того, это не была дружба.
Я знал Андрея Жуковского еще раньше. Он пришел в нашу 238-ую школу в пятом классе, после чего мои позиции, как лучшего ученика по немецкому языку, были явно поколеблены.  Десять классов он вполне заслуженно закончил с золотой медалью и поступил на физический факультет университета.
Его отец или дед в свое время работал главным архитектором Ленинграда, и он рос в высоко интеллигентной среде, много читал, хорошо играл на пианино, прекрасно и легко учился в школе. Андрей был блестяще способный  парень с хорошим домашним образованием.
В свое время еще в школе я решил как-то подшутить над ним.
Он сидел на первой парте перед столом учителя рядом с Сергеем Егоровым, с которым были достаточно натянутые отношения.
Как-то зимой у него рубашка была плохо заправлена в брюки, и на пояснице виднелась верхняя часть кальсон. Во время урока я послал ему записку, которую, естественно, ему сразу передали:  « У тебя опять розовые кальсоны?»
Получив записку, он стал крутить головой, соображая, кто бы мог ее послать.
Он так это никогда и не узнал.

После возвращения из колхоза, первая грандиозная пьянка группы на великий праздник 7 ноября была устроена у меня дома, так как моя мама в это время отдыхала на юге, и комната была свободна.  Так как я сам принимал участие в организации праздника, я хорошо помню, что на этот праздник было закуплено по бутылке водки на каждого для студентов и по бутылке старки для девочек. Кроме того, было закуплено много картошки, овощей, колбасы. Девочки приготовили несколько тазиков салатов. Необходимые стулья были позаимствованы у соседей.  На празднике были танцы.  Но возник конфликт между нашим  студентом Гешей Резвановым и студентом-немцем из нашей же группы по имени Хорст (но не Вессель – герой известной песни гитлерюгенда).  Геша ударил Хорста по лицу и кричал, что всех немцев надо уничтожить. Хорст этого не понимал, но в ответ ударил Гешу. Пришлось их разнимать, что несколько нарушило торжество нашего мероприятия.

Мы стали ходить и слушать лекции у преподавателей, которые обращались к нам на Вы, как будто бы с некоторым уважением.  На первом курсе самым интересным предметом была общая химия, лекции по которой читал доцент Янг в химической лаборатории, расположенной амфитеатром.  Объясняя разные химические реакции, он акцентировал внимание на цвете образующихся веществ, который всегда сравнивал  с цветом мало известных для нас вин:  вишневки, виски, рома, портвейна.  При этом он сглатывал слюну и этим явно проявлял свое пристрастие к алкоголю.

На лекции в институт можно было и не ходить, так как посещения не отмечались.  Но совершенно необходимо было ходить на семинары, где могли задаваться вопросы и упражнения по тематике лекций. Никаких отметок при этом не ставилось, и возникало полное ощущение свободы после регулярных опросов и проверок домашних заданий в школе. 
Однако это ощущение полной свободы было обманчивым, так как «судный день» наступил в конце первого семестра после Нового года, когда по всем предметам пришлось сдавать экзамены.
Это было трудным испытанием, особенно по математике и начертательной геометрии, по которым абсолютное большинство группы получили по 2 балла и вынуждены были их пересдавать за время экзаменационной сессии.  Я тоже получил два балла по начерталке и с трудом пересдал ее через неделю на три балла, хотя остальные экзамены на первой сессии мной были сданы на четверки и пятерки.
После первой же сессии из нашего потока отсеялось два-три человека из-за неуспеваемости при сдаче трех экзаменов на два балла и отсутствии их пересдачи за период сессии.

Опыт первой сессии показал, что, конечно, лучше ходить на лекции и вести конспекты, так как по своим лекциям достаточно легко подготовиться к экзамену за три дня и сдать его успешно.  Но вполне реально можно было взять конспекты у кого-то из приятелей или у аккуратных девочек, которые посещали все лекции и разборчиво писали, и также подготовиться к любому экзамену. Это позволяло вести совершенно свободный образ жизни и появляться в институте в основном для общения с товарищами, знакомства в коридоре со студентками и обеда в хорошей и дешевой институтской столовой.

С начала первого курса я стал заниматься борьбой САМБО, этим я продолжил занятия классической борьбой, начатые в десятом классе. Борьбой я прозанимался два года, что было полезно для физического развития. Но саму технику в дальнейшей жизни мне пришлось применять только в двух случаях при отсутствии каких-либо серьёзных обстоятельств.

На одну из первых стипендий я купил дешевый приемник, который работал с диапазона 25 м коротких волн.
Тим купил себе такой же приемник на месяц раньше меня, к его большому удовольствию при высоко развитом самомнении.
Мы с ним пытались слушать «Голос Америки», но кроме первых слов ничего нельзя было разобрать в рёве глушилок. Для прослушивания передач требовалась более совершенная импортная техника, которой мы не располагали, приходилось получать необходимую антисоветскую информацию от товарищей.

Одним из преимуществ Горного  института была достаточно высокая степендия порядка 45 руб. в месяц на первом курсе и около 60 руб. на пятом. Причем стипендию платили и при тройках на сессиях, так как считали ее не поощрением, а обеспечением прожиточного минимума.
На стипендию вполне можно было просуществовать, так как питание в студенческой столовой было вполне дешевым и притичного качества. Комплексный обед из трех блюд (суп, второе и компот) стоили 30 коп, были также отдельные блюда хорошего качества, и порционные, в том числе отбивной шницель с жареным картофелем по 35 коп. Шницель приносила официантка по чеку, пробитому в кассе.
Шницеля в основном заказывали студенты старших курсов, а молодые вполне удовлетворялись котлетой с пюре за 12 коп и компотом.
На первом курсе всю стипендию я отдавал маме, а себе оставлячл на обеды по 30 коп в день, а также на трамвай и кино.
В институте я также впервые попробовал и высоко оценил салат с крабами, который можно было взять в буфете столовой, и убедил маму, что это очень достойное блюдо, которое надо включить в праздничный рацион.
В то время банки крабов стояли во всех гастронома в больном количестве, и их никто не брал, но через два-три года они исчезли из открытой продажи по непонятной причине, возможно, их начали экспортировать на Запад.

После первого курса вся наша группа была направлена для ознакомительной практики на Северо-никелевый завод, расположенный в двух часах езды по железной дороге до Мурманска. Завод был расположен порядка в 5 км от небольшого городка Мончегорска.
Нас  разместили в одной из школ.
Стояли белые ночи,  и солнце вообще не заходило за горизонт.
Вечером вся наша компания прилично выпила, и мы пошли гулять в местный парк. Было довольно жарко, и я решил искупаться нагишом. Пока я раздевался и входил в воду озера по колени, девочки отвернулись.
Но затем я окунулся и стремглав бросился голый к берегу, так как вода имела температуру порядка 2-4 градусов, а на середине этого озера красовался небольшой айсберг. Все зрители, особенно девочки, были очень довольны  этим зрелищем.
Остальные наши товарищи пошли гулять на местный стадион и стали играть в футбол с местными, что кончилось общей дракой, на которой прекрасно проявил себя староста нашей группы Миша Русаков, который занимался боксом и участвовал в соревнованиях. О его ударах на этой драке рассказывали легенды.

Маме удалось достать мне путевку в альпинистский лагерь с начала июля, и я поехал в лагерь Цей.  Альплагерь находился примерно в двух часах езды на автобусе от Владикавказа, в горах. 
Все начинающие альпинисты жили в палатках. А питание в столовой было просто великолепным.
Первые недели две были занятия по альпинизму и тренировки. При этом учили вязать узлы, обеспечивать страховку, поддержку и оказание помощи друг другу.
На эти занятия ходили в разные места не очень далеко от лагеря.  Потом была сдача экзаменов, включающая проверку всех полученных навыков, а после этого начались восхождения на вершины.

Первой надо было преодолеть вершину высотой около 4 тысяч метров. К ней колонна новичков двигалась около двух суток, с несколькими привалами.  Потом надо было преодолеть ледник, на котором также учили пользоваться ледорубами и страховкой.  Ледник находился уже на высоте порядка 3 тысяч метров. На нем нас настиг снегопад и метель, и мы почти сутки сидели в своих палатках, откуда нельзя было ни вылезть, ни тем более разжечь костер.  Утром, когда метель закончилась, все осветилось солнцем, и открылся великолепный пейзаж с ледником, окруженным вершинами гор. Еще полдня мы поднимались на вершину скалы, где по альпинистской традиции в какую-то банку заложили список нашей группы, и построили пирамидку на этом месте. С вершины открывался прекрасный вид на окружающие горные хребты.
У нас было еще два восхождения с определенной степенью сложности, которые позволили мне получить голубой значок «Альпинист СССР», на котором был изображен ледоруб на фоне снежных вершин.
Несколько дней мы еще провели в альплагере, куда зашла небольшая альпинистская группа из 4-5 человек. Они были разрядниками и не ходили по горам большой толпой, как мы. В столовой для всех они устроили концерт, на котором играли на гитаре и пели бардовские песни собственного сочинения.  Концерт имел огромный успех.  Это был первый случай, когда мне пришлось познакомиться с самодеятельным творчеством.
Оставалось еще полмесяца до начала учебы в институте, и мы втроем с моим приятелем и какой-то москвичкой, которая была старше нас, решили ехать в Москву, провести там несколько дней, а потом ехать в Ленинград. Мой приятель взял у меня в долг деньги на билет до Ленинграда через Москву. Два дня мы болтались в Москве, ночуя на полу у нашей знакомой, потом уехали домой.  Мой товарищ учился в лесотехнической академии, я его несколько раз встречал в Публичной библиотеке, но долг мне он так и не отдал.  Вероятно, он был одним из тех людей, которые считают, что берут деньги в долг чужие, а отдавать-то надо свои кровные.


Зимой на втором курсе в институте было устроено общее собрание в актовом зале, на котором выступал кто-то из парткома и рассказывал о докладе Хрущева на 20  съезде КПСС, на котором был осужден культ личности Сталина.
В принципе, для нашей компании в этом не было ничего нового, кроме отдельных красочных деталей. С этого времени началась «оттепель», повеяло свободой, возникли ожидания перемен в политической жизни страны.  Стали налаживаться отношения с капиталистическим окружением, поднимался «железный занавес».

Достаточно важными были процессы налаживания добрых отношений с Индией и Югославией.
Перед визитом Джавахарлала Неру в Советский союз была на русском языке издана его книга « Открытие Индии», в которой говорилось о том, что СССР страдает от недостатка политических свобод, а США от их избытка.
Публиковались фото Хрущева вместе с Неру в белых кальсонах.

Потом приезжал Тито с женой и они вместе с Хрущевым проехали по Невскому в открытом автомобиле.

К этому времени Андрей Жуковский стал секретарем комитета комсомола на физическом факультете университета.  Он никогда не был оппозиционно настроен к властям, активно занимался комсомольской работой, участвовал в самодеятельности в драматических постановках, проявляя достаточно хорошие актерские способности. Он верил в начавшуюся перестройку. Ему предложили стать секретарем комитета комсомола университета, что по тем временам открывало широкие возможности для административного роста.  Но такая карьера его не утраивала.  Он собирался быть ученым.
Это было уже таким высоким уровнем, что Тим не мог даже завидовать своему другу.

На втором курсе достаточно интересными были лекции по физике, которые читал профессор Меттер.  Он также был завкафедрой в электротехническом институте связи.
Остальные лекции я не считал нужным посещать. А занялся самостоятельным изучением английского языка. В школе я изучал немецкий язык, и, естественно, сдавал немецкий при поступлении в горный институт. Но в институте с первого курса нам преподавали только английский язык.  Основным стимулом для изучения английского для меня было получить возможность чтения в публичной библиотеке художественной литературы на английском языке тех писателей или произведений, которые в Советском Союзе не публиковались.  Их можно было получить только в читальном зале из фонда Публичной библиотеки.  Для изучения я использовал учебники английского языка для первого и второго курсов иняза, в каждом из которых было примерно по 30 уроков, содержащих упражнения по переводу с английского на русский и обратно, грамматике и отрывки из художественных произведений.  Вероятно, каждый из уроков студенты проходили примерно неделю.
Кроме того, я приобрел достаточно много адаптированной английской литературы для начинающих, которая содержала словарь используемых слов в конце каждой книги.  Сначала я заучивал все слова, потом читал эти книги.  А те слова, которые не запомнил, записывал на картонные карточки, и мог повторять их в свободное время или в транспорте.
Достаточно быстро я дошел до рекорда заучивания 300 английских слов в день, часть из которых содержала корни уже знакомых мне слов.  Мне стали сниться сны на английском языке. Я начал заказывать в Публичке  английские книги полузапрещенных писателей по имеющимся там каталогам.
В дальнейшем это сослужило мне хорошую службу для занятия бизнесом.

Мое свободное поведение в институте не прошло незамеченным, и стало предметом разбирательства на комсомольском бюро факультета.  Первым студентом, который обвинялся в полном пренебрежении посещения лекций, был студент нашей группы Шуня Якунин, который был из Молдавии или из Украины.  Это был парень под 190 см ростом, который жил в общежитии и посещал институт всегда с большим портфелем, набитым всеми учебниками, которые он получил в библиотеке института.  Он, вероятно, принципиально не ходил на лекции.  И комсомольское бюро факультета рекомендовало деканату лишить его стипендии. 
Я был вторым обвиняемым, но не в полном игнорировании лекций.  Мне предложили встать и дать объяснение, почему я не хожу на лекции.  Я отказался, полез на рожон и сказал, что я не обвиняемый и любые объяснения буду давать только сидя. За меня вступился наш староста  Миша Русаков, который сказал, что я не полный прогульщик, а занимаюсь изучением английского языка, что, как ни странно, было известно группе.  В результате я отделался общими неприятными впечатлениями, никаких оргвыводов не было сделано.

После второго курса у нас была заводская практика в Запорожье, где я работал рабочим на титано-магниевом заводе. Работа была по сменам. В первые дни после ночной смены я шел на пляж, на Днепр, валялся, загорал и пытался заснуть в тени. Но вскоре понял, что такой отдых совершенно не восстанавливает силы, и надо спать в нормальных условиях.  На работе моей обязанностью было обмазывать огнестойкой массой крышки в каких-то огромных горшках, в которых происходили химические реакции по получению титана из руды.  В промежутках я сидел около ворот цеха и тасовал свои карточки с английскими и русскими словами, а также с отдельными фразами.  Потом мои товарищи-студенты сказали мне, что работяги смотрели на меня, как на полоумного, который тасует какие-то бумажки и тихо что-то бормочет.
За месяц такой работы я заработал приличную сумму денег, и мы втроем с моими товарищами Сашкой Парфеновым и Венькой Брином решили поехать отдыхать в Крым, так как у нас оставались свободными август и сентябрь.  Саша Парфенов до этого уже был в Крыму с родителями.  Он отдыхал в Алупке и считал это место лучшим на побережье Черного моря. Мы купили билеты, приехали в Ялту и сняли там комнату на 2 дня. Я получил огромное удовольствие от купания в Черном море на ялтинском пляже.  Была теплая прозрачная вода, можно было долго нырять и плавать.
 На следующий день мы отправили Парфенова с нашими вещами на автобусе в Алупку в то место, где он раньше уже отдыхал, и адрес которого был нам известен.
А сами решили с Венькой двигаться туда пешком. При этом нам говорили, что ночью на берег моря выходить нельзя, так как там ходят наряды пограничников и могут арестовать с отсидкой ночи в милицейском отделении до выяснения личности. Берег моря периодически освещался прожекторами для борьбы со шпионами, которые могут высадиться из подплывающих подводных лодок империалистов. Ночь мы проспали  на каком-то холме около Ливадии, где спали в своих легких куртках на голой земле. Спальников у нас не было, как и туристского опыта, а также, по молодости, достаточного здравого смысла.
На рассвете мы достали из рюкзака булку с колбасой и две бутылки воды,  перекусили и двинулись дальше вдоль по шоссе.
Рано утром мы вошли в Мисхор. Солнце только что взошло, и на пустынном пляже несколько фанатов делали физические упражнения.
На пляже в Мисхоре мы пробыли целый день до самого вечера, познакомились с компанией девочек нашего возраста, много плавали и ныряли, пообедали и поужинали в столовой. Поздно вечером я пошел провожать двух девочек к их резиденции в довольно мокрых плавках, а потом устроился спать на скамейке в парке, подложив под голову свой пустой рюкзак.  От влажных плавок спать было холодно и неприятно.  И я с трудом продремал до рассвета. Встав со скамейки, я двинулся по нижнему шоссе в сторону Алупки.  Вскоре меня догнал Венька, который также провел ночь на скамейке. То ли мы были недостаточно нахальны  и назойливы, то ли девочки были слишком скромны, но ни один из нас не был приглашен провести ночь на полу в их жилье.
Мы шли вдоль моря и разглядывали окрестности. С одной стороны был крутой спуск к воде, заросший деревьями и кустарниками, с другой была возвышенность, а за ней вдалеке горные вершины Айпетри. Мы свернули за один из поворотов дороги, и перед нами неожиданно возник, как чудесное видение, Воронцовский замок средневекового английского типа с высокими каменными стенами и башнями.
Это было поразительное впечатление. Пройдя через замок, мы стали подниматься через весь поселок к верхнему шоссе, где наш друг Саша Парфенов, посланный вперед со всеми нашими вещами, должен был снять жилье на нас троих.
Когда мы его нашли, он сказал, что он снял нам две кровати под деревьями в  саду за совершенно мизерную плату. А сам, как очень состоятельный человек (его папа был директором исследовательского института), снял веранду по цене в несколько раз дороже нашей. Наше жилье находилось на горе, и к пляжу надо было спускаться не менее получаса.  Несколько выше пляжа был ресторан, в котором мы обедали. На завтрак и ужин мы покупали себе необходимые продукты и ели у себя дома.
Пляж был каменистый, с каменистым дном,  с очень чистой водой и бесплатный .   Купаться и  нырять там было просто великолепно.
Через пару дней после поселения в Алупке я почувствовал себя очень плохо. Я чувствовал, что я простужен, и у меня очень высокая температура.  Возможно, было что-то типа воспаления легких, после ночевок на голой земле и в мокрых плавках. Но оставаться дома было нельзя. Надо было спускаться вниз, чтобы поесть. После еды я валялся на скамейке в парке, так как спускаться на пляж у меня не было никакого желания. По ночам я кашлял, как чахоточный. Так продолжалось 2 недели, пока я не пошел на поправку. К этому времени Сашка Парфенов уехал в Ленинград, и мы остались вдвоем. Еще через неделю наши деньги стали кончаться, и мы резко сократили расходы, отказавшись от завтраков и ужинов. На обед мы ходили в ресторан, где брали по две порции манной каши с вареньем из лепестков роз.  Этого нам хватало продержаться весь день.
Я послал телеграмму своей маме, и через несколько дней получил перевод, который обеспечивал  скромную жизнь в сентябре до отъезда в Ленинград.

На третьем курсе очень хорошо преподавалась физическая химия, курс которой читала профессор Галина Викториновн Иллювиева, а  практические занятия вел Аполлон Борисович Липин.  Это был очень интересный научный предмет, который хорошо преподавался в течение двух лет учебы в институте.
 После первого семестра изучения этого курса и семинаров у Липина, я сдал экзамен у Галины Викториновны на пятерку, что получить у нее было достаточно сложно,  и после этого снискал  уважение Аполлона Борисовича, который стал меня несколько выделять из своих студентов.
На третьем курсе интересным и забавным был курс качественного и количественного анализа.  Для проведения анализа было выделено две полных недели: одна на качественный, а другая на количественный анализ большинства химических элементов.
Этот предмет вел весьма пожилой джентльмен, имени которого я не запомнил.
Он хорошо помнил еще царские времена, когда в Елисеевском магазине на Невском всегда была семга, как он говорил, со слезой. При этом воспоминании он счастливо улыбался  и чмокал губами так, что всем было понятно, как это было замечательно.
Его отношение к коммунистам и советской власти было при этом очевидно.

Сначала нас научили пользоваться химической посудой – пипетками, бюретками, промывалками, фильтрами и колбами.
Потом мы записали последовательность операций при проведении качественного анализа любого вещества на содержание различных элементов, таких, как легкий щелочной элемент натрий, до тяжелых металлов, как свинец.
Для полного качественного или количественного анализа требовалось порядка пяти полных дней работы, причем часть времени уходила на выдержку исследуемого вещества в различных реактивах.
Наши умельцы разработали веселую шутку для не очень внимательных студентов. Пока такой студент занимался со своими колбами, кто-нибудь подкрадывался к нему и через носик промывалки тонкой струёй вливал порядка 100 -200 мл воды в его оттопыренный карман брюк. В это время его приятель отвлекал внимание от происходящего.
После этого оба отходили и наблюдали вместе с остальными за реакцией своей жертвы, как он начинает чувствовать влагу в своем кармане, сует туда руку, оглядывается и видит около себя ряд улыбающихся физиономий.
Другим развлечением была игра в дуйбол.
При этом шесть человек садились за большой лабораторный стол: два напротив друг друга на узких концах стола - они были вратари обеих команд, а нападающие и защитники занимали места по двое на длинных концах стола.
Судья клал шарик от пинг- понга на середину стола и игроки начинали дуть на него с целью провести в ворота соперничающей команды.
Это также было достаточно увлекательное зрелище.

 Процесс демократизации набирал обороты. В Эрмитаже открыли залы импрессионистов, была устроена очень интересная выставка работ Пикассо.
К этому времени я решил повысить свой уровень образования в искусстве и стал посещать лекции в Эрмитаже по западноевропейской живописи.  Лекции читались в эрмитажном театре очень квалифицированными искусствоведами с демонстрацией диапозитивов картин и анализом творчества и личности художников различных европейских школ.  Свободное время я проводил в основном за чтением английской литературы в Публичной библиотеке.

Наш приятель Андрей Жуковский получил полугодовую стажировку в Австрии, откуда он приехал в шикарной кожаной куртке и в джинсах. Но к этому времени от него ушла молодая жена, что он очень переживал и делился об этом с Тимом.
Я слышал только достаточно пикантные подробности.

После третьего курса всей группой, так сказать, по комсомольскому призыву, от которого нельзя было отказаться, мы поехали на все лето в Северный Казахстан подымать целину.
На целину студенты из Ленинграда ехали в  поезде из 20-30 товарных вагонов. В нашем вагоне парни играли в карты на деньги, в кинга и в преферанс. Мальчики были в одной стороне вагона, девочки на другой. Остановки были частыми. На них всех кормили обедом, и это было хорошо налажено. Стоянки были длительными, по несколько часов. Студенты различных институтов знакомились между собой, были танцы, завязывались романы.
Когда мы приехали на станцию назначения, нам предоставили барак для мальчиков и барак для девочек.  Мы взяли кровати на складе и  установили их в бараке, примерно по 10 человек в каждом.  Примерно в часе езды на машине была река, в которой можно было купаться.
Почти все студенты из нашей группы устроились работать на строительство железной дороги от основной магистрали до элеватора для сушки зерна. Меня определили на склад по приемке зерна. Я должен был принимать зерно с прибывающих автомашин и транспортером загружать его на склад. Обычно машины не очень часто, и я зарывался в кучу зерна, так что из него высовывалась  только голова с натянутой на нее курткой.
Однажды я проснулся от того, что меня кто-то теребит по голове. Оказалось, что приехала какая-то высокая правительственная комиссия, для контроля за работой нашего элеватора.  Когда я вылез из своего убежища, меня спросили, кто я, из какого института и чем занимаюсь.  Они удовлетворились моим объяснением тем, что я принимаю зерно, и жду приезжающих для разгрузки автомашин.
Вероятно, увидев часть моей головы в куче зерна, члены этой комиссии опасались, что это труп, и были рады, что это оказался  живой студент.
После этого случая, когда мои товарищи проходили мимо моей дислокации, они всегда кричали: «Начальник! Вылезай! Попутали!»  Я на это не обижался.
На нашу станцию как-то привезли много художественной литературы, которую совершенно невозможно было достать в городе. И я смог накупить много интересного, в том числе по два экземпляра, для себя и своего друга Тима, в частности, «12 стульев и Золотой теленок».
После окончания работ всем выдали довольно хорошую зарплату и подали для отправки домой плацкартные вагоны, в которых мы с комфортом прибыли в  Ленинград. 
Когда я в конце августа прибыл домой, то подарил эти книги Тиму, и мы отпраздновали мое возвращение с целины втроем -  с ним и Андреем Жуковским. В мою честь они исполнили песню собственного сочинения на мотив буги-вуги:
«Боб приехал с целины,
Привез он рваные штаны,
Вшей пригоршню он привез,
Стильный кок и книжек воз.
Здорово, Боб, здорово, Боб!
Боб таскал на целине по три пуда на спине.
Выдал гору он зерна.
Им гордится вся страна.
Здорово, Боб, здорово, Боб!»

Я был этим очень польщен.

На четвертом курсе достаточно интересно читал курс «Печи цветной металлургии» профессор Демидовский, а практику вели доценты Шалыгин и Гальнбек.
Оба эти курса - физхимия и печи, пригодились мне в дальнейшей работе в исследовательском институте.

После четвертого курса я отработал месяц на практике на Южном Урале, на никелевом заводе в должности плавильщика.
Там я работал у шахтной печи, обеспечивая слив расплавленного шлака и штейна.
Работа была тяжелой, и было очень жарко, периодически можно было только отойти на пять минут в зарешеченый душ около рабочего места и без ограничений пить подсоленную газированную воду.
Но заработок оказался очень приличным, и я смог на два месяца - август и сентябрь поехать отдыхать в Сухуми. Учеба в институте начиналась с октября.
В это время около Сухуми уже отдыхала моя знакомая москвичка Наташа Юдина, с которой я познакомился пару лет назад.  Ее мама работала вместе с подругой моей мамы в Москве, и Наташа заехала к нам домой с каким-то поручением.
У меня с Наташей были вполне дружеские отношения, и мы с ней вели переписку, сначала даже на английском языке, пока нам это не надоело.
Наташа остановилась примерно в 10км от Сухуми в сторону Батуми, около находящегося там кемпинга, где имелась столовая. Рядом был широкий песчаный пляж.  Я снял угол где-то поблизости.
В течение полумесяца с начала августа погода была совершенно скверная – постоянно шли дожди.
Потом погода наладилась, и можно было целый день проводить на пляже.  У меня появились приятели, также отдыхающие студенты и студентки из России и Украины.
Иногда я ездил на автобусе в центр Сухуми, чтобы развлечься, а обратно возвращался бегом.
С Наташей у нас были чисто товарищеские отношения, я никогда за ней не ухаживал.
Она познакомилась с местными парнями, которые заезжали за ней на мотоцикле, и считала их хорошей для себя компанией, к чему я относился скептически.
Позже в Сухуми приехали две московские приятельницы Наташи. Одна из них была очень мила и кокетничала со мной, но на более близкие отношения она не переходила, так как считала меня Наташиным парнем.
Весь сентябрь стояла прекрасная теплая погода, и можно было купаться в теплом море.

После четвертого курса всех студентов отправили в военные лагеря.
В Горном институте была военная кафедра.
В течение нескольких лет нам читали курс военной подготовки по специальности артиллерия, что освобождало в дальнейшем от военной службы. После четвертого курса у нас почти два месяца были военные лагеря. Из наших трех групп металлургов сформировали взвод солдат, и мы под командованием старшины занимались как солдаты строевой подготовкой, учили уставы и проводили стрельбы из гаубицы.
Когда наш взвод шел по военному городку, и встречалась девушка, то кто-нибудь подавал команду равнения в ее сторону, что несколько смущало местных красавиц.
У нашего взвода было несколько дико неприличных строевых песен, которые исполнялись на марше за пределами городка, к большому удовольствию офицеров, и приличная песня на слова Киплинга:
« День и ночь, день и ночь мы идем по Африке
День и ночь, день и ночь все по той же Африке
И только пыль, пыль, пыль от шагающих сапог
И отдыха нет на войне солдату.
Мой друг, мой брат, можешь ты меня не ждать
Я здесь забыл, как зовут родную мать…»

Наш старшина по фамилии Подоляко пытался по мере сил унизить студентов, которые над ним фактически открыто издевались.
Как-то на построении он стал делать замечания по поводу внешнего вида и причесок с длинными волосами, а также наличия усов у ряда студентов.
Для большей конкретности он приказал выйти из строя Мише Русакову, который был белобрысым крепким парнем с круглой физиономией и небольшими усиками.
«Вот вы, Русаков»,- обратился он к нему, «почему вы носите усы. Вы же не грузин?»
« Я еврей», - ответил ему Мишка, дружелюбно улыбаясь, что полностью соответствовало действительности, хотя по внешнему виду не было очевидно.
Подоляко остолбенел и не знал, что сказать. Принять Мишку за еврея он никак не мог и, вероятно, решил, что над ним опять изощренно издеваются.

При выезде на стрельбы произошел конфуз. Мы должны были стрелять из гаубицы по участку, расположенному от нас на расстоянии около 10 км.
На такое расстояние стрельба производится по карте, так как места разрывов снарядов находятся так далеко, что их не видно в бинокль, и нельзя скорректировать стрельбу.
Стрельба из гаубицы не очень приятное дело, так как звук выстрела очень сильный, пушка подпрыгивает, во все стороны разлетаются мелкие камушки, и приходится держать рот открытым, чтобы не оглохнуть.
После сделанных нами 3-4 выстрелов раздался звонок из штаба соединения, чтобы прекратили стрельбу.
Оказалось, что в часть позвонили из какой-то деревни и сказали, что у них за околицей происходят разрывы снарядов. Выяснилось, что у нас сместилась точка наводки, что привело к ошибке направления стрельбы.

На преддипломной практике я провел месяц в Челябинске на электролизном цинковом заводе. Там я проработал на рабочей специальности электролизника, получил достаточно хорошую зарплату и вернулся в Ленинград.

На последнем курсе в институте преподавались специальные предметы:  курсы металлургии  легких, благородных и тяжелых металлов. 
Эти курсы были достаточно описательного типа и не имели такого фундаментального научного характера, как курс физической химии.
Но интересной для меня стала только дипломная работа по электролизу медных растворов, которую высоко оценил мой профессор Иван Никонович Пискунов (по прозвищу Никон).
В этот период я договорился подготавливаться к экзамену по одному из общих предметов вместе с моей сокурсницей Галей  Ершовой, так как у нее был конспект лекций.   Совместные занятия быстро перешли в достаточно интимные отношения, которые у нас продолжались более года  до окончания института, но я не считал себя готовым к семейной жизни, что привело к нашему расставанию.

При проведении достаточно длительной дипломной работы у меня было довольно много свободного времени, так как я отказался слушать дополнительный годовой курс по автоматизации металлургических процессов.
Зимой товарищи мне сообщили, что в институте ВАМИ требуется студент старшего курса для проведения исследований в области глинозема.
Я встретился с руководителем лаборатории Игорем Александровичем Южаниновым,  и он взял меня на эту работу. Я должен был работать каждый день по согласованной программе исследований, а в вечернее время продолжать свою дипломную работу, которую я завершил весной и доложил на совете факультета с высшей оценкой.
Мой шеф Иван Никонович считал, что она может быть опубликована в числе студенческих научных работ.

Сразу после защиты дипломных работ и проектов нас направили на стажировку в военную часть, находящуюся в пригороде Ленинграда в поселке Сертолово.  Там мы должны были служить около месяца в должности офицеров. Оказалось, что мой друг Тим также проходит стажировку в этой же части.  Практически все время нам читали курсы лекций по политике, уставам, проводили занятия по материальной части артиллерии, стрельбы на полигонах по движущимся целям – макетам танков, и по удаленным целям.  В частности, нам сообщили, что разработанная военная доктрина в Советском Союзе предусматривает  возможность нанесения превентивного ядерного удара при угрозе со стороны капиталистических государств.
На каждом занятии при входе лектора старшина группы громко говорил: «Товарищи офицеры!» При этом все вставали.  Лектор входил в класс и говорил: «Товарищи офицеры! Прошу садиться!»  Это соответствовало тому высокому статусу, в котором мы уже находились.
Конец нашей стажировки совпал с войсковыми учениями Ленинградского военного округа, которые все давно ждали.  Рано утром в части завыли сирены, солдаты как полоумные начали одеваться и выскакивать из казарм, офицеры начали строить свои подразделения под неумолкаемый вой сирен, танки и самоходки стали выползать из своих укрытий.  На выезде из части образовалась пробка из выезжающей техники, и танки пошли в обход, сломав забор.  За такую находчивость командир танкового подразделения после учений получил благодарность от командования и внеочередное продвижение по службе. Когда колонна техники и автомашин с солдатами стала вытягиваться из поселка на шоссе,  жители были в полной уверенности, что началась мировая война.
После учений нас произвели в младшие лейтенанты, а в институте в торжественной обстановке вручили дипломы инженеров по цветным металлам.

Состоялось также распределение специалистов, по которому я получил направление на какой-то металлургический завод в городе Ливны Орловской области.
Еще пару месяцев я продолжал работать в ВАМИ по своей исследовательской программе. А потом получил письмами от ВАМИ на место распределения с просьбой освободить меня от обязанности работать на их предприятии ввиду того, что я уже работаю в ВАМИ. Вскоре я такое согласование получил.
Я также договорился об отпуске с выходом на постоянную работу в ВАМИ в качестве инженера с начала сентября . При этом мог быть  досрочный вызов на работу с отъездом в командировку в случае необходимости.

В начале августа мы втроем – я, Тим и Марк поехали отдыхать в Крым в Алупку. Белла Иосифовна, мать Марка, отправила вместе с нами его сестру Алку.
Мы приехали в Алупку и  сняли комнату на троих.
 Я осуществлял финансовый контроль над объединенными средствами.
Мы взяли в прокат судки, и каждый день ходили в столовую, где можно было оплатить еду, без очереди заполнить эти судки первым и вторым блюдом на трех человек. Мы относили еду домой и ели ее в спокойной обстановке из хозяйских тарелок, которые мыли по очереди.Наша хозяйка проявляла большое уважение к нашей компании в основном благодаря Марку, которого она почитала, как медика, за его вежливость, рассудительность и мытье рук перед едой.
Бравый Тим был явно хамоват по ее мнению и не заслуживал внимания.   
Весь день мы проводили на пляже, на берегу моря, где имелись тенты, под которыми можно было валяться, не обгорая на солнце.
Мы с Тимом съездили вечером на автобусе на танцы в Мисхор, где он быстро подцепил какую-то девушку, с которой стал проводить время. Его рассказы о деталях отношений не вызывали особого доверия.
Мы еще несколько вечеров ездили в Мисхор и я возвращался оттуда в Алупку бегом по нижнему шоссе.
Через пару дней на пляже появилась моя московская знакомая Наташа Юдина.
Она в достаточно резкой форме заявила, что писала мне письмо, чтобы я ее встретил в Ялте, но я этого не сделал. Для нее было совершенно не убедительно мое заявление, что такого письма я не получал.

Мои друзья Тим и Марк начали по вечерам приглашать Наташу в парк, где предавались достаточно интимным играм.
Наличие такого треугольника никого из них не смущало. Позже мои друзья даже  сообщали, что иногда они бывали на скамейке втроем.
После такого отдыха Наташа даже имела желание женить Тима на себе, для чего приехала осенью к нему в гости в Ленинград. О причинах их расставания я слышал противоречивые версии от них обоих.
Мне кажется, что в Алупке также начался довольно долгий роман Марка с Женькой, которая тогда была еще школьницей, который через несколько лет окончился их неудачным браком.

Вскоре к Наташе приехали ее знакомые девушки из Москвы, в том числе Лена Рогозина.
Она училась на втором или третьем курсе, была стройной светловолосой девочкой, и я увлекся ею с первых же минут нашего знакомства.
Я сразу предложил ей поплыть вместе, при этом я плыл впереди, а она, держа меня за талию, работала только ногами. Она с этим сразу согласилась и наши отношения быстро установились.
Я хорошо плавал, ныряя почти на 2 минуты на большую глубину, доставал со дна ракушек и крабов.
Вечерами мы с ней гуляли в огромном Воронцовском парке или сидели на скамейке возле моря. Мы, конечно, целовались, но какие-либо другие вольности исключались по взаимному согласию.
Лена была достаточно находчива. Как то мы сидели в темноте на скамейке в парке и к нам подошел пограничный патруль. Эти ребята потребовали документы, которых у нас, конечно, не было, и предложили мне одеть штаны, так как я был в шортах, и проследовать за ними. Я уже был готов устроить с ними ругань, но Лена быстро урегулировала этот конфликт и нас не задержали.
Так прошло дней десять, и мне было ясно, что я безнадежно влюблен в Лену, в первый раз в моей жизни.   
Как-то раз  мы поехали с Леной на экскурсию в Никитский ботанический сад в Ялту.  Мы провели там целый день, гуляя по аллеям, взявшись за руки и рассматривая разные диковинные растения. 
Возвращались из Ялты в Алупку на автобусе.
Было уже темно. Лена сидела рядом, положив голову мне на плечо, а я сидел и боялся потревожить ее сон.
Вскоре я получил телеграмму с места моей работы, что я должен срочно вернуться в Ленинград и отправляться в командировку на Уральский алюминиевый завод, чтобы принять участие в пуске опытного аппарата для прокалки глинозема.
На этом мои отношения с Леной тогда были прерваны.
Но я всегда с нежностью вспоминаю мою первую любовь, и образ этой девушки навсегда сохранен в моей памяти.
Я с трудом купил железнодорожный билет и выехал в Ленинград.

За все время учебы в Горном институте у меня не появилось новых друзей.
Конечно, со многими были товарищеские отношения, более близкие с Ефимом Парпаровым и Сашей Ядрышниковым, с которыми я познакомился еще на вступительных экзаменах, и с  Саввой Мильрудом, с которым мы спали рядом на сеновале в первом колхозе. С Левой Чугаевым мы несколько сблизились на целине, где ели кашу из одного котелка и я понял, что надо есть ложкой верхний слой каши в котелке, так как глубже очень горячо и можно обжечься. Лева имел прекрасное чувство юмора и был хорошим рассказчиком.
Хорошие отношения были с девочками нашей группы, особенно с Верой Хабаровой, с Ноной Рудник, которая еще в институте вышла замуж за нашего однокашника
Мишу Русакова, а до этого его долго добивалась.
Вообщем со всей нашей группой были вполне хорошие товарищеские отношения.
На старших курсах я несколько сблизился с Олегом Пиркиным из МЦ-3, который прекрасно играл на пианино джазовые мелодии и я несколько раз сопровождал его на выступления, где он играл в качестве тапера на вечерах различных организаций.
Небольшой конфликт произошел только с Венькой Брином в период нашего совместного отдыха в Алупке после второго курса. Но он был со мной мало знаком и был не из нашей группы, а из МЦ-1 и эта поездка произошла достаточно случайно. За время отдыха у нас с ним были достаточно формальные отношения, хотя мы спали на одной площадке под виноградом в саду.
Как-то мы с ним слегка повздорили по какому-то мелкому поводу. При этом заводной и достаточно наглый Венька предложил мне стыкнуться, что на сленге школьников означало подраться. Для меня такой способ регулирования разногласий был неприемлем.
Позже, на практике после четвертого курса мы все загорали и купались летом на реке Урал, которая там была небольшой речькой, и я ее мог спокойно перенырнуть.
Там произошел конфликт между Венькой и Толиком Горшковым из нашей группы. В результате они подрались на противоположном  от нас высоком берегу.
Толик был невысокого роста, очень спортивный и прекрасно играл в футбол.
После обмена несколькими ударами по корпусу он стукнул  Веньку головой в нос и на этом раунд был досрочно окончен. Венька получил хороший урок и был публично наказан за свою наглость.

Мои тесные дружеские отношения с Тимом и Марком продолжались весь период учебы в институте при частых встречах и общих товарищах.

Начался другой период моей жизни – работа в отраслевом исследовательском институте.