(Глава из повести в эпизодах «Комсорг Оглоблин»)
К осени для комсорга Оглоблина началась страдная пора. Впрочем, о ее приближении можно было догадаться заранее. Еще когда летний исторический форум так и не обрушился на пустые полки магазинов дождем из рога изобилия.
Тогда, по разговорам других, колхозный комсорг понял:
– Семена недовольства посеяны, будет и урожай.
И вот осень. Тянется молодежь к комсоргу. То один, то другой достают из карманов заветные некогда книжечки, протягивают без сожаления:
– На, однако, – бесхитростно заявляют одни.
– Раздумал я каждый месяц взносы платить, – подводят другие экономическую базу под своим политическим решением.
– Эх, окаянные! – позавидовал бывшей «комсе» слесарь Паршиков.
Он не забыл прошлого.
– Когда еще только вступали туда, то гоголем смотрели на нас, простых работяг, – саднит на его простой душе. – И сейчас они опять вроде самых лучших: мы де поступком отвечаем. Вот, мол, какие принципиальные.
– А я чем хуже? – додумался, наконец, до своего звездного часа и Паршиков. – Тоже сдам билет, не отстану от других.
Целый вечер копался он по домашним сусекам. Все билет свой искал, за долгие годы вконец утерянный.
Даже с женой поругался:
– Это ты, назло мне запропастила!
Но к утру семейный скандал утих: обнаружилась пропажа. Оказалось, что спокойненько лежит билет под ножкой кухонного стола, чтоб, значит; не шатался колченогий.
В этот день на работе Паршикова было не узнать. Так и светился перед всеми законной гордостью:
– Не лыком шит, тоже хлопну билетом по столу!
А любой пример, как известно, заразителен.
– Нас подожди, не спеши к Оглоблину, – уговорили его друзья Шмоткин, Крабов, Фаев и все остальные.— Нам тоже охота быть как все.
Чуть ли не хором проскандировали:
– Тоже посдаем все, что имеем.
Каждый побежал шарить по заветным захоронкам.
Так и настала для Оглоблина сборочная страда. Пачками увязывал билеты суровым шпагатом: «Общества охраны природы» – Паршикова, «Красного Креста и красного полумесяца» – Шмоткина, ДОСААФ — Крабова.
Тогда как, изрядно от радости подвыпивший Фаев решил больше не бороться за трезвость в не так давно организованной одноименной общественной организации.
Целый день хлопали двери в кабинете комсомольского секретаря. Время у него отнимали. Ведь не просто: хлоп корочками и айда себе.
Еще и требовали, чтобы сохранил он их документы до лучших времен:
– Вдруг когда пригодятся.
– Ну, все! – утер пот со лба Оглоблин, когда смена закончилась и все по домам разошлись. – Теперь-то уж и я управился.
Ан, нет.
Со скрипом дверь открылась, и оттуда показалась физиономия технички бабы Нюси, что до этого звенела ведром, убирая помещения:
– Ты, милок, говорят; билеты собираешь?
– Точно, а вам-то что?
– Да и я бы сдала.
Подошла поближе к столу, развязала, крепко затянутый в узел, головной плат, и оттуда на свет божий показалась голубенькая такая бумажка:
— Возьми и мой билет.
Расчувствовалась старушка, голос ее так и дрожит, потому что понимает она силу решительного отказа от прошлого:
– Хоть и лотерейный билет, а не хуже, чем у других.
Пришлось Оглоблину и этот документ оформлять под протокол и рассуждения бабы Нюси.
– Я сколь годов прожила, но от общества никогда не отбивалась: в коллективизацию первой шла, в войну облигации мешками брала; на целине, опять же, горбатилась, – правду матку выдала поздняя посетительница. – А вот на тебе – оказывается, надо билеты сдавать!
Напоследок запричитала жалостливо баба Нюся и пошла восвояси, вытирая набегавшие слезы пустым теперь платком.
Ведь, хоть и совсем старая, потрепанная лотерейка-то. Да и не выиграла ничего, но жалко ее до смерти:
– Как же – память по старому доброму времени.
1978-2013 г.г.