Эта электронная книга, в том числе ее части, защищена авторским правом и не может быть воспроизведена, перепродана или передана без разрешения автора. Контактная информация lomakina-irina (собака) yandex.ru.
Продолжение «Больно не будет». Если тот, кто однажды подарил новый шанс, снова просит о помощи, ничего не остается, кроме как сказать «да», даже если придется нарушить данное слово, а рискнуть — не только жизнью, но и добрым именем. И с одной стороны хорошо, что родину больше не приходится спасать в одиночку, что всегда рядом коллега и напарница, готовая, если что, прикрыть спину. А с другой стороны, от напарницы еще неизвестно, чего ждать. Ведь она из тех, кто не упустит своего, даже если «свое» ей только мерещится.
От автора
Сюжет этой книги мне приснился.
Благодарности.
Ирине Смирновой — за кофе, ноутбук и бесценные консультации.
Гале Свешниковой и Татьяне Манковой — за обложку.
Диане Арбениной, Оксане Панкеевой и Сэму Уортингтону — за вдохновение.
Эпиграфы — Владимир Высоцкий «Затяжной прыжок».
Я попал к ним в умелые, цепкие руки:
Мнут, швыряют меня — что хотят, то творят!
И с готовностью я сумасшедшие трюки
Выполняю шутя все подряд.
1.
Павлу снился сон. Он снова шел по лесу, вязкому, холодному, пропитанному влагой. Ноги почти по колено тонули в опавшей листве, был вроде бы день — но не было видно ни зги. Между деревьями сгущалась тьма. Или это клубился туман? Павел щурил глаза, пытаясь хоть что-то разглядеть впереди, убирал с пути колючие еловые лапы, но легче идти не становилось. Ноги вязли всё глубже, высоченные елки теснее смыкались над головой. Внезапно почва исчезла из-под ног, и он полетел, крича, куда-то в чёрную, мглистую пропасть. И проснулся.
В дверь стучали.
Павел глубоко вздохнул, успокаивая дыхание, разжал кулаки, заставил тело расслабиться. Прислушался: тишина. Приснилось? Он вытер ладонью пот со лба, сбросил с груди простыню. Ну и жара! Неудивительно, что снится всякая дрянь…
В дверь вновь постучали, и сон тут же забылся. Шмель соскользнул с кровати (как был, в чем мать родила), бросил взгляд на часы — три. Еще не светало. В руке как бы сам собой оказался нож. Неслышно ступая босыми ногами, он приблизился к двери и несколько секунд простоял, прислушиваясь. Ничего не услышал и, глубоко вздохнув, громко спросил:
— Ну и кто там?
— Открывай, Шмель!
Голос того, кто стоял за дверью, звучал сухо и властно — впрочем, как и всегда. Павел повернул ключ и шагнул назад, не спеша ничего спрашивать. Дверь распахнулась и тут же с тихим стуком захлопнулась за ночным визитером. Щелкнул замок.
— Надеюсь, ты один? — тихо спросил полковник Рысь.
— Один, — Павел отступил чуть дальше по коридору и почти уперся лопатками в дверь кухни — квартирка была крошечная. — А то вы не знаете.
— Ну, мало ли… Я смотрю, ты всегда на посту, — полковник кивнул на нож в руке Шмеля.
— Не одобряете?
— Напротив, хвалю. Надень штаны, Шмель. Есть разговор.
Павел проводил Рыся в комнату и уже потянулся к выключателю, но полковник остановил его резким «Не надо!» Шмель отдернул руку и шепотом матюгнулся, предложил полковнику стул, сунул нож в ножны, а ножны — обратно под подушку, и начал одеваться. В полумраке он путался в штанинах и рукавах, спиной осязая тяжелый взгляд полковника. Натянув майку, он обернулся и, не выдержав, спросил:
— Ну что вы так смотрите?! Что-то случилось?
— Случилось.
Полковник взглядом оценил плотность гардин и приказал:
— Задерни шторы. Теперь можешь включить свет.
Павел молча повиновался и замер столбом посреди комнаты, не зная, что делать дальше.
— А теперь сядь.
Павел сел на кровать. Больше всё равно было некуда, единственный стул занимал полковник. При свете лампы стало хорошо заметно, каким сумрачным, недовольным и очень усталым выглядел Рысь. Еще вчера вечером он таким не был. Или Павел просто не обратил внимания?
— Я вас слушаю, — сказал он. — Не тяните, говорите уже.
— Я привык держать слово, — неожиданно начал полковник. — Я разведчик, и я редко что-нибудь обещаю. Тем более своим подчиненным. Но уж если обещал, стараюсь выполнять. Это ясно?
Павел кивнул.
— Хорошо. Так вот… — полковник взял паузу. Потянулся к нагрудному карману, вытащил неизменную трубку. Кинул тоскливый взгляд на окно, но закуривать не стал. Павел заерзал на кровати — ожидание становилось мучительным. — Так вот, Шмель. Когда я звал тебя работать со мной, я кое-что тебе обещал. Ты помнишь?
— Помню, — кивнул Павел. У него вспотели ладони, и он вытер их о штаны. — Никакой работы в «поле». Только аналитика.
— Верно. Я дал тебе слово, что оперативником ты работать не будешь, разве что сам попросишься. Но если нет, от меня ты такого приказа не услышишь. Но сегодня такой приказ отдал мне, причем на самом верху. — Он со значением посмотрел на Павла, проверяя, дошел ли до него намек. — Приказ отправить на задание именно тебя, лейтенанта Павла Шме;ля.
— И что? — Павел нервно усмехнулся. — Вы пришли взять свое слово назад?
— Я пришел, чтобы дать тебе выбор! — тихо, но грозно, как умел только он, рявкнул полковник. — Там, внизу, стоит твоя «Ренна». Ты можешь сесть в нее и уехать прямо сейчас. Я знаю, тебе есть, куда скрыться, но исчезнуть придется навсегда. Эй, Павел! Ты меня слышишь?
Павел моргнул, оторвался от созерцания стены над плечом полковника, перевел взгляд на Рыся и спросил:
— Что происходит, полковник?
Тот усмехнулся в усы.
— Что ж, ты всегда умел задавать правильные вопросы. Хочешь знать, прежде чем дать деру?
— Хочу.
— Ну ладно, — полковник пожал плечами. — Всё равно меня здесь нет. Тебе это снится, верно?
— Конечно, — Павел коротко кивнул. — Обожаю сны про государственные тайны.
— Хорошо, — Рысь поднялся со стула, прошел туда-сюда по маленькой комнате, поглядывая на шторы.
— Да курите, — не выдержал Шмель. — Открывайте окно и курите. Я выключу свет. Никто вас не увидит.
— Ты же не любишь.
— Не люблю. Но смотреть на ваши мучения — еще хуже.
Приподнявшись, он щелкнул выключателем. Полковник достал кисет и принялся набивать трубку. Раскурил, затянулся и выдохнул дым в приоткрытое окно. Павел ждал.
— Скажи мне, — наконец начал Рысь. — Что ты знаешь про барона Яна Вингфилда?
— Старый маразматик! — вырвалось у Павла.
— Верно, — хмыкнул Рысь. — А еще?
— Барон Вингфилд, — ответил Павел послушно, как на уроке. — Семнадцатый барон Запада, единоличный правитель Западных земель. Шестьдесят четыре года. Верный союзник Ре;ссии и друг императора Все;слава, — Шмель говорил и сверлил полковника внимательным взглядом.
— Молодец, — одобрительно кивнул Рысь. — Школьной программой владеешь. Как насчет новейшей истории? Про свадьбу барона ты что-нибудь слышал?
— А была свадьба?
— Представь себе. Значит, не слышал… А про похищение невесты?
— Погодите, — Павел подпрыгнул на кровати. — Что-то припоминаю. Точно, это же было в Западных землях. Причем недавно. Невесту похитили чуть ли не из-под венца. Так это была невеста самого барона?
— Именно. Она пропала в день свадьбы, уже после обряда, — уточнил полковник. — Значит, подробности этой истории тебе неизвестны?
Павел покачал головой.
— В поле нашего зрения это не попадало.
— Плохо работаешь, аналитик! — полковник снова выпустил в форточку аккуратную струйку дыма. — Никогда не знаешь, что пригодится. Ну, тогда слушай. Подробности-то крайне интересные.
Рысь, казалось, забыл, что не в своем любимом кабинете находится, а стоит у окна в маленькой квартире Павла Шмеля, и что это — не обычная утренняя планерка. Пыхтя трубкой, он присел на подоконник и приступил к изложению подробностей:
— Невесте барона, видишь ли, всего двадцать один год. Теперь она баронесса Вингфилд. А в девичестве была Элеонора Диодарис.
— Мыс? — вскинулся Павел.
— Именно.
— Диодарис… Диодарис… Погодите, — Павел потер лоб. — Виктор Диодарис, «Морские перевозки в любой конец света и за него».
— Точно. Она его дочь. Исчезнув из замка барона Вингфилда, она вернулась в дом отца в Бухте Розы.
Павел присвистнул:
— Вон оно что…
— Не спеши с выводами. Все очевидцы утверждают в один голос — это была настоящая любовь, по крайней мере, со стороны барона. Поговаривали даже о магии, о привороте. Он словно с ума сошел: завалил девушку цветами и подарками, а потом пришел к Диодарису и попросил руки его дочери. Невеста была согласна. Но корабельный магнат отказал барону.
— Ничего себе. А дальше?
— А дальше точно ничего не известно, за исключением того факта, что Вингфилд с Диодарисом так и не смогли договориться. По слухам, отец невесты хотел не только денег, но и титул, и кое-какие земли Баронства на побережье Западного залива, а сам приданое готовить не спешил. Но покупать невесту — не в традициях рыцарской чести, если ты в курсе.
— И как барону удалось жениться?
— Элеонора с ним сбежала.
— Ага-а, — протянул Павел. — Как романтично… Но счастье, как я понимаю, длилось недолго? Папаша вернулся за своей собственностью? Точнее, прислал своих крепких ребят.
— Именно так всё и выглядит, — подтвердил полковник. — Но уже на этом этапе, Паша, возможны варианты… Особенно с учетом вновь открывшихся обстоятельств.
— Я слушаю, — подобрался Павел. — Продолжайте, полковник.
Рысь затушил трубку и медленно прошелся по комнате, с неодобрением изучая убогую обстановку квартиры. Задержал взгляд на потертых обоях, на сером армейском одеяле, аккуратно сложенном в ногах кровати.
— Кто бы ни стоял за похищением Элеоноры практически из супружеской спальни, — продолжил он свой рассказ, — барон, естественно, не собирался оставлять всё как есть. Дело пытались решить миром, но Диодарис категорически отказывался от любых предложений. Ну, кроме земель и титулов. Но тут барон стоял на своем твердо.
Павел хмыкнул. Чувствовалось, что проблемы истинных рыцарей ему не близки. Но комментариев не последовало.
— Тогда Вингфилд перешел к силовым методам. То, что получилось один раз, можно повторить и другой. Диодарис, конечно, стал стеречь дочь намного старательнее. Но что такое охрана обычного миллионера против возможностей главы целого государства? — патетически вопросил полковник. И закончил нормальным тоном:
— Однако все попытки баронских спецслужб вернуть красавицу в Западные земли с треском провалились.
— Ого, — Павел поднял брови. — И сколько их было, попыток?
— Как я сегодня, то есть вчера, узнал — четыре за последние пять месяцев.
— Интересно… На совпадение не похоже. Получается, кто-то сильно не хочет, чтобы законная супруга вернулась к Вингфилду, и всячески этому препятствует… Бл…ь!
Павел осекся и прикусил губу. Он догадался, для какого задания его выбрали «на самом верху», и полковник Анатоль Рысь немедленно подтвердил его подозрения:
— Вчера меня вызвал император Всеслав. И объяснил мне задачу. Видишь ли, его друг барон наконец сообразил, что его ребятам эта задачка не по зубам, и приехал в Рессию — тайно, с неофициальным визитом.
— Просить помощи у могущественной рессийской разведки? — упавшим голосом уточнил Павел.
— Именно так. Император приказал мне всячески содействовать разведке Баронства в подготовке новой операции по «изъятию» баронессы. Срочно. Тайно. А в качестве исполнителя отправить на Мыс тебя.
— Но почему меня-то? — Павел протер глаза, словно надеясь проснуться. — Неужели из-за Залесья? Но это же ни о чем не говорит. Мало ли… повезло дураку.
— Я спросил, — ответил полковник. — Набрался наглости и спросил, с какой стати отправлять на такое задание нашего лучшего аналитика, даже несмотря на его… м-м-м… некоторые успехи в прошлом, которые могли быть и случайностью. — Полковник усмехнулся, давая понять, что в такие случайности, конечно, не верит.
— И что?
— Это была личная просьба барона. Он сам попросил именно тебя и намекнул, что ты способен совершить невозможное, о чем ему, барону, известно из сугубо конфиденциального источника.
— Но откуда..?
— Вот именно. Я тоже спросил себя — откуда барон Вингфилд может знать об успехах аналитика Павла Шмеля в качестве оперативника? Твой отчёт по Залесью — документ с таким количеством грифов «икс», что за ними букв-то не видно. Если честно, до сих пор я думал, что его читали только два человека — я сам и лично император. А тот, другой отчет… — Рысь подчеркнул слово «тот». — Его вообще никто не видел, кроме меня. Даже Марина.
— Вот как? — Павел покусал губу. — Разведка Баронства?..
— Я тоже так подумал. Первым делом. И прямо спросил об этом у Казимира Вингфилда.
— Сын барона? — припомнил Павел.
— Да. Единственный. И начальник его спецслужб.
Полковнику надоело ходить мимо Шмеля туда-сюда, мусоля во рту погасшую трубку. Он спрятал ее в карман, устало опустился на стул и продолжил:
— Он приехал вместе с отцом. Я спросил его, — повторил Рысь. — И он заявил, что сам удивлен. Никаких данных о тебе они специально не собирали. Больше того, Казимир уверен, что никаких конкретных кандидатур у его отца не было вплоть до отъезда из Баронства. А значит, твое имя Вингфилду-старшему назвали здесь. Вот такой расклад.
Павел кивнул, задумчиво потянулся к затылку и взъерошил порядком отросшие вихры.
— Значит, что у нас получается? — спросил он тихо. И сам ответил:
— Дерьмо получается, господин полковник. Похоже, кому-то здесь, в Империи… Причем на самом верху… Кому-то, кто имеет доступ к секретным документам, очень нужно, чтобы это задание получил именно я. Но кому? И зачем? — с тоской вопросил он и вскочил с кровати. Подошел к окну, чуть-чуть отодвинул штору. Светало. Шмель отвернулся от окна, подошел к Рысю и встал перед ним. — Зачем?
И вдруг до него дошло.
— Кто-то думает, что раз четыре попытки не удались, то и меня гарантированно ждет провал? Вот же блин… Я что, кому-то насолил?
— Может быть, Шмель. Может быть, — Рысь задумчиво посмотрел на Павла снизу вверх. — А может, всё гораздо проще и у тебя просто завелся в верхах тайный поклонник. Сначала зачитывался твоим отчетом, а потом проникся несчастьем Яна Вингфилда и решил ему таким образом помочь. Сосватал ему лучшего агента. Сядь, Шмель. Неудобно говорить, шея болит.
— Смешно, — Павел сел. Сцепил руки на коленях. — Очень смешно.
— Но я старый параноик, Паша, — голос полковника снова стал жестким. — И в красивые сказки не верю. Скорее я поверю, что все неудачные попытки похитить баронессу — вовсе не случайность, и кто-то у нас как минимум в курсе, что там реально происходит. Или вообще сам стоит за этим и хочет тебя таким способом подставить и убрать — из моего отдела или вообще.
— Но почему?! — это прозвучало почти жалобно. Не хватало только «Что я такого сделал?!!»
— Не думаю, что причина в тебе, — качнул головой полковник. — И не в том, что ты действительно лучший. А в том, что ты мой человек, Паша. Мой. Преданный лично мне. Я прав? — резко уточнил он, впиваясь глазами в Шмеля.
— Абсолютно, — не дрогнул тот, и взгляда не отвел. — А главное, у нас все это знают. И в архивах копаться не нужно.
Полковник кивнул. Павел помолчал, собирая воедино всё услышанное, и сделал логичный вывод:
— Значит, вы думаете, что кто-то здесь, у нас, копает лично под вас, полковник?
— Не знаю, Шмель. Ничего не знаю. В том-то и дело — версий у меня полно. Может быть, кто-то в курсе провальных попыток Вингфилда и просто надеется, что ты окажешься не удачливее, а убрать тебя хочет, чтоб лишить меня верного человека плюс подмочить мою репутацию в глазах императора. Поссорить его с верным псом, всегда готовым принести лучшую кость. Но этот вариант у меня — самый невинный, впору молиться, чтобы им всё и ограничилось.
— А другие варианты? — напряженно уточнил Павел.
— Не догадываешься? А вот я боюсь, что вся эта возня с неудачными похищениями придумана с единственной целью — чтобы Ян Вингфилд обратился за помощью к Рессии, а Рессия ничем помочь не смогла.
— Хм… По-вашему, кто-то специально дожидался, что барон обратится к нам? Потому что хочет поссорить императора с бароном?
— Да. И хорошо бы, если просто поссорить. Потому что если во время нашей совместной операции с баронессой, например, что-то случится… Судя по тому, как барон этой дамой одержим — речь пойдет уже не о ссоре между друзьями.
— Разрыв военного союза?..
Догадаться было нетрудно. Полковник даже не стал его хвалить, просто кивнул, сунул в рот давно погасшую трубку, пожевал.
— Ну вот, теперь ты всё знаешь, Шмель, — тихо сказал он, — и понимаешь, почему я пришел. Светает. Тебе пора ехать.
Павел промолчал. Поднялся с кровати, опять подошел к окну, раздвинул до конца плотные шторы и застыл, сунув руки в карманы штанов. Полковник был прав — над Златградом вставало солнце. Павел долго смотрел на розовеющее небо, разглядывал яркие блики на разноцветных покатых крышах. И вдруг, резко развернувшись, с расстановкой спросил:
— Вы действительно этого хотите, господин полковник?
Анатоль Рысь тоже поднялся. Распрямился, потер поясницу (жесткий стул оказался не самым удобным предметом мебели) и неспешной, по-кошачьи мягкой походкой приблизился к Шмелю. Встал так, чтобы Павлу пришлось повернуться к свету, а его, Рыся, лицо, напротив, оставалось в тени. Отвлекся на несколько секунд, чтобы постучать трубкой, вытряхивая пепел на подоконник, и лишь после этого ответил:
— Нет, Паша. Я совершенно этого не хочу… Если честно, я хочу, чтобы ты остался и помог мне во всем этом разобраться. Потому что ты действительно лучший. И я не хочу тебя терять. Я вообще-то рассчитывал, что однажды ты займешь мое место…
Павел вскинул голову и уставился на полковника, не пытаясь скрыть изумления. Хотел что-то сказать и даже успел открыть рот, но Рысь не позволил.
— Помолчи. Ты единственный, кому я могу доверить весь расклад. Ну, кроме Марины, но ее, сам понимаешь, я на это задание отправить не могу. Да и не нужно ей этого знать. И я действительно думаю, что если кто-то и сможет всё просчитать, чтобы вытащить с Мыса Элеонору и уцелеть, так это ты. Особенно теперь, когда наш загадочный заговорщик кое в чем ошибся. Не учел, что Казимир, не колеблясь, ответит на все мои вопросы. Мало кто знает, что мы с ним в столь дружеских отношениях. И на этом можно сыграть. Ох, я бы с ним поиграл, — у Рыся дернулась щека, и Павлу впервые за весь разговор стало по-настоящему не по себе. — Но ты сам понимаешь, Шмель, я не могу отдать тебе такого приказа. Это не просто задание, это разведка боем с непредсказуемым результатом.
— Ну-у… — протянул Шмель. — Не обязательно приказывать. Можно просто попросить.
Рысь поперхнулся. Испытующе вгляделся в конопатое лицо своего лучшего агента, любимого ученика, которого он последним разменял бы как пешку, но разменял, если бы это понадобилось ради императора и страны. И ему, циничному прагматику, впервые в жизни стало стыдно. Он отвернулся, испугавшись, что Шмель что-то прочтет у него в глазах. Достал кисет и начал набивать трубку так тщательно, как ни разу в жизни. Снаружи стремительно наступало солнечное летнее утро.
— Не надо, Паша, — тихо проговорил он. — Я не могу принять от тебя такую жертву. Лучше уезжай. Времени осталось немного. Мне нужно возвращаться в отдел.
— Да не хочу я уезжать! — почти выкрикнул Павел ему в спину. — Вы что, не понимаете?..
Рысь кивнул. Он понимал. Он сам был таким, и точно знал, что дело не в тех заманчивых карьерных перспективах, которые он только что обрисовал Шмелю.
— И потом… — тихо продолжил Павел. — Если я сбегу, что будете делать вы?
— Я справлюсь, Паша. Найду кого-нибудь другого. Надежного полевого агента. И посмотрю, что из этого выйдет.
— Но вы же сами знаете: вы не сможете рассказать ему всего. Не рискнете. А он не сможет похитить баронессу или сможет, но не довезет до замка. А у меня, — Павел запнулся и закончил с нажимом. — Теперь, когда мы на шаг впереди, у меня действительно есть шанс. Мы вполне можем поиграть… Загнать нашего «некто» в его же ловушку и выяснить, что ему нужно. Но даже если игры не выйдет, просто вернуть баронессу в Западные земли уже будет победой.
— Ты не в меру азартен, Шмель, — полковник печально улыбнулся, узнавая себя. Он пальцем затушил трубку, прикрыл окно и обернулся к Павлу. — Ну хорошо. Уговорил. Оставайся и берись за дело. Я прошу.
— Я согласен, — в тон ответил Шмель. — Согласен… — уже тише повторил он и с размаху сел на кровать. Вздохнул, потер лицо, взъерошил волосы. И пробормотал уже не полковнику, самому себе:
— Проклятье… Я ведь тоже кое-кому кое-что обещал.
— Я знаю, — Рысь кивнул. — Ты еще можешь передумать.
— Не передумаю. Только вот что… — Павел помолчал, подбирая слова. — Давайте договоримся, полковник, что после этого я ничего вам не буду должен.
— Ты и так ничего мне не должен.
— Да бросьте. Я вам обязан жизнью. Свободой. Женой. Всем.
— Чушь! У нас была честная сделка, ты забыл? Ты выполнил всё, что от тебя требовалось, и сам заработал себе это.
— Нет, — Павел покачал головой. — Всё было не так… А впрочем, забудьте. Лучше скажите, что я должен делать. Есть у вас план?
— В общих чертах, — Рысь опустился на стул. К теме долгов он решил не возвращаться. — Тебе нужно заполучить Элеонору и доставить ее в замок Вингфилд. И заодно попытаться выяснить, кто за всей этой историей стоит у нас и какие цели этот человек преследует.
— Так это просто, — пожал плечами Павел. — Если вы правы, то, во-первых, он ваш личный враг. Потому что подставляет он не кого попало, а именно меня, вашего человека, за успех или неудачу которого отвечаете лично вы. А во-вторых, он либо работает на НР, либо хочет устроить филиал Новой Родины здесь, для себя лично, потому что больше это никому не выгодно.
— Вот это тебе и предстоит узнать, Шмель. Мы должны понимать, чего ждать и откуда. В конце концов, всегда остается вероятность, что это я старый маразматик, а вовсе не барон. И перестраховщик заодно, — полковник грустно улыбнулся. — А на самом деле всё это местная мышиная возня за родство с Вингфилдами или попытка НР убрать Элеонору, чтоб предложить барону «свою» невесту. Ну а ты вообще случайно под руку подвернулся.
— Сомневаюсь.
— Тем не менее, и такое возможно. И учти, — добавил полковник. — Официально это будет операция Баронства под руководством Казимира. Тебя просто одалживают, а у меня консультируются. Утром я вызову тебя на совместное совещание с Казимиром, и он озвучит свой план. Можешь задавать вопросы и вносить свои предложения, но не выпендривайся. Помни, для всех ты простой исполнитель. К тому же, Казимир вполне может и что-нибудь толковое предложить, у него было время подумать и учесть предыдущие ошибки. Утром ты получишь то, что есть у нас в архиве по барону и Диодарисам. Остальное спрашивай у Марины, я ее уже озадачил, как только поговорил с Казимиром.
— А обо мне вы сказали?
— Нет, — покачал головой Рысь. — Это ей помешает… быть объективной.
Павел хмыкнул, но промолчал. Полковник был в своем репертуаре: не упускал случая намекнуть, что о подчиненных знает всё. Возможно, даже то, что они сами о себе не знают.
— Я дам тебе доступ к счетам в нескольких банках Бухты Розы, плюс имена и явки нескольких наших агентов, — продолжал давать указания Рысь. — Когда согласуем план с Вингфилдом, подумаем, как еще тебя можно прикрыть и вытащить, если что. Но без крайней нужды к ним не обращайся. Ты всё понял?
Павел кивнул и начал снимать майку.
— Что ты делаешь? — опешил полковник.
— Еще пяти нет. Я собираюсь пару-тройку часов поспать, — совершенно серьезно сообщил Шмель. — Ведь я ничего не знаю, а на работу мне к девяти.
— Наглец, — привычно буркнул Рысь. — Дверь за мной закрыть не забудь.
— Обязательно, — Павел поднялся, сунул майку под мышку и лениво отдал честь. — Служу Империи!
— Вольно, — бросил полковник и исчез за дверью.
Павел повернул ключ в замке. Убедился, что дверь закрыта, и не спеша вернулся в комнату. Принюхался, поморщился и распахнул пошире окно, впуская свежий утренний воздух. Посмотрел вниз, на просыпающуюся улицу. От соседнего дома, взревев мотором, рванула неприметная служебная «Лань». Шмель, закусив губу, проводил ее взглядом. Спать он, конечно, не собирался. Натянув майку обратно (утренний ветерок неожиданно пробрал до костей), он сел на кровать, закрыл руками лицо и так замер.
2.
Жарким утром первого июня майор Марина Шталь шла на работу в отличном настроении. Вчера она засиделась допоздна, листая газетные подшивки и архивные отчёты, и сегодня жаждала узнать, зачем понадобилась полковнику Рысю давно не актуальная информация о женитьбе барона Вингфилда.
Несмотря на то, что поспать удалось всего несколько часов, Марина не чувствовала себя усталой. Она шла легкой, уверенной походкой, успевая по дороге любоваться пейзажем. Она любила эти разноцветные крыши, островерхие башенки, легкий шум вертящихся флюгеров. Ветер с Ренны забирался под юбку, приятно оглаживая колени. Прямого покроя, бежевая в крупную клетку, юбка вполне отвечала негласным правилам отдела, но на деле строгой лишь притворялась — как и светлая блузка в тон, с длинным рукавом, но опасно глубоким вырезом.
Марина потянула на себя тяжелую дверь и нырнула внутрь особняка, в полумрак и прохладу. Махнула удостоверением (дежурный жест; здесь всех знали в лицо). Заглянула в комнату секретарей, попросила принести ей в кабинет кофе и поднялась на второй этаж по широкой мраморной лестнице, на ходу доставая из сумки ключи от кабинета. Мечтательная улыбка не сходила с ее лица.
Обычно она приходила первой. Шмель, семь лет встававший по сигналу общей побудки, частенько позволял себе опаздывать, и сегодняшний день не стал исключением, но Марине это даже нравилось. Она любила с утра спокойно покурить у окна, не слыша недовольного сопения за спиной. Сейчас курить не хотелось. Марина небрежно бросила сумку на стул и прошлась по кабинету.
На столе Павла Шмеля, как обычно, царил идеальный порядок: ничего лишнего, ничего личного. Стул был аккуратно задвинут под стол, как и положено всем стульям в отделе. Марина улыбнулась. Она вспомнила, как Шмель впервые вошел в этот кабинет. Полковник Рысь обвел широким жестом композицию «стол-стул-сейф» в углу и сказал:
— Вот твое новое рабочее место. Располагайся.
Павел тут же развернул стул и уселся верхом, поставив локти на спинку и устроив подбородок на сцепленных в замок пальцах. С этого дня в кабинете началась война — холодная война лейтенанта Шмеля с верной и со всех сторон проверенной уборщицей. Каждое утро Шмель ставил стул так, как ему удобно, а на следующий день находил его аккуратно развернутым обратно, в строгом соответствии с внутренним распорядком отдела.
Впору было делать ставки на исход этого молчаливого противостояния, но конопатый «орел» разочаровал Марину. Он не стал стремиться к победе любой ценой. Сначала он злился — но очень недолго. Потом смеялся. Потом пытался договориться (но это оказалось бесполезно). А потом вовсе перестал что-либо замечать. Он молча разворачивал стул обратно и садился, как ему хотелось, доставал из сейфа бумаги, раскладывал на столе и замирал, глядя на них отсутствующим взглядом. Сидеть вот так он мог часами — а потом срывался с места и мчался к полковнику с какой-нибудь очередной неожиданной идеей. В моменты подобной задумчивости лейтенант Шмель был особенно удобен для созерцания, поскольку ничего вокруг не замечал.
И Марина созерцала, с огромным трудом скрывая изумление пополам с восхищением. Она ведь вообще не верила, что он сможет работать здесь. Не могла поверить, как ни старалась. Она не представляла Шмеля ни в этом отделе, ни за этим столом, ни на летучках и планерках. Да, конечно, полковник сам подбирал всех, кто работал здесь, и команда в итоге получилась весьма разношерстная. В ней мирно уживались бывший оперативник Юнг и недавний студент Борюсик, которого Рысь завербовал чуть ли не прямо на выпускном экзамене по математике, но Шмель выделялся даже в этой разношерстной компании. Вчерашний «орел» с незаконченным высшим образованием, он был так же неуместен в аналитическом отделе вневэ, как комбайн в императорском парадном кортеже. Во всяком случае, Марине казалось именно так.
Она не могла вообразить его в тиши кабинета, не допускала, что он будет перебирать бумажки и строчить отчеты, но он делал всё это — без особого энтузиазма, но и без гримасы отвращения на лице. За спиной Шмеля шептались, почти не скрываясь, особенно после того, как кто-то засек в спортивном зале татуировку. Павел делал вид, что ничего не замечает. Он сидел у самой станы в кабинете полковника во время ночных мозговых штурмов, скромно молчал, не пытаясь никого перебить, а потом вдруг выдавал такое, что все разом оборачивались на него и замолкали. Только полковник не высказывал удивления, пряча за клубами трубочного дыма довольную ухмылку.
Марина понимала чувства Рыся. Она и сама в такие моменты ощущала что-то вроде гордости. Хотелось выйти вперед и сказать: «Да, это я его нашла!» Но она, разумеется, помалкивала. Про Шмеля и так ходили самые дикие слухи. Точно никто ничего не знал (полковник лично занимался подчисткой информации), и порой это создавало неудобства. Однажды, услышав в компании коллег, что Шмель, наверное, внебрачный сын полковника, Марина не выдержала и рассмеялась в голос.
— А что? — обиженно обернулся к ней автор сногсшибательной версии Борюсик. — Посмотри, как он с ним носится, с этим Шмелем.
Марина только головой покачала. Она-то знала цену этому «носится». Полковник мог послать за Павлом среди ночи и вытащить того буквально из постели на оперативку. Павел молча вставал, шел за посыльным, часами сидел в кабинете Рыся в клубах едкого дыма и никогда не жаловался.
Старожил отдела Юнг за глаза называл Шмеля исключительно «этим солдафоном» — до тех пор, пока однажды, просидев три часа над отчетом, который Юнг до этого изучил вдоль и поперек, Шмель сказал:
— Я понял, что здесь не так. Этот парень врет.
— Да что ты говоришь! — подпрыгнул на стуле Юнг (он лично готовил «этого парня»).
— А ты вспомни, что было месяц назад. В другом отчете… — и Павел потянулся к сейфу, словно не замечая скептического взгляда коллеги. — Вот. Ты же его читал. Как вот эти два факта могут сочетаться? Никак. Или-или.
— Дай посмотреть, — Юнг нахмурился и выхватил расшифровку рапорта из рук Шмеля. — Пойду покажу полковнику.
— Держи, — Павел легко расстался с мятой бумажкой, мгновенно потеряв к ней интерес. Юнг ушел к начальству, а Марина подошла к столу Павла, села на край, нависла над ним.
— Что? — он поднял глаза и слегка отодвинулся, сохраняя дистанцию.
— Я поняла, почему за семь лет ты дослужился только до лейтенанта, — насмешливо сказала она. — Будешь ушами хлопать — и здесь семь лет в лейтенантах проходишь.
— Да ладно, — отмахнулся Шмель. — За меня не беспокойся. Капитана мне Рысь уже обещал — за Залесье. А там, глядишь, и тебя догоню.
Он смотрел на нее знакомым взглядом — вроде серьезно, но с оттенком издевки. Или издевка ей только мерещилась?
— Догонишь, как же, — сухо отозвалась она. — То-то с докладом Юнг побежал, а не ты.
— Да пусть его, — Павел пожал плечами и принялся как попало бросать бумаги в сейф, давая понять, что разговор окончен.
С документами он и по сей день обращался точно так же. При этом он как-то умудрялся, вернувшись на следующее утро, быстро раскладывать их на столе совершенно определенном, одному ему известном порядке. Марина подозревала, что Шмель помнит каждый листок исключительно по внешнему виду, потому что вникнуть в содержание за долю секунды, едва кинув взгляд на текст, было невозможно.
Капитаном, кстати, Шмель так и не стал, что-то не срослось у полковника с представлением героя-оперативника к званию. Марина подозревала, что дело опять оказалось исключительно в секретности. Рысь не просто изъял информацию, откуда смог, он сделал всё, чтоб никому и в голову не пришло связать бывшего дезертира, побывавшего в Залесье, с новым сотрудником аналитического отдела внешней разведки. Павлу же и гадать об этом было не нужно, он знал, что это так и есть — от самого Рыся. Услышал объяснение, согласно кивнул и больше к теме званий не возвращался. А Марину «капитаном» просто дразнил.
Для Павла тогда наступило странное время. Он словно жил в двух разных мирах, а границей была дорога от Златграда до маленькой северной деревеньки. Он не лгал, объясняя Лиле, почему соглашается на предложение полковника. Быть на передовой, держать руку на пульсе, успеть отреагировать, если обстановка в стране внезапно поменяется к худшему — всё это было по-прежнему важно для него, но добавилось и кое-что другое. Соглашаясь, он не знал, насколько эта работа ему понравится.
О том, чтобы привезти Лилю в Златград, он даже не думал. То есть думал, конечно, но… Полковник, несомненно, нашел бы ему более просторную квартиру и, разумеется, одобрил бы тот факт, что сотрудник больше не мотается туда-сюда за пять сотен километров. Но в столице было неспокойно, газеты все чаще кричали то о голоде, то о бунте, то о войне, а штамп требовали на каждом шагу. Павлу было противно даже представить, что его беременная жена будет ходить по этим улицам, тем более что от случайного камня из подворотни никакие штампы не спасали. В Златграде, как и везде, чужаков били отнюдь не по штампу…
Иногда Павел, не в силах заснуть, полночи глядел в потолок и уговаривал себя бросить полковника, столицу, работу — всё. Забрать жену и навсегда убраться из Империи, не дожидаясь, когда здесь случится то ли голод, то ли бунт, то ли война. Сказочную страну, которая приняла его и признала своим, нелегко оказалось забыть, заповедный лес до сих пор манил и ждал. Павел уговаривал себя — и понимал, что не может сделать этого сейчас. Ему нравилось стоять за кулисами мировой политики, нравилось играть с невидимым противником, одерживая вполне видимые победы. О да, полковник знал, что ему предложить.
А еще в столице была Марина. Майор Марина Шталь, верная соратница полковника Рыся, его правая рука. «А ты, — усмехаясь, сказал полковник Павлу в первый же день, — будешь моей левой рукой. Так что, дорогие руки, вы уж постарайтесь подружиться». Он посадил их в один кабинет и даже задания поручал, словно нарочно, такие, что приходилось чуть ли не всё время проводить вместе.
Подружиться? Временами Павлу хотелось ее убить, и скрывать это удавалось лишь благодаря армейской выучке. Марина его интересовала. Возбуждала. Раздражала. Она бросала ему вызов — своим умом, своим званием, своим положением в отделе. Если она смеялась, Шмель был уверен — она смеётся именно над ним, а если поджимала губы — значит, именно его презирала. Столичная штучка, она умела посмотреть так, что он немедленно ощущал себя неграмотной деревенщиной. В такие моменты ему хотелось вскочить, запереть изнутри дверь кабинета и объяснить ей прямо здесь, на столе, на что способны простые ребята из спецвойск. Удерживало только одно: он боялся, что именно этого она и ждет. Дразнит его, чтобы потом унизить, манит, чтобы оттолкнуть как можно грубее.
Марина так никогда и не узнала, по какой тонкой грани он прошел тогда. Той зимой, когда они с Павлом почти одновременно оказались в аналитическом отделе Рыся, она летала от счастья как на крыльях. Шмель живым вернулся с задания. Он приехал в Златград, оставив в деревне свою горянку, и проводил в столице куда больше времени, чем положено женатому мужчине в счастливом браке. Грех было не воспользоваться создавшимся положением. И Марина пользовалась: как никогда насмешливая, как никогда обольстительная, она то откровенно с ним флиртовала, то вдруг окатывала волной ледяного безразличия. Наедине восхищалась его успехами — а при всех не упускала случая продемонстрировать свое превосходство. Она сама не понимала, чего желает больше: заполучить его или доказать самой себе, что может заполучить, но нисколечко в этом не нуждается. Она была влюблена, но сама не догадывалась об этом…
Праздник весеннего равноденствия они встретили вместе. Так уж получилось. Павел собирался домой, но с севера на Лесной Град неожиданно обрушились снегопады, да такие, что даже старики не могли припомнить подобного, тем более в марте. Дороги вокруг Лесного Града замело, движение перекрыли, и Павлу пришлось вернуться. В каком кафе празднуют в этот вечер коллеги, он знал — Марина говорила ему. Она первая увидела, как он входит в маленький, душный, набитый народом зал, и медленно встала с уютного диванчика. Краска бросилась ей в лицо, но в полумраке никто этого не заметил. Все смеялись и дружно поднимали бокалы, а Марине казалось, что он приехал именно к ней и только к ней идет, огибая веселящийся народ и стряхивая с волос снег.
Никогда еще Павла Шмеля не соблазняли так изощренно и в то же время так откровенно, как в тот вечер. Они сидели рядом у стойки и что-то пили, поддерживая шумные тосты. Они о чем-то говорили, и на следующий день Павел не мог вспомнить, о чем. А потом оркестр заиграл что-то медленное и томное, и Марина, легко соскользнув со стула, предложила:
— Потанцуем?
Он хотел отказаться, но напарница в кои-то веки сбросила маску циничной стервы и стала такой легкой, такой манящей. Когда-то давно она была такой для другого мужчины, но об этом Павел понятия не имел. Ее глаза сияли, темные волосы разметались по плечам, щеки разрумянились — и Шмель не устоял. А может, просто устал от постоянного противостояния между ними и решил это противостояние прекратить.
Они вышли на крошечный свободный пятачок между столиками, он положил ей руки на талию, а она прижалась к нему, обняла за плечи. Они были почти одного роста. От музыки — или от его близости? — у Марины шла кругом голова, и она прижималась к нему всё тесней. Шмель не протестовал, наоборот, крепче обнял ее и тихо спросил, почти касаясь губами ее уха:
— Чего ты хочешь?
Выпитое вино не прошло даром, и Марина ответила:
— Тебя…
Павел вздрогнул и с трудом сдержал нервный смешок. Он ждал чего угодно, но не такой откровенности. Не убирая рук с ее талии, он продолжал двигаться в такт мелодии.
— Значит, я тебе нравлюсь? — шепнул он.
— Конечно. Ты мне очень нравишься, Шмель, — отступать было поздно. — А разве не заметно?
— Если честно, не очень. Точнее, не всегда, — он тихо засмеялся, уткнувшись носом в ее волосы. — Ну что ж, это хорошо.
Ему и правда полегчало. Отпала необходимость просчитывать каждое слово, не нужно было больше гадать, зачем она всё время так старается его поддеть и вывести из себя. Он ей нравится. Всё так просто. Ох, женщины…
— Это хорошо, — повторил он, крепче прижимая ее к себе.
— Почему? — У Марины замерло сердце.
— Ну-у… потому что полковник велел нам подружиться. Мы же команда.
— И всё? — разочарованно шепнула она.
— Ну, в общем, да. Остальное… Оно будет лишним.
— С чего ты взял?
— Просто знаю, поверь.
Марине захотелось топнуть ногой и громко закричать: «Нет! Ничего ты не знаешь!» Она сдержалась, но очарование момента было разрушено. Она остановилась, не дожидаясь, когда закончится танец. Павел опустил руки.
— Ты сама понимаешь, что я прав, — сказал он. — Да, ты мне тоже нравишься. Но оно того не стоит. Мы же потом не сможем работать вместе.
«А полковник мне яйца оторвет». Этого Шмель вслух не сказал, но Марина как будто подслушала его мысли.
— Тебе Рысь что-то наболтал, да? Про мою тонкую душевную организацию? Велел держаться подальше, верно?
— Велел, — Павел не смог солгать. Взяв Марину за локоть, он отвел ее к стене, в темный уголок, где никто из знакомых не мог их заметить.
— И ты его послушаешь? — не поверила Марина
— Обязательно, — серьезно подтвердил Шмель. — И ты тоже. Это будет лучшее, что мы можем сделать.
Марина заставила себя поднять голову и внимательно посмотреть в его серые глаза. Шмель не шутил, он и в самом деле предлагал ей мир и дружбу, без этого дурацкого выяснения, кто из них удачливее или умнее. Он говорил ей «нет», но очень старался не обидеть. И он ни разу не вспомнил о своей жене, будто ее и не было. Марина внезапно ощутила, что совсем горечи разочарования не чувствует. Наоборот, она словно яснее поняла, чего хочет на самом деле.
— Ты прав, — кивнула она. — Значит, будем друзьями?
А про себя подумала: «Я подожду. Ты еще поймешь».
Дни сменялись днями. Мир снова устоял — и не в последнюю очередь благодаря их усилиям. Бураны утихли, растаял снег, и весна наконец-то вступила в свои права. Не случилось ни бунта, ни голода, ни войны. А в мае Павел Шмель стал отцом. Он уехал в отпуск на целый месяц, и вернулся, сияя, словно медный пятак, с веснушками даже на ушах и выгоревшими до морковного цвета завитками. Он был счастлив — и, конечно, не замечал странного блеска в глазах Марины. Он улыбался так, что всегда спокойная секретарша Ада начала спотыкаться и краснеть до корней волос, сталкиваясь с ним в коридоре. Марина усмехалась, наблюдая за этим, хотя на самом деле ей хотелось плакать. Она-то не спотыкалась и не краснела, сказались долгие годы тренировок у полковника Рыся. Это он научил ее всегда держать лицо — и он же всё знал о ней.
— Марина, — сказал он однажды, когда любимая сотрудница осталась вечером на традиционный вечерний чай.
Все остальные давно разошлись по домам, а Павел, получив от полковника добро, опять умчался из столицы. Только гравий брызнул из-под колес, когда он выруливал со стоянки. Марина, стоя у окна, проводила «Ренну» глазами. В руках у нее тлела забытая сигарета.
— Что? — не оборачиваясь, спросила она.
— Оставь его в покое, — с расстановкой произнес Рысь.
— Кого? — она и правда не сразу поняла, о ком речь, и удивление получилось непритворным.
— Шмеля. Оставь его в покое, — повторил полковник.
— Вы о чем? — вот теперь удивление было наигранным. — Мы же просто друзья. Отличная команда, как вы и хотели.
Но прозвучало это с неожиданной горечью, и Рысь, конечно же, не поверил. Покачал головой.
— Ты и сама всё знаешь, — сказал он. — У вас с ним ничего не выйдет. Так что отстань от него. Считай, что это приказ!
— С чего вы взяли, что не выйдет? — «приказ» Марина проигнорировала.
— Он любит свою жену.
— А вот и нет, — Марина рассмеялась. — Так не любят. Если бы он ее любил, то жил бы с ней, а не оставил в деревне с ребенком нянчиться. Ему просто кажется, что он любит. Еще бы — такая романтичная история! Опасности, приключения, благородный герой, защитник. Но вот увидите — пройдет пара-тройка лет, она родит ему еще парочку детей… Вы же знаете, как горянки рожают. Растолстеет. Подурнеет. Тут-то он и поймет, что ему нужно совсем не это. О чем он будет с ней говорить? Ведь он такой же, как вы. Или как я. И как…
Она не договорила.
— Вот именно, — полковник ее прекрасно понял. — Того раза, я смотрю, тебе не хватило? Ничему не научилась и хочешь повторить?
— Нет, — Марина покачала головой. — Не нужно так говорить, полковник. Я стала другой. И теперь всё будет иначе.
— Ну что же, я тебя предупредил, — полковник вздохнул и принялся выбивать трубку, избегая смотреть Марине в глаза. Он умел отдавать приказы и точно знал, как использовать людей, но с майором Шталь у него никогда толком не получалось ни того, ни другого. Вот и сейчас… Он отлично понимал, что любимая ученица не отступится: как кошка, неподвижно сидящая в засаде, она будет выжидать удобного момента. Но как это предотвратить, как выбить из ее головы эту дурь — он не представлял. Разве что единственным способом… Полковник на секунду подумал об этом способе всерьез, но тут же нашел у него десяток минусов и с облегчением отбросил.
Оставалось надеяться, что «удобный момент» для Марины Шталь не наступит никогда, а заодно на то, что он, Рысь, правильно догадывается, почему Павел держит Лилю подальше от столицы. В то, что Шмеля остановят угрозы, прозвучавшие когда-то в этом кабинете, полковник Рысь, конечно, не верил. Павел был не из тех, кто пугается угроз.
…Вопрос с Адой лейтенант Шмель решил очень быстро. Пару раз первым заговорил с ней, убедился, что ему не мерещится внезапно вспыхнувшая симпатия со стороны секретарши, и тут же начал действовать. «Операцию» он провел в лучших традициях отдела, в котором работал: тихо и аккуратно, так что никто ничего не заметил. Не учел одного — что Марину его маневрами не обмануть.
Ада легко согласилась на тайное свидание и сделала всё, как договаривались: вечером, как обычно, ушла последней и в «Ренну» села совсем на другой улице, за несколько кварталов от особняка. Слежку она, конечно, не заметила — чему-чему, а этому Марина научилась за годы работы с Рысем, возможности были. Видел бы полковник, каким торжеством полыхнули глаза лучшей ученицы, когда машина, резко сорвавшись с места, умчалась вдаль. Она была права, Шмель вовсе не собирался хранить верность жене! А Рысь ошибался. Марина поймала себя на том, что даже не ревнует. Пусть порезвится, думала она, сворачивая на набережную и подставляя лицо свежему ветру. Рано или поздно он поймет, кто нужен ему по-настоящему. Уж точно не эта блондинка-хохотушка.
Проследить за парочкой дальше у Марины возможности не было. Да и зачем? Ведь всё было ясно. Павел между тем привез Аду в кабак на другом конце столицы, куда вряд ли мог бы даже случайно забрести кто-нибудь из коллег, а если бы и забрел, то ничего интересного не увидел: уютные ниши с мягкими диванчикам были надежно скрыты от любопытных глаз портьерами. Они выпили несколько стаканов коктейля, и Шмель перешел к делу — притянул Аду к себе и принялся целовать. Она задохнулась от неожиданности, но через несколько секунд пришла в себя и даже не подумала его оттолкнуть, скорее наоборот. Сопение и возня продолжались несколько минут, а руки дошли до той степени смелости, за которой срочно срываются с места и едут туда, где можно продолжить. В этот самый момент Павел оторвался от Ады, убрал ладони с ее груди и прошептал, с трудом переводя дыхание:
— Это… здорово… Но давай этим и ограничимся.
— Как?!! — обиженно пискнула разгоряченная женщина.
— А зачем? — спросил Павел, поправляя на Аде блузку. — Ну сама подумай — зачем? Ты же знаешь, чем это закончится.
— Чем? — она смущенно отодвинулась.
— Рассказать?
Ада кивнула. Умопомрачение прошло, и способность мыслить начала возвращаться к ней.
— Ну ладно, — он сел прямо, взъерошил волосы, залпом допил коктейль. — Мы сейчас поедем к тебе.
— У меня мама, — вставила Ада.
— Ну тогда ко мне, — Павел не позволил сбить себя с мысли. — И всё будет великолепно.
Ада покраснела.
— Возможно, я даже попрошу тебя остаться на ночь, — размеренно продолжал он, как будто очередной отчет для полковника репетировал. — Но утром я торопливо убегу на работу, чтобы не смотреть тебе в глаза. Понимаешь?
Она не отвечала, завороженно глядя ему в лицо.
— Потому что… — Павел запнулся, не зная, как объяснить, чтоб прозвучало по-мужски и без соплей, и закончил просто:
— Я люблю свою жену. И не хочу ничего скрывать и чувствовать себя виноватым. И тебе делать больно не хочу.
Ада продолжала смотреть на него расширенными от удивления глазами. Потом подняла руку и осторожно провела пальцами по его лицу — по конопатому лбу, по носу, губам (на них тоже были веснушки). И сказала тихо:
— Чтобы мне это объяснить, вовсе не обязательно было тащить меня сюда. И хватать за грудь, кстати, тоже.
— Прости, — Шмель так покраснел, что было заметно даже в полумраке укромного уголка за портьерами. — Я хотел… нагляднее…
Ада пригладила волосы, поправила одежду — и неудержимо расхохоталась, осторожно стирая слезы кончиками пальцев, так, чтобы не размазать косметику.
— Да ладно тебе, — отсмеявшись, заявила она. — Ведь хотел пощупать, признайся. И заодно мне дать пощупать… всё, что хочется. Чтобы я успокоилась. Ну что ж, получилось действительно наглядно. И приятно, чего уж скрывать. Может, повторим заказ и еще поболтаем?
— Давай, — Шмель внимательно изучил выражение лица коллеги, убедился, что она точно не обижается, и облегченно вздохнул. А заодно порадовался, что других женщин в отделе аналитики не наблюдается. Во внешнем ведомстве их, конечно, было полно, но с ними, к счастью, не приходилось общаться каждый день. И отшить, если что, можно было по-простому, не прибегая к сложным дипломатическим уверткам.
На следующий день полковник Рысь сразу заметил, что его секретарша как-то непривычно задумчива и молчалива. Не в силах справиться с внезапными подозрениями, он спросил:
— В чем дело?
Ада оторвалась от созерцания портрета императора, висящего на стене прямо напротив ее стола, и долго изучала Рыся со странным выражением в глазах. Уже почти решилась что-то спросить, но передумала и ответила:
— Да нет, ничего. Всё в порядке, полковник. Вам что-нибудь нужно?
— Конечно, — немедленно подтвердил полковник, продолжая подозрительно изучать секретаршу от кудряшек на лбу до последней пуговицы на блузке (остального было не видно под столом). — Кофе и утренний отчет.
Ада кивнула и встала, чтобы пройти к большому напольному сейфу. Полковник стоял и словно ждал чего-то, не спеша зайти в кабинет. Ада набрала воздуха, чтобы спросить-таки: «Где вы взяли его, такого умного, полковник?» Но поняла, что после этого Рысь неминуемо обо всем догадается, но поймет неправильно, и промолчала.
О том, что один человек точно кое-что знает и при этом понимает это «кое-что» совершенно неправильно, Ада понятия не имела. А Марина, понаблюдав несколько дней за Павлом и секретаршей, укрепилась в своих подозрениях. Конечно, между ними что-то было. Иначе с чего бы Ада несколько дней ходила по коридорам куда медленнее обычного и улыбалась чему-то своему, когда считала, что ее никто не видит? Но вместе они больше не уезжали, а вскоре Ада опять начала общаться со Шмелем как прежде, подчеркнуто ровно и по-деловому, и Марина Шталь с удовлетворением пришла к очевидному выводу: всё закончилось. И незаметно улыбнулась той самой холодной, надменной улыбкой, которую Шмель так ненавидел.
С тех пор прошел год. Марина больше не предпринимала никаких попыток к сближению, да и некуда было сближаться дальше. Они и так почти всё время проводили вместе. Вместе решали головоломные задачки полковника, вместе праздновали успех или заливали спиртным разочарование от неудач. Успехов было больше. Чего уж там скрывать — Павел стремительно становился лучшим в отделе, демонстрируя чудеса в планировании рутинной агентурной работы. Полковник хвалил его и опять обещал «капитана». Шмель улыбался, смущенно опуская голову — и Марина забывала, что должна испытывать профессиональную зависть. Она радовалась за него, она гордилась им — и жалела, что за этим наклоном головы и за вечной щетиной плохо видны ямочки на щеках…
Был ли у него кто-то в столице после Ады, Марина не знала и не хотела гадать. Она сама не понимала, какого ответа желает больше, «да» (но когда?!!) или «нет», и повторяла себе: «Не спеши. Он еще не готов», когда на стоянке в очередной раз хлопала дверца «Ренны». Но в последнее время ей стало казаться, что он уезжает реже и возвращается быстрей.
…Иногда, сидя в кабинете, Марина, как глупая девчонка, начинала мечтать. Она зажимала в зубах карандаш, смотрела в окно и мечтала, как однажды что-нибудь случится. Может же что-нибудь случиться в их скучной жизни «кабинетных крыс»?!! Они же сотрудники внешней разведки, в конце концов. Что-то произойдет — такое, что им придется действовать вместе, а может, даже спасать друг друга, прямо как героям приключенческих книг, что она читала в детстве. И вот тогда ему наконец-то станет ясно то, что уже сейчас очевидно ей — они идеальная пара. Она пугалась, ловя себя на таких мыслях, она твердила себе, что никаких потрясений не желает — ни в масштабах отдела, ни в масштабах страны, а потом забывалась и начинала мечтать опять. Но ничего не происходило.
3.
Стукнула дверь, и Марина вернулась из прошлого в реальность. Ада принесла кофе и тоненькую зеленую папку. Папку она положила на стол Шмелю, поздоровалась с Мариной и, выходя, столкнулась с Павлом в дверях.
— Привет! Я принесла материалы, полковник велел тебе передать.
— Ага, спасибо. Привет. А мне кофе можно?
— Сейчас…
Марина прекрасно знала, что в обязанности Ады вовсе не входит носить кофе с этажа на этаж. Она ей-то принесла лишь потому, что было по пути. Но если просит Шмель, то, конечно, другое дело. Майор Шталь отвернулась, пряча усмешку.
— Как спалось? — спросила она, устраиваясь за столом и делая глоток.
— Так себе…
Ничего вокруг не замечая, он подошел к своему столу, выдвинул стул, перевернул — хвала богам, Империя сегодня не рухнет! — и устроился в своей любимой позе, положив небритый подбородок на сложенные руки. На зеленую папку он смотрел так, словно не хотел к ней прикасаться.
— Что-то новенькое? — спросила Марина. — Интересное?
Ей хотелось поговорить.
— Вот и посмотрим, — пробормотал Павел и раскрыл папку.
Подборка оказалась небольшой: пачка газетных вырезок, несколько десятков отпечатанных на машинке отчетов, с десяток фотографий. Со своего места Марина видела, как Шмель рассыпал всё это по столу, а потом разложил в каком-то одному ему понятном порядке. Мельком глянул на фотографии. Похмыкал над газетными вырезками. Пробежал глазами отчеты. Марина знала — всё самое важное он уже запомнил и выбросит из головы, только когда дело уйдет в архив.
Шмель задумался. Машинально сгреб содержимое папки в аккуратную горку, наугад выхватил оттуда какую-то бумажку и принялся вертеть в руках. Марина продолжала наблюдать. Она точно знала, что будет дальше, и не хотела упустить момента подать свою реплику. Вот сейчас, да!
— Шмель!
— Что?
— То.
Улыбаясь, Марина показала взглядом на его пальцы. Тонкая газетная вырезка была сложена пополам, и еще раз пополам, и ещё. Если бы не оклик Марины, Павел начал бы сворачивать несчастный кусок бумаги в совсем уж незаметный рулончик.
— Блин!
Он слегка покраснел и начал торопливо разворачивать газетную вырезку обратно.
— Ты не знаешь, у нас в отделе никто самокрутками не балуется? — невинно поинтересовалась Марина, довольная эффектом.
— Кажется, нет. А что?
В кои-то веки Павел не заметил подвоха. Видно, и правда над чем-то крепко задумался.
— Да я тут подумала: если тебе в такие моменты табак и папиросную бумагу подсовывать, можно на этом неплохо подзаработать…
Павел вышел из состояния задумчивости, осознал сказанное и засмеялся:
— На этот раз подловила!
Марина с удовольствием вернула ему улыбку, и тут же, по тому, как изменился его взгляд, поняла: мыслями Шмель снова в зеленой папке.
— Не густо… — пробормотал он себе под нос. Запустил руки в шевелюру, почесал всеми десятью пальцами и надолго замолчал. Потом поднял глаза и сам окликнул напарницу:
— Марина!
— Да? — Она сделала вид, что оторвалась от изучения Очень Важных Документов.
— Ты же у нас главный специалист по информации.
— Ну да.
— А так же по слухам, сплетням и пересудам.
— Издеваешься?
— Серьезно. Полковник велел, если что, обращаться к тебе. А этого — он переворошил лежащие перед ним бумаги — мне явно недостаточно. Ты наверняка знаешь больше. Тем более это такая романтичная история…
— Какая история?
— Сватовство и свадьба барона Вингфилда.
— Вот как? — Марина моментально связала зеленую папку со вчерашним заданием Рыся. — С каких это пор мы занимаемся делами, больше подходящими для разведки Баронства?
— С сегодняшнего дня, — буркнул Шмель. — Но только давай без лишних вопросов. С вопросами — к полковнику. А мне просто расскажи всё что знаешь.
— Как скажешь. Так тебе все слухи и сплетни перечислить?
— Точно.
— Ну слушай, — она подперла щеку ладонью, скрывая непрошеный румянец. Ей нравилось, когда Шмель вот так на нее смотрел — внимательно, цепко, прямо в глаза, пусть ничего, кроме профессионального интереса, в его взгляде не наблюдалось. Одновременно он нащупывал в ящике стола блокнот и карандаш. — Сплетня номер один. Барон сошел с ума от любви.
Павел кивнул: «Не ново, дальше».
— Сплетня номер два. Никакой любви вовсе не было. Виктор Диодарис и барон Вингфилд заключили сделку, коммерсант расплатился дочерью, а потом что-то пошло не так и отец забрал свой «залог». Вероятно, решил вложить столь перспективный «капитал» в другое место.
— Но зачем тогда похищать невесту практически из-под венца?
— Инсценировка. Чтобы сделка не всплыла.
— Интересно… Еще?
— Легко. Сплетня номер три. Барона приворожили. Или заколдовали. Кто — версии разнятся. Но самая популярная — сами Диодарисы, чтобы получить титул, отравить барона и стать единоличными хозяевами Западных земель. И заполучить оба выхода к Западному заливу, разумеется.
— Логично, — Павел хмыкнул. — И что же сорвалось?
— Вмешались доблестные спецслужбы Казимира Вингфилда, который на эти земли, знаешь ли, сам рассчитывает. Похитили девицу и вернули папаше. До свадьбы не успели, но зато уложились до первой брачной ночи — так что она теперь с гарантией ни на что претендовать не может. А обратно никак не добудут, бедняги, потому как не очень-то и стараются.
— Что, и такие слухи ходят? — удивился Шмель. — То есть все знают, что барон за девицей своих агентов засылает, и всякий раз безуспешно?
— Ну, Паш, люди-то не дураки. И потом, тебя же интересуют все сплетни, не только то, что на улицах болтают. Здесь, в коридорах, тоже болтают, а уж в баре через дорогу… Всем рот не заткнешь, сколько изменой родине не пугай.
— А там точно ничего до брачной ночи не было? — спросил Павел.
— О, это же самая любимая тема для пересудов! Конечно же, нет, у них там, на Западе, в этом отношении еще дедовские обычаи. Тем более в правящем доме. Даже простыню вывешивают, говорят.
— До сих пор?! — поразился Павел.
— Ну, в последний раз лет тридцать пять назад вывешивали. Аккурат после свадьбы барона с покойной матушкой Казимира.
— М-да, негусто у них там с дефлорациями, — прокомментировал Павел. — Ну да ладно, это не наши проблемы. Продолжай. Еще варианты есть?
— Конечно. Фантазия народа неисчерпаема. Сплетня номер четыре, опять не про любовь. Точнее, не про взаимность. Барон воспылал страстью, но девчонка посмела ему отказать. Старый ходок по бабам не смог этого стерпеть и украл невесту. Из-под венца ее никто не похищал, сама сбежала обратно под отцовское крылышко.
— И возвращаться не желает… — протянул Павел и тут же, прикусив губу, торопливо записал что-то на листке бумаги.
— Может и так, — согласилась Марина.
— А зачем она сбежала-то?
— Если бы тебя против воли за старика замуж выдавали, ты б тоже сбежал.
— Ну, если за старика — точно бы сбежал, — покладисто согласился Павел. — А вот если за старушку-баронессу…
— Шмель!
— А что? — Он состроил невинную физиономию. — Власть, деньги, наряды. Сама подумай. И жить барону осталось на один чих.
— Не скажи. Такой еще лет двадцать протянет.
— Да если и так. Всё равно плюсов в таком браке для молодой девушки полно.
— Эх, не романтик ты, Шмель! Может, она любит другого.
— Насколько я понял, по официальной версии она любит именно барона…
— По официальной — да.
— А зачем эту версию распространять? — вслух подумал Павел. — Династический брак без любви — дело весьма распространенное и очень хорошо понятное… Скорее с любовью вопросы возникают.
— Династический — да, а тут скорее мезальянс, — уточнила Марина. — Рыцари Западных земель были весьма недовольны выбором Вингфилда. А чем лучше всего прикрыть сделку, если она была? Да и любую темную историю? Любовью, конечно.
— Пожалуй, ты права… — Павел вновь записал что-то на клочке бумаги. — А если всё-таки там и правда любовь, сделки не было и жену у барона именно похитили? Кто мог это сделать?
— Ре;ссия, — не моргнув глазом, выдала Марина. — Усиление Мыса через династический брак с бароном нам невыгодно. Но поскольку Вингфилд наш друг и союзник, операцию «для его же блага» провели тайком. Но это маловероятно, мы бы знали. Сами бы и планировали.
— Интересно… — Павел задумчиво постучал карандашом по столу. — Продолжай. Есть еще кандидаты в похитители баронессы?
— НР, — тут же ответила Марина.
Павел вздохнул, будто надеялся, что об этом варианте речь не зайдет.
— Ну, это на поверхности, Паш. Это даже не сплетня, элементарные соображения. Новой Родине тоже не нужен сильный Мыс. Как, собственно, и женатый барон. Разве что жену подберут они.
— А эту точно не они подобрали?
— Возможно, — пожала плечами Марина. — Вопрос в том, каким образом. Все сплетники сходятся в одном — Элеонора никакого повода для ухаживаний барону не давала, вокруг не крутилась, себя не навязывала, в невесты не набивалась. Он сам на нее глаз положил. Они и встретились, насколько я помню, совершенно случайно, на каком-то балу.
— А факты?
— А что факты? Ты же сам читал. — Она кивнула на разбросанные по его столу бумаги. — Элеонора Диодарис абсолютно чиста, настоящая дочь настоящего коммерсанта, в порочных связях не замечена.
— Проверяли?
— А как же.
— И наши тоже?
— И наши. Сам понимаешь, женитьба Яна Вингфилда — не баран чихнул. Большая политика.
— Ясненько.
Павел задумался, почесал подбородок. Хотел спросить что-то еще, но тут в кабинет заглянула Ада, тряхнула светлыми кудряшками и подарила Павлу извиняющуюся улыбку.
— Я без кофе. Паша, тебя полковник вызывает. Срочно, — сообщила она.
— Иду, — Павел подхватил со стола блокнот со своими записями и медленно поднялся, словно пытался потянуть время и уложить в голове всё услышанное. По лестнице за Адой он тоже поднимался медленно и неторопливо. Настолько неторопливо, что белокурой секретарше пришлось умерить свой шустрый шаг.
— Какой-то ты хмурый сегодня, — сказала она, дожидаясь его на середине пролета.
— А что, так заметно? — усмехнулся Павел.
— Есть немного…
— Значит, старею, — отшутился он. — Да всё в порядке. Просто задумался.
— Новое дело?
— Да.
Больше Павел не добавил ничего. Всё, что Аде следует знать, Рысь расскажет ей сам. Только полковник решал, кому что говорить и в каких объемах. Такого было непреложное правило отдела, и Шмелю оно нравилось: позволяло не держать лишнего в голове и естественным образом ограничивало круг посвященных. Именно поэтому Шмель не стал делиться с Мариной подробностями, которые узнал от полковника. Хотя видят боги, поделиться очень хотелось. У Марины было то, что самому Павлу частенько не хватало: умение выхватывать из обилия данных самое важное и это важное обобщать. Он просто чувствовал — вот тут что-то не так, не клеится, не стыкуется, а Марина, послушав пять минут его невнятные рассуждения, частенько раскладывала по полочкам, что именно не стыкуется и где. Как бы это пригодилось сейчас! Не пришлось бы тонуть в ворохе версий и мучительно соображать, поднимаясь по лестнице, что же так беспокоит его, Павла Шмеля, в этой истории со свадьбой и похищениями.
Павел тряхнул головой и решил, что с Мариной еще поговорит, обязательно. Иносказаниями, если сообщить о сути задания полковник не разрешит. Просто для подстраховки. Он сам может что-нибудь упустить, а что-нибудь упустить в такой момент, когда собираешься рисковать головой — в высшей степени неразумно… «Что ж, из нас действительно получилась хорошая команда, кто бы мог подумать, — подумал Павел, невесело усмехаясь. — Рысь снова угадал. Так что пусть пеняет на себя».
Полковник имел привычку часто угадывать, и Павел, на свою беду, начинал привыкать к этому.
4.
Полковник Анатоль Рысь был не один. Из кресла возле его стола, в котором во время совещаний любила сидеть Марина, поднялся стройный сухощавый мужчина. Рысь тоже встал.
— Его Светлость Казимир Вингфилд. Лейтенант Павел Шмель, вневэ, — представил он друг другу мужчин.
Павел кивнул. При толике воображения этот кивок можно было даже принять за поклон. У Вингфилда-младшего, похоже, эта толика имелась. Чуть заметно улыбнувшись, он сделал шаг вперед и первым подал Павлу руку.
— Рад знакомству. И прошу вас, без титулов. И без церемоний. Я здесь не для того, чтобы соблюдать придворный этикет. Можете звать меня господин Вингфилд.
Ничем не выдав своего отношения к подобной любезности, Павел молча пожал протянутую ладонь. Он ни разу не видел фотографий Вингфилда-младшего — в подборке про свадьбу их не было, а в газетах наследник барона, похоже, предпочитал не светиться — и представлял его совершенно иначе. Второй рыцарь Запада, Казимир Вингфилд обладал удивительно невыразительной внешностью. Он весь был какой-то блёклый — неопределенного, мышиного цвета волосы, светлые глаза, средний рост, ничем не примечательное телосложение. Павел не смог бы определить его возраст, если бы не знал точно, что наследнику барона тридцать четыре года.
Самыми яркими деталями на лице Казимира были тонкая щеточка усов и очки в золотой оправе — то, от чего было очень легко избавиться. У Павла немедленно зачесался язык спросить, не хочет ли Вингфилд-младший стать полевым агентом, внешность-то идеально подходящая, вот кого на Мыс надо засылать. Ни дать ни взять младший бухгалтер в заштатной фирме. Но он, конечно, промолчал.
— Располагайтесь, — сказал полковник, исподтишка наблюдая за Павлом. И, подавая пример, первым опустился в кресло. Вингфилд снова устроился напротив Рыся. Павел окинул взглядом кабинет, взял стул, сиротливо стоящий у стены, по привычке развернул его спинкой вперед и поставил поближе к столу полковника, чтобы видеть обоих. И тут же поймал на себе внимательный взгляд Казимира.
— Я вас не помню, — сказал Вингфилд.
— Я здесь недавно, — осторожно ответил Павел. Он пока не понимал, как себя вести, и злился на полковника. Ничего заранее не рассказать о титулованном начальнике баронской разведки и о том, что от него ждать и как с ним общаться, было в стиле Рыся. Очередная проверка, экзамен в полевых условиях.
— Какая у вас подготовка? — тем временем спросил Казимир.
Шмель замялся, покосился на полковника. Тот едва заметно кивнул.
— Спецвойска, — ответил Павел.
— Что ж, неплохо. Это может пригодиться. А что с опытом агентурной работы?
Павел опять помедлил с ответом, и полковник ответил за него:
— Об этом не беспокойтесь, Казимир. Шмель у нас специалист… по невозможным делам. В прошлый раз он справился там, где я потерял двоих.
— Я потерял уже четверых, — сухо констатировал Казимир. — И до сих пор не могу понять, как такое могло произойти. Похоже, всё-таки утечка информации. Причем где-то прямо у меня под носом, — он поморщился, словно от неизвестного предателя смердело. — Собственно, поэтому я и здесь. И наша главная задача — полная секретность. О том, что я в Рессии, знает только мой отец, Его Величество Всеслав и вы двое. Официально я сейчас в гостях у двоюродной тетки на востоке Баронства и уже завтра я должен туда вернуться, чтоб показаться на балу, — Вингфилд чуть усмехнулся. — Поэтому не будем терять время. Его и так потеряно предостаточно.
— А на чем срезались ваши люди? — забыв о такте, поинтересовался Павел.
— Это какой-то злой рок, — нервно усмехнулся Казимир. — Впору поверить в черную магию. Хотя в первый раз мы, возможно, недооценили ситуацию. Всё-таки речь шла об обычном особняке в черте города, не о крепости. Мы подкупили слугу, были постоянно на связи с баронессой. Слуга должен был вывести ее в сад и помочь перебраться через стену. Наш агент ждал на той стороне.
— И что произошло?
— Нелепая случайность, — пожал плечами Казимир. — Элеонора неудачно прыгнула со стены и подвернула ногу. Не смогла сдержать крика, а мимо как назло проходил городской патруль. Агент понял, что операция провалена, и скрылся.
Павел хмыкнул, то ли осуждая, то ли одобряя прыткого агента.
— Баронесса, разумеется, вернулась к отцу, — продолжал Вингфилд-младший. — Она солгала, что собиралась бежать самостоятельно. Веревку нашли в саду. Слугу тоже — с проломленным черепом в одной из подворотен.
— Серьезно, — Павел куснул губу.
— Серьезнее некуда, — подтвердил Казимир. — Второй раз мы решили обойтись без слуг. Нашли одного очень способного человека в Бухте Розы, вора-домушника по первой, так сказать, специальности. Обещали ему денег, титул и убежище в Баронстве на вечные времена, если он сумеет незаметно вывести Элеонору из дома. Всё было уже готово.
— И что же сорвалось?
— Диодарис внезапно велел дочери собираться и вывез ее в загородную резиденцию. Она не успела подать условный сигнал, и наш вор в оговоренное время проник в особняк. А когда девушки в комнате не оказалось, запаниковал и решил, что его подставили.
— Вот как… — пробормотал Павел. Заглянул в свой блокнот и, потянувшись к столу полковника, без разрешения взял карандаш и вымарал первый пункт. Там было написано всего одно слово — «Элеонора». Подумал и поставил рядом знак вопроса. Потом спросил:
— Вора поймали?
— Нет, он ушел, застрелив одного охранника. Плюс прихватил из дома кое-что ценное — для отвода глаз или по привычке. Больше о нем никто не слышал. То ли удачно лег на дно, то ли Диодарис достал его по своим каналам, а труп утопил в бухте.
— Ничего себе, — прокомментировал Павел и со значением посмотрел на Рыся. Полковник неторопливо набивал трубку. Его лицо ничего не выражало.
— Мы сочли, что нам еще повезло, — продолжал Казимир. — Никому и в голову не пришло, что известный вор пришел не за колье Элеоноры Диодарис, а за ней самой. Но всё равно мы взяли паузу. Почти месяц наши агенты ограничивались аккуратной слежкой. Решив, что всё утихло, Диодарис вернул дочь в столицу и даже разрешил ей изредка выезжать — к подружкам, по магазинам, в парикмахерскую и всё такое. Разумеется, с охраной. Еще около месяца мы готовились к третьей попытке. Это, наверное, была самая тщательно спланированная операция в моей жизни, — с горечью произнес Казимир. Он снял очки и нервно потер их об колено. — Я сузил круг посвященных до трех доверенных сотрудников, проверив их с ног до головы. Отозвал из… гм… в общем, отозвал с ответственного задания нашего лучшего полевого агента. Он вышел на контакт с Элеонорой…
В пальцах у Павла щелкнул сломанный пополам карандаш. Казимир вздрогнул и уронил очки. Пожав плечами в знак извинения, Шмель кинул обломки в урну. Вингфилд поднял очки и нацепил на нос.
— То есть, я хотел сказать, с портнихой Элеоноры, — поправился он. — После чего соблазнил ее и убедил сотрудничать. Они разобрали заднюю стенку примерочной кабинки. Лаз вел в смежную квартиру. Оттуда предполагалось по лестнице спуститься в подвал и уйти по подземным коммуникациям. Под Бухтой Розы их полно, можно добраться до самой гавани.
— И что?
— За два дня до назначенного срока портниху арестовали за растрату каких-то ценных тканей. В ателье пришли с обыском и обнаружили лаз в стене. Он был прикрыт деревянной панелью.
Павел засмеялся.
— Ничего смешного, — покачал головой Казимир. — Портниха во всем призналась на допросе. Моего человека взяли, и он до сих пор у них. Получил восемь лет тюрьмы.
— Он раскололся? — тихо уточнил полковник.
— Что связан с нами? Нет. Утверждал, что хотел выкрасть Элеонору ради выкупа. Мы, естественно, тоже любую связь с ним отрицали. Я потерял лучшего агента! — И глава баронской разведки в сердцах стукнул по подлокотнику кресла.
Павел подумал, что блёклый внешний вид и нарочито вежливый тон не дают никакого представления об истинном темпераменте наследника Западных земель. В этом смысле сын был вполне достоин своего отца (а о буйном нраве Яна Вингфилда ходили легенды). Просто Вингфилд-младший научился это скрывать.
Полковник наконец раскурил трубку и выпустил густой клуб дыма. Вингфилд почувствовал, что молчание затягивается.
— Вы как, еще не передумали? — спросил он, с усмешкой глядя на Шмеля.
Но разрядить обстановку не получилось.
— Он не может передумать, — резко ответил за своего лейтенанта Рысь. — У меня в столе уже лежит приказ о его назначении, подписанный императором. Продолжайте, Казимир. — На Шмеля он не смотрел. — Что же случилось в четвертый раз?
— Погодите, — неожиданно вмешался Павел. — Так, значит, Элеонора была не в курсе плана с портнихой?
— Почему? В курсе, конечно. Она же эту портниху и посоветовала.
— Понятно… — Павел потянул со стола новый карандаш и зачеркнул недавно записанный знак вопроса. — Извините, господин Вингфилд.
Полковник одобрительно улыбнулся, но за клубами табачного дыма этого никто не заметил. Казимир сухо кивнул и продолжал:
— В четвертый раз я еще больше сузил круг посвященных. Выждал еще месяц. За это время нам удалось наладить связь с Элеонорой через одну из ее подруг. Девушка оказалась неравнодушна к древним традициям рыцарства…
Павел вообразил, как этот бледный моль, сидя под балконом на гнедом жеребце, салютует даме фамильным мечом, и прикусил губу, чтобы снова не рассмеяться. И не только из уважения к наследнику Западных земель. Смех грозил перейти в истерику. Слушая утром рассказ полковника, он и близко не мог представить, в какое пекло его суют. Либо Рысь и сам этого не знал, либо предпочел кое о чем умолчать. Скорее первое. Но с полковником и второго нельзя исключать. Павел с тоской посмотрел в окно и впервые подумал о том, что надо было бежать, когда предлагали. А теперь поздно. Выбор сделан.
— В похищение, конечно, ее вовлекать никто не собирался, — продолжал Казимир, — но для связи с баронессой она подходила идеально. На этот раз мы решили полностью сменить тактику — похитить самого Диодариса, а потом обменять его на дочь. Подготовили штурмовую группу из пяти человек. Если бы о нашей причастности стало известно, международный скандал был бы обеспечен. Но барон дал добро. Он был готов даже на разрыв дипломатических отношений с Мысом, лишь бы его законная жена вернулась к нему.
— А я помню эту историю, — опять перебил Его Светлость Павел. — Две недели назад. Это же было во всех газетах. Разбойное нападение на машину корабельного магната, Виктор Диодарис легко ранен, охране удалось отбиться. Так это были вы?
Вингфилд кивнул.
— Значит, причастность ваших спецслужб к этому делу не всплыла?
— Нет. Хотя Диодарис, скорее всего, что-то заподозрил. Но шума поднимать не стал.
— Он действительно был ранен?
— Да, — Казимир досадливо мотнул головой. — Шальная пуля.
— А ваши люди? Их что, всех перебили?
— Без потерь не обошлось, — холодно подтвердил Казимир. — Но двоим удалось скрыться.
— Как вышло, что охранники смогли дать отпор вашим профессионалам? Это же были профессионалы, я правильно понял?
— Их кто-то предупредил, — сухо сообщил будущий барон, кивком подтвердив догадку Шмеля. — Они знали о засаде. Нам стало очевидно, что без утечки информации не обошлось. Но каким образом она происходит, я так и не разобрался. О последней операции знали шесть человек, включая барона и меня. Остальные двое — мой зам и главнокомандующий нашей спецгвардией. Оба проверены вдоль и поперек, двадцать четыре часа живут под колпаком. Я же говорю, впору о черной магии задуматься.
— А исполнители?
— О цели задания знал только командир. Он погиб при захвате.
— А кто шестой?
— В смысле? — не понял Казимир.
— Вы сказали, что об операции знали шестеро. Вы, барон Вингфилд, ваш зам, глава спецгвардейцев и командир группы захвата. Получается пятеро.
— Ах, это. Шестой была Элеонора. Та самая подруга, жаждущая выйти замуж за рыцаря, передала ей письмо. Разумеется, не читая. Не сомневайтесь, благородство и честь для нее превыше всего. Такая дура, вы просто не представляете… — второй рыцарь Запада сорвался на жалобный тон, но тут же осекся и посмотрел на Шмеля почти испуганно. Тот сделал вид, что ничего лишнего не расслышал.
— Она передала баронессе письмо, — повторил Казимир прежним деловым тоном. — Диодарис собирался ехать в загородное поместье и вполне мог прихватить дочь с собой. Мы должны были исключить такой риск, ведь заранее предполагалась перестрелка. Я дам вам все данные на эту подругу, — Казимир хлопнул по толстому кожаному портфелю, лежащему у него на коленях. — Она может вам пригодиться.
«Сомневаюсь», — подумал Павел, а вслух сказал:
— Послушайте, Ваша Светлость… (Вингфилд поморщился; Павел заметил это, но извиняться не стал). А вы не пробовали хотя бы раз организовать похищение баронессы без ее ведома?
— К чему вы клоните? — нахмурился наследник барона. Павел не к месту подумал, что Казимир, между прочим, теперь приходится двадцатилетней Элеоноре пасынком.
Предчувствуя бурю, он всё-таки ответил:
— Каждый раз она была в курсе основных деталей операции. И каждый раз что-нибудь шло не так. Вам не приходило в голову, что утечка у вас именно здесь? Что девушка просто не хочет возвращаться?
— Это исключено, — твердо ответил Казимир и посмотрел прямо на Шмеля.
Повисло напряженное молчание. Полковник не вмешивался. Он пыхтел, раскуривая новую порцию табака.
Его Светлость первым отвел глаза. Снял очки, снова потер их об колено.
— Вы хоть понимаете, о чем говорите? — чуть ли не шепотом поинтересовался он.
— Я просто предполагаю, — спокойно ответил Павел. — Про женитьбу барона говорят разное…
— А вы меньше слушайте, что говорят! — жестко ответил Казимир.
— Значит, Элеонора Диодарис… То есть Элеонора Вингфилд… Она действительно без ума от своего мужа? — без всякого выражения уточнил Павел.
Казимир надел очки.
— Да, Эля любит моего отца, — ответил он, впервые выдавая, что баронесса для него нечто большее, чем объект, с которым приходится работать. — Не забывайте, мы прожили бок о бок несколько месяцев, и я… Я видел это собственными глазами. И к тому же, отец предложил ей ни что-нибудь, а титул баронессы Запада. Вы представляете, что это значит для дочери какого-то торговца?
— Для любви этого недостаточно.
— Возможно, и так. Но она молода, — Казимир снова снял очки, повертел в руках. — Диодарис считал ее не более чем вещью. Он планировал выдать ее за одного из своих партнеров по бизнесу. Примерно ровесника барона, если вам интересно. Она уже собиралась бежать из дома, когда встретила моего отца… А мой отец умеет ухаживать за женщинами, уж вы мне поверьте, — в голосе Казимира Шмелю послышался оттенок зависти. — Он предложил ей любовь, уважение, защиту. И свободу. Женщины влюбляются и за меньшее.
У Павла что-то нехорошо ёкнуло в груди. Защита… Свобода… «Женщины влюбляются и за меньшее…» Усилием воли он прекратил думать об этом. Не здесь. Не сейчас. А лучше не думать об этом вообще.
— Быть баронессой Запада — это не свобода! — резко сказал он.
— Но всё же лучше, чем стать женой владельца всех очистных сооружений Бухты Розы.
Рысь, окутанный клубами табачного дыма, громко хрюкнул и спросил:
— Вы шутите, Казимир?
— Никаких шуток. Это установлено совершенно точно. Существовала даже письменная договоренность.
— Но неужели барон Запада показался Диодарису менее завидным женихом? — удивился Павел.
— Барон ясно дал понять, что намерен жениться на Элеоноре, а не на ее отце или его корабельной компании. Никаких выгод Диодарису этот брак не сулил, кроме разве что положения в аристократических кругах Мыса. А этот человек понимает только язык денег и власти, всё остальное ему неинтересно.
— Значит, вы уверены, что баронессу похитил именно отец? — подал голос Рысь.
— Абсолютно, — кивнул Казимир. — Мы нашли достаточно доказательств и проследили ее путь.
Воспользовавшись вмешательством начальства, Павел раскрыл блокнот и вычеркнул короткое «Уточнить про любовь».
— Но почему? Ведь свадьба состоялась, — продолжал уточнять полковник. — Было поздно.
— Свадьба состоялась, — неохотно подтвердил Вингфилд. — Но без фактических супружеских отношений брак недействителен. И через год будет считаться аннулированным.
Рысь поднял брови.
— Таков закон, — пожал плечами наследник барона.
Если ты сейчас спросишь «А точно не было супружеских отношений?», с задания, Шмель, тебя уволят, подумал Павел. За оскорбление рыцарской чести. Ему снова стало смешно. Нет, это точно истерика. На самом деле ему не смешно, а страшно…
— А вы не пробовали договориться с Диодарисом как-нибудь по-хорошему? — продолжал тем временем Рысь. — Предложить ему денег, в конце концов, раз они ему так нужны. Или какие-нибудь земли.
— Барон на это никогда не пойдет, — надменно отрезал Казимир. — Покупать собственную жену — позор для рыцаря Запада.
— А вы? Вы сами не пытались пойти на сделку с ним? — неожиданно поинтересовался полковник. — Ведь вы же разведчик. И не столь щепетильны, как ваш отец.
Казимир слегка покраснел.
— Я будущий барон, — тихо ответил он. — А будущего барона такое поведение недостойно. И если бы такое стало известно…
— Я понял, — полковник примирительно поднял руку.
«Конечно, — подумал Павел, изучая спинку стула перед собой. — Гораздо более достойно погубить еще десяток людей, добывая баронессу силой. Включая меня».
Вингфилд как будто услышал его мысли.
— Вы можете отказаться, — сказал он. — Я… Я сам объяснюсь с отцом и он уладит вопрос с Его Величеством. В конце концов, это действительно большой риск. А погибать за честь Баронства вы не обязаны.
Полковник усмехнулся.
— Звучит заманчиво, — сказал он. — Но вряд ли возможно… в данной политической обстановке. Вам ли этого не понимать!
Коллеги-разведчики обменялись многозначительными взглядами. Вингфилд кивнул. Шмелю сделалось неуютно.
— Я не собираюсь отказываться, — ровно сказал он. — Приказ есть приказ. Но я бы хотел, чтобы на этот раз Элеонору в известность не ставили вообще.
Казимир удивленно посмотрел сначала на Шмеля, потом на полковника.
— Дельное предложение, — поддержал лейтенанта Анатоль Рысь.
— Но мой план…
— План, я уверен, можно подкорректировать, — полковник наклонился вперед, положил локти на стол. — Для этого мы здесь и собрались — чтобы исключить даже самую невероятную возможность, что информация просочится. Безопасность моего человека для меня на первом месте, а вам главное получить результат. Осведомленность Элеоноры в данном случае на результат не повлияет.
— Ну хорошо, — чувствовалось, что Вингфилд не убежден, но не может придумать, что возразить. Исподтишка наблюдая за обоими, Павел распознал знакомые выражения на лицах «оппонентов» и неожиданно догадался, какие отношения связывают Рыся и баронского сына — отношения учителя и ученика, конечно. И сейчас учитель, ничуть не стесняясь, давил на ученика авторитетом.
— Хорошо, — еще раз повторил Вингфилд-младший. — Хотя я не представляю…
— Расскажите о вашем плане, — предложил полковник.
Шмелю опять захотелось засмеяться, такое вид сделался у Казимира. Ну в точности студент на экзамене. А ведь сильно за тридцать мужику. «Сам-то не лучше порой выглядишь», — напомнил он себе и приготовился слушать.
— Будем действовать изнутри. Из дома, — начал Казимир.
— Вы так уже пробовали, — напомнил Рысь.
— Так — нет, — возразил Казимир, надевая многострадальные очки. — Мы хотим внедрить человека… То есть вас, — он кивнул на Шмеля, — в дом Диодарисов.
— Каким образом? — нахмурился полковник.
Павел помалкивал. У него пропало всякое желание участвовать в дальнейшей беседе, но, к сожалению, встать и уйти было невозможно.
— По рекомендации, — усмехнулся Казимир. — По очень надежной рекомендации. От человека, который вхож в семью Диодарисов.
— Что за человек? — полковник забрасывал младшего коллегу вопросами, слово на допросе.
— Торговец рыбой. Но не простой. Поставляет элитные морепродукты в самые богатые и влиятельные дома Мыса. Всех знает, всюду имеет свои входы и выходы. Многие на самом верху ему весьма и весьма обязаны.
— Он ваш агент?
— Нет. Он ни с кем не сотрудничает, насколько мы знаем. По крайней мере, на постоянной основе. Но я думаю, что его возможностями… пользуются многие. Правда, оплату за свои услуги он берет немалую, но отрабатывает ее всегда и полностью.
— И его до сих пор никто не убрал?
— Во-первых, убрать его не так-то просто, на мерах безопасности он буквально помешан. А во-вторых, его имя — гарантия конфиденциальности, — сообщил Казимир. — Это его пунктик номер два. А такие люди нужны всем.
— И что у него за имя?
— Эдуард Леонидис.
Полковник кивнул, как будто это ему о чем-то говорило. А может, и говорило, кто его знает. Павел такого имени припомнить не мог.
— Фактически, мы с ним уже договорились… по данному вопросу, — продолжил Казимир. — Точнее, с ним договорился — через посредников, конечно — один крупный имперский корабельщик, которого очень интересуют личные и профессиональные тайны Диодариса. В бизнесе, знаете ли, все средства хороши. Корабельщик просил узнать, не нужен ли в особняке конкурента какой-нибудь работник или слуга.
— И что?
— Очень удачно — Диодарису как раз нужен шофер.
— Для Элеоноры? — встрепенулся Павел.
— Нет, к сожалению. Это было бы уже невероятное везение. Но и шофер-сменщик, и помощник в гараже будут жить в доме Диодариса. Я предполагал сообщить Элеоноре, что новый человек среди слуг — наш агент. Это дало бы ей надежду…
— Ничего, я уверен, что в данном случае чувствами дамы можно пожертвовать, — сухо прервал его полковник. — Пусть баронесса остается в неведении точно так же, как и все остальные. Достаточно, если вы сообщите ей пароль для контакта.
— Хорошо, так и сделаем. Но тогда вам придется действовать в доме самому, без ее помощи, — он кивнул на Шмеля. — И самому разрабатывать план побега. Понадобится пошевелить мозгами.
— Об этом не беспокойтесь. Без мозгов у меня не работают, — отрезал Рысь.
Павел поднял голову.
— Легенда? — спросил он.
— Это я как раз хотел предоставить вам, — ответил Казимир. — Вы лучше знаете, кем вам удобнее представиться.
— Легенда у него есть готовая, — усмехнулся полковник. — Ну что, Паш, вот ты и доберешься до Мыса.
— Вы о чем? — не понял Казимир.
— Неважно, — полковник с подозрением изучал своего лучшего сотрудника, который что-то не спешил выражать бурную радость по поводу сбывшейся мечты. — Это действительно предоставьте нам.
— Хорошо, — Вингфилду-младшему этого хватило. — Но учтите: Диодарис неравнодушен к рессийцам, особенно к северянам. В его доме ваших земляков пруд пруди, лейтенант. Собственно, мы поэтому и решили обратиться к вам. Своего человека нам пришлось бы долго искать и тщательно готовить, да и то без гарантии. Всегда есть детали, которые можно упустить, сами знаете. А вы — стопроцентный северянин, — и впервые с момента знакомства Его Светлость Казимир Вингфилд искренне улыбнулся Павлу Шмелю.
— И очень приметный, — не преминул отметить Рысь.
— Это как раз хорошо. Это сразу снимет все подозрения. Я правильно понял, что у вас уже есть соображения насчет легенды?
— С его особой приметой выбирать не приходится, — полковник усмехнулся в усы. — Будет беглым «орлом». Ему не привыкать.
— Татуировка? — догадался Казимир.
Павел снова кивнул. Он начинал чувствовать себя бессловесным глиняным болванчиком, которых лепили для детишек деревенские гончары. Болванчики только и могли, что размеренно кивать головами — примерно как он сейчас. Но у него были причины отмалчиваться, и проблеск неподдельного интереса в глазах Вингфилда ему совершенно не понравился.
— Уверен, что Диодарис вас возьмет, — сказал Казимир. — И быть может, не только шофером. Лихие ребята ему нужны. Но смотрите, не перегните палку.
— Так точно, — ответил Павел.
Полковник покосился на него с подозрением, но вслух своих сомнений не высказал.
— И, конечно, он будет вас проверять, — добавил Казимир. — А возможности у него немалые. Деньги отпирают любые архивы, вы и сами это хорошо знаете.
— Об этом не беспокойтесь, — качнул головой Рысь.
Павел снова кивнул. Он знал — согласно всем архивным данным, лейтенант Павел Шмель был осужден на пять лет каторжных работ, сбежал с этапа и до сих пор числится дезертиром, а в отделе у Рыся работал совершенно другой Шмель, полный тезка. Бывает, фамилия-то распространенная. Конечно, при желании совместить бывшего «орла» с новым аналитиком вневэ было вполне возможно — но для начала такое желание должно было у кого-то возникнуть. А папки с полным досье на своих сотрудников полковник предпочитал хранить в собственном сейфе и больше нигде.
Самым уязвимым местом Шмеля в этом смысле была его семья. Именно поэтому он каждый раз ездил домой на разных машинах, оставляя «Ренну» в одном неприметном гараже в Лесном Граде, а все его родственники и знакомые думали, что он давно демобилизовался и работает инженером в мелкой строительной фирме.
— Хорошо, — снова улыбнулся будущий барон. У него явно улучшилось настроение. — Тогда слушайте дальше. Мы не хотим спешить. Вы должны там обжиться, стать своим.
— Послушайте, — опять перебил Павел и виновато взглянул на полковника, извиняясь за вопиющее нарушение субординации. Но внести ясность было необходимо. — А почему бы не захватить баронессу прямо на улице, примерно так же, как вы собирались похитить Диодариса? Во время одного из ее выездов или пока она по магазинам шляется. К чему столько сложностей?
— И как вы себе это представляете? — Казимир опять снял очки и в упор уставился на Павла. Его глаза больше не казались Павлу невыразительными. Они как будто светились. У Шмеля окрепло подозрение, что очки нужны Его Светлости для маскировки или для солидности. — С ней постоянно ездят минимум два охранника. Иногда даже три. Плюс шофер. И все профессионалы, мы проверяли.
— Вооруженные?
— Не автоматами, конечно. Ножи, дубинки, пистолеты.
— И что? Достаточно троих с тем же арсеналом. Уж если вы бригаду спецгвардии задействовали… Прыжок в машину и привет.
— Нет, — покачал головой Вингфилд. — Барон на это не согласится. Это слишком опасно. Не хватало еще, чтобы девушку тоже зацепило шальной пулей, как ее отца. Нет, этот вариант полностью исключен.
Павел снова кивнул. Полковник заерзал в кресле. Его трубка снова погасла, но он этого не заметил. Внезапная покладистость лейтенанта Шмеля беспокоила его куда больше трубки.
— Итак, вам нужно там обжиться, — повторил Казимир. — Войти в доверие. К вам должны привыкнуть. После этого вы изучите особняк изнутри и поможете Элеоноре его покинуть. Но вы сами с ней не пойдете. На условленном месте баронессу будет ждать еще один мой человек, наша лучшая женщина-оперативник.
— Женщина? — удивился полковник.
— Именно так.
— Опять рыцарская честь? — заинтересовался Рысь.
— Честь баронессы, — веско уточнил Вингфилд-младший. — А так же конспирация, — добавил он нормальным тоном. — Двух женщин вряд ли будут искать. Насчет подготовки этой дамы не беспокойтесь, это уже наша забота. А барону так будет спокойнее. Подробности задания ей сообщать никто не собирается, ее задача — переправить человека, который назовет ей пароль, через Западный залив в Баронство.
— Вы уже сообщили Элеоноре пароль и условленное место? — как бы невзначай полюбопытствовал Павел.
— Нет, не успели.
— И не надо. Достаточно, что эти подробности буду знать я.
— Хорошо. Вы найдете их здесь, как и всё остальное, — Казимир похлопал ладонью по кожаному портфелю у себя на коленях. — Но помните — вы должны обставить дело так, чтобы на вас ни в коем случае не пало подозрение, и обязательно остаться в доме, чтобы ваша невиновность была всем очевидна.
— Это огромный риск, — возразил полковник.
— Придется на это пойти. Он сможет сбежать позже, когда всё уляжется.
Они снова сцепились взглядами, не обращая внимания на Шмеля. Павел терпеть не мог, когда о нем говорят в третьем лице — он начинал чувствовать себя пустым местом.
— Ладно, — вмешался он, стремясь быстрее избавиться от этого отвратительного ощущения. — Я согласен. Это умно.
Полковник смерил его недовольным взглядом, помолчал. И сдался.
— Вы меня убедили. Если что, мы постараемся вытащить его своими силами.
— Без вопросов, — согласился Казимир. — Когда баронесса будет в безопасности, вы можете предпринимать любые меры по эвакуации лейтенанта. Остались мелочи. На Мыс вас переправят на частной яхте. Вся информация здесь, — Вингфилд передал портфель Павлу. — Это вам. Изучайте. Тут масса подробностей. Практически всё, что удалось узнать за эти месяцы об образе жизни Диодарисов, поездках Элеоноры, ее привычках и так далее.
— Спасибо, — Павел взял портфель.
— Сколько времени вам нужно на подготовку? — спросил Казимир.
— А сколько вы мне даете?
— Чем раньше вы приступите, тем лучше.
— Мне нужно четыре дня, — сообщил Павел. — Включая сегодняшний.
— Это много, — нахмурился Казимир. — До Бухты Розы морем несколько дней пути, а шофер в особняк нужен сейчас. Леонидис ждет вас.
— Ничего, подождет. Сумеет придержать место, раз он такой надежный партнер. Это серьезное дело, оно требует подготовки, — поддержал Шмеля полковник. Откинувшись на спинку своего кресла, он курил прах знает какую по счету трубку.
— Хорошо. Вы правы. Четыре дня.
— Я могу идти? — Шмель поднял глаза на полковника.
— Подожди за дверью, — приказал тот. — Мы с тобой еще не всё обсудили. Но сейчас мне нужно проводить нашего гостя. Я тебя вызову.
— Слушаюсь.
Павел снова кивнул Казимиру (на этот раз куда более небрежно) и вышел из кабинета, осторожно прикрыв за собой тяжелую дверь.
Ада проворно строчила на машинке.
— Долго ты, — сказала она. — Время к обеду.
— Долго? — Павел сел на стул у стены и вытер пот со лба. — Надо же, а я и не заметил.
5.
Рысь вызвал Павла через полчаса. Казимира Вингфилда в кабинете не было. Шмель не удивился — он знал о секретах этой комнаты. Он вошел и остановился у двери. Полковник опять курил и шуршал какими-то документами. Павел молчал. Рысь тоже не спешил начать разговор. Поднявшись из кресла, он подошел к окну, широко распахнул раму и попытался разогнать рукой табачный дым.
— Что ты задумал, Шмель? — внезапно спросил он, не поворачиваясь. — Надеюсь, не сбежать?
— С чего вы взяли?
— Да ты трех слов не сказал с момента, как мы перешли к обсуждению плана.
— Вы преувеличиваете.
— Разве что немного.
— А что мне было говорить? — Павел пожал плечами. — Вы сами мне велели особо не выступать.
Полковник хмыкнул.
— Сначала ты еще как выступал.
— Вы недовольны?
— Нет, я доволен. Очень доволен.
Полковник отвернулся от окна и привычно прошелся по кабинету. Спросил:
— Что скажешь? Ты ведь прощупывал его, я видел.
— Ну, он искренне верит, что Элеонора Диодарис любит его отца и в этой истории является невинной жертвой…
— А ты в этом сомневаешься?
— Мне всё это не нравится, — честно сказал Павел. — Пусть лучше она не знает, кого и откуда ждать. Так спокойнее.
— Вряд ли она в чем-то замешана, — заметил полковник, вновь набивая трубку. — В крайнем случае, просто пешка. Разменная монета. Но вывести ее из числе осведомленных — хорошая идея. Это дает нам простор для маневра. А что по поводу плана?
— План опасный. Вы и сами это знаете, полковник. Вероятность, что утечка шла через ведомство Казимира… — Павел сдвинул брови, но с расчетами не справился. — Была бы тут Марина, она бы вам точно сказала, но с учетом той информации, что вы мне дали — очень маленькая вероятность. Дыра где-то еще. А значит, меня будут ждать с распростертыми объятиями, чтобы убить или подставить. Даже скорее чтобы подставить. Если бы я хотел рассорить Рессию с Баронством и опозорить нашу внешнюю разведку, а заодно устранить неугодную никому баронессу, я бы сделал именно так.
— Я тоже, — согласился Рысь. — На то и расчёт, Паша. Противник, который нападает — обнаруживает себя. И с этой точки зрения план Казимира нам вполне подходит. Рано или поздно к тебе проявят интерес. Вот тут-то мы и поиграем…
И Рысь хищно улыбнулся. Павел всегда поражался, как одно и то же движение мимических мышц может вызывать такие разные ощущения. Добродушно улыбаться полковник тоже умел, но сейчас от вида его белых зубов мороз шел по коже.
— А если не проявят? — спросил он.
— Организуешь провокацию. Но я думаю, ничего подобного делать не придется. Твой интерес к Элеоноре и будет провокацией. Если за ней наблюдают или держат под контролем — тебя не пропустят.
— Я понял, — Павел кивнул, борясь с желанием обхватить плечи руками и потереть, согреваясь. Играть роль подсадной утки ему совершенно не хотелось, но полковник был прав — так вернее всего.
— А что с баронессой? — спросил он. — Не забывайте, что формально меня отправляют за ней. А в такой ситуации… Не уверен, что у меня получится ее вытащить.
— Должно получиться, — нахмурился полковник. — Ты помнишь, что я говорил тебе утром? Если я прав, сорвать операцию — и есть главная цель того, кто играет против нас. А значит, нам нужно ровно противоположное. Элеонора должна вернуться к мужу, и вернуться именно с нашей помощью. Разумеется, оставшись при этом живой и здоровой.
Павел кивнул. У него возникло чувство, что вот сейчас от него действительно хотят невозможного. Ему предлагали одновременно изобразить мишень, расколоть тех, кто за ним придет, и заодно проследить, чтобы в процессе Элеонора Диодарис ни в коем случае не пострадала и благополучно вернулась к мужу. Прогулка по Залесью на этом фоне выглядела просто детской игрой. Он прикусил губу, сдерживая нервный смешок.
— Что со связью? — спросил он.
— Я дам тебе адрес банка, ключ и номер ячейки, — ответил полковник. — Там будешь оставлять отчеты. Я должен быть в курсе всего, что ты найдешь. Отчитывайся регулярно, ты понял?
— Понял. Постараюсь ничего не утащить с собой в могилу.
— Шмель!
— А что? Сказал же: постараюсь. Хотя рискованно такие вещи бумаге доверять…
— Не беспокойся. Если благополучно вернешься — сам всё расскажешь. Время терпит. А если вдруг что случится — я приеду за ними лично, — заявил полковник. — Никто, кроме меня их не прочтет. И вот еще что, Паша… — полковник сделал долгую паузу, глядя в глаза Шмелю. — Я не брошу тебя в любом случае. Если ты будешь жив — я тебя вытащу. Откуда угодно. Я обещаю. Ты меня слышишь?
«Я редко обещаю», — припомнилось Павлу. Зато на него, Шмеля, обещания начальства сыпались как из рога изобилия, вот только неизвестно, к добру или к худу. Нет, он не сомневался в искренности полковника. Но блеск в глазах Рыся говорил сам за себя — он был рад, что всё так сложилось. Игра уже увлекла его, а жертвовать фигурами ему было не впервой.
— Слышу, — ответил он. — Спасибо. Это утешает. Вот только…
— Что?
— Мне нужно съездить домой, полковник.
— Та-ак… Ты для этого целых четыре дня попросил?
— Да. Я хочу… попрощаться.
— Не говори ерунды, — поморщился Рысь, суеверный как все разведчики.
— Это не ерунда, — твердо ответил Павел. — Я могу не вернуться, мы оба это знаем.
— И ты хочешь, чтоб она тоже это знала?
— Да.
— Это жестоко, Шмель.
— А вы предлагаете просто пропасть на несколько месяцев? Или навсегда? Это будет не жестоко?
— Ее известят, что ты в командировке.
— Нет. Мне это не подходит.
— Ну хорошо, — Рысь пожал плечами и принялся выбивать трубку. — Только лишнего не болтай, а то знаю я тебя.
— На этот счет не беспокойтесь. Два дня. Это минимум, сами понимаете. Я уеду сегодня ночью.
— Хорошо. Но перед отъездом обязательно зайди ко мне, отчитайся в подготовке. Согласуем последние детали.
— Слушаюсь. Да, кстати… — Павел поднял портфель. — Я могу показать это Марине?
— А как же утечка информации? — Рысь чуть улыбнулся.
— Мне нужен свежий взгляд.
— Как знаешь. Но… — Полковник замялся, что случалось с ним крайне редко. — Не говори ей всего, Паша. Пусть считает это обычной операцией в разработке, а не твоим заданием.
— Но почему?
— Просто поверь старому параноику, — вдохнул Рысь. — Не надо. Если она узнает, каким образом ты здесь замешан… ей будет тяжело. Я сам ей скажу. Потом, когда ты будешь уже в пути.
— Да что там, прах возьми, у вас однажды случилось? — не выдержал Шмель. — Может, расскажете? Надоели намеки и недомолвки.
— Я не имею права тебе рассказывать, — пожал плечами полковник. — Это ее личное дело. Да и свечку я не держал.
— Неужели? — хмыкнул Павел.
— Не перебивай, Шмель. Сам же спросил. Вот я тебе и отвечаю, как могу.
— Извините.
— То-то же. Он был моим агентом. И моим человеком, как и ты. Только гораздо более… засекреченным. Но Марина уже тогда знала больше других. Официально она числилась в отделе кадров вневэ, а фактически была моим личным помощником. Они встретились на нашей тренировочной базе. Она бредила тогда оперативной работой, специально приезжала туда тренироваться. Ну и… Девочка влюбилась. Да и он тоже, как мне тогда показалось. Но наша проклятая работа…
— Погиб? — уточнил Павел. Он давно подозревал что-то в этом роде.
— Всё сложнее, — покачал головой Рысь. — Они не смогли быть вместе. Молодые, горячие… Он хотел, чтобы она вообще бросила эту, считал, что женщинам не место в разведке. Тем более рядом со мной, — он печально усмехнулся. — Марина, наоборот, рвалась «в поле» чуть ли не вместе с ним, а ждать его с заданий так и не научилась.
— А кто он был? Оперативник?
— Не совсем. Скорее что-то вроде штатного убийцы на службе императора. Бывший солдат спецвойск, как и ты, — Рысь запнулся. Задумчиво посмотрел на пустую трубку в руках, словно забыл, что с ней вообще делают. — Он работал под псевдонимом Вагант. Она не знала его настоящего имени, не имела доступа к информации о делах, к которым его привлекали. Ее было рано в такое посвящать. И однажды она не выдержала: устала от этих тайн и конспирации, от постоянного страха потерять его навсегда, разругалась с ним и ушла.
— А еще говорите, свечку не держали, — грустно пошутил Павел.
— Не смешно, Шмель. Со следующего задания Вагант не вернулся. Пропал без вести. Погиб, перевербован, в плену — мы так и не узнали. Задание было на территории НР.
Павел невежливо присвистнул.
— Дальше додумай сам. Это было четыре года назад, и она лишь недавно стала приходить в себя. А ты ей нравишься. Очень нравишься, сам знаешь. Вы с ним… чем-то похожи.
Павел кивнул. Он злился на полковника. Что стоило рассказать сразу, скольких проблем и двусмысленных ситуаций можно было избежать! Похожи, говорите? А я-то думал, что сам по себе ей интересен, мысленно хмыкнул он. Даже обидно как-то…
Но на самом деле, обидно не было. Больше того, раздражение на Марину, которое до сих пор временами накрывало (всё он замечал, каждый ее взгляд) и которое приходилось виртуозно скрывать ради ровных отношений в команде, внезапно куда-то рассосалось, сменившись чем-то вроде сочувствия.
— И она до сих пор на тебя надежды питает, — добавил полковник, решив расставить все точки над ё, раз уж такой пошёл разговор.
— Вы-то откуда знаете? — не выдержал Павел. — Неужели она с вами делится такими вещами?
— Со мной и делиться не надо. Я вижу.
— Я тоже вижу, — сказал Павел. — И я всё понял. Спасибо, что рассказали.
— Не за что. Не думал я, что она опять в такой же ситуации окажется.
«А вот тут врете», — машинально отметил Павел, и настроение испортилось окончательно. Всё-таки рассчитывал, рассчитывал на него полковник как на свое тайное оружие. И собирался применить — если не сейчас, так когда-нибудь потом.
— Вот поэтому и не говори ей, — закончил свою мысль полковник, не подозревая о том, что творится в голове лейтенанта Шмеля. — Если за свою жену ты решил сам, то за Марину уж позволь решить мне. Она мне как дочь.
— Ладно, убедили. Не скажу, — согласился Павел.
— Тогда свободен. Иди. И спасибо тебе, Шмель, — добавил Рысь в спину Павлу.
— Служу Империи, — буркнул тот себе под нос и вышел.
6.
Шмель вернулся от полковника через три с половиной часа, держа в руках толстый кожаный портфель. Открыв сейф, он закинул туда портфель, захлопнул дверцу, посмотрел на Марину каким-то странным взглядом и сказал:
— Пойдем пообедаем, что ли. Заодно поделюсь парочкой государственных тайн.
Марина улыбнулась. Шмель был убежден, что секретные сведения лучше всего обсуждать где-нибудь в общественном месте, и чем больше вокруг народу, тем лучше. Кафе на набережной, куда они обычно ходили обедать, подходило для этой цели как нельзя лучше.
— Пойдем! — Марина легко подхватилась с места, машинально пригладила волосы, оправила юбку. — Я готова.
— Только учти, — уточнил Павел, галантно придержав перед напарницей дверь кабинета. — В данном случае речь идет о секретности на высшем уровне. Больше никто в отделе ничего знать не должен. И вообще никто.
— Обижаешь, — Марина постаралась придать голосу должную серьезность. Но почему-то сегодня это не слишком получалось.
Они спустились по мраморным ступенькам, обошли особняк и вышли к реке. Стояла необычная для июня жара, на небе не было ни облачка, солнце слепило глаза, но здесь, на набережной, ветерок с реки, по крайней мере, позволял дышать, а не задыхаться от духоты. Стуча каблуками, Марина поспешила за Павлом, стараясь не споткнуться на неудобной брусчатке. Ей было хорошо. О работе не думалось совершенно.
В какой-нибудь другой день Шмель тоже наслаждался бы свежим ветром с реки и шелестом каштанов. Он любил этот город, в котором раньше, в прошлой жизни, успел пожить совсем недолго. Здание вневэ располагалось в самом центре, в излучине реки, на правом, пологом берегу Ренны. Напротив, через реку, маячили остатки крепостной стены, а за ними убегали вверх по холму аккуратные башенки императорской резиденции. Ослепительно сверкал в лучах солнца купол Храма семи богов. Здесь, на набережной, по вечерам зажигались фонари, вдоль ажурной решетчатой ограды особняка прогуливались парочки. Соседство грозного министерства их нисколько не волновало, тем более что в одном здании с внешним ведомством располагалось финансовое, не менее грозное, но почему-то не имеющее столь мрачной славы.
Аналитиков, надо сказать, Рысь нарочно пристроил именно в то крыло, где трудились на благо Империи самые обычные мелкие чиновники финвэ, а уж лестниц и переходов в старом здании времен Смены Династий хватало. Павел был благодарен полковнику за эту предусмотрительность, очень уж не хотелось ходить по городу, вечно оглядываясь через плечо. А так… он был уверен, что они с Мариной куда больше напоминают бухгалтеров, а вовсе не сотрудников внешней разведки. На разведчика скорее похож вон тот подтянутый мужик в черном костюме — бедняга! — который вышел из здания за минуту до них и шел чуть впереди. Хотя как раз он наверняка обычный бухгалтер, слишком рьяно исполняющий установление о форме одежды государственных служащих.
Кроме мужчины в черном, на набережной, можно сказать, никого и не было. Время для парочек еще не пришло, а поток конторских работников потянется на обед чуть позже. Это значит, что народу в кафе будет немного, и если сесть за самый дальний столик лицом к залу, чужих любопытных ушей можно не опасаться. Сколько дел они обсуждали за этим столиком!.. «А сколько?» — вдруг подумал Павел. Много. Он давно сбился со счета. Да, он прижился здесь. Привык. Неужели полковник и правда верил, что он согласится сбежать? Павел покачал головой, отвечая сам себе. Нет, Рысь рассчитал точно…
Всё оказалось именно так, как Павел ожидал: в кафе было почти пусто, а нужный столик был свободен. Шмель чуть ли не наугад ткнул пальцем в меню, а потом, нервно барабаня пальцами по столу, несколько минут ждал, пока заказ сделает Марина. Майор Шталь косилась на него с удивлением, но выбирать продолжала не торопясь. Что бы ни творилось в стране и в мире, к обеду нужно относиться со всей ответственностью. Это тоже была школа полковника Рыся. Но Шмелю, похоже, эта наука не давалась.
— Ну что, рассказывай. Вижу, что тебе не терпится, — наконец заявила она, отпустив официанта. — Что за портфель ты принес от Рыся?
— Очень интересный портфель, — ответил Павел, подождав, когда официант удалится на безопасное расстояние. — Я сам не успел всё просмотреть, но это неважно. Главное я тебе и так расскажу, в двух словах. В общем, как ты и сама знаешь, пять месяцев назад барон Ян Вингфилд женился на Элеоноре Диодарис…
В двух словах изложить совещание в кабинете полковника не получилось. Марина уже допивала кофе, когда Шмель наконец завершил печальную повесть о несостоявшейся семейной жизни и последующих неудачных похищениях баронессы Вингфилд.
— Надо же, — задумчиво протянула Марина, разгребая ложечкой молочную пену в чашке капучино. — Я, конечно, подозревала, что в нападении на Диодариса без баронских спецслужб не обошлось. Но чтоб четыре раза… Похоже, кто-то и правда сильно не хочет, чтобы Элечка вернулась к мужу.
Павел, наклонив голову над тарелкой, скрыл улыбку. Чисто женская фамильярность майора Шталь по отношению к незнатной выскочке, отхватившей титул, позабавила его. Но улыбка тут же погасла.
— А ее саму ты не подозреваешь? — осторожно спросил он.
— Зачем ей? — удивилась Марина. — Если бы она не хотела возвращаться — достаточно было бы объявить об этом публично, и дело с концом. Разразился бы, конечно, скандал на весь континент, ну так Мысу к скандалам не привыкать. Еще бы и на пользу пошло папиному бизнесу. Нет, по собственной инициативе она вряд ли стала бы «похищения» проваливать. А сам Казимир, значит, уверен в ее стопроцентной лояльности, по-нашему выражаясь?
— Он уверен, — кивнул Павел.
— Ну и зря. Может, у нее там пытками сведения добывают. Или шантажируют как-то. Ты ешь давай, — Марина взглянула на часы. Они сидели тут уже больше часа.
— Я ем, — Павел глянул в тарелку, но тут же снова о ней забыл. — Кстати, да, странно, что Казимир о такой возможности не подумал…
Вздохнув, Марина сделала последний глоток кофе. Увлеченный новой интересной задачей, Павел, как обычно, о насущных человеческих потребностях забывал. Оставалось либо смириться, либо кормить его с ложки. Но тогда на них точно обратят ненужное внимание. Тем более что наплыв клиентов уже начался, и в кафе становилось всё более шумно.
— Возможно, есть причины, — предположила она. — Просто ты до них не дошел, когда читал документы из портфеля.
— Возможно, — кивнул Павел. — Или Казимир рассказал нам не всё. Но ты не спросила, при чем здесь мы.
— А зачем? Сам расскажешь, — Марина улыбнулась и аккуратно слизнула с ложки молочную пену. — Впрочем, я догадываюсь. Вингфилд-младший несколько раз обжегся и теперь хочет, чтобы каштаны из огня для него таскали мы.
— Точно подмечено, — невесело хмыкнул Павел.
Майор Шталь не слишком удивилась, что им, аналитикам, предлагают немного поработать в пользу Баронства. Союзники и прежде помогали друг другу, а сейчас Рессия как никогда нуждалась в дружбе западных соседей. И если барон Вингфилд хочет вернуть свою жену с помощью имперской разведки — почему бы и нет? Все знают, что на континенте они лучшие.
— Значит, нам поручена разработка операции? — уточнила Марина.
— Не совсем, — Шмель, казалось, колебался, не зная, какие именно подобрать слова, и на него это было совершенно не похоже. — Видишь ли, план у Вингфилда уже есть. А вот исполнителя они хотят из наших.
— Любопытно, — Марина нахмурилась. — А почему?
— Вингфилд, кажется, помешался на утечке информации. Ну и еще кое-какие нюансы есть. На Диодариса, оказывается, работают в основном рессийцы. А еще, по-моему, Казимиру просто своих людей уже жалко.
— М-да… Звучит не очень перспективно, — Марина демонстративно позвенела ложкой в пустой чашке из-под кофе. — Может, пойдем? Прогуляемся.
— Ага, пошли, — Павел с готовностью отодвинул почти полную тарелку, махнул официанту: «Мы уходим», и вскочил с места. Как постоянным клиентам, счет им приносили в конце рабочей недели, так что ждать лишних десять минут в разгар дня не приходилось. Лавируя между столиками, они вышли из кафе и медленно пошли по набережной обратно к особняку.
По дороге Павел добросовестно пересказал Марине план, час назад утвержденный и согласованный на самом высоком уровне. Когда он замолчал, Марина закурила и предложила:
— Постоим?
Шмель привычно поморщился, но не сказал ни слова. Остановился в тени каштана, положил руки на холодный камень парапета. Кинул осторожный взгляд на Марину. Спросил:
— Ну, что скажешь? Как тебе этот план?
— Какое-то подозрительное дело, — честно ответила Марина. — Подозрительное и очень опасное. После того, что ты мне рассказал, я уже не верю, что тут любовной интрижкой всё ограничивается. Или деловыми интересами. Тут явно замешана политика.
— Согласен.
— И по-прежнему не очень понятно, зачем понадобился именно наш человек. Но с учетом всего, что ты сейчас расписал, раз силовых методов Вингфилды не хотят… Тогда план неплохой. Может сработать. Но я бы кое-что изменила.
— Что? — встрепенулся Павел.
Марина кинула окурок в Ренну и, обернувшись к Шмелю, оперлась спиной на каменный парапет.
— Ну, для начала я бы ничего не стала говорить Элеоноре. Даже если Вингфилды так уверены, что она ни при чем — всё равно это слабое звено.
— Я сказал то же самое, — кивнул Павел.
— И что Казимир?
— Согласился.
— Хорошо. Уже легче.
— А во-вторых?
— Во-вторых, я бы отправила двух наших агентов, — ответила она. — Странно, что полковник сам этого не предложил.
— Действительно, странно, — пробормотал Павел едва слышно. Его страшно раздражала необходимость следить, как бы случайно не сболтнуть Марине лишнего.
Марина сарказма не уловила — или просто не услышала.
— Сам посмотри, — продолжила она свою мысль. — Одному, без связи, без подстраховки, да еще с учетом совершенно непонятного расклада, кто там на самом деле противник и откуда у него информация, соваться туда слишком рискованно. Двоим будет гораздо проще. Пока один внедряется в дом, другой болтается где-нибудь поблизости и может вытащить, если что. Плюс собирает информацию. Слежка, то, сё… Да и Элю потом нелишне проводить на встречу с обещанной агентессой, во избежание, так сказать. Тогда ей и явки с паролями доверять не придется, ни сразу, ни потом.
— Казимир против использования лишних людей, — уточнил Павел. — И против всякой самодеятельности. Он ясно дал это понять.
— А зачем его вообще ставить в известность? — пожала плечами Марина. — Можно и так обойтись. Ему ведь главное — результат. А у двух человек возможностей всегда больше.
Опираясь на парапет, Марина смотрела прямо на Павла, привычно любуясь золотом конопушек и рыжими завитками на висках, и только поэтому заметила, как он вздрогнул и посмотрел в никуда, демонстрируя так хорошо знакомые ей признаки озарения.
— И правда, как я сам не додумался? — прошептал он едва слышно. — Если нас будет двое, я смогу…
Прикусив язык, он в ужасе уставился на Марину. Это его и выдало — даже скорее оговорки.
— Что? — звенящим голосом спросила она.
Шмель резко отвернулся, пряча лицо, и уставился на серый особняк вневэ за ажурной решеткой. Они стояли почти напротив окон своего кабинета, и стекла, казалось, сверкали на солнце с немым укором.
— Что ты сказал? — тихо и ровно проговорила Марина. Она смотрела ему в спину, прямо между лопаток, где на светло-серой рубашке темнела полоска пота. — Повтори. Я не расслышала.
— Ты всё отлично расслышала, — так же ровно ответил он.
— Но не поняла. Вот это, о чем мы говорили… — она запнулась. — Это что, поручено тебе?
Он, не поворачиваясь, кивнул.
На мгновение Марине показалось, что плиты набережной ускользают из-под ног. Она крепче вцепилась руками в парапет. Слова не шли.
— Но… ты же не оперативник, — она смогла выдавить лишь эту банальность.
— Спасибо, что напомнила, — без выражения произнес он.
— Но… Тогда я по-прежнему не понимаю, — она медленно оттолкнулась от парапета и сделала шаг к Шмелю. — Я не понимаю, Паша. Как такое могло случиться? Почему ты?
— Случилось, и всё, — Павел дернул плечом, продолжая смотреть на особняк. — А ты вообще об этом не должна была знать. Полковник запретил тебе говорить.
— Погоди, — страшное подозрение обожгло Марину. — Ты что, вызвался сам? Опять?! Тебе что, не терпится покончить с собой?!!
Он молчал, и Марина решила, что угадала. Ей отчаянно захотелось подскочить к нему, схватить за руку, развернуть к себе и ударить со всех сил по лицу, прямо по веснушкам. А потом с рыданиями броситься прочь, меньше всего думая, как это будет выглядеть со стороны.
— А я думала, наивная, что ты повзрослел, — вместо этого прошипела она. Голос задрожал, но она, глубоко вздохнув, сумела справиться с этой дрожью. — Какой же ты придурок, Шмель! — почти крикнула она.
Он резко повернулся и сделал шаг вперед, моментально оказавшись с Мариной почти нос к носу. Оглянулся по сторонам в поисках возможных свидетелей. Но никто из прохожих не смотрел в их сторону, а если и посмотрел бы, наверняка принял за ссорящихся любовников или супругов.
— На этот раз ты ошиблась, — отчеканил он, стараясь не повышать голос. — Это приказ полковника. Ну что, довольна? Я оправдан?
У майора Шталь вторично подкосились ноги, только надежного парапета на этот раз рядом не оказалось. В поисках опоры она шагнула назад и едва не упала, попав каблуком в глубокий стык между плитками мостовой. Павел подхватил ее под локоть, помог устоять и тут же отступил — недалеко, на шаг, словно готовясь, если что, подхватить напарницу еще раз. Он проклинал свой длинный язык. Полковник опять оказался прав…
Марина присела на корточки, удивленно разглядывая сломанный каблук. Скинула туфли, взяла их в руки и снова выпрямилась.
— Но… — растерянно выдавила она. — Но почему? Он что, ума лишился? — Ей показалось, что нужные слова наконец пришли. — Не понимает, насколько это опасно? Особенно с таким планом? И зачем, зачем ему совать тебя в чужую интригу?!! С каких пор ты стал пушечным мясом?.. Я думала, он тобой дорожит…
«Ну да, очень дорожит. И бережет. Для своих собственных целей». Ничего этого Шмель вслух не сказал. Он коротко глянул на Марину исподлобья, пытаясь скрыть сочувствие и понимание во взгляде, и постарался хоть как-то исправить последствия своей глупости.
— Ты преувеличиваешь, — мягко возразил он. — Не так уж это и опасно. Обычное задание.
Марина, к счастью, не умела распознавать ложь так же безошибочно, как он. Но и дурой она не была, правая рука полковника Рыся.
— Обычное? Пять человек уже погибло! — сгоряча Марина зачислила в список жертв не только невезучего слугу и трех бойцов баронской спецгвардии, но и пропавшего без вести вора. А может, севшего в тюрьму агента, чья участь немногим от участи трупа отличалась, и не в лучшую сторону. — Жаждешь к ним присоединиться?!!
Она сама не замечала, что говорит всё громче и громче, почти кричит на всю набережную. К счастью, шум ветра в каштанах и журчание реки хорошо заглушали голоса. Но Павел всё-таки не выдержал. Надоело привлекать к себе внимание, да и била Марина, будто нарочно, по самому больному.
— Знаешь что? — он шагнул к ней, оказавшись совсем уж в непозволительной близости.
Марина замерла на месте, словно загипнотизированная. Ей казалось, что даже на расстоянии в пять сантиметров она ощущает тепло его тела. Воздух между ними сгустился и почти стал осязаемым. Вот теперь они точно напоминали ругающихся любовников. Но, заглянув в его серые, почти прозрачные на ярком солнце глаза, Марина поняла, что примириться обычным для любовников способом у них не получится по одной простой причине — сейчас он готов скорее ударить ее, чем поцеловать. Сглотнув, она отступила назад и вновь прижалась спиной к парапету. Злить Павла Шмеля в ее планы никоим образом не входило.
— Что? — шепотом спросила она.
— Да ничего, — ответил он.
Ответил тихо и совсем не зло (вспышка гнева прошла), скорее, устало. И добавил:
— Хоть ты меня избавь от бабских причитаний. Я этого добра и дома вот так наемся, — он чиркнул ребром ладони по горлу. — Раз уж всё равно узнала — лучше помоги нащупать все возможные «дыры». Я ведь тебе и рассказал, чтоб ничего не упустить, свести к минимуму риск. Я, между прочим, люблю быть свободным. И живым. Как ни сложно тебе в это поверить.
— Прости… — услышав волшебное слово «помоги», Марина вздрогнула, словно от пощечины. Вот она и дождалась, только не того, о чем мечтала. Он пришел к ней, она ему нужна, пусть всего лишь как коллега и надежный советчик. Надо взять себя в руки, не время для истерик. — Прости, я просто…
— Забылась. Я понимаю, — он не язвил, он и в самом деле понимал, и непостижимым образом тремя словами донес это до Марины. — Пойдем, наше обеденное время давно закончилось. И спасибо за идею с напарником, — он прикусил губу и закончил туманно. — Это мне многое… дает.
Марина отлепилась от парапета, и, как была босиком, с туфлями в руках, направилась вслед за ним к особняку. Ветер всё так же игриво трепал ее юбку, но она этого больше не замечала. Не было ни солнца над головой, ни свежего запаха речной воды, ни резких криков чаек. Страшно было представить, что вот этот мужчина, идущий рядом знакомой небрежной походкой (руки в карманы, носки ботинок пинают мелкие камешки на мостовой — никогда не заподозришь не только бойца спецвойск, но и трех курсов Академии, деревенщина и есть), не придет завтра в их кабинет, не развернет стул, не откроет сейф. А может, больше никогда не придет… Марина вдруг поняла, что ее больше не раздражает в нем ни эта нарочито разболтанная походка, ни его манера казаться проще, чем он есть на самом деле. Ее вообще ничего больше в нем не раздражало, но от этого осознания легче не стало, скорее наоборот.
— И всё-таки, почему ты? — не выдержав, спросила она, остановившись на мраморных ступеньках у входа в особняк. Ступеньки показались ей ледяными, и она переступила с ноги на ногу.
Павел молча покачал головой и потянул ее к двери: «Пойдем». Он по-прежнему всё замечал — даже то, что ей холодно стоять на мраморе босиком.
— Ну хорошо! — она тряхнула головой, в глазах загорелся знакомый злой огонь. — Я сама у него спрошу.
Пояснять, о ком речь, Павлу не требовалось.
— Думаешь, он тебе скажет? — устало поинтересовался он.
— Я сделаю всё, чтобы сказал, — сухо пообещала Марина.
— Попробуй, — Павел пожал плечами и потянул на себя тяжелую дверь особняка. — Только после меня, ладно? Я как раз хотел к нему подняться. Изложу твою перспективную идею. Надеюсь, он не будет против.
— Он будет против, если решил тебя убить, — отчеканила Марина и, резко развернувшись, направилась к лестнице. Павел посмотрел ей вслед, шепотом обозвал себя идиотом и свернул в другое крыло. С полковником он трусливо решил не объясняться. В конце концов, тот сам виноват. Надо было сразу сказать ей, и всё. Конспиратор хренов… Перестраховщик… Бормоча под нос бесполезные ругательства, Шмель незаметно для себя одолел четыре этажа и снова потянул на себя знакомую темно-бордовую дверь приемной, моля богов, чтобы Рысь оказался на месте. Времени на принятие решений оставалось в обрез. Ночью Павел хотел уехать домой.
7.
Добравшись до кабинета, Марина первым делом бросилась к окну и достала из кармана пачку сигарет. Сообразила, что по-прежнему держит в руках туфли, в сердцах швырнула их в угол и заметалась по комнате. К сейфу — но в сейфе, она знала, ответов не было и быть не могло. Не было их и в ее столе, и в столе Шмеля, и вовсе не стоит бессмысленно дергать запертые ящики, рискуя сломать ногти или замки;. Но скорее ногти, замки; в кабинете крепкие.
Подув на ноющие пальцы, Марина оставила в покое мебель и вернулась к окну. Достала сигарету. Какое счастье, что никто не видит ее дрожащих рук! Унять дрожь она была не в силах.
Глядя в окно на широкую ленту реки, на тот самый каштан, в тени которого Павел Шмель полчаса назад прятал лицо, Марина судорожно вздохнула и затянулась сигаретой — раз, другой, третий. Это всегда помогало успокоиться, взять себя в руки, начать рассуждать здраво. Но не сегодня. Ей, штатному аналитику и очень прилежной ученице Рыся, по-прежнему не приходило в голову ни единой причины переводить лейтенанта Шмеля обратно в полевые агенты, и это ее по-настоящему пугало.
Хотя нет, одну причину она смогла придумать. Рысь, наверное, решил, что Павел волшебник. Что его нужно использовать, когда больше никто справиться не может. Шмель выкрутится! И задание наверняка выполнит. Он же вернулся из Залесья! Легенда, мать его так.
Марина всхлипнула и покачала головой. Нет, на этот раз полковник не прав. Павел — вовсе не идеальный оперативник, теперь, поработав в одном кабинете с ним полтора года, Марина знала это точно. Ему тогда просто повезло, как везет любому новичку. Невероятно, фантастически. Но дважды так не везет никому и никогда. И к тому же Мыс — не глухой лесной угол, где наивным мужикам можно втюхать что угодно. Это совсем другая игра, другой уровень и другие противники, которые не будут стесняться в средствах. Личным обаянием их не возьмешь, наглости и ума тут будет недостаточно, здесь нужен опыт, настоящий многолетний опыт агентурной работы. Опыт, которого у Шмеля нет. Неужели многомудрый полковник этого не понимает?!!
Марина Шталь вновь заставила себя глубоко вздохнуть. Не понимает? Вряд ли. Полковник ничего не делает просто так, за пятнадцать лет работы с ним Марина успела это усвоить. У него всегда есть свои собственные, далеко идущие цели. Но теперь она уже не та девчонка, что смотрела Рысю в рот и со всем соглашалась. Она узнает, в чем причина и каковы эти загадочные цели, и убедит полковника изменить решение. Она сможет. У нее обязательно получится. А иначе… Марина ощутила холодок в груди и снова схватилась за пачку сигарет.
Она не осознала, что переступила черту. Из симпатичного парня, с которым ей так нравилось флиртовать, мечтая, что однажды он ответит на призыв, Павел Шмель превратился для нее в человека, которого она не может потерять. Только не опять. Не так. И не сейчас. Про интересы Империи она даже не вспомнила.
Щелкнул ключ в замке, и Марина как ужаленная отскочила от окна. Недокуренная сигарета полетела на лужайку. Шмель никогда не запрещал ей курить в кабинете — да и как он мог запретить? — но вечно корчил такую недовольную мину, что Марина воздерживалась семь раз из десяти, и частенько шутила, что работа с ним исключительно полезна для ее здоровья. Бросать сигарету, когда он заходит, стало почти рефлексом.
— Ну что? — ровно спросила она, прикрывая окно и оборачиваясь. Очень удачно: когда стоишь вот так, спиной к окну, лица практически не видно. Еще бы с голосом справиться… — Как результаты?
— Нормально, — в тон ей ответил Павел. — Видимо, мое убийство всё же не планируется. Он дал добро. И вызывает тебя. Наверное, хочет дать какое-нибудь поручение в связи с делом. Так что иди.
— Очень вовремя, — Марина нехорошо улыбнулась.
— Я не сказал ему, что ты догадалась насчет меня, — хмуро поведал Павел. — Не хотелось выслушивать…
Он открыл сейф, выложил на стол кожаный портфель и посмотрел на него почти с ненавистью.
Марина вытащила из ящика запасные туфли, а из косметички — зеркало. Пристально посмотрела на себя, проверяя, всё ли в порядке. Одернула блузку, поправила сбившийся воротник. Пригладила волосы. Ничего — ни во взгляде, ни в одежде, ни во внешности — не должно выдать ее истинных чувств. Профессионал она или кто, в конце концов? Только голая логика, только железные аргументы, ничем иным Рыся не проймешь. Но сначала надо выяснить, что именно произошло. Должна же быть причина.
— Ну, ты идешь? — окликнул ее Шмель. — Рысь ждать не любит, сама знаешь.
О том, что ему просто хочется побыть одному, наедине со злосчастным портфелем, Павел тактично умолчал, но Марина и сама уловила — по тону.
— Иду, — сказала она и опять улыбнулась самой холодной из своих улыбок. Спрятала зеркало в косметичку. — Удачно поработать.
Она надела новые туфли и, звонко цокая каблуками по паркету, вышла из кабинета.
Рысь действительно ждал ее, отложив все бумаги. В его руках исходила паром очередная чашка кофе.
— Вызывали? — Марина аккуратно прикрыла за собой дверь.
— Да, садись, — полковник одобрительно оглядел свою протеже. — Ты молодец. Шмель правильно хотел тебе рассказать. Вот что значит свежий взгляд. Мы тут посоветовались… Да ты садись, садись.
Но Марина садиться не стала. Подошла поближе, положила руки на спинку своего любимого кресла. Спокойно, повторила она про себя. Пятнадцать лет опыта. Я знаю, как с ним говорить. И тихо спросила:
— Почему он, полковник?
Рысь чертыхнулся.
— Всё-таки проболтался, засранец! — недовольно рявкнул он. — И ведь не сказал ничего, испугался, что по шее получит. И правильно испугался! Обещал, называется!
— Он нечаянно, — мягко сказала Марина. — Он же привык мне доверять. Вы сами его так научили. Вот он и проговорился. Случайно. Однако причину не назвал. Дал понять, что спрашивать нужно у вас. Вот я и спрашиваю: почему?
— А почему бы и нет?! — полковник в картинном гневе сдвинул брови. — Он же сотрудник внешней разведки и может получить любое задание.
— Нет, — покачала головой Марина. — Может, но не любое. Не буду напоминать вам, что он не полевой агент, не оперативник и никогда под прикрытием не работал. Тут дело не в этом. Это задание дурно пахнет. И не может быть, чтобы вы этого не чувствовали. С этим делом что-то нечисто. Мы почти наверняка не владеем всей информацией. И я не верю, что вы без веской причины отправляете на эту операцию Шмеля. Заставляете его рисковать жизнью, работая даже не на наши, а на чужие интересы! Я ведь знаю, что он нужен вам здесь, — Марина проникновенно заглянула Рысю в глаза. Она играла сейчас, но играла гениально, вкладывала всю душу в свою игру и надеялась, что полковник не заметит притворства. — Нет, здесь что-то не стыкуется. А значит, причина есть, и я хочу ее знать. Я имею право знать, полковник.
Она не стала напоминать о долгих годах совместной работы, о той симпатии, что Рысь питал лично к ней, Марине Шталь, о своей безоговорочной преданности — даже не Империи, а ему, полковнику. Но эти несказанные слова повисли в воздухе между ними, и Рысь как будто заколебался.
Марина поспешила развить успех.
— Вы разрешили ему привлечь меня, — продолжила она тем размеренным, методичным тоном, которым всегда излагала полковнику свои мысли. — Значит, хотели, чтобы я ему помогла. Заметила нестыковки, обратила внимание на слабые места, свела к минимуму риск и всё такое. Но я не смогу этого сделать, если не буду знать всего.
За высокой спинкой кресла Рысь не мог видеть ее рук и, пользуясь этим, она сжала кулаки. Ногти больно впились в ладони. Она чувствовала — ее аргументы попадают в цель, и была уверена: вот сейчас полковник назовет ей причину и она тут же, на месте, выдаст десять вариантов, при которых Шмеля задействовать не нужно. Десять логичных, безупречно разумных вариантов, с которыми просто нельзя будет не согласиться.
Но Марина переоценила себя. К тому, что ответил ей полковник, она оказалась совершенно не готова.
— Ты права, — спокойно сказал Рысь. — Я не хотел рассказывать тебе всё. Хотел отложить это на потом, если бы осталось, что рассказывать. Но ты всегда умела складывать концы и видеть подвох. Моя школа, — полковник улыбнулся, но как-то устало и невесело. — И, наверное, это к лучшему. Рано или поздно ты всё равно с этим столкнешься.
— Столкнусь с чем? — Марина пока не понимала, но дурное предчувствие уже стиснуло грудь.
— С грязью закулисных интриг, вот с чем, — голос полковника стал жестким. — И с врагами не где-нибудь за далекими границами, а прямо здесь, в соседних кабинетах.
— О чем вы говорите? — прошептала Марина.
— Я совершил глупость, — начал издалека Рысь. — Что-то проглядел или не учел. А расплачиваться за это придется Шмелю. Ты права, он нужен мне здесь, и я никогда не стал бы его таким образом использовать. Но приказ о его назначении отдал сам Всеслав. А такие приказы не обсуждаются, Марина.
В который раз за этот день майор Шталь почувствовала, что ровная, надежная земля ускользает из-под ног. Она вцепилась в спинку кресла, за которым стояла, и пролепетала:
— Но… как? Как это произошло?
— Назначить Шмеля попросил сам барон Ян Вингфилд, лично, на тайной аудиенции. Он приехал просить помощи у старого друга и потребовал отправить на выручку Элеоноре самого лучшего агента. И назвал его имя.
— Но при чем тут закулисные интриги? — пробормотала Марина. Масштаб катастрофы еще не дошел до ее сознания. Она медленно обошла кресло и упала в него. Руки сами полезли в сумочку в поисках сигаретной пачки. — Просто в разведке барона кто-то оказался слишком хорошо информирован. Я недооценила профессионализм Вингфилда-младшего.
— Казимир тут ни при чем, — разочаровал ее полковник. — Имя Шмеля он впервые услышал от меня.
— Но… — усилием воли Марина подавила нарастающую панику и заставила себя думать. — То есть вы хотите сказать, что утечка информации произошла здесь, у нас? И кто-то хочет отправить Шмеля на заведомо провальное дело? Но зачем?
— Да, информацию барон получил здесь, у нас. И Шмеля хотят отправить на заведомо провальное дело, это очевидно. А вот зачем — это очень интересный вопрос. Мы тут крутили с Павлом… без тебя, уж извини. И у нас получилось одно и то же: если операция с участием нашего агента провалится, пострадает не просто репутация нашего отдела, пострадаю лично я. А если барон обидится и захочет обратиться за помощью куда-нибудь еще, пострадают отношения Рессии с Западными Землями. Видишь, какая тут вырисовывается многоходовка?
Марина кивнула.
Полковник вздохнул и принялся набивать трубку.
— Мне это нравится не больше, чем тебе, сама понимаешь, — прервал он затянувшееся молчание. — Но другого выхода нет. Отказаться от выполнения приказа Шмель не может. — О том, что у Павла была возможность сбежать, полковник благоразумно умолчал. — Остается выполнить задание. Доставить Вингфилду его проклятую баронессу. А попутно выяснить, кто за всем этим стоит у нас.
Марина всё-таки нащупала в сумке сигареты, но пачка оказалась пустой. Она смяла ее в руке.
— И вы за этим посылаете его? Одного? — Марина очень надеялась, что ее голос звучит по-прежнему ровно. — Это же… Это же еще хуже, чем я предполагала. Еще опаснее. Это настоящая мышеловка.
— У нас нет другого выхода, — повторил полковник. — Или ты предлагаешь ему проигнорировать приказ?
— Ему — нет, — Марина посмотрела прямо в лицо полковнику. Тот поймал ее взгляд — и отложил погасшую трубку. — А вот вы, вы вполне могли бы что-то придумать. Объяснить, почему Шмеля нельзя задействовать. Император к вам прислушивается. Он не стал бы настаивать.
И тут до нее дошло. Она осеклась, ее темные глаза округлились. Полковник как будто ждал этого момента. Он подобрался, словно перед прыжком.
— Так вот оно что, — прошептала Марина Шталь. — Вам самому это нужно… Вы сами этого хотите. Хотите, чтобы он отправился туда и всё для вас выяснил. Не просто спас баронессу, но и принес вам на блюдечке имя вашего личного врага.
Полковник не отвел глаз и ничего не стал отрицать. Он ждал. И Марина первой опустила голову. Сжала в кулаке смятую сигаретную пачку, стараясь не разрыдаться прямо на глазах у начальника и учителя. Ее плечи затряслись. И тут Рысь заговорил, как всегда точно зная, когда и как вставить нужное слово.
— Послушай, девочка, — тихо и ласково сказал он. — Возьми себя в руки. Я знаю, что он тебе не безразличен. Но я же тебя предупреждал. Я много раз говорил тебе: на этой работе нет и быть не может никаких личных симпатий. Именно потому, что мы все здесь рискуем. Ты однажды уже обожглась на этом… (Марина вздрогнула, и ее плечи застыли). Прости, что я тебе напоминаю. Но я хочу, чтобы ты взяла себя в руки. Вспомнила, где ты работаешь. И не распускала сопли.
На последних словах всякая мягкость из его голоса исчезла.
— Ты меня поняла? — требовательно спросил он.
Марина едва заметно кивнула.
— Вот и умница. А теперь, если ты хочешь ему помочь, прекрати истерику и иди работать. Ты сама сказала — ему нужен напарник. Вот и найди подходящего человека. Это как раз по твоей части. Только учти — понадобится женщина.
— Женщина? — тупо переспросила Марина.
— Конечно. Ты же сама понимаешь, какая у него будет легенда.
— Дезертир? — выдавила Марина.
— Разумеется. И с кем, по-твоему, он может там постоянно и открыто встречаться? С мужиком, что ли? Боюсь, после этого репутация рессийских спецвойск будет изрядно подмочена.
Марина шутке не улыбнулась.
— Женщина… — протянула она. — И вы собираетесь поставить ее в известность о двойном дне операции?
— Нет. Эту информацию я не могу доверить никому. Напарница будет нужна лишь для подстраховки во время внедрения в дом и похищения баронессы. Подумай, кто здесь подойдет. У тебя на такие вещи глаз наметан. Самого Шмеля вспомни, — и полковник позволил себе улыбнуться. — Вот только время поджимает. Желательно, чтобы список возможных кандидатур был уже завтра. А лучше — сегодня вечером.
Марина взглянула на часы. До вечера оставалось не так уж много времени.
— Хорошо… — она подняла голову. Откашлялась. — Хорошо, полковник. Я всё поняла.
— Тогда приступай, — Рысь наконец закурил трубку.
— Так точно.
Марина встала с кресла. Потопталась, прежде чем шагнуть к выходу, словно забыла, в какой стороне дверь. Рысь посмотрел ей вслед с нескрываемым сочувствием.
— Если что найдёшь, сразу ко мне, — добавил он, когда она выходила. — Я буду здесь всю ночь.
8.
День закончился для Марины точно так же, как начался: она вновь сидела в кабинете за своим столом у окна и перекладывала бумажки, притворяясь занятой. На Шмеля она старалась не смотреть — боялась, что он заметит и поймет как-нибудь неправильно. Или, наоборот, правильно… Ей казалось, что утро было вечность назад или вообще в другой жизни.
Она взяла из левой стопки очередную папку с личным делом. Безразлично перелистнула. Ангелина Млад, 28 лет, по профессии парикмахер, образование — два года разведшколы. С фотографии смотрела рыжая кудрявая девка с откровенно бл…дскими зелеными глазами. Нет, дорогая Ангелина, ты нам не подойдешь. Да и навык на хорошем уровне у тебя один — раздвигать ноги. Тоже нужный, конечно, но не в данном случае.
Без всякого сожаления Марина переложила личное дело Ангелины Млад в правую стопку, а из левой взяла новое. Бронислава Пух. Ну и имечко! Марина открыла рот, чтобы поделиться забавным сочетанием со Шмелем, и тут же вспомнила, что, во-первых, они вроде как поссорились. А во-вторых, что сегодня ему не до всяких забавных сочетаний. И вряд ли будет до них в ближайшее время.
Прячась за папкой, Марина осторожно взглянула на него. Павел, в отличие от коллеги, действительно работал: читал очередной отчет из кожаного портфеля и ничего вокруг не замечал. На столе вокруг него возвышались горы бумаг, газет и справочников. Но вот он бросил на стол очередную папку, рядом положил изгрызенный карандаш, устало потер лицо и потянулся. Марина тут же отвернулась к окну.
Закатное солнце окрасило багряным купол Храма и разноцветные крыши на той стороне реки. Внизу, на набережной, уже зажглись фонари, а под каштанами прогуливались неизменные парочки. Марина вдруг подумала, что никогда не знала такой вот простой, обычной, реальной жизни. Полковник слишком давно взял ее под крыло, слишком рано, еще студенткой, окунул совсем в другой мир. Но она никогда ни о чем не жалела, даже в самые трудные времена. А в последние годы у нее, кажется, получилось стать по-настоящему сильной, несгибаемой, безжалостной к себе и другим. Разве не этому учил ее Рысь? И она была прекрасной ученицей…
Что же с ней сейчас происходит? Почему она готова пожалеть, что не прогуливается вон там, в неуклонно спускающихся сумерках, с богатым и благополучным кавалером под ручку? Она прижала пальцы к губам. Губы дрожали.
Нет, так не пойдет. Нужно разозлиться. По-настоящему разозлиться: на себя, на полковника, на Шмеля. На всю эту сволочную жизнь, которая не позволяет расслабиться. Злость всегда помогала, она была источником сил. А теперь силы нужны как никогда, хотя бы для того, чтобы держать себя в руках. Он же ясно сказал — ему нужен соратник, а не рыдающая баба. Последним он и так уже обеспечен. Можно сказать, укомплектован. Марина глубоко вздохнула и, спрятав руки под стол, сжала кулаки. Она справится. Она сможет. Ну вот, так лучше, гораздо лучше.
Не удержавшись, она опять украдкой взглянула на Шмеля. Не торопясь, с непривычной аккуратностью, он укладывал в сейф весь бумажный хлам со своего стола. Наводил порядок, зная, что вернется не скоро. Если вернется… Нет, ну сколько же можно! Прикусив нижнюю губу, Марина взяла из левой стопки очередное личное дело, но прочитать ничего не удалось, буквы разбегались перед глазами.
«Полковник прав, — думала она. — Я позволила себе то, чего на нашей работе нельзя позволять. Поверила, что теперь-то с ним ничего больше не случится, что под боком у Рыся ему уж точно ничего не грозит. Смешно. Мы ведем войну каждый день, и линия фронта всегда проходит где-то рядом с полковником. Мне ли не знать об этом. Сегодня он, а завтра, Рысь верно сказал, могу быть я. И тут не место причитаниям и сожалениям».
Но сеанс самовнушения не удался. Стоило поднять на Павла глаза, и ей снова захотелось завыть от отчаянья. В голове застучал молот головной боли. Всё то, что она скрывала и копила в себе много лет, задолго до знакомства с Павлом Шмелем, рвалось наружу и грозило прорвать плотину.
Она вспомнила Лилю, Лилию Бет-Тай, то есть, простите, Лилию Шмель. Ее спокойный, уверенный взгляд. «Он вернется. Я знаю». Может, и ей, Марине, попробовать так же? Подняв голову от бумаг, майор Шталь посмотрела, как Павел дергает дверцу сейфа, проверяя, закрыл или нет. Как вновь потягивается — от души, закинув руки за голову. И попыталась внушить себе, что у него обязательно всё получится. Что он и вправду волшебник…
Но никакого облегчения Марина не ощутила, лишь холодок страха в районе позвоночника. «Наверное, для этого подходит лишь проклятое горское чутье, — с раздражением подумала она. — Или нужно быть наивной дурой».
Марина не могла превратиться в наивную дуру при всем желании. Она слишком хорошо знала цену даже самых успешных операций, что уж говорить о провальных. И прекрасно представляла себе, что бывает с агентами, совершившими ошибку. Да, три четверти операций, которые они планировали вместе со Шмелем, завершились успехом. А потери в личном составе были… сколько-то процентов. Она не помнила точно. А ведь за каждым процентом была человеческая жизнь.
А эту операцию и вовсе готовили не они, напомнила себе Марина, и все их жалкие попытки подстелить соломки вряд ли окажутся решающими. Это вообще не операция, а сплошная подстава. Капкан. Забывшись, она вскинула голову и, не прячась, впилась глазами в лицо Павла Шмеля, ища на нем признаки отчаяния или страх загнанного в угол зверя.
Но ничего похожего на лице Шмеля не обнаружилось. Он выглядел усталым, это да. Опять протер глаза, взъерошил волосы. Поймал взгляд Марины и с усмешкой подмигнул.
Марина вспыхнула:
— Что?
— Кончай сидеть с похоронной миной, вот что. Всё будет нормально.
Он улыбнулся, и ей вновь захотелось его ударить — за эту улыбку и этот неуместный оптимизм. И за то отчаянное желание верить ему, которое от этой улыбки поднималось в ней. Марина собрала всю свою немалую волю и ответила почти весело:
— Конечно, будет, раз ты обещаешь!
— Другое дело, — он поднялся со стула.
— Уходишь? — спросила Марина. — Уже?
Она знала, что полковник дал ему два дня — съездить домой, в деревню под названием Ёжики, к жене и сыну.
— Нет пока, — он мотнул головой. — Хочу пройтись, а то башка уже не варит. Надо проветриться немного. А ты? Как успехи? Может, вместе кофе попьем?
Она покачала головой:
— Ты иди. Я еще поработаю.
О своих «успехах» она предпочла умолчать.
— Как знаешь. Через час вернусь.
— Ой, сигарет купи! — вспомнила она, когда Шмель уже стоял на пороге.
— Курить вредно, — отмахнулся он.
— Не вреднее, чем здесь работать, — парировала Марина. — Так купишь?
— Ладно, куплю, — послышалось из-за двери.
Марина опять осталась наедине с двумя столами и двумя сейфами, горой личных дел и синими летними сумерками за окном. Она прошлась по кабинету, пошарила в ящиках стола в поисках заначки. Ничего не нашла, вздохнула и вернулась за стол, напомнив себе, что через час Шмель вернется и опять спросит об успехах, в которых он кровно заинтересован.
Марина печально улыбнулась. Наверное, частичка Пашиной силы духа всё-таки передалась ей. Желание выть и топать ногами отпустило, но на смену ему пришла вовсе не радость бытия, а какая-то вязкая покорность судьбе. «Ты ведь сама этого хотела, — подумала она, без всякого энтузиазма изучая обложку очередной папки. — Чтобы что-то случилось. А оно взяло и случилось. Только вот незадача — прикрывать ему спину будешь не ты, а какая-то совершенно посторонняя баба. Не говоря уже обо всем остальном, кроме спины. За два месяца в чужой стране, на задании, многое может произойти. Вот она, цена твоим розовым мечтам. Уж тебя-то на такое дело никто не отправит».
«А почему нет? — вдруг спросил кто-то незнакомый внутри. — Что тебе мешает предложить на это место себя?»
«Но…» — Марина растерялась. Сердце застучало сильней, краска прилила к щекам. Она прижала ладони к лицу. Чувства захлестнули, но ум — холодный, бесстрастный ум аналитика — уже раскладывал по полочкам все плюсы и минусы возникшей идеи. Она знает всю подноготную этой операции, осведомлена о ее двойном дне и о личных интересах полковника Рыся (что практически равно интересам Рессии). На нее можно безоговорочно положиться. Она может помочь разработать план похищения баронессы из дома. Она умеет стрелять и драться. До сих пор ей приходилось применять эти навыки только в спортивном зале или на тренировочной базе, но Павлу и не нужна напарница с горой мускулов и метким глазом. Нужна привлекательная, но не слишком броская женщина, которая всё знает о ситуации на Мысе, в Империи, в Баронстве. Которой Шмель сможет доверить любые сведения, даже самые конфиденциальные. И которая точно не подведет его и не бросит — ни при каких обстоятельствах.
— Это же я, — прошептала Марина, отнимая руки от пылающих щек. — Это я!
Она вскочила, уронив стул и забыв положить на место очередную папку с личным делом. У нее кружилась голова. «Да, это оно, то самое… Я всегда знала, что оно где-то рядом. Что оно меня ждет». Ошибиться было невозможно, всё складывалось один к одному. Так вот почему ей сегодня весь день хотелось не просто ходить — летать…
Оглушенная собственными мыслями, Марина замерла посреди кабинета. Ее безупречная прическа растрепалась, на щеках цвели алые пятна. Если бы Павел Шмель увидел ее такой, он моментально узнал бы ту зовущую, бесстрашную женщину, что прижималась к нему в кафе под звуки рояля.
«Нужно успокоиться», — тем временем повторила себе Марина. Да, это отличная идея. Лучшая из тех, что когда-либо приходили ей в голову. Единственный выход из ловушки. Но это не значит, что появились какие-то гарантии. Идею еще нужно реализовать. И конечно, это не значит, что вдвоем их непременно ждет успех. Но это куда лучше, чем ждать, сидя за этим самым столом, день за днем ждать — то ли результата, то ли ужасного известия. Марину передернуло от воспоминаний. Рысю она могла сколько угодно твердить, что уже не ждала тогда, что всё было кончено. Но это ведь ложь. Хоть себе-то лгать не надо… Ждала, конечно, ждала, хотела поговорить, объясниться, что-то исправить.
Марина заставила себя глубоко вздохнуть и вновь обдумала свою идею со всех возможных сторон. Спокойнее, спокойнее… Не должно быть ни единого недостатка в предлагаемом плане, ни одного изъяна в четкой аргументации. Не хватало из-за эмоций упустить те возможности, что внезапно замаячили перед ней. Два месяца… Ох! Еще спокойнее, Марина!
Но сколько она не размышляла, существенных аргументов против своей кандидатуры не находила. Да, у нее мало опыта, точнее сказать, ее опыт равен нулю, но это всего на одну тайную операцию меньше, чем у Шмеля, и ровно столько, сколько было у него перед Залесьем. Только у нее, в отличие от вчерашнего дезертира, огромная теоретическая база, сотни часов, проведенных в разработке этих самых тайных операций. Если они хотят не только доставить Элеонору в Баронство, но и выяснить, кому и зачем эта многоходовка понадобилась, лучшей напарницы для Павла не существует.
Остался пустяк — убедить в этом полковника Рыся. Марина достала из сумки косметичку и зеркальце. Второй раз за этот день она собиралась в кабинет начальника, словно на последнюю битву. Так, пудра — чтобы не видно было предательских красных пятен на щеках. Помада — взамен давно стертой. Причесаться. Умерить этот нездоровый блеск в глазах. Поправить юбку. Одернуть блузку. Застегнуть верхнюю пуговицу. Ну вот, теперь можно и к полковнику.
Марина улыбнулась. Хорошо улыбнулась, не зло и не холодно. У нее было предчувствие, что с Рысем придется нелегко. Он не захочет ее отпускать — несмотря на все лекции о недопустимости на работе «личных симпатий». Но всё получится. Не может не получиться.
Марина как в воду глядела.
Полковник рвал и метал.
Он злился.
Он отмел все разумные доводы.
Он даже сказал несколько матерных слов, за которые всегда ругал своих подчиненных.
Но Марину Шталь это не смутило. Она молча стояла посреди кабинета, высоко подняв голову и скрестив руки на груди. А когда Рысь наконец выдохся, вкрадчиво спросила:
— Ну и кто сейчас со мной говорил? Глава внешней разведки — или человек со своими личными симпатиями?
— Личные симпатии тут ни при чем! — отрезал полковник. — Ты просто не подходишь для этой работы. У тебя нет опыта.
— Я тренировалась с вашими оперативниками.
— Пять лет назад?
— Я ничего не забыла.
— Нет, — качнул головой Рысь. — Здесь нужен настоящий полевой агент.
— Не смешите меня, — возразила Марина. — Здесь нужен ваш доверенный человек. Если, конечно, вы действительно хотите узнать, кто подставил Шмеля, собирается подставить вас и, возможно, копает под самого императора.
— Ты нужна мне здесь! — рявкнул полковник.
— Нет, я нужна ему. И гораздо больше, чем вам.
— Я тебя не пущу, — аргументы у Рыся закончились.
— Вот как? — и Марина улыбнулась почти победно. — Значит, всё, что вы мне тут твердили пару часов назад, — пустые слова?
— Ты не понимаешь… — голос Рыся звучал устало.
— Нет, я всё понимаю. Отлично понимаю. А теперь подумайте сами, господин полковник. Вспомните ту самую логику, которую вы когда-то преподавали. Вы хотели, чтобы за несколько часов я нашла вам человека, который сможет обеспечить Шмелю надежное прикрытие. Того, кому он сможет абсолютно доверять, с которым можно вместе разработать безопасный план похищения баронессы. И не просто человека, а женщину приятной наружности, с которой беглому «орлу» не стыдно будет показаться на людях. И я нашла вам такую женщину. Нашла лучшее из возможного. И что вы говорите? «Нет!» Потому что вы за эту женщину слишком сильно боитесь!
Полковник молчал. Ему нечего было ответить.
— Спросите себя, — устало продолжала Марина. — Что было бы, если бы это была не я? Не Марина Шталь, ваша ученица, о безопасности которой вы так печетесь. А самая обычная сотрудница аналитического отдела, по каким-то причинам посвященная в ваши закулисные тайны. Простая пешка на игральной доске. Что бы вы тогда мне ответили? Кого бы решили отправить вместе со Шмелем — ее или какую-нибудь случайную женщину-агента с двумя годами разведшколы за плечами? Ответьте честно хотя бы самому себе, полковник. И если вы всё еще будете настаивать на втором варианте — честное слово, я вытащу личное дело наугад. Потому что никакой разницы для Шмеля не будет!
Она замолчала. Ее грудь тяжело вздымалась, а верхняя пуговица на блузке снова расстегнулась. Рысь продолжал молчать, смотря на Марину тяжелым, недобрым взглядом.
— Ты по-прежнему желаешь его, — неожиданно сказал он.
Это был не вопрос, а утверждение. Марина вздернула подбородок и посмотрела прямо в глаза полковнику:
— Да. Ну и что? Что в этом плохого?
— Это ужасно, Марина. И это основная причина, по которой я против твоей блестящей идеи. Вагант был совершенно прав, когда настаивал, чтобы ты вообще рассталась со мной и с этой работой. Это не женское дело. Тут подобным чувствам не место.
Марина заморгала, сразу растеряв весь свой апломб. Она никак не ожидала, что Рысь нанесет столь подлый удар.
— При чем здесь это? — прошептала она. И добавила громче:
— Это давно в прошлом!
Рысь покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Это не в прошлом. Это в настоящем. Ты хочешь исправить то, что не удалось исправить тогда. Не потерять того, кто тебе небезразличен. Ты думаешь, что если будешь рядом, то сможешь отвести предназначенный ему удар? Что сможешь отменить неизбежное?
Теперь молчала, не находя слов, Марина.
— Это иллюзия, — сурово продолжал полковник. — Но если ты так жаждешь отправиться на Мыс… Если хочешь попробовать себя в оперативной работе и честно думаешь, что лучше тебя с этим делом не справится никто — что ж, я не буду возражать.
Марина вздрогнула.
— Да, я не буду возражать, — повторил полковник. — Только будь готова, если что, в любой момент бросить его там, оставить без помощи и поддержки. Ради тех сведений, что он тебе передаст, ради того, чтоб не засветиться самой, если это случится с ним. Ты на это готова?
Марина зажмурилась и глубоко вздохнула. Разжала кулаки.
— Да, — ответила она. — Да, я готова. Я ведь ваша ученица, полковник. И я знаю, что дело важнее всего. Но со мной у Шмеля намного больше шансов.
— Хорошо, — и Рысь, словно утратив интерес к разговору, потянулся за трубкой. — Я согласен. Ты права. Если бы я мог выбирать абсолютно объективно, я, наверное, сам выбрал бы тебя.
Марина перестала дышать. Жаль, что спинка кресла оказалась слишком далеко — ей опять срочно требовалось обо что-нибудь опереться.
— Может быть, так даже лучше, — непонятно сказал полковник. — Может, ты сама поймешь…
— Что пойму? — не поняла Марина. Она еще не до конца осознала, что всё получилось.
— Неважно, — уронил Рысь, привычно скрываясь в клубах дыма. — Это я так. Сходи за Шмелем. Последнее слово я оставлю за ним, уж извини. Это ему нянчиться с тобой, не мне.
Марина кивнула, словно пьяная от успеха. Отчего-то она была уверена, что особо артачиться Павел не будет. Он умел воспринимать разумные аргументы, и, в отличие от полковника, не был слишком уж озабочен ее благополучием.
— И еще одно, — добавил Рысь. — Он будет главным. Ты будешь подчиняться ему беспрекословно. О разнице в званиях забудь, на этом задании он твой командир. Ты — всего лишь на связи, на подстраховке или что там он для тебя придумает. Узнаю о какой-нибудь самодеятельности — и мало тебе не покажется.
— Так точно! Я могу идти?
Рысь махнул рукой, и майор Шталь, хлопнув дверью, выскочила из кабинета. И уже не услышала, как Рысь, откинувшись на спинку кресла, пробормотал:
— Может, и стоило ей сказать. И ему тоже… А теперь уже поздно. Ну, значит, это судьба. А с судьбой не спорят.
В судьбу Рысь верил, он ведь был разведчиком. А вот в пользу от правды — по той же самой причине — не верил никогда.
9.
Уехать домой Павлу удалось только ночью, а поспать перед дорогой вышло только два часа, и сейчас, помня об осторожности, он старался не гнать. Но нога сама давила и давила на газ. Было жалко терять время, хотелось провести дома хоть на минуту, хоть на десять минут дольше.
Стемнело. Свет фар выхватывал из тумана придорожные кусты, указатели и разбитый кое-где бетон дорожного покрытия. Недалеко от Златграда машины еще попадались, а один раз пришлось долго и медленно тащиться за колонной военных грузовиков, свернувших потом куда-то на запад. Но чем дальше Павел уезжал от столицы, тем более пустынной становилась дорога.
За последние полтора года он изучил каждый поворот, каждый столб и каждую выбоину на пути домой, в Ёжики, и мог вообще не думать об управлении «Ренной» — глаза, руки и ноги всё делали сами, пока мысли витали где-то далеко.
Идею полковника — ну то есть идею Марины, ясное дело, которую Рысь, как ни странно, искренне одобрял — Павел принял без особого восторга. Молча выслушал аргументы, молча изучил с головы до пят стоящую у окна с сигаретой Марину Шталь. Аргументы звучали разумно. В план Казимира Вингфилда, дополненный тайными намерениями полковника Рыся, Марина действительно вписывалась идеально или, во всяком случае, куда лучше, чем любая женщина — полевой агент, знакомая Павлу исключительно по отчетам. Марине можно было доверять, это правда. Особенно теперь, когда Рысь посвятил ее во все подробности ситуации. Во всём этом было лишь одно но — следовать плану Казимира Павел не собирался…
Он долго колебался, не зная, стоит ли возражать. Он никому не хотел давать даже намека. «Никому» включало и Рыся, и Марину. «Что знают двое, знает свинья». Да и что было рассказывать, если сама идея толком не оформилась и существовала в голове в виде смутных набросков? Подобными набросками Павел делиться не любил, чтоб не сглазить. Сцепив зубы, он всё-таки предпочел помолчать. Марина так Марина. Сойдет. Одно плохо: теперь придется присматривать еще и за ней, ведь полковник, если что, не простит, сколько бы он тут не изображал лишенного эмоций истукана-разведчика. Павел незаметно передернул плечами: ну, значит, придется. Буду ее прикрывать и надеяться, что в нужный момент у нее не сдадут нервы. В конце концов, в разведке она не новичок, а что нет опыта… Компенсирует энтузиазмом.
Павел успокаивал себя, но на душе всё равно было погано. Однако другого выхода он не видел. Напарник действительно нужен, это куда проще и безопаснее, чем привлекать кого-то со стороны прямо на месте, в Бухте Розы, или пытаться одному… Шталь справится. Машину она водит отлично, этому он не раз был свидетелем. И насчет тренировок в рукопашной и стрельбе она тоже не соврала, они частенько ходили в спортзал и в тир вместе. Конечно, стрелять в мишень совсем не то же самое, что в живых людей. Тут одной меткости недостаточно, особые качества нужны, и есть ли они у Марины, он понятия не имеет. Придется разбираться на месте или большую часть брать на себя… Павел понял, что мысли пошли по кругу, и усилием воли выбросил их из головы. Подумать на эту тему еще будет возможность на пути к Мысу.
На последнем совещании с полковником и Мариной они решили, что все договоренности с Казимиром по транспортировке на Мыс аннулируются в одностороннем порядке. Уладить вопрос с Вингфилдами Рысь обещал лично. Зато руки у Павла и Марины теперь были полностью развязаны: ни один лишний человек не будет знать, когда и куда они прибыли, а главное, что прибыли вдвоем. Павел собирался сделать вид, что девушку подцепил прямо в Бухте Розы. Хм, надо будет сказать Марине, чтобы прическу сменила, что ли, и манеру краситься. А то никто не поверит…
Шмель чуть улыбнулся и тут же резко затормозил, объезжая очередную выбоину, которой в прошлый раз не было. Улыбка сбежала с лица. Об имидже Марины они на совещании поговорить не успели, как и о многом другом. Напарница осталась изучать содержимое кожаного портфеля и собирать подробную информацию об обстановке в Бухте Розы — политической, экономической и культурной заодно. Шмель с чистой совестью свалил это дело на нее, уверенный, что уж она точно не пропустит ничего важного.
Полковник оставил за собой организацию их переправки на Мыс. Павел поставил жесткое условие — никаких пафосных яхт или, упаси боги, пассажирских кораблей. Им не нужны никакие проверки, даже с учетом «чистых» документов. Вполне подойдет обычная рыбацкая шхуна, на которой можно легко спрятаться и с которой просто улизнуть, не дожидаясь обстоятельного пограничного контроля. «Забыл спросить, хорошо ли Марина умеет плавать, — спохватился Павел. — Вдруг пригодится, всякое бывает. Ну ничего, дотащу, если что…»
Он немедленно вспомнил, как они с Лилей в первый день знакомства переплывали Ренну. Вспомнил ее большие, испуганные глаза, мокрое белье, облепившее тело. Он захотел ее в тот же миг — да так, что сам испугался. Торопливо отвернулся, одеваясь, чтобы она, не дай боги, ничего не заметила. Это было не к месту и не ко времени. Даже думать об этом тогда не следовало. Но когда она сама прильнула к нему и попросила поцеловать, отказаться не хватило сил…
«Ты что, жалеешь?» — вкрадчиво шепнул внутренний голос. «Нет!» — Шмель мотнул головой. Он действительно ни о чем не жалел, ни одной минуты, но очень боялся, что жалеет она — или однажды пожалеет. Как там сказал Казимир? Любовь, уважение, защита… «Женщины влюбляются и за меньшее». Это точно. За фамилию, дом, за возможность ходить по улицам, не оглядываясь, и растить ребенка, не боясь услышать в спину «Потаскуха»…
Павел вновь тряхнул головой, не желая думать об этом, но в голове упорно крутилось одно и то же: сейчас он скажет ей, что опять уезжает, рискуя больше никогда не вернуться. Он представил, как Лиля, выслушав его, говорит: «Ты дал мне слово и обманул, а раз так — можешь не возвращаться!», и до боли прикусил губу, справляясь с панической атакой. Ничего не говорить? Солгать, в самом деле, про какую-нибудь невинную командировку, Рысь такую удачную идею подал? Так ведь не выйдет. Она поймет. У нее же лейо, чутье.
Да и неправильно это. Нечестно. Павел представил, как ничего не подозревающей жене приносят письмо с соболезнованиями на официальном бланке, и с силой стиснул пальцы на руле. Конечно, ей в любом случае будет нелегко. Но лучше уж так. Лучше знать. Во всяком случае, в данный момент ему так казалось.
Когда он въезжал в Лесной Град, в небе наметился намек на рассвет. Посветлело, туман рассеялся, из открытого окошка потянуло прохладой. Павел поежился и поднял стекло.
Сворачивая к воротам знакомого гаража, он привычно посмотрел по сторонам, кинул взгляд в зеркало заднего вида, но ничего подозрительного не заметил. В этот час и в этой части Лесного Града (в районе складов, мастерских, конюшен и стоянок) случайных прохожих никогда не бывало, а для тракторов, грузовиков и телег было слишком рано. Павла это вполне устраивало. Он подождал, когда откроют ворота, заехал под навес и заглушил мотор. Посидел с минуту, соображая, можно ли как-то перегнать «Ренну» домой, Лиле, но безопасных вариантов в голову не приходило. Проще дать ей этот адрес и соответствующие инструкции — в нарушение всех правил, конечно. Но ведь это лишь на случай, если он не вернется. Павел мотнул головой, отгоняя тревогу. Он не привык бегать от подобных мыслей, но сейчас ему впервые в жизни было страшно. Так страшно, что вариант «не думать» казался спасением.
Сонный механик уже выезжал из-под навеса на серой неприметной «Лани», самой популярной машине континента. Павел приветственно махнул рукой. Его здесь знали и вопросов не задавали, а вот Лиле наверняка зададут. Ну, ничего, он научит, что отвечать.
— Всё как обычно? — спросил механик, зевая.
— Нет, — Павел подошел поближе, чтоб не орать на весь двор. — Я как раз хотел предупредить — «Ренна» побудет у вас подольше. И может быть, забирать ее буду не я. А эту — он махнул рукой в стороны «Лани» — вам пригонят чуть позже. По обычным каналам.
Механик (никакой не механик, конечно) кивнул без особого интереса — в его обязанности интерес не входил, больше того, был категорически противопоказан. Шмель отлично понимал его чувства: «Много вас тут таких приезжает и уезжает, а кто вы такие, я знать не знаю, меня тут поставили ворота открывать…» Мужику было за пятьдесят, и любопытство у него давно атрофировалось. А может, отбили в свое время, и так бывает… В любом случае ему, Павлу, это равнодушие только на руку. Он кинул: «Хорошего дня», сел в «Лань» и вырулил за ворота. Оставалась всего пара часов дороги. Пара часов на то, чтобы тупо крутить «баранку» и не думать, не думать, не думать о том, что ждет впереди.
Он угадал: Лиля, конечно же, почувствовала. Поймала его взгляд еще на крыльце, держа его в объятиях и ощущая вкус поцелуя на губах. Сердце у нее упало. Чуть отстранившись, она спросила:
— Что?
Всего три буквы, но голос успел дрогнуть, и Павел уловил эту дрожь. Зажмурился и замер, не зная, как ответить.
— Нет, — прошептала она. — Пожалуйста, скажи мне, что это не то. Не то, о чем я подумала.
Павел молчал.
Она вцепилась в его рубашку, встряхнула, заглянула в лицо. С трудом выговорила:
— Ты же мне обещал…
Он отвел глаза и выдавил:
— Так получилось. Я ничего не мог поделать.
Он лгал, но очень надеялся, что хотя бы эту, совсем маленькую ложь, она не заметит. Да и была ли это ложь? Полковник сделал вид, что дает ему выбор, но на деле выбора не было. Рысь знал это, и Павел знал. Он не мог согласиться снова бежать, скрываться, опять стать предателем и изгоем, опять увозить жену в далекие и чужие для нее края. Но самое главное, он не мог подвести полковника. Тот был его наставником, его другом. Его семьей. Да, он действительно не мог ничего поделать.
— Так получилось, — повторил он. — Я получил приказ от самого императора. Великая честь и всё такое. Я ведь лучший, ты знаешь.
Он хотел пошутить, но вышло плохо.
— Проклятый полковник! — прошептала Лиля, отпуская рубашку мужа. — Я так и знала, что этим однажды закончится…
— Не вини его, — сухо возразил Павел, в который раз поражаясь интуиции Лили. — Он сам не в восторге. Но может, пустишь меня в дом?
— Прости, — она пропустила его на террасу и стала смотреть, как он снимает ботинки, как пьет холодную родниковую воду из бочки, роняет ковшик и наклоняется поднять его, попутно пряча глаза.
— Паша! Это что, так серьезно? — не выдержав, спросила она.
— Нет. Вообще-то нет, — в очередной раз солгал он. Выпрямился и обернулся к ней, держа ковшик в руках. — Не должно быть серьезно. Если всё пойдет по плану, — он криво усмехнулся. Спохватился, повесил посуду на гвоздь и шагнул к жене, чтобы обнять. Но она отстранилась, сказала:
— Пошли в дом. А то я не услышу, если Ясь заплачет.
— Он еще спит?
— Да. Тебя покормить?
— Ага. Я и в койку попрошусь, — он всё еще пытался шутить. — Я ночь не спал.
Но Лиля не улыбнулась и не сказала в ответ ничего игривого. Подала на стол и села напротив.
— А если всё пройдет не по плану, Паша? — спросила она, дождавшись, когда он поест.
— Тогда я сяду в тюрьму в чужой стране, — честно ответил он. — В лучшем случае. А в худшем… сама понимаешь. Но это вряд ли.
— Значит, это не НР, — констатировала Лиля. — И то хлеб.
— Нет, не НР, — он мотнул головой. — Но больше я ничего не буду рассказывать. Потом, хорошо? Это всё же гостайна как-никак.
— Как знаешь, — она пожала плечами и принялась убирать посуду.
— Лиля… не обижайся, я тебя прошу, — он схватил ее за подол нового платья с глубоким вырезом. — Ну подожди! Прости меня… Мне это самому поперек горла…
Лиля резким движением высвободила подол, ушла к печке и чем-то долго там гремела. Потом вернулась, неслышно ступая, и принялась тряпкой сметать крошки со скатерти.
— Лиля… — повторил он почти жалобно.
— Знаешь что, Паша, — она продолжала убирать на столе и на него даже не смотрела. — Делай, что хочешь. Спасай свою страну, выполняй свой долг — или как там это у вас называется? Только избавь меня от созерцания своей виноватой физиономии, ладно?! И от своих извинений! — Она невольно повысила голос и обернулась к нему, продолжая сжимать в руках тряпку.
Он сидел, опустив голову, больше не пытаясь возражать или оправдываться. Просто пережидал бурю. Лиля скомкала тряпку и вновь скрылась за занавеской у печки.
— Чай будешь? — спросила она оттуда.
— Буду, — откликнулся он, от всей души надеясь, что гроза миновала.
— Это… надолго? — спросила Лиля, возвращаясь к столу с двумя кружками в руках. Поставила на стол и отошла к буфету за вареньем.
— Не знаю, — честно ответил он. — Предположительно, на полтора-два месяца. Но я не знаю, правда. Как получится. Скорее всего, я управлюсь быстрее.
— Опять один? — она села напротив, положила варенье в чай: сначала ему, потом себе.
— Нет, — Павел замялся. Ему не хотелось рассказывать об участии Марины. Но Лиля, напряженно разглядывала его в ожидании ответа, и он решил, что на сегодня лжи достаточно. — Нет, не один. Вместе с Мариной… С майором Шталь. Видишь, полковник отдает мне самое дорогое… — он криво усмехнулся.
— Со Шталь?! — Лиля нахмурилась. Аккуратно поставила кружку на стол. — И что, прости, вы будете с ней делать два месяца?
— Изображать любовников, конечно.
— Паша! — почти крикнула Лиля и тут же закусила губу, стыдясь своих чувств. Ей было не смешно.
— Не два месяца, не два, — с женой, ничего не знавшей об интриге, он мог поделиться хотя бы частью своей недодуманной до конца идеи. — Там нечего делать два месяца. И я же ясно сказал — изображать! А как, по-твоему, мы будем постоянно встречаться, не вызывая подозрений?
— Мне не нравится, что ты едешь с ней, — тихо сказала Лиля.
— Мне тоже, — ответил Павел. Одним глотком он допил остывший чай и подвинул жене кружку. — Но всё уже решено.
— По крайней мере, скучно тебе не будет, — сухо констатировала Лиля. — Только не надо мне ничего рассказывать… потом, — она передернула плечами.
— Ты что? — он поймал ее взгляд и понял, что она не шутит. — Думаешь, мы там не делом заниматься будем, а отношения выяснять?
— Уверена, она случая не упустит.
— Глупости. Там будет не до этого.
Но Лиля только вздохнула.
— Я до сих пор помню, как она на меня смотрела, — тихо сказала она. — И в тюрьме, и потом, когда они с Рысем ко мне приезжали. Как будто у меня кто-то умер, и она этому рада.
— Очень точное наблюдение, — Павел печально улыбнулся. — Она так и смотрела: как будто у тебя уже умер я. А рада… Может быть. Тогда ей было бы не так обидно.
— Это точно. Зато теперь ей очень обидно, что ты вернулся, да не к ней.
— Лиля, — он заерзал на лавке, не зная, как оборвать этот разговор. — Ну перестань. Ты что, правда ревнуешь?
— Ты нравишься ей, — Лиля давно встала из-за стола, давно сполоснула чашки и сейчас аккуратно вытирала их полотенцем и расставляла в буфете. — Разве этого мало?
— Конечно, мало, — Павел серьезно посмотрел на Лилю. — Если бы я спал со всеми, кому я нравлюсь, у меня бы у меня бы ни на что другое времени не осталось.
— Не смешно, — Лиля через силу улыбнулась. Она любила в нем это самомнение, но сейчас оно вдруг показалось ей неуместным и оскорбительным.
— Нет, ну правда. Ты что, мне не веришь?
— Не знаю, — Лиля медленно покачала головой. — Я уже не знаю, чему верить. Мы здесь, а ты там, и ничего менять не собираешься. Значит, тебя всё устраивает. И что я должна думать?
— Мы уже сто раз об этом говорили, — поморщился Павел. — Я не могу забрать вас туда. Это слишком опасно. Неужели ты не понимаешь? Не знаешь, какая у меня работа? Если вдруг кому-то придёт в голову на меня надавить или просто за что-то расквитаться — вот они вы, под боком. А здесь вас ещё нужно найти… И я очень стараюсь, чтоб не нашли, чтоб и в голову никому не пришло искать! Потому что спокойнее не становится. Скорее, становится хуже… — он помрачнел, вспомнив обстоятельства своего нового назначения.
Лиля помолчала. Они действительно всё это обсуждали — не раз и не два за эти полтора года. После зимнего солнцестояния, едва вернувшись живым из Залесья, Павел окончательно перебрался в столицу. И почти сразу она поняла, как сильно погорячилась, отпуская его. Нужно было сразу сказать: «Я еду с тобой». Он бы согласился. Тогда он и сам не мог оторваться от нее. Чем больше рос у Лили живот — тем больше Павлу хотелось всё время быть рядом. Она, такая домашняя, круглая и мягкая, одновременно возбуждала его и приносила невероятное ощущение покоя. Он никогда не подозревал, что такое вообще бывает. Что можно желать женщину до дрожи в руках — и в то же время хотеть просто сидеть рядом, согреваясь и подпитываясь тем, что от нее исходит. Ей же в те месяцы казалось совсем другое — что это она черпает силу в нем, и что без него в доме словно становится холоднее…
Потом наступила весна, и стало как будто легче. Она привыкла, что он уезжает и возвращается, ощутила какой-то ритм, в котором было удобно существовать. А потом родился Ясь, и что-то внутри нее в очередной раз изменилось. Раздвинулись горизонты мира, стало легче дышать, отпустило постоянное, сосущее чувство пустоты и одиночества. И Павел, чутко реагируя на эту перемену, стал уезжать уже без тоски в глазах, буднично и спокойно.
Нет, его не в чем было упрекнуть. Он успевал по дому везде, где требовалась мужская рука. Он с тихим восторгом возился с сыном. И он по-прежнему нуждался в ней, она это знала. Ощущала в том, как он смотрел на нее, как трогал, как обнимал ночью во сне. Но он привык быть «приезжающим мужем», и, кажется, научился находить в этом плюсы. И Лилю это печалило.
Шли месяцы, наступила осень, а за ней — новая зима. Сын подрос, и Лиле с каждым днем становилось всё труднее отпускать мужа в чужой, опасный, большой мир. Она хотела быть с ним и была готова на всё: жить в маленькой столичной квартире, терпеть косые взгляды соседей, существовать в постоянном страхе не только за него, но и за себя, и за сына. Но было поздно. Теперь, когда родился Ярослав, Павел и помыслить не мог о том, чтобы привезти семью в этот гадючник с гордым названием Златград. Она просила, но каждый раз слышала в ответ одно и то же: «Я боюсь за вас. Я не могу на это пойти. Вы должны быть в безопасности. Иначе у меня будут связаны руки, я просто не смогу нормально работать». Он повторял это раз за разом, пока ей наконец не стало казаться самое страшное: она не нужна ему там. Он вовсе не хочет, чтобы она всегда была рядом…
Долгими ночами, уткнувшись в теплую макушку спящего сына, Лиля вспоминала те нелегкие дни, когда они, не будучи вместе, жили только друг другом. Вспоминала, как он сделал ей предложение — в безликом тюремном кабинете, стоя на коленях на грязном полу. Зачем он это сделал тогда? Потому что хотел быть с ней? Или потому, что вовсе не надеялся к ней вернуться? Не надеялся выжить и потому с такой легкостью распорядился своим именем, своим домом, своей свободой? Лиля гнала от себя эти мысли, но они возвращались. Возвращались каждый раз, когда он целовал ее на прощание, садился в машину и уезжал в Златград.
За окнами стало совсем светло, заорали петухи. Молчание затянулось. Лиля продолжала сердито греметь посудой в буфете, и Павел как будто прочел ее мысли. Развернулся на лавке лицом к жене, позвал:
— Лиля!
— Что? — она упрямо продолжала расставлять чашки.
— Хватит дуться. Иди сюда…
Она улыбнулась и прикрыла дверцу буфета. Он знал лишь один способ примирения, но против этого способа у нее оружия не было. Она оглянулась, поймала его взгляд, и ей моментально сделалось жарко. Молоко прилило к груди, ладони вспотели.
— Иди ко мне, — повторил он.
Она подошла. Он привлек ее поближе, обнял за талию. Потянул за шнуровку на груди, уткнулся носом в теплый вырез и застыл, не шевелясь и, кажется, не дыша. Она нежно погладила его по затылку, по выгоревшим до морковного цвета завиткам. Ее пальцы скользнули дальше: на шею, на плечи под футболку. Павел встрепенулся, дернул тонкую ткань, углубляя расстегнутый вырез, подставил ладони… Потекло молоко. Он набрал несколько капель в горсть и размазал по одной груди, по второй. Наклонился, чтобы слизнуть.
— Паша, — шепнула она. — Что ты делаешь?…
— М-м-м? — промычал он, с трудом отрываясь от своего занятия. Запрокинул голову и посмотрел на нее тем же взглядом, от которого у нее всегда, точно в первый раз, кружилась голова и слабели коленки. — А ты как думаешь?
Он слегка отстранился и стянул через голову рубашку. Откинулся назад, не замечая, что край столешницы больно врезается в спину.
— Я тебя хочу, — хрипло выдохнул он и, не спуская с Лили глаз, потянулся к ремню на брюках.
— Я хочу тебя, — повторил он. — Ты слышишь? Только тебя. Мне не нужен больше никто.
И рывком, почти грубо, притянул Лилю к себе…
Потом они долго лежали в кровати в обнимку, отдыхая. Лиля плохо помнила, каким образом они вообще оказались в спальне.
— Я весь в твоем молоке, — пробормотал Павел, проводя рукой по липким рыжим волосам на груди.
— Я тоже, — Лиля тихо хихикнула. — И вся потная.
— Жарко…
— Ага.
Но обоим было лень не то что вставать — даже шевелиться. Лиля прижалась к мужу, положила голову ему на плечо.
— А тебе обязательно надо идти? — спросила она с какой-то детской надеждой.
Он кивнул.
— Может, всё-таки расскажешь, куда? И зачем?
Он покачал головой. Обнял жену и крепче прижал к себе.
— Ну хоть что-нибудь скажи… Я должна знать!
— Что-нибудь? Ладно, скажу… — Павел задумался на несколько секунд, подбирая слова. — Операция называется… операция называется «Баронесса».
Сказал и напрягся, ожидая, что Лиля немедленно обо всём догадается. Но она, похоже, не читала газет. Или просто забыла об истории почти полугодичной давности.
— «Баронесса»… — она сдвинула брови. — Тебя что, отправляют в Западные Земли? Но зачем?
Павел тихо засмеялся.
— Я понял, как можно нанести моей работе самый большой урон, — сказал он. — Вовсе не нужно тебя похищать, достаточно завербовать, и ты из меня что угодно в постели вытянешь.
И тут же посерьезнел, вспомнив подробности предстоящего дела. Баронесса Вингфилд, вдоль и поперек проверенная, ни в чем подозрительном не замеченная и сама контактов с бароном не искавшая. Но что мешает потом?.. Ведь это же так просто. Самый очевидный и самый эффективный способ воздействия. Он не мог понять, каким образом это пропустила контрразведка Казимира Вингфилда, но интуиция, опыт, логика — всё вместе кричало ему, что с этой любовью, с этой свадьбой, а главное, с этим похищением из-под венца и последующим упорным «невезением» баронских агентов не всё чисто. И что Элеонора — более значимая фигура во всей этой истории, чем кажется даже опытному полковнику.
— О чем задумался? — прошептала Лиля.
— Да так, — он неопределенно дернул плечом. Попытался пошевелиться и снова засмеялся. — Кажется, я к тебе прилип…
— Так это же прекрасно!… — она прильнула ближе.
— Может, всё же встать и помыться? — пробормотал он, не делая и попытки подняться.
— Да ладно уж, лежи, — она усмехнулась и спрыгнула с кровати, легко отлипнув от мужа. — Сейчас мокрое полотенце принесу.
Она вернулась через минуту, свежая и умытая, уселась на Павла верхом и принялась протирать его полотенцем, как младенца — от ямочки на горле, а потом всё ниже и ниже. Когда она добралась до живота, он не выдержал и схватил ее за руку, уронил на себя.
— Ну вот, — притворно возмутилась она. — Теперь мы снова станем липкими.
— Плевать, — он перевернулся, и Лиля оказалась под ним. Полотенце упало на пол. В шаге от кровати мирно спал в колыбели Ясь, улыбаясь и причмокивая губами во сне.
Наконец прекратив возню, они уснули, уронив на пол одеяло, на сбитых, влажных от пота и молока простынях. Уснули в обнимку, несмотря на жару, забыв завершить процедуру омовения.
Окно в комнате было открыто, легкий сквознячок покачивал занавески, но уютного уголка за перегородкой не достигал. Солнце им тоже не мешало, как и утренние звуки большой деревни. Для Лили эти звуки давно стали привычными, это Павел за долгие годы скитаний по казармам и городам успел отвыкнуть от них. Но кошмар этим утром приснился именно ей.
Во сне она наблюдала — безразлично и словно издалека — как ее любимый муж задирает юбку какой-то блондинке. Лица Павла не было видно, он стоял на коленях спиной к Лиле, между разведенными ногами незнакомой прелестницы. Та же, смеясь, то манила его, то с искаженным ненавистью лицом отталкивала прочь, пока ему это не надоело и он не начал грубо срывать с нее одежду. Тогда черты ее лица оплыли, преобразились — и превратились в строгое, скуластое лицо Марины Шталь. В руках у Марины вдруг появился нож, кажется, тот самый, Пашин, армейский. Лиля, вспотев от ужаса, хотела крикнуть: «Берегись!», но откуда-то знала: бесполезно, он не услышит.
С торжествующей улыбкой Марина схватила Павла Шмеля за волосы, дернула, запрокидывая голову, и быстрым, точным движением полоснула ему ножом по горлу. Кровь хлынула волной, заливая всё вокруг, и Лиля, закрыв глаза, заплакала навзрыд. Она плакала и плакала, понимая, что потеряла его навсегда, что ничего не исправить, не вернуть, не отменить, и судьбу не обмануть, сколько бы она не пыталась…
Так, в слезах, Лиля и проснулась. В колыбели, словно почувствовав ее состояние, заворочался и захныкал ребенок. Павел спал рядом, положив щеку на Лилино плечо. Он не пошевелился, когда она, утирая ладонью слезы, выбралась из-под него и села. Ясь опять захныкал, и Лиля взяла сына из колыбели. Легла обратно, устроила Яся у груди, положила подбородок на теплый затылок малыша. Но привычного покоя не наступило. Сон продолжал стоять перед глазами.
«Это ревность, — сказала она себе. — Я просто ревную его…» «Нет, — через секунду призналась она себе. — Это не ревность. Это страх. Я боюсь, что он больше не вернется. Ко мне или вообще».
Она вспомнила, как провожала его в Залесье, точно зная: с ним ничего не случится. Тогда они были едва знакомы, если разобраться, но верить себе — и ему — почему-то было намного проще. А сейчас на сердце как будто лежал тяжелый камень.
Ясь давно уже спал, со сладким чмоком отвалившись от груди, а Лиля всё лежала, напряженно прислушиваясь к чему-то внутри себя, и новое задание Павла Шмеля, про которое она почти ничего не знала, нравилось ей всё меньше и меньше.
Поняв, что всё равно не уснет, она тихонько встала с постели. Подоткнула подушку под матрас, чтобы сын случайно не скатился с кровати. Посмотрела на мужа. Тот спал, перевернувшись на спину и раскинув руки. Рыжевато-русые завитки разметались по подушке, в утреннем свете золотилась щетина на подбородке. Побриться перед поездкой домой он, конечно, не успел. Лиля скользнула взглядом ниже. Ладошка Яся во сне легла отцу на грудь. На месте шрамов от скальпеля и пули волосы так и не выросли, но рыжей поросли на груди осталось достаточно, чтобы составить трогательный контраст с нежной детской рукой…
Вздохнув, Лиля накрыла одеялом обоих и вышла из уютного спального закутка. Пошла на кухню, по дороге собирая разбросанную по всему дому свою и Пашину одежду. Пора было готовить завтрак и делать тысячу других домашних дел, знакомых и привычных, которые всегда помогали ей унять любую тоску. Но не сегодня. Сегодня тоска не уходила.
Павел проснулся оттого, что кто-то всерьез вознамерился лишить его глаза и носа одновременно. Он перехватил шаловливые ручки и лишь тогда рискнул приподнять ресницы. Любимый сын азартно хихикнул и тут же нацелился пальчиком в другую глазницу, но был схвачен, скручен и зацелован в живот. Лиля, услышав шум, заглянула за перегородку.
— Проснулись?
— Как видишь. Этот маленький бандит только что покушался на мое зрение.
— Странно. Обычно по утрам он покушается на мою грудь, — усмехнулась Лиля.
— И его можно понять, — пошутил Павел, спуская ноги с кровати.
Оба старательно делали вид, что ничего особенного не происходит, что это самый обычный день, который Павел проводит дома. Но надолго их не хватило. За завтраком он неловко уронил блин мимо тарелки, умоляющим взглядом посмотрел на жену и пробормотал:
— Лиля…
И почти в ту же секунду она, отложив ложку, жалобно вымолвила:
— Паша!..
Они, не сговариваясь, вскочили. Павел раскрыл жене объятия. Она обвила руками его шею, прижимая к себе, наклоняя лицо к лицу, и зашептала отчаянно:
— Не ходи. Я прошу тебя, не ходи!
— Я не могу, не могу отказаться, — отвечал он ей таким же торопливым, жарким шепотом. — Я знаю, всё знаю. Это подстава, ловушка, кто-то хочет, чтобы я не вернулся или вернулся ни с чем. Но я предупрежден, и я готов. Я справлюсь, честное слово, я тебе клянусь…
— Не надо, Паша, — всхлипнула она. — Оставь их со своими играми. Неужели нет никакого способа? Я согласна на всё…
Павел крепко прижал ее к себе, положил голову на Лилино плечо, зажмурил глаза. Он представил, как они собираются — вот прямо сейчас. В спешке складывают вещи, садятся в машину и, ни с кем не прощаясь, уезжают на север, навсегда потеряв возможность вернуться. И пусть кто-то другой обеспечивает дружбу и лояльность Баронства, заключает пакты, упрочивает союз. Неважно, кто это будет. Там, в Залесье, вообще всё неважно: кто против кого дружит, кто и как, в конце концов, свалит императора и с кем разделит разоренную страну. Север, конечно, отойдет НР… Павел сжал зубы и мотнул головой:
— Нет. Я не могу. Пока — не могу… И не хочу снова бежать.
Лиля прерывисто вздохнула, продолжая прижимать его к себе. Она хотела, страстно хотела никуда не отпускать его, но понимала, что это невозможно. У нее нет такого права и таких сил.
— Тогда будь осторожен, — прошептала она прямо мужу на ухо. — Будь очень осторожен, я тебя прошу…
Он чуть отстранился, заглянул ей в глаза. Спросил:
— Ты что-то чувствуешь?
Она открыла рот, чтоб рассказать ему про сон, но промолчала. Испугалась, что он посмеется над ней. Поймет неправильно, решит, что она с ума сходит от ревности и что к реальным угрозам это отношения не имеет. И ответила просто:
— Я чувствую… опасность.
— Я тоже, — печально уронил он, наматывая на палец черную прядь волос, выбившихся из Лилиной косы. — Я тоже…
Он вздохнул и погладил жену по спине. Поцеловал в затылок. Он так надеялся, что она опять, как тогда, скажет: «Ты обязательно вернешься», и он волшебным образом обретет недостающую уверенность. Но она ничего такого не сказала, совсем наоборот, пробудила притихшее было чувство тревоги.
— Когда ты уезжаешь? — спросила Лиля, застыв в его нежных руках.
— Завтра днем, — ответил он и повторил. — Я справлюсь. И я буду осторожен. Я всё время буду думать о тебе.
— Не надо, — она шагнула из его рук и взъерошила ему волосы. — Не надо думать обо мне. Думай о том, как сделать дело и вернуться.
Подкравшийся сзади Ясь дернул отца за штаны, и Павел, наклонившись, подхватил его на руки.
— Всё будет хорошо, — сказал он, другой рукой обнимая Лилю. Поцеловал ее в губы, не обращая внимания, что Ясь тянет его за волосы. — У меня всё получится. Я знаю, что делать, и никто меня не остановит. Я же самый лучший… — он грустно усмехнулся.
— Конечно, ты лучший, — она поймала ртом его смешок, отвечая на поцелуй. — Ты, главное, не зазнавайся. Смотри в оба. И поосторожнее… с Мариной, — она всё-таки смогла это сказать. — И со всеми прочими бабами тоже.
Она угадала — подобного предупреждения Павел всерьез не воспринял. Закатил глаза:
— Это, конечно, самое страшное, что меня может ждать! — съязвил он, возвращаясь за стол к блинам. Яся он усадил на колени, и ребенок немедленно потянулся к тарелке.
— Паша… — почти жалобно протянула Лиля.
— Ну ладно, ладно! Я буду осторожен. И с Мариной, и со всеми бабами на свете! Ты довольна?
Лиля покачала головой. На эту тему он решительно не желал говорить серьезно. Он поместил ее на какую-то аккуратную полочку в своей жизни, полочку, где ее всегда можно было найти, поцеловать, взять. И уверял, что всё остальное — бо;льшая часть жизни, между прочим — такого значения для него не имеет. Беда в том, что она больше не верила ему на слово. Но признаваться в этом сейчас было неуместно, и Лиля промолчала.
Оставшиеся до расставания сутки они провели так же, как всегда проводили время вместе. Павел колол дрова и чинил крыльцо, возился с Ясем и играл с огромным лохматым Волчком, а Лиля честно пыталась хлопотать по хозяйству, но всё время как-то нечаянно оказывалась рядом с мужем. Она смотрела, как спорится работа у него в руках, как радостно визжит, подлетая к небу, маленький соломенно-рыжий мальчик. Позже, уже в сумерках, они ходили купаться, а потом долго-долго шли обратно, передавая друг другу спящего сына и останавливаясь, чтобы полюбоваться на усыпанное звездами небо. А потом снова любили друг друга на смятых, влажных от пота простынях, снова роняли на пол подушки и одеяло, и в предрассветной серости заснули, устав, в объятиях друг друга.
О предстоящей разлуке, опасностях и дурных предчувствиях они больше не говорили. Лишь в самый последний момент, когда Павел открыл ворота и вернулся на крыльцо поцеловать жену и сына, Лиля не выдержала. Высвободившись из его рук, она коснулась пальцами его лба, а губы сами зашептали давно забытую горскую молитву богам, живущим на далеких заснеженных вершинах:
— О боги, храните воина на этой тропе. Даруйте ему ловкие ноги, чтобы он всегда находил опору, крепкие руки, чтобы он мог удержаться над пропастью, зоркий глаз, видящий любую опасность. И пусть его сердце помнит дом, чтобы ему было куда вернуться…
Павел стоял неподвижно, вслушиваясь в слова на чужом языке, а когда Лиля замолчала, обнял ее с такой силой, что она охнула.
— Прости меня, — шепнул он.
Она качнула головой, упрямо не желая слушать извинений.
— Иди. Поезжай, — сказала она.
Он чмокнул в макушку улыбающегося Шмеля-младшего и еще несколько секунд пристально смотрел на Лилю. Ему вдруг захотелось вернуться на несколько дней назад и воспользоваться щедрым предложением полковника — только чтобы не видеть этого выражения на лице жены. Но, к сожалению, это было невозможно. Он хотел сказать: «Жди меня, я тебя люблю», но не смог. И сказал совсем другое:
— Я тебе подробную инструкцию оставил на столе, как найти и забрать из гаража в Лесном Граде «Ренну». Мало ли что… Прочти ее, запомни и сожги. Всё, я поехал. Не скучайте!
И, не мешкая больше, сбежал с крыльца.
Конец первой части
Полный текст романа можно получить, написав мне на почту lomakina-irina (собака) yandex точка ру и указав желаемый формат (fb2, txt, pdf). Стоимость электронной книги 150 рублей, реквизиты размещены на главной странице.