Пятница. Вечер. Магазин. У прилавка с алкоголем небольшое, волнительное оживление. У дешевого пива трется красавец: красная, морщинистая морда, протиснувшаяся между линялых бакенбардов. Алые, как маки Казахстана, глаза в опухших веках, обрамленные свиной щетиной ресниц. Желтые от махорки кабаньи зубы тускло мерцают между подвижных мокрых губ. Стремительный сухой кадык, катающийся по рельсам выпирающих жил, указывает на чисто физическое страдание иссушенного и обожженного дешевой водкой горла. Фашистская кепка с тусклой эмблемой несуществующего полка завершает образ Ангела Всенародного Похмелья. В птичьей, морщинистой лапе зажата последняя черная мелочь – как раз на жизненно необходимую бутылку пивной воды.
Пристроился за мной в очередь на кассу. Спиной чувствую томление и предвкушение... И вдруг слабо звякнули об пол монетки, и покатились в щели и одному только лешему известные закоулки магазина... Буквально на мгновение воцарилась мертвая тишина... И тут же послышался стон, переходящий в вопль страдания, какой издает мина, летящая к цели. Затем нас всех пригнула плотная взрывная волна изощренного мата. Причем, мат был не ради мата, скорее, это был крик души, верлибр, обращенный к небесам, стенания к несправедливости жизни, ненависть к торгашам и денежным знакам вообще! И тут я возлюбил ближнего, и добавил мужику на пиво. Уверен, что за спасение похмельной души Небесный Суд определит меня в Рай.